Встречая у порога

Послышался стук в дверь. Юная волшебница подняла взгляд от чашки чая, чуть сощурила глаза, поднялась и подошла к двери, вытаскивая из кармана палочку. Она слишком много натерпелась за этот день и сейчас пустила на задворки сознания мысль о страхе. — Кто там? Ответа не последовало, и она уже точно была убеждена в том, что за дверью неприятель, который в случае отказа всё равно вломится к ней в дом. Поэтому подняла руку с волшебной палочкой и, сглотнув, дёрнула ручку. — Чёрт. Рем, опять ты со своей любовью зря попугать меня! Но сегодня давай без этого. Люпин улыбнулся. Он просто стоял, засунув руки в карманы брюк, и смотрел на подругу. — Мар, как хорошо, что ты жива. — Э-э, ну да. Ты тоже. Ну, тогда, может, зайдёшь? — предложила она. — Нет, спасибо. Мне пора. — Да? Но… но зачем ты пришёл? — Убедиться, что ты вернулась с задания. Он махнул ей на прощание и медленно зашагал прочь. МакКиннон удивилась, следя за ним до тех пор, пока он не скрылся из виду. Ей, наверное, даже хотелось, чтобы он остался, чтобы непринуждённая беседа заглушила тишину, а чай без сахара перестал быть таким несладким. Но ей пришлось вернуться на кухню и вновь сесть за стол. Она не любила оставаться в одиночестве: родители и братья уезжали из страны часто, и ей казалось, что по комнатам ходят тени. Страх уходит только когда к ней забегал ночевать Сириус: он убаюкивал, усыплял её, и ей нравилось это, потому что их не связывали обязанности отношений. Он был слишком непостоянным, а она слишком верила в любовь, как в светлое чувство. Но Блэк на самом деле был очень хорошим. Знал, как успокоить её и как сделать приятно. Она уютно устраивалась у него на груди и сладко зевала, изо всех сил пытаясь наговориться с ним, а он улыбался и ласково говорил, что скоро война закончится и она обретёт счастливую семью. МакКиннон целовала его в щёку и отвечала, что единственный человек, с которым это было возможным, оказался распутным сердцеедом, Сириус смеялся и по-дружески чмокал её в губы. «Так ты не любишь меня больше?» «Вы просто не заслуживаете этого, господин Бродяга». «Зато я твой самый лучший друг». — Марлин! Её сбили с ног, и спиной она почувствовала холодную землю, а зелёный луч пролетел над головой. — Ты в центре битвы, пожалуйста, хватит мечтать. — Рем, я… Они бились в Годриковой впадине. Пожиратели нашли дом Поттеров, и если хоть один останется в живых, о месте их нахождения узнает Волан-де-Морт. Получив тревожный сигнал на медальонах, которыми связывались друг с другом, друзья поспешили на помощь. А МакКиннон вдруг захватило волной воспоминаний, окружающий мир отошёл на второй план. — Отправляйся домой. Мы справимся. Он сердился, но серо-зелёные глаза горели добротой. Она трансгрессировала и, захлопнув дверь за собой, сползла по ней вниз, по её щекам потекли слёзы. Юный Люпин только что спас ей жизнь, а она просто так оставила его, а он там, возможно, умрёт, и на ней грузом будет лежать вина за это. Он рисковал ради неё, а она поступила так бессовестно. — Рем… — тихо всхлипывала она. — Ну зачем? Какое тебе было дело до меня… Рем… Она не должна была попадать на Гриффиндор — факультет смелых и отважных, потому что Марлин МакКиннон — жалкая трусливая девочка. Гриффиндорцы не предают друзей, а она скоро будет близка к этому. На тропинке послышались шаги, и хозяйка дома, не раздумывая, открыла. — Римус! — Ты жива? Тогда пока. Она бросилась к нему на шею, всем телом прижимаясь к его, и сильные руки сомкнулись на её талии. От него пахло кровью и азартом битвы. — Я так волновалась, что не вернёшься! — Ждала? — Надеялась. — Мар, я очень недоволен тобой. В наше время надо быть