Adieu ou au revoir?

Она бежала. И каждую секунду ожидала, что он выстрелит ей в спину. Она плакала и задыхалась, обливалась потом, и лишь одна мысль крутилась в ее голове: "Надо выжить. Плевать на все, что будет дальше. Выжить. Пусть случится осечка, Господи, пожалуйста!". Но вместо этого... - Au Revoir, Shoshanna! И выстрела не последовало. Но это "Au Revoir!" подсказывало юной еврейке, что они еще обязательно встретятся... *** - А, Ланда! - воскликнул противным голосом Геббельс, направив взгляд на кого-то позади Шошанны. Она похолодела. И не зря. Я знала. Ну, здравствуй. И тут же подняла взгляд на штандартенфюрера, словно выросшего из-под земли. Он ни капли не изменился с того самого дня, когда лишь одним своим словом прикончил всю ее семью на ферме Лападитта. - Эммануэль, позволь представить тебе полковника СС Ганса Ланда, - с легкой нервозностью в голосе сказал Цоллер. В этот самый момент владелице кинотеатра "Le Gamaar" хотелось придушить эту "гордость нации" за то, что он притащил ее сюда. Штандартенфюрер же, слегка улыбнувшись, осторожно прикоснулся губами к руке девушки и взглянул на нее так, что все воспоминания того ужасного дня тут же пронеслись у нее в голове. Мы снова встретились. Я знал. - Очарован, мадемуазель, - вежливо сказал мужчина, и его голос, казалось, теплый и приветливый, обдал девушку таким холодом, какого, наверное, нет и в Антарктиде. Ее рука, которую держал в своей немец, еле заметно дрожала. Затем Ланда спокойно стал втолковывать что-то Фредерику, и один раз она даже услышала в его тоне сталь. Цоллер вздрогнул, и что-то промямлил, извиняясь. Шошанна инстинктивно почувствовала: он хочет остаться с ней наедине. Так и случилось. Половину их разговора еврейка пропустила мимо ушей и очнулась лишь тогда, когда Ланда сказал: - ... а для мадемуазел-л-ль... Молоко! - Слащавый тон и пронзительный взгляд светло-карих глаз составляли странную комбинацию. Пытаясь сделать вид, что не волнуется, девушка пожала плечами, словно удивляясь. Я боюсь так, как не боялась уже четыре года. И я знаю, что пугаю тебя. Прекрасно. Последние надежды Шошанны на то, что немец ее не узнает, провалились окончательно. Молоко... Она стала ненавидеть молоко с того дня и за весь их разговор даже не притронулась к нему. Штрудель также не лез в горло. Штандартенфюрер говорил с ней совершенно спокойно, но спокойствие это было обманчивым. Девушка уяснила для себя: ни одному фрицу доверять нельзя. А особенно такому, как Ланда. *** - До вечера, мадемуазель, - попрощался Ланда и ушел, слегка пожав ее руку на прощание. Осталась лишь сигарета, тлевшая в штруделе и легкий запах немецкого парфюма. Из глаз Шошанны полились неконтролируемые слезы. Официант, пришедший забрать тарелки, обеспокоенно поинтересовался, все ли с девушкой в порядке. Бросив на ходу лишь: "Oui!", она вскочила и выбежала из ресторана. Она бежала по улице, не глядя под ноги, не обращая внимания ни на кого. Ей казалось, что везде за ней следит пристальный взгляд немца. Карие глаза отовсюду глядели на нее: из подворотен, темных уголков, витрин закрытых магазинов... Когда она влетела в кинотеатр и вихрем взбежала по лестнице, то тут же побежала к Марселю, который крепко прижал ее к себе, даже не спрашивая, что случилось. Шошанна горько плакала, моча слезами его белую майку. Ее спокойная жизнь обрушилась, словно карточный домик. Ненавижу. *** Ланда ехал в машине в штаб в центре города. Герман спросил его о чем-то, но он даже не понял, о чем. Он отстраненно смотрел на проплывавший в окне автомобиля парижский пейзаж и думал о Шошанне. Немец знал, что они встретятся, но не думал, что при таких обстоятельствах. Еще бы, она стала владелицей хоть и небольшого, но все же кинотеатра с оператором, который приносил ей доход. И она... похорошела. Он встретил ее чумазой, худой, напуганной девчонкой, а теперь смог лицезреть привлекательную особу. Ланда прикрыл глаза и таинственно улыбнулся. Он