Каким трудом даются дети

Это случилось в 04:07. Я получил голосовое сообщение и сразу же воспроизвёл его. Сэм взволнованно и слегка запыхавшись говорила: - Луи, началось. Я уже еду в роддом. Меня затрясло крупной дрожью. Знаете, это было состояние, похожее на смесь истерики, предвкушения, паники и мандража. Я стал судорожно расталкивать кудрявое тело на соседней подушке. - Гарри! Гарри! Мать твою, Гарольд! Он пробурчал что-то нечленораздельное и снова провалился в сон. Я толкал его жёстче и орал ему в ухо: - Гарри, Сэм рожает! Началось! Он тут же вскочил на кровати, спросонья неся какую-то чушь: - Слюда... что? Оранжевая... - Вставай, Гарольд, какая к черту слюда?! - Оранжевая. Он словно вышел из транса, когда услышал, что я говорю, ещё раз. Мы вдвоём побежали в ванную, наспех почистили зубы, а затем, захватив заранее приготовленный «тревожный чемоданчик», запрыгнули в машину. - Не могу поверить, что это происходит с нами. - Ничего не говори, Гарри, я сам сейчас в пограничном с паникой состоянии. Я снял машину с ручника и спешно вырулил с парковочного места. Гарри обменивался голосовыми сообщениями с Сэм, пока мы ехали: - Схватки начались в девять вечера, но они были совсем слабые, и я стала считать интервалы. Когда интервалы сократились до... ай! - напряженный женский голос сменился тяжёлым вдохом и сопением в динамик. - Когда они сократились до трёх минут, я вызвала скорую. Краем глаза я видел, как колотило Гарри. Мы оба не знали, сколько часов это продлится. Роды - это лотерея. Никогда не знаешь, выйдешь ли ты из родзала через три часа, или через тридцать три. Удивительно, что Саманта совсем не боялась происходящего и не впадала в панику. Уж мы-то, два взрослых мужика, чувствовали себя так, будто это из нас сейчас полезет здоровенный живой человек. Я припарковал машину на пустующей стоянке роддома. Гарри мешкался, вытаскивая сумку с заднего сиденья. Включив сигнализацию, я взял мужа за руку, и мы рысцой побежали к дверям приемного отделения. - Здравствуйте. Наша фамилия Томлинсон, мы к мисс Эванс. Партнёрские роды. - Оба? Я не уверена, что правила роддома предполагают... Я увидел, как покраснело лицо Гарри, как угрожающе сжалась его челюсть, когда он по буквам произнёс: - Оба. Справки на месте. Мы пойдём туда прямо сейчас. Медсестра нахмурилась, но спорить не стала. Мы предоставили ей все документы, после чего нас отвели в комнату для персонала, где мы смогли переодеться в заранее приготовленные вещи. Поверх мягких хлопчатобумажных штанов и футболки я надел хирургический стерильный халат, нацепил маску, шапочку и бахилы, а затем помог Гарри завязать халат. Прежде чем выйти из крохотной комнатушки, уставленной стеллажами с карточками, судоку и прочим мусором, мы переглянулись, и я почувствовал, что должен взять его за руку. - Гарри. Не бойся. Все будет хорошо. У неё это не первые роды, она знает, что делать. - А вдруг... - Гарри Эдвард Томлинсон. Успокойся. Расслабь булки. - он слабо ухмыльнулся. - Через несколько часов мы станем родителями, и я не хочу, чтобы ты упал в обморок раньше времени. Ты понял меня? Гарри кивнул. Я поцеловал его мелко дрожащие костяшки. Мы пошли в родзал. **** Сэм сидела на фитболе, когда мы вошли. Врача в зале не было. Женщина радостно помахала нам рукой, а затем ее лицо исказила гримаса боли. Мы синхронно подхватили Саманту под руки, слыша ее напряжённое, свистящее дыхание. - Дыши, дыши, все будет хорошо... - Гарри, - я видел, как покраснело лицо Сэм - то ли от злобы, то ли от боли, - Ты чересчур участливый. Мне не станет легче от твоих рекомендаций. Гарри осёкся, но пререкаться не стал. Мы страховали Сэм, пока она тихонько подпрыгивала на большом резиновом мяче. - Когда прыгаешь, а не лежишь на месте, проще переживать схватки. Я поинтересовался, что говорят врачи о состоянии малышки и нашей суррогатной мамы, на что Сэм ответила, что ей только что сделали КТГ, жизнедеятельность и сердцебиение ребёнка в порядке, раскрытие примерно четыре сантиметра. Все шло по плану. **** Прошло два с