внимательнее. И что ты скажешь в своё оправдание? — Спасибо, — прошептала МакКиннон. — Ах ты дурашка! — рассмеялся Люпин. — Ну как ты прикажешь на тебя ругаться? Эй, не плачь, я же здесь. И ты тоже. Он стёр влагу с её щёк, но только сильнее размазал пыль. Она приоткрыла, стараясь держаться, но ему-то была видна совокупность благодарности, сожаления, горечи и былого испуга в янтарных глазах. Он рисковал собой ради неё… и не жалел. — Печенье будешь? — предложил он. — Нет. Его же мало осталось, ешь сам, — откликнулась Марлин, наблюдая, как друг подходит к окну и опирается руками на подоконник. — Но ты же хочешь, — его голос звучал приглушённо и немного хрипло, он а поёжилась. Он обернулся, и его глаза блеснули в полумраке, губы изогнулись в лёгкой улыбке. Она чуть склонила голову в бок, раздумывая, принять ли предложение, и вскоре оказалась рядом, почти вплотную. Он лишь хитро прищурился и, когда МакКиннон потянулась за угощением, взял печенье в зубы. Она возмутилась, а он притянул её за талию к себе и кивнул, чтобы продолжала. Её янтарные глаза вспыхнули злым огнём, но вызов она не могла не принять. — Ты думаешь, что победил, да? Тебе свойственно ошибаться на мой счёт, — прошипела Марлин. Взяв её за запястья, чтобы не поступала не по правилам, только что им установленным, он смотрел на неё, ждал и улыбался. Она поднялась на носочки и откусила кусочек, не дотронувшись до его губ, хотя это было практически невозможно. Нет, ей, пожалуй, даже хотелось иного исхода, но повинуясь гордости, она поступила по-своему. Он был не согласен. Крепко схватив её за подбородок пальцами, он процедил сквозь зубы: — Ах ты… В её взгляде промелькнул испуг, и его приподнятое настроение мигом вернулось. Она жалобно захныкала, и тогда он поцеловал её: грубовато и властно, а потом, смягчившись, более нежно. Марлин упёрлась ладошками ему в грудь, он приложился губами к её лобику и ласково обнял, чтобы поняла, что больно ей не будет. Она и так понимала: он обходится с ней деликатно и аккуратно, а допускаемая им иногда резкость была лишь приятным разнообразием. — Идём, — он потянул подругу к кровати, закружив её, как в вальсе. — Спать, — лукавая улыбка, от которой одновременно и тепло, и мурашки по коже. — Ну уж нет, мне вчера хватило, — воспротивилась МакКиннон, вырываясь. — Вот так всегда, — вздохнул он. — Ты отдаёшь человеку свои печеньки, а он тебе хладнокровно оказывает. Она заливисто рассмеялась, плюхнувшись на спину поверх мягкого одеяла, и зажмурилась оттого, что последний лучик заходящего солнца метко попал ей прямо в глаза. Волосы цвета пшеницы разметались на подушках и отливали золотом, длинные ресницы казались пушком одуванчика, пухлые розовые губки приоткрылись, ловя воздух. Он опустился рядом, подперев голову рукой и всем телом прижавшись к ней. Марлин всё ещё часто дышала, в глазах светилось детское счастье. Она погладила его по щеке, запутала пальцы в его волосах и шепнула, что любит, тогда он прильнул своими губами к её так, что ей захотелось ещё, и она потянулась кверху. Назвав её ненасытной, он всё же исполнил её желание, причём многократно: ему нравилось, когда ей было хорошо, когда она была довольна, когда чутко отзывалась на его прикосновения. И как такое чудо могло достаться ему? За что ему, не сделавшему ничего героического и особенного, досталась она? А она просто говорила, что влюбилась без памяти с того самого раза, как он появился у неё в доме. Ему она нравилась ещё в школе, но можно разве назвать это любовью? Сколько он себя помнил, всегда окружал её своей заботой и защитой, даже когда она злилась и кричала, что он ей не нужен. Но он был нужен ей всегда, чтобы