Спертый воздух в машине

В фильмах всегда ночные трассы горят всеми огнями, по ним пролетают смазанные машины, светя разноцветными фарами, создавая красивые эффекты. В жизни же все не так, и Сережа в этом уже давно убедился. В жизни трасса — это лишь серая лента асфальта, темная и безжизненная ночью. Редкие автомобили быстро проезжают мимо окна, почти невидимые в густой темноте неподсвеченной фонарями дороги. За окном видно лишь это — темень, изредка прорезаемую светом фар, будто бы их машина где-то на самом дне океана. Савин жмурит глаза и до выступивших в уголках глаз слезинок подавляет в горле вырывающийся кашель, чтобы не разбудить им только заснувшего Савву. В лучших традициях он начинает простужаться аккурат в середине тура, отчего пьет Анвимакс едва ли не литрами, натирает нос Звездочкой и кутается в кофту. Парень так сильно боится заболеть, что, кажется, заболевает от этого лишь быстрее, отчего боится лишь больше. Это замкнутый круг, в результате которого он после каждого концерта хрипит и кашляет, вызывая сочувствие у девочек-фанаток, и заезжает в каждом городе в аптеку за ингалиптом. Олег сейчас тоже в подобном тоскливом состоянии, он громко дышит через рот во сне, неудобно сжавшись на переднем сидении возле водителя, закутавшись в куртку Сени. В салоне их машины будто бы вакуум, отдельный мир, огороженный от всего остального окнами. Здесь пахнет чаем из термосов, нестиранной одеждой, скинутой в багажник, и немного пивом. Здесь тепло, но не душно, мерно гудит двигатель и гремит подвеска на колдобинах. Здесь Сережа чувствует себя, словно дома.  — Я на заправку щас заеду, — разрывает сонную тишину голос водителя, — Заодно воздухом подышать сможем. Сеня рядом лениво угукает, подключая павербанк к телефону и болезненно потягиваясь. В отличие от начала тура, никто уже не сидит во время поездок в наушниках. От музыки кружится голова, болят уши, и тошнит, а мозг совершенно не отдыхает, и Сережа перестает включать её уже на втором городе в списке, предпочитая ей тихие разговоры с сидящими рядом парнями. Да и в телефоне он уже не так много сидит — настрой какой-то совершенно не тот. Его твиттер простаивает целыми днями, нехотя пополняясь лишь редкими записями об особо интересных моментах. На его плечо падает тяжелая цветная макушка Богданова, устало зевающего и протирающего припухшие глаза под очками. Сеня утыкается носом в его шею и громко щелкает пальцами.  — Нас впишет кто-нибудь? — тихо, чтобы никого не разбудить, спрашивает басист.  — В хостеле остановимся, — также вполголоса отвечает ему Сережа. Богданов довольно улыбается, откидываясь спиной назад и вновь сонно потягиваясь.  — Заебись, а то спина уже отваливается, — протягивает Сеня, в доказательство своих слов болезненно кривясь и щелкая позвоночником. Их машина останавливается на видавшей виды заправке у края трассы, и Богданов аккуратно перекладывает завалившегося на него Савву, выбираясь вслед за Сережей из салона. С передних мест в прохладную ночь выходят водитель и проснувшийся из зыбкой полудремы Олег. На заправке есть круглосуточный с закусочной, и они втроем, оставив водителя возиться с пистолетом и бензобаком, идут в сторону немного облезшего здания. Савин запахивает куртку, вновь чувствуя сильный порыв закашляться, подогреваемый порывом прохладного ветра. Несмотря на то, что едут они сейчас в Краснодар, на самый юг страны, предрассветный холод тут такой же, как и везде. Однако за пределами Москвы даже эта прохлада ощущается как-то иначе, не так, как он привык.  — Деньги у кого-нибудь с собой? — спрашивает Сеня, вытаскивая пачку сигарет.  — У меня есть, — говорит гитарист, запуская руку в карман куртки и нащупывая там россыпь мятых купюр.  — Купи мне поесть что-нибудь, я пока покурю, — просит Богданов, зажимая зубами одну сигарету. Савин кивает, провожая друга взглядом и заходя вместе с Олегом в небольшое помещение магазина. Барабанщик все еще сонно молчит, что очень непривычно, но Сережа не решается его трогать. Олег уставший, больной и сонный, находится в такой же мешанине из восторга и тоски, что и он сам. Бынзарь прячет руки в карманах куртки и смотрит на друга немного растерянно.  — Слушай, а в Краснодаре море есть? — наконец тихо подает он голос, останавливаясь перед пыльными стеллажами с продуктами.  — Вроде нет, — задумчиво пожимает плечами Сережа, вызывая у барабанщика разочарованный вздох.  — И какой тогда смысл в этом городе? — цокает языком Олег, беря с полки бутылку минералки, — Надеюсь, хоть подрочить нормально смогу.  — Да та же фигня. Сережа берет пачку уже давно осточертевших хлебцов, а потом они вдвоем с ударником задумчиво рассматривают приклеенное на стену меню закусочной, и заказывают уже давно осточертевшую углеводную еду. На кассе стоит какой-то пухлый немолодой мужик, который даже не пытается сделать вид, что здесь продается свежая еда, а просто кладет уже готовые порции в старенькую микроволновку. Неизвестно, как давно все это лежит в холодильнике, но Савину не хочется об этом думать, ему хочется просто поесть хоть что-то. Они с Олегом скидываются деньгами, которых хватает прямо впритык. Пластиковые подложки вроде тех, в которых в супермаркетах продают курицу, завернутые фольгой, выглядят не очень аппетитно, но пахнут нормально, и кажется, что это вполне съедобно. Сеня с водителем, уже докурив, сидят на широком бетонном бордюре, и они с Олегом садятся с ними рядом. Сережа думает, что ему не стоит сидеть на холодном, не стоит есть, что попало, не стоит выходить на холодный ветер, не стоит отказываться от лишних часов сна. Не стоит рисковать своим здоровьем перед концертами, когда до конца тура, кажется, еще целая вечность. А также Сережа думает, что ему стоит поменьше загоняться. Он разворачивает бургер с курицей и немного пригоревшими булочками, откусывает жесткий кусочек и устало смотрит вперед. Фонари здесь светят неярко, отчего прямо над головой быстро пролетают белые летучие мыши и большие стрекозы, раздражая своими животными звуками. Где-то рядом ухает филин и что-то, стоит надеяться, что не змея, шуршит в траве. Но по дороге сюда они едва ли не сбили настоящего дикого зайца, так что крыланы и насекомые — это уже не так страшно. Прохладный ветер задувает под куртку, ворошит волосы и освежает мысли. Сережа чувствует себя и устало, и хорошо одновременно. Ехать в тур при их сравнительно небольшой аудитории — идея рисковая, но, кажется, никто о ней и не думает жалеть. Ведь именно в такие моменты Савин начинает понимать, ради чего вообще стал заниматься музыкой, каких эмоций от нее ждал. Записи песен, концерты, новые знакомства — это тоже интересно, но тур — это совершенно новый уровень, совершенно другие впечатления. Это именно то, что может сделать его окончательно счастливым. Рядом сидит Сеня, прожевывая сосиску в тесте, вновь уронив свою немытую голову на чужое плечо, вот только теперь это плечо Олега, а у Савина на коленях лежит еще один контейнер, с едой для все еще спящего Саввы, о котором они, конечно же, тоже не забыли. Богданов тянется рукой за минералкой, открывает её, разливает немного воды на асфальт, прикладывается к горлышку жирными от еды губами, давится и выплевывает часть на землю. Бынзарь смеется над ним и сталкивает крашенную голову со своего плеча, оставляя басиста кашлять и утирать невольные слезинки. И Сереже кажется, что вместе с этими людьми он готов поехать куда угодно. Но Савин все равно доедает бургер и встает с бетона, направляясь обратно к машине. Он все еще ужасно боится заболеть еще сильнее, и поэтому быстро залезает в теплый салон с прикрытыми окнами. Гончаров сполз во сне по сидению, роняя голову на свою грудь и обнимая себя руками, но на довольно громкий хлопок дверцы даже не дернулся. Гитарист всегда спит крепко и спокойно, не тревожимый ничем. И тогда, когда они втроем с ним, Сережей и Олегом спали на одной двуспалке, потому что других кроватей на чужой квартире не было, и когда спали в гамаке на балконе, и когда спали на полу, и сейчас тоже. Возможно, Савину следовало бы поучиться у него этому, а не вскакивать от каждого громкого звука. Сережа устало откидывает голову на спинку, думая тоже поспать хоть немного, но в этот же момент дверца вновь открывается, и в салон шумно залезает Сеня, впуская за собой холодный воздух. Басист возится на сидении рядом, укладывается, потягивается и щелкает спиной. Наконец, перестав искать удобное положение, он мученически стонет.  — Сере-еж, — тихо зовет Богданов, скидывая куртку, — Сделай мне массаж, пожалуйста. Савин теряет последнюю надежду заснуть, когда Сеня уже подсаживается ближе и разворачивается к нему спиной. Вокалист лишь вздыхает, поворачивается к другу и кладет ладони на его плечи. Спина у Сени худая, узкая, с тонкими, будто куриными, костями, которые даже страшно трогать — вдруг сломаются от неосторожного действия. Сережа сильными движениями массирует плечи, мышцы вдоль позвоночника, лопатки, разгоняя застоявшуюся кровь. Богданов шипит сквозь зубы, выпрямляясь.  — Больно? — спрашивает Савин, который, вообще-то, не очень-то умеет делать массажи.  — Пойдет. Сережа продолжает уже чуть аккуратнее, с силой нажимая на точки, в которых, по собственному опыту, обычно болит сильнее всего и разминая одеревенелые мышцы. Когда руки устают, вокалист хлопает друга по спине, убирая ладони, вместо этого укладывая их Сене на плечи. Богданов улыбается, благодарит его, роняя голову на чужую грудь, а потом поднимает руки, обхватывает Сережин затылок и быстро с признательностью целует его в рот. Савин треплет друга по голове, но потом вдруг быстро отстраняется, испуганно смотря на него.  — Не лезь — заразишься еще, — обеспокоенно просит он, вытирая рукой свои губы. Сеня цокает, закатывая глаза и поправляя съехавшие очки.  — Бля, Серег, ты — ипохондрик, — вздыхает Богданов, — Ничего ты не болеешь вообще.  — Нет, болею, — упрямо заявляет вокалист.  — Нет, не болеешь.  — Нет, болею.  — Нет, не болеешь. Сережа раздраженно фыркает и смотрит в окно, ища глазами, куда подевались Олег с их водителем. В конце концов, им еще в пробке на Майкопе стоять, а перед концертом надо хотя бы выспаться. Этот рассвет Савин встречает в полутора тысячах километров от своей Москвы. А следующий — еще дальше.