Я люблю свою куклу

Кукла с оскаленным ртом, с острыми зубами, я люблю свою куклу Джун стоит напротив стены с зеркалами танцзала и смотрит в них, как в окно. Он знает, что на улице идет дождь. Жадными глотками начинает вталкивает в себя минералку, не контролируя жажду. Он все еще в танце, пропитанном испанским духом так же, как его майка потом. Он захлебывается, кашляет и швыряет пластиковую бутылку на пол, разливая оставшуюся в ней воду. Я с ней игрался в раннем детстве, я ее резал ножом на кухне Чихун идет по коридору и представляет в руке нож. Он ведет ножом по стене, звук отвратителен. С таким скрежетом нож должен царапать оголенные кости этих лицемеров. Он понимает, что до этих штукатурных скелетов ему не добраться, не достучаться. Столько лет, столько работы, но они все также смотрят глазницами, в которых залито масло. Я ей ломал руки-ноги и выкалывал красные глаза иголкой Джуна знобит. Адреналин схлынул отливной волной, оставив в теле только чудовищную усталость и локальные боли. Cводит то бедро, то мышцы спины, то руки. Ему хочется глотнуть озонированного воздуха, рванув створку несуществующего в танцзале окна. Впитать всей кожей холод и дождь, вымерзнуть изнутри до бесчувственности. Я ей вырезал ноздри, ногти и вешал в ванной на бельевой веревке Чихун останавливается перед дверью - это своеобразный ритуал. Он каждый раз с минуту стоит и слушает отсутствие звуков за дверью. Каждый раз подтверждается теория, что желание подопечного кому-то что-то доказать сильнее всего, что бы это ни было. Урок хоть вкривь-вкось, но усвоен. Тибибо, потерпи немножко, неотложка в пути Ли Джун разворачивается в двери. Сегодня Рейн рано, сегодня Джун не успел настроится на встречу. Не успел переплавить в злую целеустремленность нежелание маленького человечка внутри себя получать хлесткие удары по самолюбию. Там, за хлипкой перегородкой двери, притаился матерый зверь. Ли Чхансон еще два года назад раз и навсегда отучился вылетать навстречу ему радостным лопоухим щенком. - Хочешь, чтобы тебя уважали, сосунок, не смотри никому в глаза снизу вверх. Теперь Джун вообще не смотрит в глаза. Теперь он смотрит на два сантиметра вбок и чуть выше левого уха. И, кажется, этим вызывает еще больше недовольства. Тибибо, кукольная любовь моя кукольной жизни рознь Чихун танцует как черт, выжигая в себе и в тебе все низменные чувства. Завораживает. Выталкивает за черту, за рамки обыденности. Не нужно ни сцены, ни декораций, ни музыки. Кажется, ты сам уже танцуешь: с ним, в нем, против него. Танец за жизнь, танец против смерти. Так живут и выживают хищники - отвоевывая добычу, самку, ареал. Все мышцы работают, все движения естественны - одни первобытные инстинкты. Кавалер орденов невинной крови, с ним походная кухня - Ждешь особого приглашения? До Ли Джуна доходит, что он стоит, тупо вылупившись на наставника. Рейн снимает кожаную бандану и швыряет, попадая клепками Джуну в бровь. Начинает идти кровь, много крови. - Танцуем, не отвлекайся. Чертовы персональные тренировки сегодня обещают выжать из Ли Чхансона всю кровь в прямом смысле. Не звереть, не звереть, кулаки разжать. Щипчики, скальпели, зажимчики, а ты сегодня будешь моей раненой куклой Джуна хватает минут на десять. Чихун сплевывает, проходя мимо скорчившегося на полу трени: - Осталось меньше недели до дебюта. Рейн уходит, а Джуна корчит от боли в вывернутой лодыжке. Поскользнуться на собственной крови. «Унизительно, ненавижу», - стучит в висках. Не понять, то ли это жгучая злость на наставника и отвращение к самому себе, то ли звон в ушах от потери крови. «Лежи, не вставай», - сладко уговаривает маленький внутренний человечек, слабак и трус. Джун деревянно копошится на полу - сломанная марионетка с обрезанными нитями. На улице дождь превращается в ливень, в грозу, в светопреставление. Сумрак накрывает зал тенью, будто электрические лампы и не горят. Раз, два, три, я доктор Тибибо, а что у нас внутри, ну-ка? Чихун возвращается со спреем. В тайне он даже надеется, что подопытный наконец сломался. Тогда надежды больше нет и не будет. Можно отступить, не пытаться создать оружие против этих маслоглазых мертвецов. «В пищевой цепочке шоу-бизнеса айдолы в самом низу», - не пытаться разрушить это, уничтожить. Не стараться вырастить из этого щенка злого матерого волка. Четыре, пять, шесть, а ты внутри такой же, как и все. Фу! Скука! Ли Джун все оскальзывается и оскальзывается. Как пьяный, как немощный. Лежа на спине, смотрит на измазанную в крови руку. Пальцы кривятся и дрожат, глаза закатываются, сознание меркнет. Но он настырно вытаскивает себя из болота забытья. Переворачивается на живот и начинает ползти в сторону двери, чтобы попытаться подняться по ней, ухватившись за ручку. - И долго ты собираешься возиться в этом дерьме? К лицу подкатывается баллончик заморозки. Тибибо, не кричи напрасно, просто здравствуй еще один Рейн, кривя губы, прислоняется к зеркалам. Ну, звереныш, посмотри в глаза, попроси помощи. Тогда Чихун протянет руку, и эта затянувшаяся жестокая, выворачивающий наизнанку игра закончится. Чихун вспоминает времена, когда он был таким же, и усмехается. Ему было легче, он ломал себя сам. Иногда получалось, а иногда ядро личности отрыгивало навязанные изменения, доводя разум c телом до истощения и психозов. Рейн научился маскироваться. Сливаться с массой айдолов, добившихся недолговечной славы, потерявших здоровье и не получивших существенного достатка. Ранняя пенсия с выходом в неизвестность. Фанаты забывают тебя уже на второй день, начиная пускать слюни на другое, свежее мясо. - Подъем, слабак! Тибибо, кукольная любовь моя, кукольной жизни рознь Ли Джун пытается сфокусировать взгляд на наставнике. Перед глазами муть, все плывет. С титаническим трудом садится, нащупывает спрей, пытается снять колпачок. И заваливается назад. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, я, Тибибо, хочу вас всех съесть До Рейна доходит, что с пацаном что-то серьезней, чем царапина или вывих. - Засранец, ты увеличил нагрузки? Чихун трясет Джуна, хлопает по щекам, пытаясь привести в сознание. Спекшаяся кровь не дает Ли Джуну полностью разлепить глаза. Он хрипит, пытаясь оттолкнуть поддерживающие руки. - Прекрати трепыхаться, молокосос. Чихун пробует поднять сопротивляющееся тело, но, поскользнувшись на мокром от крови и воды полу, падает сам. Ли Джун подтягивается к нему как можно ближе и цедит сквозь зубы: - Заткнитесь, наставник. Рейн не удивлен. Несколько лет муштры, нагрузок и оскорблений - терпение у трени рано или поздно должно было закончиться. Джун долго смотрит в глаза мучителю. И - начинает целовать. С силой, со злостью. С жаждой, с желанием, которое сдерживалось слишком долго. Чихун начинает смеяться сквозь джуновские губы, осознав, что вырос из наивного щенка не волк - лисица. «План удачно перешел на следующую стадию», - удовлетворенно думает он, подминая под себя Джуна и целуя в ответ. Заслужил.