сады цветут

Ну и дела когда всё в жизни кувырком Из-за угла сверкнув, промчавшись с ветерком Трамвай ушёл, теперь пешком. Бека смотрела ролики на ютубе: один за другим, дурацкие сплетни, раздутые из ничего сенсации. Лица блогеров смазывались в абстракцию с картин Дали, в груди тянуло – но мерно и привычно, совсем без паники, какая была в самый первый раз. В ноуте жизнерадостно щебетали блогеры, Юля листала книжку, на елке мерцала забытая с Нового Года гирлянда, что-то шипел включенный для фона телевизор. Уютно бормочущая, мирно ворчащая тишина. Бексулу вдохнула и вдруг не смогла выдохнуть: грудь больно сдавило тисками, когтями, чуть не вывернуло наружу в кашле. Она выбежала в ванную, уперлась руками в раковину, дыша по счету – раз-два, раз-два, вдох-выдох, это же так просто. Ты ведь раньше тройные прыгала, девочка, а сейчас что, подышать не сможешь? Юля прошла к ванной как привязанная к Беке на веревочке, на мелодии дудочки, и шаги ее были ритмичные: раз-два, раз-два. Бека плеснула в лицо холодной воды, зачем-то растрепала волосы пятерней – на прическу она давно забила, и патлы отрастали бесконтрольно во что-то гнездообразное. Поморщилась, выплюнула на ладонь измятый цветок – ржаво-жухлую фиалку. Плохой знак, если честно – значит, сильно болит. Бурые капли крови тому подтверждение. Юля устало вздохнула и протянула влажную салфетку. Бексулу кивнула в ответ. Приступы кашля накрывали ее все чаще: в комнате, в ванной, на кухне, несколько раз за ночь – и нормально не спали они обе, Бека – из-за болей, Юля – из-за Беки. Юля была стойким оловянным солдатиком, верным рыцарем, непременно оказывалась рядом с салфетками, со стаканом воды, с острым взглядом из-под ресниц. Бека за это ее и любила – за решимость бороться, идти до конца. Любила только по-дружески, к сожалению. Бексулу вытерла уголки губ, посмотрела на Юлю. Юля стояла к ней спиной, прямая и тонкая, золотые волосы в косу. Такая взрослая, такая грустная. Рассматривала простенький узорчик кафеля, делая вид, что ей интересно. Все, чтобы не видеть ворох окровавленных лепестков в умывальнике. На секунду Бека показалось, что у Юли дрожат плечи. Через еще секунду поняла – не показалось. Она попыталась дотронуться, потянуться к светлой макушке пальцами, но не вышло: - Не смей меня жалеть. - Но ты устала. - Ты тоже. Юля была права. Бека действительно очень устала выкашливать свои легкие и фиалки, которые становились все более вялыми. Вот теперь даже кровь. Плохо дело, очень плохо. Но этого стоило ожидать. Бека пошла в комнату нетвердым шагом, распинывая вещи, нащупала в кармане зажигалку. Дурачество, ребячество, но так иногда хотелось. Бексулу подожгла фиалку, лепестки горели быстро. Беке захотелось чернушно пошутить про цветок и свою жизнь, но она не успела. Юля настигла бесменной тенью за плечом. Наклонила голову, белые пряди – на круглые кошкины глаза. - Хочу, чтобы твоя Жанна горела так же. - Не говори так. Ты просто злишься. - А ты просто из-за нее умираешь. Бексулу промолчала. Жухлые фиалки говорили о том, что болезнь прогрессирует, и возможно, возможно, что. Об этом Бека думать не хотела. Не Жанна была виновата во всех грехах. Бека сама в нее влюбилась, сама затащила в эти отношения, заставив и себя, и Жанну поверить во взаимность. Те два месяца были отличными, а потом Жанна ей изменила. Но в основном Бексулу винила себя. Доверилась, поверила, и больше ничего, и так бывает. Умирать только очень грустно. Она прекратила тренировки сразу же, как поняла к чему эта навязчивая боль в груди, кашель и фиалки. Сбежала в Казахстан не попрощавшись, зализывать раны и плакать в пыльного плюшевого мишку. Бексулу тогда вовсе не собиралась умирать. Бексулу думала - похандрю три дня, сменю тренера, выпрыгну тройной. И к маме поближе, она только рада будет. А потом фиалки покрыли кожу, переплелись побегами, Бека могла только плакать и пить таблетки – родителям она не решилась сказать, и некому