половиной часа. К нам в родзал то и дело заходили врач, акушерка и медсестры: ее осматривали, прицепляли на живот эластичную ленту с датчиком, брали кровь из вены. Мы с Гарри неплохо держались, надо признать. Но Сэм держалась лучше. Схватки усиливались, и мы слышали, как она воет от боли. Ее корёжило на кушетке, сил прыгать на резиновом мяче уже не оставалось. Я держал ее за руку, поглаживая запястье, а Гарри показывал смешные картинки в инстаграме, чтобы хоть как-то отвлечь ее. Иногда она улыбалась уголками губ, но ей было очень тяжело, мы все это видели. - Раскрытие идёт хорошо. Думаю, ещё три-четыре часа, и вы родите. - произнесла врач, снимая перчатки и вновь пуская нас в родзал. Сэм судорожно сжала одноразовую простыню на кушетке, чувствуя приближение очередной схватки. Мы снова взяли ее за руки, и ее спина выгнулась, она мычала, стараясь продышать схватку. Когда приступ боли подошёл к концу, я мягко отцепил ее пальцы от своего предплечья. - Хочешь пить? Она жадно припала к бутылке. Вода стекала по ее подбородку, заливая больничную рубаху. Приближалась другая волна боли. **** Три часа спустя у Сэм уже не осталось никаких сил. Она металась по кровати, крича от боли, пока наш ребёнок прокладывал себе дорогу наружу. Мы с Гарри не могли найти себе места. Успокаивающие фразы бесили Саманту, пить она не хотела, держаться за руки не давала. Я сидел на кресле с колёсиками, убирая мокрые волосы с лица Сэм. Врач снова выгнала нас, чтобы провести осмотр. Из-за двери донеслось: - Трансформируем кресло. И больше в родзал нас не пускали. Мы присели на стулья, стоящие вдоль стены коридора, и я снова взял руки Гарри в свои. Его уже не трясло, но ладони можно было хоть выжимать. - Мне так жаль ее, Луи, - он смотрел в пол, и я видел, как его глаза наполняются слезами с каждым новым визгом Саманты, доносящимся из-за двери. - Мы обрекли ее на это... - Гарри, перестань. Мне тоже безумно жаль ее, и если б я мог пройти это сам, вместо неё, я бы прошёл. Но она суррогатная мать. Она знала, на что подписывается. Скоро все закончится, обещаю. Послышался ещё один крик. Настолько душераздирающий, что я сильнее сжал дрожащую ладонь Гарри, и мы неосознанно придвинулись ближе друг к другу. Было слышно, как врач кричит: - Обвитие! Прекрати тужиться, прекрати, ты ее задушишь! Нервы, натянутые, словно струна, были готовы в любой момент порваться. Мы смотрели друг на друга, не в силах пошевелиться, и судорожно прислушивались к звукам за дверью. Было тихо. Следующие двадцать минут мы не двигались и, казалось, даже не дышали. До тех пор, пока не услышали детский писк, похожий на крик чайки, и весь мир обрушился на нас в этот момент. Звуки стали ярче, а мир - живее. В 11.40 утра родилась наша дочь, Фиа. **** Когда мы на ватных ногах вошли в родзал, Сэм лежала на кушетке, укрытая пледом, из-под которого было видно, как расползается лужа крови по одноразовой простыне. Ее трясло крупной дрожью, и первым делом мы подошли к ней. Гарри схватил ее руку, мягко целуя костяшки и шепча: - Прости нас... прости, прости, прости... ты сделала невероятное дело... спасибо, спасибо тебе, Сэм... Она молча кивнула и закрыла глаза. - Папаши, кто первым хочет подержать малышку? Мы одновременно обернулись к акушерке, и я почувствовал, как у меня подкашиваются ноги. Акушерка держала на руках свёрток из какого-то цветастого тёплого пледа. Гарри подтолкнул меня вперёд, и я видел, как его лицо буквально трещит по швам от неконтролируемой улыбки. Я взял Фиа на руки. Она была вся фиолетовая и отёкшая, похожая на маленького монгола. Фиа пахла кровью, молочной смесью и бархатной младенческой кожей. Я не знал, куда деть себя, куда приткнуть эйфорию, рвущуюся наружу из моей груди. Дочка причмокивала своими маленькими губами и перебирала плотно примотанными к телу ручками. Этот момент стал отправной точкой моего сумасшествия. Я не могу назвать эту горючую смесь чувств одним только счастьем. Это слишком банально. Гарри положил подбородок на мое плечо, любуясь на Фиа. Мой больничный халат