обнимал, утешал, успокаивал — просто любил. Теперь у него есть его маленькая девочка, его Марлин. — Эй, о чём задумался? — О тебе, солнышко, — признался он, приподнимая её и усаживая к себе на грудь. — Я не даю тебе покоя даже в мыслях? — по-детски любопытно поинтересовалась она. — Даже в них, — шёпотом подтвердил он, оглаживая её бёдра. Ему непривычно было получать всё, что хотелось, но когда дело доходило до Марлин МакКиннон, то желаемое принадлежало ему всецело. Потому что она была единственным нужным ему существом, и с ним было связано всё, чего он хотел. Она была милой и ласковой, как котёнок, ластилась к нему и нежилась на груди. Он не мог без замирания сердца смотреть на неё. Ему нередко случалось делать ей больно, но она прощала ему всё, включая глупый риск и безрассудность на заданиях. Она сильно скучала, когда он не мог придти или просто долго не появлялся. Но он знал, что чем дальше разлука, тем сладостнее встреча, и не злоупотреблял присутствием в её доме. В комнате раздался треск ткани. — Что ты делаешь? — вскрикнула Марлин. — Это же моя любимая юбка! Сила есть — ума не надо, да? — Прости, не сдержался, — улыбнулся он, выбрасывая безнадёжно испорченную вещь в сторону. — Свитер постигнет та же участь, либо снимай сама. Она недовольно проворчала что-то о том, что он шантажирует её весь день, а он удовлетворённо наблюдал, как она неосознанно сексуально стягивает кофту через голову и остаётся перед ним в белье и чулках. И когда они успели так испортиться, так повзрослеть? Она была ребёнком, но когда требовалось, становилась серьёзной и рассудительной, ему важна была победа в войне и сохранение жизни друзей, и он делал всё, что было в его возможностях. — Ты такая красивая, — вздохнул он, позволяя ей стянуть с него футболку. — Почему так грустно? — Может, потому, что у меня до сих пор сомнения, что ты мне отдашься? — превратил он всё в шутку. Она открыла рот от возмущения, выпуталась из его рук, вскочила и аппарировала в гостиную со словами о том, чтобы научился уважать её в постели. Он мигом последовал за ней, обнял сзади и повалил на диван, а потом прошипел прямо в губы: — Можно и здесь, если хочешь. Марлин еле добралась до двери, услышав стук и даже не удосужившись достать волшебную палочку. Пришёл Римус, как всегда просто узнать, жива ли она, не забыв осуждающе поцокать языком на её неосторожность. И нерасторопность. — Я успела заснуть, пока ждала тебя. Не знаю, как так получается, что я всегда возвращаюсь с заданий раньше. Знаешь, мне снился ты. Только ты был другой — немного похожий на Сириуса. Характером. — И что же я делал? — улыбнулся Люпин. — Мракоборцев учат держат тайны при себе, — буркнула она, заливаясь румянцем, вспомнив, чем закончился сон. Он внимательно посмотрел на неё и разразился хрипловатым смехом, помахал рукой на прощание и развернулся, чтобы уйти. МакКиннон прислонилась к дверному косяку, глядя вслед ему, и вдруг не выдержала. — Рем, скажи, я нравлюсь тебе? Просто эти сны снились ей давно. Пробудившись, она придумывала продолжение, которое вовсе было не свойственно воспитанной девушке. Она улыбалась и порой тихонько постанывала, лёжа в тёплой постели, представляя. Просто он приходил проверять её. Она уже взяла за привычку дожидаться его на пороге. Просто всё было сложно. — Конечно, — удивлённо проговорил он, обернувшись. Она вздрогнула, осознавая, что он не понимает. — Ты меня любишь? — почти прошептала Марлин. — О чём ты, Мар, мы же друзья, — нервно отозвался Римус, поднимая руки в примирительном жесте. — К тому же сейчас война, а ты раньше была с Сириусом, да и вообще время сейчас неподходящее. — Хватит ходить