Surrender

Открывается дверь, и Билан инстинктивно поворачивает голову. Он застыл, смотря в глаза напротив. «Сколько мы не виделись и сколько же всего произошло?» – на секунды одно и то же прозвучало в их мыслях. Сергей улыбается так искренне, и Дима подумал о том, что словно не было этого всего. Словно после воссоединения – два года назад – действительно больше ничего не было, кроме затянувшейся разлуки. Не было сломанного счастья, сломанной ноги. Не было оглушительного молчания, отсутствия слов и крика на всю Европу. Сейчас. Уже. Не верится до сих пор. Пару стремительных шагов, и – крепкие объятия. – Я скучал, правда. – Верю. Я тоже. Объятия были сильными, что, им казалось, что они улетят вверх. Так, что Билан не ощущал своих ног. Это и к лучшему, ибо одна из двух напоминала о себе каждый день. Сергей молчал, улыбался до слезливости в глазах. И больше не кричал потому, что это, наверное, уже помогло. И потому, что хватит. Он ещё раз постарался прыгнуть выше, но так не вышло, хоть и было предсказуемо, и Дима это ощущает: то, что в эту минуту Сергей думает об этом. И с одной стороны, ему за это очень жаль. Он никогда не скажет это вслух, и молчит потому, что речь шла не только обо всём этом. – Прости меня, – тихим, но звучным голосом на выходе сказал Билан. – Уже два года, как не актуально, – не отстраняясь всё ещё и не прекращая улыбаться, сказал Лазарев. – Ты знаешь, что простил. И ему стало легче, пусть не сразу. Главное, что услышали все. И только потом ему стало понятно, что ещё раньше, отчаянно, не так громко и мощно, он не услышал того слова, которое ощущает сейчас. Конечно, они оба знают, что долгая и насыщенная событиями разлука справляется со всем лучше, чем постоянное нахождение вместе, слишком частые встречи, которые, в ускоренном темпе обрекают дальнейшее. Дима думает, что за всё это время лучше он не стал, выше, чем было, не ощутил. А Сергей понимает, что он снова не первый. Хоть он гнался и понимал, что таковое счастье не в этом, поэтому… Сдавайся. Ты уже снова в этих объятиях. Сдавайся. Прошло достаточно времени. – Есть ли шанс, что всё будет снова? – хотя Лазарев настораживается на секунду, тут же понимает, что сказал это зря. – Сдавайся. Хватит, прошу. – Мои слова, – с неприкрытой радостью Дима, словно соглашаясь с этим утверждением Сергея, невесомо дотрагивается губами до виска Сергея. Ещё раз, но уже не так? Лазарев всё ещё не отстраняется, сквозь давно ощутимую боль внутри. Но сейчас почему-то легче, всё равно легче. За два года безупречной мудрости не наберешься. Дима думает о том, глотая стоящий ком в горле, что услышали это все, кроме него самого. Поэтому, конечно, сдавайся! На секунду, когда руки ослабляются, чтобы хватку друг за друга возобновить, Билан понимает, что только заметил белую рубашку на Сергее. Ангел с черными крыльями. Теперь всё выглядит наоборот, но всё равно: иначе. Потому что хватит. И да, подобное может повториться, но признаться в чём-то самим себе можно лишь один раз. Этот раз наступил. Почему вот так, сейчас, – не понятно. Понятно было тогда, и закончилось так, как должно было. Правильно. На тот момент, а сейчас и снова… Сдавайся. Действительно, так, как раньше уже не будет. И не надо. Потому что – хватит. Крылья отрывают от поверхности, снова спасают, и совсем по-другому выглядит обычная быстротечная встреча. Унеси вверх! Будет хорошо, как всегда, но недолго: хорошо. Главное, сдавайся. Как будто осталось то, чем можно рисковать.