вскоре пропитался его солеными горячими слезами. Душа рвалась на части от безумного микса сумасшедшей нежности, страха, всепоглощающей влюбленности и почти физически осязаемой боли в груди. Мы стояли так, казалось, целую вечность, пока не было решено отдать ребёнка матери. Сэм взяла дочь на руки и позволила нам поцеловать на прощание ее хмурый лобик. В машине Гарри позвонил нашим мамам, чтобы сообщить, что сегодня, пятого апреля две тысячи девятнадцатого года, в 11.40 утра мы стали отцами самой прекрасной, даже несмотря на отёки, девочки в мире - Фиа. Ростом сорок восемь сантиметров и весом три килограмма сто пятьдесят граммов. - Я чувствую себя так, будто мы рожали ее втроём, - слабо улыбнулся я, паркуя машину. Дома мы рухнули на кровать, едва найдя силы на то, чтобы снять обувь. Мы провалились то ли в сон, то ли в коллективный обморок, и встали только лишь спустя пять часов. **** Дальше были долгие дни ожидания выписки из роддома. С дочерью все было замечательно. Несмотря на небольшое обвитие, ее мама справилась просто великолепно, и Фиа родилась абсолютно здоровой девочкой. А вот с Самантой дела обстояли хуже. Мы узнали, что у неё, оказывается, случились множественные разрывы, которые довольно плохо заживали. Когда она рассказала нам об этом, Гарри чуть не плюхнулся в обморок, когда представил, как рвётся мышца прямо... там. Да и я, собственно говоря, был недалек от его состояния. Саманта присылала нам фотографии малышки, и мы могли рассматривать каждую из них по полчаса к ряду. Мы гадали, на кого Фиа будет похожа, смеялись до слез над видео, где дочка улыбается своей смешной рефлекторной младенческой улыбкой. И не могли поверить, что это действительно происходит. Мы отцы. Папы. Папули. И совсем скоро ответственность за Фиа полноценно переляжет на наши плечи. К приезду малышки мы готовились усерднее, чем если бы нас собиралась удостоить визитом Королева Елизавета. Гарри лично отмыл каждый уголок нашего огромного дома, а я прошёлся пароочистителем по всем поверхностям. Дочкина комната давно уже была отремонтирована, и прямо посреди неё стояла круглая белая колыбель с полосатыми бортиками. Гарри каждый день ожидания выгонял из колыбели нашу кошку, ругая ее и перестирывая постельное белье в очередной раз. Мы плотно закупились молочной смесью того же производителя, какой Фиа кормили в роддоме. Я лично выбрал самые лучшие антиколиковые бутылочки, стерилизатор и подогреватель. Мы проводили дни в беспокойной уборке и суетливой покупке дополнительных пачек подгузников. А ещё - в бесконечном приеме поздравлений. Когда Гарри запостил в Инстаграм наше общее селфи в день рождения Фиа, соцсети просто взорвались. На фото мы оба лежали на кровати, совершенно взбудораженные, потрепанные и со стеклянными от пережитого стресса глазами. Лаконичная подпись гласила: «Теперь мы папочки!». Нас поздравляли тысячи человек из разных уголков мира. Меня и Гарри переполняло счастье. И вот, день «икс» настал. Рано утром Сэм позвонила нам, чтобы сообщить, что сегодня их выписывают. В ее голосе слышалась плохо скрываемая горечь. Женщина знала, что как только мы оформим все необходимые бумаги, ей придётся вернуться в свой родной Висконсин, и она больше никогда не увидит дочь. Это было частью договора. Наш юрист настоял именно на такой формулировке, чтобы суррогатная мать не могла вмешиваться в воспитание ребёнка. Честно сказать, я не представляю, каково будет Сэм. Она пережила не самую легкую беременность, тяжелые роды, и на финишной прямой у неё отбирают то, ради чего была проделана вся эта великая работа. Гарри успокаивал меня тем, что Сэм - профессиональная суррогатная мать, и это не первое расставание, которое ей приходится пережить. К тому же, помимо прописанного в договоре гонорара, мы также оплатили ей год психотерапии в ее родном городе. Не сказать, что это сильно меня успокаивало, поэтому я старался сосредоточиться на подготовке к приезду малышки Фиа. Мы купили огромный букет белых эустом для Сэм, а также подготовили для неё конверт с гонораром. Ее