Грех не в познании

      Над Эдемом растянулось тёмное полотно туч, закрывшее собой безоблачную доселе небесную лазурь. Первый раскат грома разнёсся над садом гулким эхом, а на стену, ограждающую Эдем от внешнего мира, упала холодная капля дождя. Стоящий на стене змий невольно поёжился, уже не радуясь тому, что пару часов назад по приказу свыше устроил небольшой скандал, склонив первых людей к познанию. На них ему было по общему счёту всё равно, а вот гроза, устроенная прогневанной Богиней, категорически не нравилась. Что-то зловещее было в ослепляющих огненных вспышках, пронзающих тучи, подобно копьям, и почти непрерывном грохоте громовых перекатов, пусть демонам и не положено вздрагивать от резких звуков и недовольно морщиться от воды, даже если та лилась с неба.       Внезапно Кровлей уловил краем уха лёгкий шелест и ощутил, что капли чудесным образом обходят его, обрушиваясь нескончаемым потоком на весь остальной мир. Над его головой распростёрлось белоснежное крыло с длинными, лишь слегка влажными перьями. Сам его обладатель обеспокоенно взирал на раскинувшуюся вокруг Эдема пустыню с потемневшим мокрым песком и, кажется, о чём-то размышлял.       — Как думаешь, они успели добраться до какого-нибудь укрытия? Дерева, например, или пещеры, — взволнованно поинтересовался Азирафаэль, нервно теребя край светлого одеяния. Первые люди скрылись из поля зрения, оставив после себя лишь растерзанное тело льва, распластанное на земле, и тонкую цепочку следов, уже стёртую влагой.       — Откуда, по-твоему, посреди пустыни взяться пещере? — усмехнулся Кровлей, придвигаясь немного ближе к ангелу. — Не будь таким наивным. Если Она вознамерилась уничтожить их, то это рано или поздно случится, где бы они ни пытались укрыться. Её гнев беспощаден, — Азирафаэль мог поклясться чем угодно, что в этот момент уловил проскользнувшие в голосе демона нотки горечи, спрятанные за равнодушной небрежностью. — И не всегда справедлив, — еле слышимо добавил Кровлей скорее для себя, нежели для ангела.       — Но это же Богиня! Её гнев не может быть несправедливым! — с жаром возразил Азирафаэль, окинув демона недоумевающим взглядом.       Кровлей покачал головой, осознавая бессмысленность дальнейших попыток продолжить спор. Парой слов ангельскую слепую веру в непостижимую мудрость всевышней, взрощенную на рыхлой и довольно зыбкой почве, именуемой добром, не сломить, не породить сомнения в незапятнанной тьмой порока душе. Хотя, что-то в тоне этого ангела говорило о семенах противоречий, уже давших ростки в его сердце. Несмотря на искренность его слов и чистоту убеждений, он уже пошёл против божественного замысла, отдав людям свой пламенный меч, посему будущее Азирафаэля представлялось Кровлею весьма туманным.       Откинув назад растрепавшиеся пряди, налезшие на глаза из-за порывов ветра, Кровлей мимолётно коснулся оперения ангельского крыла. Мягкое. Такое же, как было у него когда-то. На страницах его памяти кровавыми чернилами запечетлена дата, когда он лишился его, а вместе с ним и возможности летать. В витых узорчатых буквах и тонких строчках, старательно выведенных изящной рукой его сознания, заключена нестерпимая боль, отголоски которой до сих пор короткими вспышками отдаются на кончиках смоляных крыльев. Та, что не познать ни единому из людей. Ведь у человека не могут полыхать перья, прогорая до самого основания и сменяя сияющую белизну на мрак, постепенно растекающийся по нетронутому огнём сердцу, растворяя любовь и радость, некогда царствовавшие в нём. Вот только равноценна ли оказалась расплата совершённому деянию? Так ли страшен грех познания, что способен вызвать столь разрушительный шквал божьего гнева, или же в тот момент Кровлей просто попал под горячую руку, пав вместе со всеми, в ком заключена хоть капля мятежного духа?       Именно в тот момент, когда его тело с глухим ударом коснулось острых прибрежных камней у бескрайнего моря, тут же окатившего его холодной волной прилива, Кровлей усомнился в чётких и незыблемых границах, прочерченных между добром и злом. На деле эти два понятия были схожи, пусть красивые речи, звучавшие в раю бессчётное количество раз, и облачали их в разные одежды. Порой Кровлею казалось, что ангелы не видят истинной сути этих вещей, принимая за добродетель и порок то, что ими в действительности не является. Кровь, пролитая даже во имя блага, так и останется грехом, в познании заключена не тьма, а лишь природная тяга к неизведанному, присущая всем наделённым разумом созданиям. К злу же его причислили ради того, чтобы облегчить объединение сознаний существ в бесперебойно работающий послушный механизм. Являясь отдельными в своей физической форме, мыслили ангелы схоже, говорили единым образом, походящими друг на друга фразами и оправдывали всё необъяснимое непостижимым замыслом всевышней. Из таких, как из мягкой податливой глины, можно вылепить при желании что угодно, навязав им очередные негласные установки, достаточно лишь обладать значимостью в их рядах и подкреплять свои слова одобрением свыше. Они просто выполнят предписанное им, не интересуясь смыслом и не вникая в суть приказов. Монотонность в полосе их жизни способна прервать лишь безвременная смерть от руки врага или же внезапное прозрение и поиск истинного смысла существования, за которым неизбежно последует падение с яркой вспышкой и густым едким дымом, охватывающим тело.       «Для Азирафаэля тоже грядёт такой итог, если за это время ничего не успеет измениться», — невольно подумал Кровлей с взявшейся невесть откуда в его демонической душе частичкой жалости. Отчего-то ему не хотелось, чтобы единственный из всех знакомых ему ангелов, вершащий истинную добродетель, внимая не множеству правил, а зову собственного сердца, способный проявить участие даже к презираемому на небесах демону, вдруг рухнул вниз, окутанный пламенем.       Когда-нибудь, сидя в уютном кресле небольшого книжного магазинчика в Англии и держа в руках очередной бокал вина, Кровлей, на тот момент уже сменивший имя на Кроули, расскажет Азирафаэлю, что чувствуют ангелы при падении и тяжелы ли демонические крылья. Однажды сотрётся клеймо непрощения, высеченное на его душе, благодаря одному лишь слову, брошенному ангелом. Однажды он сможет доказать Азирафаэлю, что замысел не так уж и непостижим, добро не способно существовать без зла, а разные сущности — не помеха для любви и привязанности. Но это всё произойдёт шесть тысячелетий спустя, а пока Кровлей молча стоял на краю стены рядом с ангелом, наблюдая, как серая завеса туч постепенно рассеивается, и те медленно тают и белеют, становясь невесомыми облаками.