решил, что обязательно еще раз увидится с Шошанной после инспекции кинотеатра. Сейчас же он должен был встретиться с Геббельсом. Нужно было все обсудить. *** До прихода министра пропаганды владелица "Le Gamaar" просидела в своей комнате, глядя в окно. Марсель не беспокоил ее, лишь раз заглянул, спросив, не хочет ли она поесть. Она только молча покачала головой. Привкус штруделя все еще был на губах и убивал всякий аппетит. Девушка лишь желала, чтобы инспекция прошла как можно быстрее. И эти полчаса, за которые она успела показать кинотеатр Геббельсу, стали самыми длинными в ее жизни. Нет, вторыми по длине. Самыми длинными в ее жизни были те десять минут, когда она, скорчившись, лежала под половицами в доме Лападитта. Она уже собиралась выпроводить "дорогих гостей" и пойти наверх выпить чего-нибудь крепкого, как вдруг Ланда сказал Йозефу что-то по-немецки, и он резко остановился, внимательно прислушиваясь. Ланда настойчиво объяснял ему что-то. Шошанна, даже не зная языка, поняла, что он говорил о ней. Цоллер встревоженно смотрел на полковника. Видно было, что он волновался, и слова Ланды заставляли его то краснеть, то бледнеть. Наконец Геббельс усмехнулся, хлопнул штандартенфюрера по плечу и, взяв под руку свою переводчицу, направился с остальными членами группы инспекции к выходу. Как только дверь за ними захлопнулась, Ганс неспешно, добродушно улыбаясь (хотя, Шошанна бы назвала эту улыбку, скорее, улыбкой кота, загнавшего мышь в угол), подошел к ней. - Давайте сходим выпить куда-нибудь. Вы выглядите усталой, вам нужно расслабиться, - медленно произнес немец. Еврейка криво улыбнулась. - Эм-м-м, прошу прощения, но... - Отказ не принимается! - рассмеялся Ганс, и его карие глаза как-то странно сверкнули. Девушка сглотнула. Деваться было некуда. Она могла бы позвать Марселя, но тот ушел проявлять пленку. - Что ж, полковник, я пойду с вами, - с вымученной вежливостью ответила Шошанна. - Нужно ли мне переодеться? - Нет, что вы, вы чудесно выглядите! - Ганс подал ей руку. Девушка не хотела касаться его формы, словно та была облита дерьмом, но ей пришлось. Они вышли из кинотеатра и направились по парижским улочкам. Было уже темно, но кое-где горели фонари. Гуляли молодые пары, желавшие насладиться романтической атмосферой вечернего Парижа. Видя знакомых, Ганс приветливо кивал им, не выпуская руки девушки. Шошанна с трудом шла рядом с немцем, чуть поводя плечами от вечерней прохлады. Заметив это Ланда, накинул ей на плечи свой пиджак. Еврейка благодарно кивнула, хотя теплее ей не стало, а даже наоборот - холод лишь усилился. - Давно ли вы живете в Париже? - поинтересовался штандартенфюрер у девушки. Та сделала задумчивый вид. - Хм-м... кажется, года три... четыре, - добавила она, опуская взгляд. Ланда хмыкнул, на его губах мелькнула хитрая улыбка, и он пригладил светлые волосы на голове. - Да, довольно долго. В молодости я жил здесь года два. Славный город... - Да... - тихо ответила Шошанна. - О, взгляните, мы же проходим мимо Сен-Дени! - Ланда указал рукой на собор, стоявший неподалеку. - Здесь хоронили французских королей в Средневековье, вы знали об этом? - Девушка покачала головой. - Это одно из величайших архитектурных сооружений Парижа. - Вы хорошо разбираетесь в архитектуре? - усмехнулась еврейка. Ланда странно взглянул на нее. - О, дорогая мадемуазель Мимьё, - он сделал ударение на "Мимьё", - я разбираюсь в очень многих вещах... Очень многих... Он замолчал. И молчал уже до их прихода в небольшое кафе на окраине района Сен-Дени. Видимо, немца здесь хорошо знали, потому что официант сразу провел их к отличному столику у окна и подал меню. - Будьте добры, принесите Шато Латор мне и моей спутнице, - официант кивнул и записал. - Мадемуазель, вы что-нибудь еще будете? - спросил Шошанну Ганс, склонив голову набок. - Может, десерт? Шошанна еле сдержалась, чтобы не скривиться. Он играл с ней. - Нет, спасибо. - Тогда только вино, будьте