покрасневшие и опухшие глаза перманентно были на мокром месте. Мы с Гарри, не сговариваясь, решили пытаться не смотреть на слёзы матери, отдающей нам Фиа. Гарри взял дочь на руки. Медсестра в выписном кабинете одела малышку в тёплый флисовый комбинезон с заячьими ушками, который мы старательно выбирали несколько недель. Фиа спала. Я видел, как сильно были напряжены мускулы Гарри, старающегося держать дочь максимально крепко и аккуратно. Чтобы не уронить наш самый ценный груз. На выходе из роддома нас ждала вся наша огромная и сумасшедшая семейка: мама и отчим Гарри, его сестра Джемма, моя мама и Дэн, мои многочисленные сёстры и брат Эрни. Энн, мама моего Гарольда, едва завидев своего сына с новорожденной внучкой на руках, стала беззвучно плакать, улыбаясь самой счастливой улыбкой на свете. Родня столпилась вокруг нас, безмолвно любуясь крошкой Фиа. - Ну, что ж, поздравляю вас, мальчики. Теперь вы не просто мужья, а ещё и отцы. - мягко произнесла моя мама, гладя большим пальцем щеку внучки. - Обещайте, что не будете косячить! Я закатил глаза, а наши с Гарри сестры стали хихикать. - Ладно, без шуток. Я уверена в вас. Вы будете лучшими папами для этой малышки. Мы молча и с благодарностью посмотрели на мою маму. Этот день обещает быть долгим. Мы заботливо уложили Фиа в заранее установленную детскую автолюльку. Я придерживал головку дочери, пока Гарри пристегивал ее ремнями. Он сел на заднее сиденье, чтобы контролировать состояние дочки, а я уселся за руль. Когда все двери были заблокированы, я завёл двигатель и произнёс: - Ты можешь себе представить, что нас действительно трое? В зеркале заднего вида я увидел влюблённый взгляд Гарри, обращённый к сладко сопящей Фиа. Разве мог я быть ещё счастливее? Когда мы доехали домой и раздели Фиа, оставив ее в тонком хлопковом боди, Гарри уложил ее в мягкий матрасик-кокон, и разместил на середине нашей кровати. Мы легли по обе стороны от дочери и не могли оторвать от неё глаз. Мою душу переполняло густое, сливочной карамелью тянущееся счастье. Гарри шмыгал носом, гладя крошечные дочкины пальчики, и солёные прозрачные капли слез разбивались о хлопковую ткань кокона. Я тоже не мог сдержать слез. Она была такая крошечная, краснокожая и беззащитная, так сладко складывала свои маленькие губёшки, и я просто таял от нежности. Мы лежали так, казалось, несколько часов, боясь дышать и как-то потревожить сон Фиа, до тех пор, пока она сама не начала кряхтеть, раскоординированно размахивая своими худенькими, по-младенчески кривоватыми ручками. - Ты хочешь кушать, моя радость? Сейчас папочка сделает тебе вкусную смесь. - ворковал мой муж, во мгновение ока вскакивая с кровати. - Присмотришь за ней? Я кивнул и снова расплылся в глупой улыбке от осознания того, что теперь и до конца моей жизни такие просьбы будут ежедневной рутиной. Фиа открыла свои мутные, темно-серые, как у всех новорожденных глаза и удивлённо, как мне показалось, посмотрела на меня. Я боялся, что сейчас она испугается меня и станет плакать, но Фиа лишь закряхтела чуть громче. - Папа, мы хотим смесь! Давай резче! Гарри крикнул с кухни: «Уже бегу!», и спустя мгновение появился в спальне с маленькой бутылочкой тёплой смеси. - Температура нормальная? Не перегрел? - Тридцать семь градусов. Идеальная. Гарри прилёг к нам с Фиа и аккуратно приложил бутылочку к губам ребёнка. Дочь жадно схватила анатомическую соску и стала высасывать из бутылки белую густую смесь. - Смотрю на неё, и не могу поверить, что такой настоящий человек мог получиться из двух микроскопических клеток. - прошептал Гарри, кормя малышку. **** Дальше было первое купание в кипяченой воде с заваренной ромашкой, первый малышовый маникюр, первое срыгивание смеси на мою футболку Tommy Hilfiger... Фиа совсем не кричала, как мы ожидали. Она лишь кряхтела каждые три часа, как только начинала хотеть есть. И вот, настала наша первая ночь. Мы даже не заметили, как за окном стемнело. Дочь допила последние капли смеси, после чего Гарри легонько покачал ее на руках. Фиа уснула, когда