Последнее предупреждение

      —Я вас внимательно слушаю, Николина Васильевна.—строгий голос Гуро заставляет Николину неприятно поёжиться.       Девушка робко отступает назад, прижимая к груди папку с какими-то документами.       —Я...Я...—Николина пытается собраться с мыслями, подобрать оправдание, но не может вымолвить и слова.       Писательница нервно сглатывает, глядя на то, как Яков Петрович закрывает дверь своего рабочего кабинета на засов, а затем замирает, скрестив руки на груди в ожидании её ответа.       —Ну же, Николина Васильевна.       —Яков Петрович...       —Как же вы могли, Николина Васильевна?       —Вы не так поняли, Яков Петрович, уверяю вас. Это..это мой отчёт, который я собиралась вам отдать, но потом вспомнила, что там осталась пара недоработок.       —Отчёт, значит?—Гуро усмехнулся, и медленно направился к девушке, отчего та ещё сильнее вцепилась в папку.—Позволите взглянуть?       —Не хотелось бы отнимать ваше время, давайте я сейчас пойду, доработаю, а затем вернусь к вам?—с надеждой молвит Николина, стараясь говорить как можно уверенней.       —Времени у меня достаточно, Николина Васильевна.       У Гоголь внутри что-то словно оборвалось. Сердце бешено колотилось, и казалось, вот-вот вырвется из грудной клетки.       —Вы молчите. Что же, я расскажу вам, как было дело, а вы меня поправляйте, коли что не так скажу.—с этими словами Яков Петрович чуть облокотился на край стола, а Николина же стала медленно отступать к двери. Помолчав несколько секунд, Гуро продолжил:       —Я понимаю, Николина Васильевна, что вы, возможно, по-прежнему держите зло на меня за мои неосторожные речи там, в Диканьке. Но, несмотря ни на что, вы всё же приняли моё предложение стать частью нашего общества. Я был удивлён, но счёл ваш поступок благоразумным.       Николина стояла, устремив неподвижный взор куда-то перед собой. Её последней надеждой было метнуться к двери, в мгновение ока открыть засов и броситься бежать. Но от выхода её отделяла ещё добрая половина комнаты, потому девушка решила пока не делать резких движений.       —Первое время вы действительно производили впечатление преданной работницы. Выполняли поручения гораздо лучше, чем любой из опытных членов сообщества. Но как долго вы смогли продержаться? Неужели вы думали, что я не замечу, как вы исчезаете, надеясь, что вас никто не видит? Не вижу, как вы пишете кому-то письма, не имея родственников или друзей, с которыми вам была бы необходимость именно вести переписку, а не встречаться лично?       —Я никуда не исчезала без вашего ведома, а мои письма это моё личное дело, куда вам точно не следует совать свой нос!—высказавшись, Николина замерла от страха, тут же проклянув свою откуда ни возьмись появившуюся дерзость.       Однако Яков Петрович словно пропустил её слова мимо ушей.       —Должен признать, Николина Васильевна, шпион из вас не вышел. Из-за своей невнимательности вы оставили слишком много улик.       От одного его взгляда Николине стало худо. Господи, зачем она только во всё это ввязалась? Прав был всё таки Яким, не девичье это дело!       —Каких улик? Какой шпион? О чём вы говорите?!—собрав остатки храбрости возразила писательница.       —Ах, дорогая моя Николина Васильевна. Может, вам и удалось одурачить нескольких моих коллег, но не меня. Мне жаль, но документы, которые вам почти удалось у меня выкрасть, придётся вернуть.       —Я ничего у вас не крала!       Яков Петрович внимательно посмотрел на девушку. Он не переставал восхищаться её стойкостью и упрямством. Да вот только эмоций своих скрыть она не умела.       —Так отчего же в глазах ваших-страх?—спрашивает Гуро, и от его тона у девушки по коже проходит мелкая дрожь.       Рывок вперёд. Трясущиеся пальцы пытаются отодвинуть щеколду на двери, но та не поддаётся. Она в ловушке. За спиной раздаётся глухой смех, и, развернувшись, девушка почти что упирается в мужскую грудь.       —Кажется, я предупреждал вас о том, что будет, если вы всё же попытаетесь встать на моём пути,—тихо прошептал следователь, наклонившись к самому уху писательницы.—Предупреждал.       Гоголь нервно сглатывает, пытается отвести взгляд куда угодно от стоящего рядом следователя.Но Яков Петрович довольно резко приподимает её за подбородок, заглядывая прямо в перепуганные голубые глаза.       —Что же мне делать с вами?—уныло протянул Гуро, очерчивая большим пальцем контур тонких губ писательницы.       Девушка была не в состоянии сделать и шага. Отступать было некуда.       —И что же, убьёте меня, Яков Петрович?—зло проговорила Николина.       —Будь на вашем месте любой другой, то непременно бы так я и поступил. Но неужели вы думаете, что я способен причинить вам хоть малейший вред?       