было сбегать в аптеку. На следующий день приехала Юля. - Я, значит, загибаюсь без тебя, а ты тут помирать решила! Бека хотела уточнить, что не помирать вовсе, а так, но новый бутон прорвал кожу. Она кашляла, кашляла и кашляла, и Юля держала ладони на ее содрогающихся плечах. Юля суетилась с антисептиком и бинтами, купила еще таблеток, заставляла пить их все по часам, даже самые противные. Гуглила раз за разом симптомы, очень надеясь, что Бексулу ошиблась в самодиагностике, но Бека знала, что нет. Она даже сходила на анализы, а Юля потом ревела бесстыдно, как маленькая. Бека слышала ее вышепченное "я же люблю тебя", "почему именно ты" и хотела умереть досрочно. Юля осталась с Бексулу, в очередной раз сделав все по-своему, наплевав на правила, на условности. К черту ваши чемпионаты и тренировки, мне плевать на то, что я потеряю форму, статус, титул, что там еще. У меня тяжело болеет лучшая подруга-почти любимая-почти моя, я буду ее выхаживать. Бека возражала, конечно, как могла, но было неубедительно – она кашляла, кашляла, кашляла. Новые цветы рвались сквозь кожу и оставляли раны. Бека знала что за ошибки надо платить, но кто же знал, что будет так больно. Она восхищалась Юлей, как восхищалась всегда. Она когда-то восхищалась маленькой девочкой Юлей, которая умела выше всех прыгнуть. Сейчас Бексулу восхищалась взрослой девушкой Юлей, умеющей любить. Умеющей заставлять есть, укладывать спать, помогать мыться и курить. Обещающей помочь с тренером и научить прыгать тройной. Продолжающей любить. Бека вообще-то подозревала, что все не так просто, но подтверждение всем своим опаскам нашла не сразу, а только месяц спустя. Юля пристрастилась к курению в последнее время, на замечания не реагировала, смотрела исподлобья с фирменным и «что ты мне сделаешь». Стала покупать сразу две пачки – мальборо – Бексулу, себе – какие-то тонкие мятные. Часто выходила курить, хотя Бека сама курила в квартире, и ей не запрещала. Юля вышла в очередной раз, захватив свои сижки, Бека продолжала щелкать мышкой – в последнее время все ее занятия свелись к каким-то бесцельно-медитативным, а потом вспомнила, что Юля забыла надеть куртку. Парка осталась висеть в прихожей, и Бексулу, ругаясь и одеваясь на ходу, поспешила за Юлей – она все же была хорошей подругой, даже если не могла Юлю полюбить. Юля курила за углом, будто бы прячась от соседей, хотя ругаться на все Юлины проступки было некому и незачем. Стряхивала нагорающий столбик пепла, курила быстрыми жадными затяжками. Она посмотрела на Беку со странной смесью страха, удивления и осуждения, дернула плечом. Приняла куртку с тихим «спасибо», набросила сверху. Сделала еще затяжку. - Зря ты вышла, Бек, ты ж не окрепла еще. Домой пошли, - Юля затушила бычок. Глаза у нее были сухие. - Тебе пора принимать таблетки. Когда Юля прошла вперед, Бексулу заметила сначала намокший красным рукав кофточки, а потом тонкую белую лилию чуть выше запястья. Бека охнула и снова согнулась в кашле. Юля отчаянно заматерилась. Домой они дошли спустя только полчаса, после того как Бексулу начала нормально дышать, а Юля – скурила еще одну сигарету за стресс. Бека опиралась на Юлю, держала ее за руку и не могла отвести взгляда от второй – обезображенной цветком. Они не обсуждали это, хоть и так все было понятно. Слишком понятно, чтобы перестать делать вид, что ничего не случилось. Дома ей стало совестно, что Юле-то как раз некому помочь, принести воды: после вынужденной прогулки Бексулу чувствовала себя еще хуже, чем с утра, лежала пластом. Но Юля не жаловалась – не в характере Юли Плисецкой это. Вроде бы что-то там принимала, вроде бы как-то лечилась. Читала свои книжки про героев. Вела себя так, будто это все не смертельно опасно. Бека надеялась, что все действительно не очень серьезно и Юля выздоровеет. Но Юля мало к чему относилась легко. С нами умрёт эта тайна С нами умрёт эта страшная тайна С нами умрёт эта страшная тайна.