на часах было 01:49. - Будем перекладывать ее в кроватку? - Я боюсь класть ее в отдельной комнате. Может, она пока поспит с нами? На том мы и порешили. Фиа тихо посапывала, лёжа между нами, а мы с Гарри шепотом обменивались впечатлениями от прошедшего дня. - Ну, с первым успешным днём в роли папочек нас, - нежно прошептал Гарри. - Поздравляю, Гарольд. Ты идеальный отец. И я мягко поцеловал его тёплые, бархатные губы. Мы засыпали, окружив Фиа с обеих сторон нашими телами, вдыхая этот славный младенческий запах: смесь ароматов молока, распаренной после ванны детской кожи и чего-то неуловимо родного, заставляющего сердце делать сальто-мортале в груди. **** Первая ночь была ошеломляющей для нас, двух людей, привыкших жить для себя и спать сколько влезет. Дочь просыпалась на кормление каждые пару часов, и мы по очереди бегали на кухню, чтобы развести смесь. Она ела и в процессе засыпала, но пробуждения каждые два часа выдёргивали нас из глубокого сна, не давая провалиться. Утро мы встретили абсолютно разбитыми, но счастливыми. Так и проходили наши деньки: в смене подгузников, кормлении смесью, срыгивании, бесконечной стирке и глажке. Мы ходили гулять с коляской, показывали Фиа окрестности. Когда ей было полтора месяца, она так широко улыбалась своей беззубой улыбкой, увидев нашу кошку, что я не смог удержаться, и выложил фото в Инстаграм с подписью: «Первый мохнатый друг Фиа». И наши соцсети вновь взорвались, все хотели больше информации о самом долгожданном ребёнке Соединенного Королевства. А мы совсем не хотели ее давать. Фиа была только нашей, и мы хотели сохранить эти моменты счастья только для нас троих. Не все было так радужно, разумеется. Иногда у меня или Гарри сдавали нервы от недосыпа. Порой Гарольд орал на меня, когда я слишком медленно собирался на прогулку, потому что «Фиа сейчас вся вспотеет и простынет по твоей вине, медлительная ты задница». Но больше всего нам не хватало секса. Так как Фиа имела обыкновение спать в нашей с Гарри постели, возможностей заниматься любовью у нас сильно поубавилось. Иногда мы укладывали ее спать в кроватке, ставили напротив неё видеоняню, а сами отправлялись вдвоём в душ. Короткий пятнадцатиминутный секс, сравнимый с дрочкой, саднящая задница и покусанные от невозможности стонать ладони - вот, как выглядела наша близость в первые после рождения дочери месяцы. И нам крупно везло все это время - до ее пяти месяцев нам с лихвой хватало того времени, что Фиа сыта и спит. А затем все чаще и чаще стало происходить следующее. Разгар процесса, Гарри впечатал меня в стену душевой кабины и размеренными движениями трахает меня сзади. Я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать, чувствуя, как его член проходится по простате. Горячие струйки воды стекают по нашим телам, и я абсолютно спокоен, как вдруг резко выключается вода, и Гарри выскакивает из кабинки в чем мать родила. Я слышу пронзительный детский плач, и считанные секунды спустя натягиваю трусы на мокрое тело. Полтора часа укачиваний и кормёжки - и маленькое дитя сатаны спит. Знаете, что ещё спит к этому моменту? Мое либидо и мой муж. Дальше - хуже. У плода нашей любви стали прорезываться зубки, и этот процесс натянул наши с Гарри отношения до предела. - Ты, блять, можешь просто сделать, что я прошу? - злобным шёпотом отчитывал меня Гарри, держа на руках только-только уснувшую Фиа. Я подчинился, на цыпочках выходя из детской, как вдруг раздался протяжный визг одной из дочкиных музыкальных игрушек, на которую я наступил. Фиа, естественно, проснулась с безумным, рвущим душу на части криком. И знаете, когда плачущего ребёнка с температурой показывают в кино, ты всегда знаешь, что рано или поздно ребёнок уснёт, и все будет хорошо. А когда ты сталкиваешься с этим в реальности, ты понимаешь, что когда у ребёнка температура тридцать восемь, опухли десна и хреновое настроение, он может орать и два, и четыре часа подряд. Он будет орать, визжать и задыхаться от собственного крика, пока ты не придумаешь какой-нибудь очередной