вокруг да около, просто скажи. Любишь? — в янтарных глазах горело отчаяние. Он подался вперёд, прижал подругу к себе и, сдавшись, кивнул. Не потому, что не хотел её обидеть, а потому что на самом деле так и было. Он бы никогда не сказал, предпочитая довольствоваться осознанием того, что она в порядке, и возможностью видеть её улыбку. — Поцелуй тогда, — тихо всхлипнула МакКиннон. — Нет, нет, Мар, нельзя. Как тебе мог приглянуться такой, как я? Ты ведь заслуживаешь самого лучшего, а не меня. Она судорожно вздохнула, зацепившись пальцами за его мантию, он погладил её по голове, чтобы успокоить, и чмокнул в макушку. Его сердцебиение действительно умиротворяло, а она мечтала засыпать, слушая его. Он не забывал настороженно оглядываться по сторонам, чтобы никто не нанёс вреда его подруге, когда он рядом. Марлин поднялась на носочки, её руки скользнули выше, и она обняла его за шею, сильнее прижимаясь к нему, чтобы не вздумал отпускать. — Обнимаешь так же, как во снах, — пролепетала она. — А вообще ты совсем другой. Он подхватил её на руки и шагнул в дом, захлопнув дверь ногой. Янтарные глаза смотрели так жалобно, что он прижал её к стене и впился в подрагивающие губки. Сегодня он отчего-то был грубым и немного жестоким — может, рассердился на что-то, может, устал после задания. Оттянув за волосы её голову назад, он припал губами к её шее, вызвав прерывистые всхлипы и поскуливание. Его губы растягивались в усмешке, потому что он знал, что боль, которую он причиняет ей сейчас, граничит с удовольствием, и ей нравится. Утром она будет забавно морщиться, разглядывая в зеркале синяки на плечах и бёдрах, и упрекать его, а он подойдёт и ласково обнимет, попросит не сердиться. И она по-детски чмокнет его в губы. Он опустил МакКиннон на стол и мигом уложил на лопатки. — Люблю, когда ты такая беззащитная, — хищно облизнулся он и стал покрывать крошечными поцелуями её ключицы, потом переместился к шее, сильно прикусывая нежную кожу. — Прекрати, что за зверство? — воспротивилась Марлин. — А ну тише, — оборвал он. — Иначе мне придётся сделать тебе больно, солнышко моё. Уж ремня-то я для тебя не пожалею, ты же знаешь. Она поднялась, обняла его торс ногами, взяла его лицо в ладони и мягко поцеловала его, чувствуя, как его губы растянулись в улыбке. Она запустила пальчики в его волосы пшеничного цвета, прижалась совсем вплотную, чтобы подхватил под бёдра. Но он не торопился, решив поначалу обласкать её и погладить. Она стянула с него рубашку, провела ладошкой по груди и прессу, вздохнула негромко, когда его губы коснулись обнажённого плеча. Ему, безусловно, нравилось, когда подруга была такой нежной, и сам становился таким, чтобы она поддалась. Она любила, когда он менялся ради неё. Он чмокнул её в носик, приложился лбом к её; в серо-зелёных глазах затеплилось желание, но он готов был и подождать — главное, чтобы она была рядом с ним. Римус постучался в дверь. Никто не открывал минуту, две, пять. Он знал, что она не откроет, что не улыбнётся ему, что не обнимет, что в янтарных глазах не заблестит счастье. Просто Марлин МакКиннон не стало. Он продолжал приходить каждый раз после заданий, потому что слишком привык. Без неё ему было очень трудно, ведь она была ярким лучиком в конце каждого ужасного дня. Она на самом деле была его девочкой, которую он бы в жизни не отпустил. — Я люблю тебя, Мар, — прошептал Люпин, прислонившись спиной к стене. Так и не случилось спиной к стене. Так и не случилось у них первого поцелуя, хотя в течение нескольких месяцев они говорили друг другу, что любят, он ни разу не ступил за порог её дома и не коснулся её губ. Он продолжал приходить… - The End