Jasmine

До меня были миллионы. Это сверхъестественная любовь, От которой тебе никогда не уйти. Ты последний из настоящих. Fall Out Boy — The Last Of The Real Ones

— Атсуши, а ты знаешь, что мы тут довольно символично оказались? — говорит Дазай, срывая цветок жасмина. — В моём королевстве жасмин очень любят и ценят. Атсуши посмотрел сначала на цветок в пальцах Дазая, потом в целом на его руку и тонкие запястья. Они были совсем-совсем бледными, даже как-то неестественно сливаясь с лепестками. Это был самый настоящий… Белоснежка. Такой чистый, невинный и хрупкий, совсем не похожий на того, кто мог отбить нападение десяти человек. Это был совсем не тот, кто выступил против собственного отца. И у Атсуши просто двоилось в глазах, потому что такой Дазай совсем не похож на человека, который был перед ним всего пару минут назад. — Если в твоём королевстве люди ещё не умерли от этого запаха, то я могу им позавидовать, — Дазай усмехнулся и положил цветок за ухо Атсуши. — Что ты делаешь? — На тебе он выглядит ещё прекрасней, — заключает Дазай и улыбается, видя, как мигом багровеют его щёки и уши. — Ты что, не чувствуешь этот запах? — отнекивается Атсуши, стараясь снять этот несчастный цветок жасмина со своих волос, но Дазай его останавливает. И всё же Атсуши остался при мысли, что на его седых волосах ничего не может выглядеть прекрасным. Накаджима оглядывается по сторонам, всё ещё чувствуя покалывание на своих щеках и старается успокоиться. Этот сад совсем не похож на остальные места, где они уже успели побывать. Сколько бы он не смотрел на кусты, усыпанные цветками, на деревья, где только голые листья, на витиеватую тропинку, сделанную из различных камней, которые ни по форме, ни по цвету не соответствовали друг другу, на гнёзда птиц, на небо с огромным множеством маленьких облаков, на ручей рядом, на дома вдали, а успокоиться всё равно не получалось. Его взгляд постоянно возвращался к Дазаю, к его бледной коже и ужасно красным губам, к бинтам на его руках, к целому нежному образу любимого человека, который пробудил его от вечного сна Спящей Красавицы. И хотя красавицей Атсуши себя никогда не считал, но его мысли постоянно вертелись вокруг их сказочной судьбы. — Ты так и не ответил… — вспоминает Атсуши и на самом деле думает, что ему всё равно на ответ. Лишь бы услышать любимый голос. И ведь говорила ему мама, что он ведёт себя как девочка, когда учила его обращаться. Хотя, это всё равно не сравнится с отцом, который вообще его ненавидел и сам же и усыпил. — Хочешь, расскажу, почему тебе так тошно от этого запаха? — говорит Дазай и нежно касается щеки Атсуши, когда тот чуть ли не задыхается от запаха жасмина. И краска на его лице становилась только ярче. — И почему ты чувствуешь себя именно так? — Я… что? — только и успевает произнести Атсуши, когда запах начал кружить ему голову. Собственные мысли доносились очень нечётко и обрывисто, пока Дазай всё ближе и ближе наклонялся к его лицу. — Потому что жасмин — сильнейший афродизиак, — шепчет он Атсуши на ухо и прислоняет к дереву, которое стоит прямо рядом с одним из кустов. Цветок благополучно упал с него, но запах только ещё сильнее ударил в нос, начиная даже немного пощипывать. И Атсуши, не видя себя, положил руки на плечи Дазая и притянул того к себе, жадно целуя в губы. Атсуши успевает только почувствовать, как Дазай усмехается в поцелуй и отвечает ему намного спокойней, чем сам Атсуши, у которого уже ноги трясутся от желания чего-то большего. Чего-то более… горячего. — Дазай… это странно, — чуть ли не просит Атсуши, когда колено Дазая упирается прямо ему в член через тонкую ткань штанов. Атсуши несмело поддаётся вперёд и робко двигается, стараясь не отпугнуть от себя Осаму, чтобы он не подумал, что