магический способ угомонить эту маленькую извивающуюся мандрагору. Когда Фиа наконец угомонилась и уснула у Гарри на груди, он, едва дыша, агрессивным шепотом покрыл меня таким матом, какого я от него никогда в жизни не слышал. Я, конечно, понимал свою вину, поэтому обижаться не стал. И, казалось бы, все хорошо: ребёнок уснул, Гарри отругал меня и успокоился, я только начал проваливаться в сон, как вдруг... Ещё один страшный, до мурашек пробирающий детский визг. Гарри вручил дочь мне, а сам вышел из комнаты, трясясь от гнева и жуткого, нечеловеческого недосыпа. Из окна спальни я видел, как он вышел на улицу, присел на ступеньку у крыльца и закурил. В тот момент, похлопывая по спине извивающуюся орущую дочь, я понял, что нам срочно необходим отдых. Когда зубы дали нам небольшую передышку, мы стали вводить в рацион Фиа прикорм. Я подсел к Гарри, помешивающему пюре в тарелочке, наблюдая, как дочь следит за движениями отца, сидя в высоком детском стуле. - Гарри, позволь спросить, чем ты собираешься кормить ее? Почему оно выглядит, как содержимое подгузника Фиа? - я принюхался. - И пахнет, как содержимое подгузника Фиа! - Это кабачок, дурень. На вкус дрянь редкостная, но для первого прикорма - самое то. Он набрал ложку пюре, поднося ко рту малышки. Бедная доверчивая Фиа открыла рот, и целая ложка гадкого кабачка исчезла внутри. - Ну вот, ей, вроде, понра... Ребёнок скорчил такую мину, что я уж было приготовился рассмеяться, как вдруг... она выплюнула все, что было у неё во рту. И проще было сказать, что она не заплевала кабачком. Лицо Гарри, сидевшего ближе всех к Фиа, было покрыто одной сплошной маской из зеленовато-желтого дурно пахнущего пюре и не выражало никаких эмоций. - Напомни, почему мы решили завести ребёнка? Я захихикал, высаживая Фиа из детского стульчика. Чем активнее становилась дочь, тем меньше времени у нас оставалось на простые бытовые нужды: еду, сон, гигиену и, конечно на наличие личного пространства. Гарри стоял у раковины, чистя зубы. На часах было уже почти два часа дня, и мы только-только уложили малышню, которая все утро не давала нам отойти от неё дальше, чем на полтора метра. С подбородка Гарри капала густая пена от зубной пасты, на тусклой коже виднелись несколько воспалений, а кудри сбились в один-единственный сальный комок. И я все равно любил его до умопомрачения. Я подошёл к нему сзади, слегка прижимая его бедра к раковине и упираясь ему своей эрекцией в бедро. - Луи, не сейчас. - Ребёнок спит, мы вполне могли бы... - я поцеловал его за ухом, а мои ладони нагло забрались под его футболку. - Луи, я же, блять, сказал тебе - не сейчас! - Гарри со злобой сплюнул пасту в раковину, утирая рот рукой и разворачиваясь ко мне лицом. - Ладно, ладно, я понял, не нужно так реагировать... - А как нужно реагировать, если ты с первого раза не понимаешь? Я, блять, чудовищно устал, хочу спокойно пожрать, - он набрал полную грудь воздуха, - в одиночестве! Я хочу принять ванну, а не наскоро смыть с себя грязь и снова бежать к орущему ребёнку! Хочу потратить этот ебаный час времени на себя и свои нужды! Почитать книгу, заняться йогой, да что угодно! Я впервые в жизни видел, как мой миролюбивый Гарольд с бесконечным либидо так орет из-за нежелания заниматься сексом. Мне стало стыдно за свою настойчивость, поэтому я подал ему полотенце для лица, а затем удалился из ванной на кухню, чтобы приготовить Гарри его любимое какао на кокосовом молоке. Чуть позже мы сидели на кухне, Гарольд читал Кафку на планшете, потягивая какао, а я сидел рядом, не зная, куда себя деть. Мне тоже, конечно, хотелось заняться чем-то для себя, а не для ребёнка, но, как вы сами видите, в сексе мне отказали. - Хватит корчить рожу обиженной добродетели. - сказал Гарри, не отрываясь от книги. - Я не... - Ты корчишь. Думаешь, я прожил с тобой почти десять лет, и не умею различать выражения твоего лица? Хватит обижаться. Пойми меня. Мне тяжело жить, зная, что из развлечений у меня только игры с ребёнком, сон и пятиминутный секс. Мы обговорили эту