лилии

Мы никогда не писали друг другу и не виделись. Это жаль: ... мы были созданы, чтобы любить друг друга. Жан-Жак Руссо "Исповедь"

Азирафаэль горит. Холодный маркер прочерчивает ленивый путь от затылка к подбордку, сонливо застревает в нерешительности и мягко касается полных губ, а затем, извиняясь, невесомо скользит вверх по щеке и резко ухает вниз к кадыку, очерчивает неполный круг, острым концом впиваясь в шею, и бежит вниз на ключицы, рисует соленые волны, льется к теплой груди, останавливаясь на сердце и терпеливо - трепетно выводит каждый лепесток и небольшой колючий стебель, и течет вниз к животу скользящими, ленивыми движениями. Азирафаэль дышит с трудом, загнанно вбирая в себя колючий воздух, стискивает пальцы до побеления и алых следов от ногтей. Кроули опускается перед ним на колени, вознося молитвы всем неведомым существам, с опаской прикасаясь к руке Азирафаэля. Кроули смелеет, поглаживая сжатый кулак большим пальцем, ненавязчиво продвигается выше и задевает выступающую косточку у запястья, он тихо шипит в такт убаюкивающей колыбели для самого себя. Кроули тихонько дует и мягко, но настойчиво разжимает Азирафаэлю пальчики, аккуратно касается полу-лунок, оставшихся от ногтей и губами прикасается к середине ладони. Азирафаэль трепещет, пытается вырваться, но Кроули держит крепко, слепо ожидая, пока Азирафаэль успокоится и прекратит. По телу Азирафаэля проходит дрожь и Кроули чувствует ее как свою собственную, он взирает на растерянного ангела снизу вверх, на воплощение скорбной добродетели, устало убаюкивающего блудного сына. Кроули не хочет его низвержения, о нет, только не эта пропасть глубиной в промерзший Коцит; он тычется в чужие ладони, просит, скорбит, умоляет принять себя и свое предназначение. Кроули чувствует себя слишком жалким, грязным, растоптанным в пыль, недостойным даже капли сострадания, - он хотел подарить ему весь мир, всю Вселенную, всего себя - без конца, без сожаления. Азирафаэль не открывает глаз, тихонько всхлипывает, пока по щекам текут слезы; Кроули сидит у его ног, обхватив их руками, положив голову на колени и ждет, ждет, ждет - вот уже несколько тысяч лет. Неопределенность сдавливает горло крепкой хваткой; мягкими, вкрадчивыми шажками выедает изнутри, и все же - он не смеет обречь его на выбор. Кроули жаждет услышать "да", страшится ненавистного "нет", а выбор Азирафаэля всегда что-то средне, застывший в веках компромисс. Кроули устал. Он забывает в тревожном полусне, пока не чувствует хрупких, несмелых мучительно медленных касаний к своим волосам - даже сейчас Азирафаэль бросает голодному тигру маленькую кость, играется, увиливая от ответа. Кроули благодарно шипит и проскальзывает змеиным языком по ладошке, наполовину игриво, наполовину серьезно, удобно устраиваясь на коленях после своей маленькой шалости, а Азирафаэль мягко продолжает перебирать рыжие волосы. Чересчур противоестественно. 'Что-то случилось?' - спрашивает Кроули на их языке полу-жестов, полу-общения. Азирафаэль молчит, прокусывая губу до ярко-рубиновой капельки крови. Кроули ведет руками снизу-вверх, даря крупицы тепла, поправляет запыхавшийся воротничок, мягко очерчивает щеки большими пальцами, чуть надавливает и с томимой нежностью тянет вниз, прижимаясь своим лбом ко лбу Азирафаэля. Они выше людской мелочности и физического обладания. Азирафаэль просыпается от далекого, промерзлого сна, несмело тянется к рукаву Кроули, и мягко, ответно прижимается губами к ладони, пристально глядя своими небесными глазами. Мир вокруг Кроули крошится вновь, а белые крылья Азирафаэля прячут их подальше от любопытных глаз.