Атсуши какой-то неправильный, чтобы не решил бросить его здесь, на этом самом месте, среди кустов жасмина, который всё ещё продолжал дурманить ему голову. — Здесь нет ничего странного, — Дазай убирает чёлку Атсуши с его лица и несколько секунд пристально смотрит на то, как Атсуши пытается сосредоточиться хоть на чём-нибудь, но в итоге опять возвращается к его лицу, опять смотрит со своей тигриной преданностью и диким обожанием, с желанием и чистой, неподдельной любовью. И в итоге Дазай не выдерживает первым, с жадностью набрасываясь на шею Атсуши, кусая и оставляя засосы на, впрочем, чуть более здорового цвета коже. Дазай слишком сильно наваливается на Атсуши, но тот даже не замечает этого, потому что сам старался быть как можно ближе к нему. В итоге они просто падают в куст жасмина и неловко смеются. — Смею надеяться, что до меня никому не свезло толкнуть тебя в кустарник. — Плохая идея. — Неужели? — ради приличия интересуется Дазай, но в итоге даже не слушает ответа, потому что у Атсуши слишком соблазнительно задралась рубашка. Засос очень органично багровеет прямо на тазовой косточке. Дазай как-то странно посмеивается, но, кажется, Атсуши даже не заметил этого. — По-моему, язык твоего тела всё говорит за тебя. И они продолжают наслаждаться друг другом, пьянея от запаха жасмина. Атсуши в какой-то момент понимает, что хочет сделать что-то сам, возбудить Дазая до такой степени, чтобы он видел только его. И в итоге, не успев совершить задуманное, Дазай кусает его чуть ниже подбородка, вызывая дрожь по всему телу и сладкий стон удовольствия. — Нашёл, — заключает Дазай, провокационно повторяя своё действие, но с ещё большей силой укуса, оставляя еле заметный след. — Это нечестно, — возмущённо бурчит Атсуши, приподнимаясь и кусая того за мочку уха своим островатым клыком. Дазай дёрнулся, но явно не от боли или неожиданности. — Твоё преимущество меня задевает. Дазай, видимо, полностью растерялся, потому что с его стороны не поступало новых действий, поэтому Атсуши с завидной оперативностью поменял позиции и уселся сверху. Точно ли это его первый раз? Дазай уже начал понемногу сомневаться в невинности своего избранника, но так, на самом деле, было даже лучше. — Ничто тебя не останавливает, — ехидно замечает Дазай, уже в который раз повторяя свой жутко возбуждающий жест, слишком нежно касаясь щеки Атсуши. Атсуши на это ничего не ответил, мстительно поёрзав прямо на члене Дазая. — Я понял, молчу, — и хотя Дазай сказал это, по его взгляду всё равно было понятно, что ему это только нравилось. Даже слишком. Атсуши уже не разбирает, где действие запаха, а где влияние Дазая, но стояло у него слишком крепко для того, чтобы вообще думать об этом. Он наклоняется и опять кусает Осаму за мочку уха, виляя бёдрами и совсем позабыв, что давно лишился хвоста. Хвоста, ушей и когтей, оставаясь внешне похожим на человека до сих пор. Но… Дазай знал, что у того остались глаза. Цвета в них переливались от лилового к янтарному, отдавая каким-то неясным блеском. Казалось, что задержись Дазай чуть подольше на его взгляде, и тигриная сущность Атсуши нагло захватит его душу с целью поглотить, не оставив и кусочка. Осаму шипит, когда Атсуши переходит поцелуями на ключицу. Слишком горячо это было, слишком невинно выполнено. И Дазай не знал, чему радоваться в этой ситуации больше: что его план сработал и Атсуши под влиянием сильного афродизиака в виде запаха цветков жасмина оказался в полной его власти или что это родина его мачехи, которая именно здесь окончательно соблазнила Злого Короля. Впрочем, об этом Дазай предпочитал не думать сейчас, потому что Атсуши так сексуально выгибал свою спину и призывно двигал бёдрами, что Дазаю пришлось облизнуться и приготовить себя к наивысшему