Дыхание писательницы участилось, а перед глазами поплыл туман. Ей хотелось верить, что всё происходящее- очередное видение, которое растворится в дымке, не оставив после себя и следа. Властный, но в то же время осторожный поцелуй заставляет девушку убедиться в обратном.       От неожиданности девушка расслабляет хватку, и, воспользовавшись моментом, Гуро выхватывает драгоценную папку из рук писательницы. Николина же стояла, словно громом поражённая. Губы горели, пульс гулкой болью отдавал в виски.       —Отчёты, значит,—говорит Гуро, пробегая глазами между строк.—Не гоже врать, Николина Васильевна. Да и я сам хорош. Хранить компрометирующие документы в столь не надёжном месте, подозревая, что кто-то может их обнаружить.       —Зачем вы поцеловали меня?—на одном дыхании выпалила писательница.       Яков Петрович неспешно положил отобранные документы в ящик стола и вновь вернулся к вжимающейся в деревенную дверь девушке.       —Вам понравилось,—довольно говорит мужчина.—Я мог бы отнять у вас эти бумаги силой, но это было бы не так интересно.       Николина была готова расплакаться, но всё же старалась держать себя в руках. На мгновение ей показалось, что он целует её потому, что она для него нечто большее, чем просто помощница. А оказалось, что это был лишь умелый отвлекающий манёвр.       Заметив, как испуг сменился разочарованием, Яков Петрович вплотную подошёл к Гоголь и осторожно сомкнул руки на её талии. Она тут же попыталась отстраниться, но следователь не дал ей этого сделать.       —В последнее время между нами стало слишком много недомолвок, вам так не кажется, Николина Васильевна?       —Яков Петрович, отпустите, пожалуйста...—еле слышно прошептала писательница.       —Нет,—коротко отвечает следователь, медленно опускаясь к шее девушки и страстно коснувшись нежной кожи.       С губ писательницы слетает тихий стон. Разум кричит: остановись! Да вот только сердце твердит обратное, а разве против его воли пойдёшь?       Не почувствовав сопротивления Яков Петрович ловко тянет завязки атласного платья, открывая своему взору изящные плечи.       —Теперь-то я вас никуда не отпущу,—произносит следователь в нескольких миллиметрах от губ Николины, а затем вновь нежно целует.—Я слишком долго ждал.       Девушка сдаётся. Она обнимает его за шею, углубляя поцелуй.       "Кажется, я тоже слишком долго ждала"—проносится в голове у Гоголь.       Яков Петрович подхватывает Николину на руки, а затем усаживает на стол, мысленно похвалив себя за то, что очень вовремя убрал с него сегодня все бумаги.       Девушка зарывается руками в его волосы, притягивая ближе к себе, при этом чуть откидывая голову, подставляя шею под очередной ряд поцелуев.       Вскоре чёрная ткань платья медленно сползает на пол, и Николина смущённо скрещивает руки на груди. Но Яков Петрович только улыбается, глядя на обнажённую писательницу. Он берёт её руки в свои и кладёт их себе на плечи.       —Вы идеальны, дорогая моя!—ласково говорит следователь, проводя ладонями по желанному телу.       Щёки писательницы вмиг заливает румянец, и она закрывает глаза то ли в смятении, то ли в предвкушении.       Его тонкие пальцы едва ощутимо касаются кожи на бедре, отчего по телу юной писательницы проходит дрожь. Ей страшно, она боится. Боится того, что делает, боится последствий.       —Если ты скажешь мне "остановись",—словно почувствовав её сомнения говорит следователь.—То я остановлюсь.       Конечно, он не сумеет остановиться. Он говорит это лишь потому, что знает, что она не сможет воспротивиться своим тайным желаниям.       —Я..вся ваша,—робко говорит Николина, найдя в себе силы посмотреть на довольную улыбку следователя.       Он целует аккуратную грудь, то и дело возвращаясь к губам и шее. Наслаждается протяжными тихими стонами, лаская её разгорячённую плоть.       Страсть окончательно затуманила рассудок обоих. Не имея больше сил совладать с собой, Гуро резко оказывается в ней. Николина и вскрикнуть не успела, как её рот вновь накрыли горячие губы следователя. Они целовались неистово и жадно, словно в последний раз. Пульсирующие стенки плотно обхватывали его, и Яков Петрович сам не смог удержать томного вздоха наслаждения.       Вскоре комната наполнилась громкими стонами и криками. Движения становились отрывистей, а поцелуи беспорядочней. Оба видели только друг друга, и больше ничего вокруг.       Через какое-то время Яков Петрович и Николина Васильевна молча стояли друг напротив друга, натягивая на себя одежду.       —Яков Петрович,—говорит писательница, сделав шаг к следователю.—Я бы всё равно не смогла бы передать никому ваши бумаги.       Гуро ласково улыбается, а затем резко притягивает девушку к себе, снова заключая в объятия.       —Я знаю, любовь моя. Знаю.