проблему и сошлись на мнении, что нас могут спасти наши многочисленные няньки. Фиа было уже почти восемь месяцев, она не так нуждалась в родителях, как в глубоком младенчестве. Поэтому было решено попросить маму Гарри, Энн, посидеть с внучкой в эту субботу. И, пожалуй, это была первая суббота в нашей жизни, которую мы ждали с таким нетерпением. Гарри приготовил список инструкций к ребенку, я запёк курицу с овощами, чтобы Энн и Робину было, что покушать. Мы вылизали дом, досыта накормили Фиа, и когда ее бабушка и дедушка приехали, вручили им хмурого ребёнка и обширные рекомендации по играм, кормлению и сну. - Детишки, сваливали бы вы уже на своё свидание, пока ребёнок не понял, что вы собираетесь ей свинью подложить, - подмигнула нам Энн, держа Фиа на руках. Мы по очереди поцеловали малышку, Гарри ещё несколько сотен раз уточнил, точно ли его мама поняла все инструкции и что в случае чего он держит телефон рядом. Энн и Робин практически пинками выгнали нас из дома. И вот, мы сидим в машине по пути в фитнес-центр. В полной тишине. - Тот момент, когда отдал ребёнка, чтобы заниматься своими делами, и не знаешь, чем заняться в первую очередь, - хмыкнул Гарри. - Предлагаю начать с утренней йоги. Глаза Гарри загорелись, и я понял, что попал в яблочко с этим предложением. Доехав до фитнес-центра, мы вытащили из багажника резиновые коврики и направились к йога-студии с большими панорамными окнами, где пенсионеры вроде нас часто практиковали цигун по утрам. Гарри собрал свои кудряшки широкой лентой на лбу и снял кроссовки, оставшись в смешных носках с отдельными пальцами. Я расстелил нам коврики, и мы приступили к разминке. С меня сошло семь потов, пока я пытался сделать простейшую асану. Знаете, почему? Потому что Гарольд изгибался в такие фигуры, что я не смог скрыть возмущения и жарко прошептал ему на ухо: - Гарри, скажи мне, пожалуйста, почему, если ты умеешь ТАК гнуться, мы до сих пор не попробовали ту позу? Мой муж с лицом лягухи густо покраснел, попросил меня заткнуться и продолжил занятие. Когда йога закончилась, мы приняли душ, натянули свои вещи и, закинув коврики в багажник, уселись на свои места. - Ну, капитан, куда мы едем дальше? - Предлагаю пообедать. - Хочу фалафель, умираю! - сказал Гарри, и его глаза снова заблестели. Мы отправились в наше любимое хипстерское кафе. Там всегда играла приятная музыка и подавали вкуснейший апельсиновый раф. Гарольд заказал себе веганский фалафель, а я - сэндвич с лососем и гуакамоле. - Какой же это кайф - есть в тишине! Когда никто не орет в манеже. - И не пытается отобрать у тебя еду! - И не какает именно в тот момент, когда ты садишься поесть! - Тоже скучаешь по ней? - Угу... **** Мы надолго задержались в том кафе, сидя в мягких ушастых креслах, потягивая горячий апельсиновый раф и разговаривая обо всем на свете. Нам обоим очень недоставало нахождения наедине. Гарри держал меня за руку и искрящимися глазами смотрел на меня. Я был влюблён в него, как подросток. Горячее, жгучее чувство разгоралось внутри с новой силой, когда я вновь и вновь осознавал, что этот кудряшка Сью теперь не просто мой парень и товарищ по группе, а муж и отец нашей дочки. Энн присылала нам фото Фиа, сидящей на ковре в окружении подушек и многочисленных игрушек, и мы таяли от нежности. Было решено заехать в торговый центр, чтобы привезти нашей малышке подарок. Мы с Гарри выбрали ей очаровательное ментоловое платье и бантик, а ещё купили очередную мигающе-свистящую игрушку. Наша машина ждала нас на верхнем этаже подземной парковки, стоящая в самом отдаленном и скрытом от чужих глаз углу. Везение? Едва ли. Я сделал это намеренно. Как только Гарри уселся и пристегнул ремень безопасности, я потянулся к нему за невинным поцелуем, опираясь ладонью на его тощее колено, и все закончилось сексом на заднем сидении. Гарри скакал на мне, регулярно ударяясь макушкой об потолок автомобиля. Я тихо стонал, крепко держа его сочные бёдра, и в конце концов излился прямо в него. - Когда-нибудь мы займёмся нормальным, размеренным