наслаждению с его самой первой настоящей любовью. Такой нежной, девственно-чистой и прекрасной. Дазай, тихо рыкнув, приподнялся на локтях и, приблизившись к шее Атсуши, легонько дунул на неё, вызывая крупную дрожь у владельца этой замечательной тонкой кожи. Усмехнувшись, он продолжил и дальше монополизировать это податливое тело, ловить каждый тяжёлый вдох и выдох, каждое новое движение и необъятную любовь, которую они дарили друг другу. Это было что-то такое заоблачное, что хотелось ударить себя, укусить или поцарапать, но… Дазай усмехается, когда Атсуши делает это за него. Кусает открывшуюся ключицу и царапает торс, опаляя горячим дыханием и без того горячую кожу. Это не сон, не очередная иллюзия одного доброго волшебника, не бред и не перевоплощённый суккуб. Это жасминовый сад, такой родной и красивый, и его Атсуши, который так доверчиво тёрся об него, который призывно кусал за открытые участки кожи и целовал, словно в последний раз. Воздуха в лёгких не хватало, Дазай плавным движением поднялся руками по телу Атсуши к его груди и слабо сжал сосок, пристально наблюдая за реакцией. Атсуши закусил дрожащую губу и немного всхлипнул, поддаваясь вперёд. Такой жадный и одновременно милый. У него горело всё лицо и шея, он старательно отводил взгляд, но Дазай всё равно мог тонуть в этой мутной радужке, в этой странной смеси цветов, которую не смогу увидеть ни один герой, так тщательно пытавшийся пробудить Спящую Красавицу. А он смог. И ему это определённо нравилось намного больше, чем бесполезные уроки магии от матери. Всё равно, всё, что он мог, — это отменять уже готовые заклинания и сводить на нет любой поток магии. Абсолютно бесполезно, когда перед тобой стоят наёмные убийцы с оружием в руках. Атсуши не выдерживает первым и наклоняется к Дазаю за очередным поцелуем в губы. Они страстно сплетают языки и так тщательно изучают каждое движение, анализируют и замечают, где обоим нравится больше. Дурман уже давно проник под каждую клеточку кожи Атсуши, поэтому он, несмотря на старания, всё равно был более несдержан и тороплив, чем обычно. Его поглотило возбуждение и страсть, что так яро сейчас отражалась в его движениях. Дазай облизывается и развязывает пояс на штанах Атсуши и запускает обе руки прямо под бельё, обхватывая ягодицы и сильно их сжимая. Атсуши непривычно, он смущается, но покрывается мурашками и тихо просит ещё. Дазаю это нравится, он хочет большего, и при этом совершенно не может себе этого позволить, потому что для начала Атсуши должен познать все прелести подготовки к анальному сексу. Увы, но физиология была не на их стороне, поэтому приходится наслаждаться упругостью ягодиц Атсуши и его короткими стонами. Но невозможно сказать, что Дазаю это не нравилось. Его это заводило получше любых девушек в замке, которые не могли сравниться с красотой Атсуши сейчас. Они были все одинаковые и беспринципные, на один тон и эмоцию. Все они хотели ему угодить, но Атсуши… Атсуши хотел это сделать, потому что любил и считал каждый его тяжёлый вздох высшей наградой. Дазай оттягивает две половинки в разные стороны, сжимает их несколько раз, после чего осторожно поглаживает, словно играясь, словно пробуя эти новые ощущения мягкости. Его определённо это возбуждало, заставляло желать большего и всё больше мечтать о продолжении. Его член уже призывно оттягивает собственные штаны, и Атсуши, который постоянно тёрся своим достоинством об его, совершенно не помогал успокоиться. Всё стало ещё хуже, когда Атсуши потянулся к ремню на штанах Осаму. — Давно пора, — говорит Дазай немного хрипло, отчего руки у Атсуши слегка затряслись. Тело горело, в груди всё находилось в приятной истоме, а внизу живота всё скручивалось, сворачивалось в ужасно тугой, но не менее приятный