любезны, - вежливость так и сочилась из каждого слова Ланды. Шошанну передернуло. Официант удалился, но ненадолго - вернулся с вином. Разлив его по бокалам, он удалился. Ланда улыбнулся и поднял бокал. - За вас, мадемуазель. - Есть ли повод за меня пить, полковник? - Девушка все же чокнулась с немцем и отхлебнула вина. Оно было очень приятным на вкус. Такого изысканного еврейка не пила еще никогда. Дешевое пойло из магазинчика неподалеку было единственным доступным для нее. Ланда внимательно следил за реакцией девушки. - Повод есть. - Если вы... - Голос еврейки дрогнул, она стала нервно накручивать локон на палец, хотя это было не в ее привычке. - Если вы говорите о премьере, то это не повод для радости, и вы... это знаете! - Ее голос стал звучать громче. Несколько посетителей ресторана недовольно оглянулись на нее. Она запнулась. Ланда улыбнулся краешком рта. - Продолжайте. Что же вы замолчали? - Я... не хочу этого показа. Цоллер... - Вы не смогли от него отвязаться. Вы боитесь. - Не сколько его, - в голосе Шошанны сквозил холод. Ее взгляд столкнулся со взглядом немца. Несколько секунд они молчали. Выражение лица Ланды кардинально изменилось, стало серьезным. Девушка с трудом опустила глаза. А Ланда тихо рассмеялся. - Я знаю. Моя репутация хорошо известна. В таком случае, - более бодро продолжил он, - если показ для вас не является поводом... выпьем за встречу после долгой разлуки, Шошанна. Девушка похолодела. Все покровы окончательно сорваны. Что он теперь с ней сделает? Убьет? Выдаст Геббельсу? А впрочем, плевать. Она спокойно пригубила вина и слегка улыбнулась, хотя улыбка получилась натянутой. - Что ж, герр Ланда, действительно, мы очень давно не виделись. - Зачем так официально? - протянул немец, подливая ей еще вина. - Раз уж мы старые знакомые... просто Ганс. - Что вы хотите со мной сделать? - Ничего. Зачем мне что-то с вами делать, моя дорогая? - Не знаю... выдать как еврейку. Ланда покачал головой и откинулся на спинке стула. - А смысл? Вы владелица кинотеатра, где будет проходить показ для самого фюрера! Тем более, вы стоите за камерой. Я не могу навредить вам и сорвать премьеру. - То есть... вы не убьете меня? - Нет, - Ланда прищурился и окинул взглядом еврейку, сидевшую перед ним, как провинившаяся школьница. У нее невольно вырвался облегченный вздох. Девушка тут же мысленно отругала себя за этот дурацкий вопрос. - Хотя... как знать, может, после премьеры вы уже больше будете не нужны... - коварно улыбнулся немец. Нервы Шошанны натянулись, словно струна. - Вы настоящая сволочь, полковник, - чеканя каждое слово, сказала девушка, глядя прямо в глаза мужчине и наблюдая за его реакцией. Однако выражение его лица оставалось спокойным. - Вы убили всю мою семью, - слегка понизив голос продолжила она, - и не только мою. Вы разрушили жизни тысячи евреев, вы... - Она замолчала, сама от себя такого не ожидая, затем резко встала и вышла из ресторана. Немногочисленные посетители смотрели на нее с удивлением. Она быстро направилась в сторону кинотеатра. Дура, дура, бессмертная, что ли? Не прошло и пары минут, как ее догнал запыхавшийся полковник. - Вы поставили меня в неловкое положение. На меня смотрели, как на идиота, - усмехнулся он. Шошанна не смотрела на него, даже не замедлила шаг. Мужчина схватил ее за руку. - Шошанна, стой. Это была не просьба. Это был приказ, приказ человека, который привык добиваться того, что захочет. И Шошанна остановилась, сама того не желая. - Расскажите, как стать такой сволочью, как вы, Ганс? - тихо спросила она. Он отпустил ее локоть и как истинный джентльмен поправил пиджак на ее плечах. А затем направился вперед, жестом приказав идти за ним. И она повиновалась, движимая любопытством и невероятной внутренней силой этого мужчины. Она понимала, что находится в постоянной опасности рядом с ним, но ничего не могла с собой поделать. Они дошли до невысокого старого дома, абсолютно непримечательного, прятавшегося