сексом, но это не точно, - ухмыльнулся Гарри, застегивая джинсы, которые только что обкончал. **** Мы стали выбираться на такие «свидания» чаще, и жизнь стала налаживаться. Мы меньше срывались друг на друга, меньше злились из-за бессонных ночей с Фиа. Да и она сама была рада сменить обстановку и не смотреть на надоевшие рожи отцов. Малышка росла стремительными темпами, и мы потихоньку стали возвращаться к работе. Когда ей исполнилось два года, я выпустил альбом, который назвал ее именем. В этом же возрасте она закатывала нам по десять истерик в день. По очень уважительным поводам в стиле «папа не дал облизать ёршик», «запретили жрать кошачий корм», «хочу, чтобы ночью небо было красное». Фиа уже начинала понемножку говорить, и когда она впервые осознанно сказала мне: «Папа», я чуть не сошёл с ума от счастья. От моего визга в комнату забежал Гарри, и когда дочь увидела его, она показала на него пальчиком, и вновь сказала: «Папа!». Так Фиа дала нам полное понимание нашей все ещё новой социальной роли: родители. **** Я забрал пятилетнюю Фиа из детского сада, усадил в автокресло и заметил ее не по-детски озадаченное выражение лица. - Что случилось, дочка? - Ничего, пап. - сказала она и нахмурилась, прямо как ее отец. - Я же вижу, что что-то не так. Фиа молчала, и я не стал донимать ее расспросами. Когда мы выехали с парковки детского садика, я услышал с заднего сиденья ее тонкий девичий голосок: - Пап? - Мм? - Почему у меня нет мамы? Я догадывался, что рано или поздно Фиа задаст этот вопрос. Мы с Гарри ещё до ее рождения обговорили, как будем объясняться с дочерью, поэтому я уверенным голосом заявил: - Потому что у тебя два папы. Бывают семьи, где нет ни одного папы, а только одна или две мамы, а бывает, как у нас - когда у ребёнка двое отцов. - Но кто тогда меня родил? - возмущённо спросила дочь. - Я видела, как Бобби забирает мама, и у неё был такой большой живот! А потом я спросила Бобби, почему у его мамы такой большой живот, а Бобби сказал, что там живет его маленький братик, которого мама скоро родит. Кто носил меня в животике? Ты или папа? Я усмехнулся себе под нос, проезжая перекрёсток. В зеркале заднего вида я увидел, как дочь испытующе сверлит взглядом мою спину. - Тебя родила мама, ты права. Но это была такая мама, которая не забирает ребёнка себе. Мы с твоим папой очень сильно друг друга любили, и однажды решили, что хотим, чтобы у нас появилась ты. И мы очень попросили такую специальную маму, чтобы она помогла нам. - Это значит, что той маме я не нужна? - с надрывом в голосе спросила Фиа. - Та мама просто выполнила нашу с папой просьбу. Ты только наша с папой дочка, и ничья больше. - мягко произнёс я. - А ты бы хотела, чтобы у тебя была мама? - Нет, - уверенно сказала дочь. - Я люблю тебя и папу. Мне просто было интересно, вот и все. Что уж тут скажешь? Родительство - тяжелая работа, и в первые годы жизни ребёнка абсолютно неблагодарная. Ты бесконечно вытираешь сопли и слюни, убираешь размазанный по столу кабачок, моешь задницу, терпишь истерики без повода, дуешь на разбитые коленки, обходишься неделями без сна, ешь не тогда, когда хочешь, а когда позволит ребёнок... Ты теряешь самого себя за ворохом грязных пелёнок и детских криков. У тебя нет времени на хобби. Да о каком хобби идёт речь, если иной раз у тебя нет времени, чтобы почистить зубы?! Но когда ребёнок подрастает, все меняется. Ты получаешь от него обратную связь. Когда ты ощущаешь, как худые детские ручки с любовью и обожанием обнимают тебя за шею, весь мир вокруг становится ничем. Когда ты слышишь от своего ещё, казалось бы, совсем маленького ребёнка, что он любит своих отцов такими, какие они есть, ты понимаешь - все было сделано правильно. Ни одна слеза не пролита зря. Вечером я пересказал наш диалог Гарри, который едва успел уложить неугомонную Фиа, и утирал ладонью пот со лба. - Ну что, может, ещё одного ребёнка родим? - с ехидством предложил я. - Ни за что на свете. - отрезал Гарри и с довольной улыбкой и увлёк меня в долгий, трепетный поцелуй.