узел. И это чувствовали оба в одинаковой степени. Тело Атсуши стало ужасно чувствительным, и в затуманенной голове всё настолько смешалось, что он порой не замечал, как с его губ срывается очередной звук удовольствия; Осаму смотрел на это всё, кусал свои губы и чувствовал, как у него скоро откажут лёгкие и сгорит причинно важное место, потому что один вид… О Господи, да Дазай готов променять абсолютно всё ради этого вида, ради Атсуши, ради того, чтобы всегда быть рядом, что бы ни случилось. Атсуши приспустил штаны с бельём, оголяя член Осаму. Наверное, никто уже не сможет сказать, почему они вновь резко поменяли позиции, как пара штанов оказались где-то в кустах жасмина и какой по счёту раз они целовались, ощущая запах прекрасных цветов. Дазай смотрел с ужасно хитрым прищуром, с полностью затуманенным взглядом и немым приказом, который Атсуши тут же исполнил. Его ноги были раздвинуты максимально, руки обнимали за шею, а губы всё целовали, целовали и целовали, пока не станет даже больно. Осаму с наслаждением оттягивает нижнюю губу и обхватывает одной рукой их члены, начиная медленно двигать бёдрами. Атсуши застонал прямо в поцелуй, и этот звук был намного слаще, чем остальные. Он расстекался, словно мёд. Осаму целовал щёки, лоб и шею, Осаму оставлял собственнические метки, Осаму всё быстрее двигал бёдрами и слушал, смотрел, чувствовал. Он полностью утонул в Атсуши. Он полностью во всей этой сцене, категорически отказываясь принимать возможную кульминацию. Он хотел довести их обоих до полного истощения, до приятной неги и тепла во всём теле. Дазай двигался то быстро, то медленно, большим пальцем проводил по головке Атсуши, массируя и надавливая на уретру. Он положил свой лоб на плечо Атсуши и всё пытался восстановить сбитое дыхание. Атсуши стонал, сминал своими тонкими пальцами рубашку Дазая и пытался движениями бёдер подстроиться под сбивчивый ритм Осаму, вслушиваясь в каждый неравномерный вдох и выдох, в каждое слово, сказанное одними лишь губами. Люблю, люблю, люблю... Дазай собирал смазку и размазывал её по всей длине, коротко целуя Атсуши в губы. Он не хотел пропускать ни одного его звука или робкого движения, но Атсуши сам потянулся за поцелуем, начиная сминать его губы. Дазай улыбнулся в поцелуй и углубил его, чтобы скрыть свои собственные стоны. Всё же он должен поддерживать свой образ, но при этом он никогда не будет скрывать того, как эти действия сносят его голову напрочь. Чувство приближающейся кульминации пришло не сразу. Оба слишком увлеклись друг другом, особенно когда Атсуши несмело начал проводить ладонями по груди Осаму, слегка царапая в некоторых местах, пока тот перешёл на более медленный темп, чтобы получше изучить реакцию Атсуши. Он целовал то шею, то ключицы и один раз укусил его сосок, отмечая, что его тигру это безумно понравилось. Возможно, когда-нибудь Дазай попробует с помощью лёгкой боли довести Атсуши до адского возбуждения, в котором они вместе будут сгорать. Но это не сейчас, потому что… Атсуши изливается в ладонь Осаму первым, протягивая его имя и смакуя, как оно приятно оседает на языке. Он убрал руки с шеи Осаму и положил их над своей головой, смотря на того с прищуром и облизывая опухшие губы. Дазай от такого продержался ещё совсем немного. — Не знал, что ты у нас такой проказник, — говорит он, с усмешкой смотря на свою руку и слизывая получившуюся смесь. — Но не я привёл нас в этот сад! — восклицает Атсуши, смотря в глаза Осаму уже несколько осмысленно, пока тот нежно убирал прилипшие седые пряди со лба. — Но не я повёл себя так. — Это неправда! Но, несмотря на всё это, Атсуши был действительно счастлив. И дело было даже не в жасмине, который, если честно, дурманил голову не так сильно, как Осаму. Его Осаму.