в одном из многочисленных переулков, и остановились перед ним. Ланда указал на него рукой. - Здесь я прожил те два года. Хотите расскажу, как это было? Шошанна молчала. Тогда он взял ее за руку и повел вдоль улицы. - Моя мать еще в Австрии развелась с отцом, и нам пришлось переехать сюда. Сейчас здесь довольно сносно, а раньше тут была грязь, по углам стояли проститутки, и пьяницы валялись в канавах. Моя мать каждый день водила к себе разных мужчин, как заправская куртизанка, и они трахались у меня на глазах. Я убегал из дома в библиотеку неподалеку и читал. Что угодно читал, лишь бы не видеть всего этого кошмара. А в школе меня били. Я отвечал тем же, но бывало, что на меня нападали целыми группами. После Первой Мировой войны нас, немцев, ненавидели. И этот кошмар не прекращался два года. Шошанна, затаив дыхание, слушала откровение немца. - И я стал ненавидеть. Мне не нужны были призывы фюрера, мне хотелось мстить и без них. А знаешь, почему я рассказал все это именно тебе? - развернулся к ней Ланда. Шошанна пожала плечами, пытаясь сделать равнодушный вид. Но на самом деле, она знала. Я первая, кого ты оставил в живых. Они остановились недалеко от кинотеатра. - Ты единственная, кого я пощадил. - Ланда сверкнул глазами и ткнул пальцем в плечо Шошанны. - Видишь эти погоны? Видишь эти знаки? Запомни их. На тебе был пиджак штандартенфюрера Ганса Ланды, "Охотника на евреев", который все эти четыре года скрывал, что оставил одну еврейку в живых. Который так и не понял, почему он не выстрелил тогда. Шошанна взяла руку Ланды, лежавшую на ее плече и крепко сжала ее. Он вздрогнул. - О, для меня это честь, Ганс, - Ланда криво ухмыльнулся в ответ на эти слова. – Да уж… Вы чудовище, и это факт. И я никогда не прощу вам убийства моей семьи. Но пока живу я... - Шошанна глубоко вздохнула. - Пока живу я, я еще могу что-то сделать. - О чем ты? - Вы убивали евреев. И я теперь поняла свое предназначение. Услышав это, Ланда усмехнулся. Он все понял. - Еврейская месть. - Вы будете обеспечивать безопасность на премьере. Но в первую очередь я рекомендую вам обеспечить безопасность для самого себя, если все-таки хотите выжить. - Она улыбнулась. Почему я хочу помочь тебе?.. - И тебя не волнует, что я могу сейчас же тебя арестовать? - Отчего-то я знаю, что вы этого не сделаете. Вы же не можете потерять уникальный экземпляр единственной еврейки, которую вы отпустили. - Действительно. Ты все просчитала, - в глазах немца внезапно мелькнула теплота. Шошанна выдохнула. - Au revoir, моя дорогая. Почему-то я уверен, что мы еще встретимся. - А я все же говорю вам "Adieu", Ганс. Я знаю, что мы уже больше не увидимся. Интуиция меня еще никогда не подводила. Ланда покачал головой. Взяв руку девушки, он оставил на ней легкий поцелуй. - А может быть, в этот раз... Он не закончил фразу. Они разошлись. Шошанне больше не было холодно. Внутри остался лишь какой-то осадок, едкая горечь и почему-то - невыносимое одиночество. *** Ланда стоял перед обгоревшим зданием кинотеатра. О взрыве он узнал уже будучи в тюрьме. Удивительно, но ему разрешили под конвоем до судебного процесса приехать сюда. От здания почти ничего не осталось, кроме остова. Никто не выжил после взрыва. Газеты трубили о нем, о гибели Гитлера и его приближенных. Но Гитлер уже не интересовал Ланду. Его больше нет. Как нет и Шошанны. Вот и погиб единственный экземпляр такой особенной для него еврейки. Ланда обошел здание и зашел в него. Не осталось ничего, никаких вещей. Лишь обгоревшие остатки чего-то, что было когда-то кинотеатром. Что-то сжалось в душе немца. Он провел рукой по лбу, изуродованному свастикой Рейна, и закрыл глаза. Через пару минут он уже шел обратно в машину и лишь раз обернулся. И сказал, но на этот раз тихо, без того торжества в голосе, как при их первой злополучной встрече: - Adieu, Shoshanna... И ему послышалось, будто холодный ветер донес до него тихий женский голос: - Adieu, Hans...