heartbeat

В запертой на все замки и защелки критически маленькой и душной комнате, расположенной за громоздкими стеллажами пыльных книг, сегодня вечером было особенно темно и неуютно. День не радовал количеством покупателей: с утра заходила лишь пара-тройка зевак, медленно гуляющих между шкафами — они лениво читали названия на корешках и, конечно, не собирались ничего покупать. Сейчас магазин уже закончил свою работу, и табличка с надписью «закрыто» раздражающе стучала о стекла в дверях книжной лавки. Настораживала и витающая от полки к полке тревога, гробовая тишина и осязаемое напряжение, которое Кроули, кажется, вдыхал вместе с ароматами восковых свечей и свежезаваренного чая. Внутри все сжималось и вновь приходило в исходное состояние — он еще ни разу в жизни не был настолько обезоружен принесенной Азирафаэлем новостью. Кроули казалось, что такого просто не может быть! Неужели ангелу хватало терпения, совести и нервов носить в себе столь тяжкую тайну, на протяжении веков встречать на пути верного врага-друга и постоянно молчать? Но Кроули удивляло больше всего то, что он сам не сумел обо всем догадаться — теперь, когда слова произнесены вслух, все магическим образом встало на свои места, оказалось логичным и невероятно очевидным. — Это действительно так? — Кроули не знает, в который раз за сегодняшний вечер он задает этот вопрос и получает один и тот же ответ: — Абсолютно. Азирафаэль сидит напротив демона, опустив грустный взгляд в пол. От волнения подрагивают ресницы, и он не перестает тереть свои руки, дергать за пальцы и сжимать в кулаки полы рубашки. Он краснеет, бледнеет, шумно вздыхает и лишь изредка поднимает на Кроули беспокойный быстрый взгляд. Но демон лишь хмурится, ведет плечом и нервно отстукивает ногой по полу. Сказать, что Кроули об этом не думал при каждом удобном случае — равносильно значит безбожно солгать: он часто фантазировал, развивал свои мысли и порой сам смущенно им улыбался, но никогда и представить не мог, что все его мечты на деле окажутся явью. Вообще, заводя разговор о родственных душах, всегда представляется идеальная семья — мужчина, женщина, улыбки на их лицах и глаза, наполненные любовью. По большей части, так оно и было: весь мир строился на предписании судеб, на здравом смысле этих решений и трезвом рассудке Всевышнего. Однако он любил и подшутить — демон полагал, что именно их ситуация в данном случае и была глупым розыгрышем, а с чувством юмора у Господа всегда были проблемы. Тогда Кроули с грустной ухмылкой задумывается: уместно ли создавать одного ангела, одного демона, помещать их в сад Эдема с абсолютно противоположными целями, внушать, что их главный принцип — избегать друг друга, ненавидеть и ни при каких обстоятельствах не вступать в контакт — а за спиной связывать их запястья тонкой красной нитью, порвать которую воистину невозможно? Справедливо ли превращать все их встречи в единственные радости скучной жизни, все крепче выжигая запретные чувства в их душах? И стоит ли упоминать о том, что тот же Господь запретил Азирафаэлю говорить Кроули о том, что их судьбы давно сплелись воедино, но этому не суждено воплотиться в действительность? Потому что так нельзя — «вы и сами должны понимать», и шутка длиною в шесть тысяч лет пойдет насмарку… Кроули ужасно неловко протягивает вперед слегка дрожащую руку и едва различимо просит: — Можно? — Азирафаэль лишь прерывисто выдыхает и кивает головой, все еще боясь взглянуть на демона. Тот мягко привстает и подходит к дивану, на котором скромно сидит его собеседник, и располагается рядом: сначала выдерживая определенную дистанцию, потом пододвигается ближе. Азирафаэль чувствует себя странно — раньше он не боялся подолгу останавливать взгляд на змеиных, но чертовски добрых глазах Кроули, не боялся смеяться над его колкими шутками, с интересом слушать глупые истории и разрешать прикасаться к себе. Но происходило это лишь по той причине, что демон ничего не знал — сейчас же он безумно трепетно поджимает к груди свои руки, чтобы лишний раз не причинить неудобства, специально не дышит в сторону ангела и как-то странно сутулит спину и плечи. — Пожалуйста… — шепчет Азирафаэль и через некоторое время все-таки разворачивается к Кроули — все еще неуверенно и как-то с опаской, но встретив напротив совершенно родной и теплый взгляд, почти сразу наполняется чувством защищенности и старательно себя успокаивает. Тот аккуратно задевает его за плечо, и ангел со вздохом прикусывает губу. Под одеждой не видно, как ярко полыхает сердце Азирафаэля от прикосновений родственной души, поэтому Кроули расстегивает верхние пуговицы его рубашки, пододвигаясь так близко, что тот ощущает горячее дыхание на своей шее и моментально покрывается мурашками. Демон нервничает и у него не всегда получается с первого раза расстегнуть паршивую пуговицу, но Азирафаэль ждал этого неописуемо долго и совсем не против подождать еще чуть-чуть. Предвещание конца света, борьба за собственную сторону и спасение мира сблизило их окончательно. После всего произошедшего, Азирафаэль знал, что просто обязан обо всем рассказать — тем более, что по удачному стечению обстоятельств они оказались вне правил Ада и Рая и сами несли ответственность за свои земные поступки. Кажется, именно в этот переломный момент дружба, на протяжении веков динамично перерастающая в безумную привязанность и любовь, выстроенную на обоюдной зависимости, настигла своего пика, и ни тот, ни другой больше не хотели скрывать истинной природы своих чувств. Тяжелые шторы специально были задвинуты внахлест — в небольшие прорехи и щелки проникали желтые от фонарей и фар автомобилей лучи заката. Они бесстыдно гуляли по всей комнате, отражались в зеркалах и фарфоровых кружках, изредка попадали на лицо Кроули и четко вырисовывали его угловатые черты лица. Прошло еще не больше минуты, и бежевая рубашка сползла воротником по руке Азирафаэля, оголяя белоснежное, словно вырезанное из мыла плечо, нежный контур ключицы и едва заметные впадинки ребер. Кроули задержал дыхание, почти невесомо прикасаясь к обнаженному плечу ангела, и от этого прикосновения изнутри проступил теплый свет, подобно керосиновой лампе окропивший мрак своими ясными лучами — демон приложил к телу ладонь, слегка погладил от плеча до шеи, и свечение проявилось по всей грудной клетке. Азирафаэль сделал жадный глоток воздуха и зажмурился — сквозь кости и кожу виднелся отчетливый силуэт учащенно бьющегося сердца, и Кроули застыл, не в силах оторвать от этого глаз. Он уже без волнения расстегнул оставшиеся пуговицы рубашки и завороженно провел указательным пальцем по контуру светящегося изнутри органа: мышца сокращалась и вновь расцветала, подобно полевому бутону; на ней можно было четко разглядеть каждый из многочисленных клапанов и прочный узел их сплетения, качающие кровь широкие вены и мелкие сиреневые артерии, пронизывающие всю поверхность сердца. — Тебе больно? — не поднимая глаз, тихо спросил Кроули, но Азирафаэль лишь отрицательно помотал головой, неспособный вымолвить ни слова от липкого удовольствия. Раньше, когда демон украдкой задевал его за руку в парке или в машине, он чувствовал лишь мимолетное тепло, оставляющее в память о себе лучезарную улыбку — но сейчас Кроули бессовестно касался холодными руками обнаженного тела в тех местах, которые до этого Азирафаэль тщательно прятал под одеждой, скрывал солнечный свет в груди рубашками, жилетами и своим вездесущим пальто. От духоты, стыда и напряжения щеки ангела покрылись пунцовым румянцем, а просвечивающее сердце прямо на глазах набирало темп своих ударов. — Это невероятно, — на выдохе заключил Кроули. Азирафаэль осмелился открыть глаза и все-таки взглянуть на демона — тот сдерживал свое робкое дыхание и не сводил глаз с контура сердца, свет которого озорным огоньком отражался на зеленоватой радужке Кроули и разрезал бликами вертикальные щели зрачков. Пожалуй, разглядывая свою родственную душу, Азирафаэль в очередной раз, словно в первый, сумел в нее влюбиться. — Не могу поверить, что ты заставил меня так долго ждать. Кроули пододвинулся еще ближе, уже практически вплотную, и аккуратно уложив ладонь на самое сердце, легонько надавил пальцами на ключицу и поднял глаза на ангела. Ему казалось, что в этот самый момент их сердца бились одинаково — каждый удар они преодолевали вместе, стучали в одной тональности, на одной высоте, вибрируя под кожей и каждую секунду напоминая, что все происходящее далеко не сон. Кроули не стал давить ладонью на просвечивающую кожу, потому что боялся, что сможет ее порвать — она казалась такой тонкой, натянутой полотном от одного ребра к другому, что любое резкое движение сумеет ей навредить и освободить сердце от хрупкой защиты. Поэтому он через силу оторвал взгляд от проникающего наружу сквозь расстояние между тонкими пальцами света и устремил его на раскрасневшиеся губы Азирафаэля. — Кроули... — прерывисто вздохнул ангел. Он думал, что с одной стороны он готов провалиться под землю от жгучего стыда, а с другой — остаться и позволить Кроули сделать все, чего тот только захочет. И мысленно избрав второй вариант, Азирафаэль заранее попросил прощения у всей вышестоящей инстанции. — Ты шесть тысяч лет уверял меня, что мы не можем быть вместе, чтобы в итоге рассказать, что мы друг другу предназначены, — Кроули коряво улыбнулся от всей горестной иронии сказанного. — Поэтому не смей меня останавливать, — демон потянулся и накрыл своими губами губы Азирафаэля. Тот слегка вздрогнул от неожиданности, всхлипнул в поцелуй, но не стал его прерывать. Кроули целовался размеренно, не быстро, надеясь прочувствовать всю особенность наступившего момента — от этого свет в груди Азирафаэля вспыхнул так ярко, что вся комната покрылась приглушенной оранжевой пленкой, но вскоре демон прервал свечение, прижавшись к сердцу Азирафаэля своей грудью. Теперь в этой темной каморке виднелись лишь силуэты двоих целующихся и странный пыльный свет на мебели и их телах, исходящий, вроде бы, из ниоткуда. Кроули проводил носом по идеально белой, не омраченной ни одной родинкой, коже ангела, целовал смело и уверенно, покусывая алые губы, переходил на шею и плечи, и в каждый удобный момент не упускал возможности еще раз взглянуть на сердце. Кроули знал наверняка — он ни при каких условиях не позволит этой мышце перестать поддерживать жизнь в Азирафаэле. Он будет бережно хранить его сердце, следить за каждым ударом по хрупким ребрам, и как можно чаще освещать его огнем самые темные моменты их предстоящей жизни, которая продлится, думает Кроули, отныне как минимум целую вечность.