Последний карнавал

Я пойман в поле голым, Мой волк убит дуплетом Дебют как дебют. Экзамен в университете больше взволновал. Когда он вышел на сцену и посмотрел на экзаменаторов, душа скукожилась до точки (0,0) в любой системе координат. Сердце пропустило пару тактов, а потом словно все шлюзы открылись на плотине. Усмехнувшись, Ли Джун бросил полотенец, которым утирал лицо, на кухонный стол. - Свинья, - послышалось сзади. Джун вздрогнул от неожиданности, Дунчик умел подбираться слишком тихо. Джун взял полотенец, уже больше походящий на тряпку, и повесил Чхондуну на плечо: - Вот и приберись, младшенький. - Мир младше, - буркнул тот. А Джун пошел на репетицию, по дороге размышляя, почему наставник, не сказав ни слова, отменил персональные тренировки. Теперь, отзанимавшись положенное с группой, Чихун уходил из студии. Несколько дней Чхансон по привычке ждал, морально готовясь к сложному разговору, но каждый раз уходил разочарованным. Его удивляла эта досада, ведь раньше их общение сводилось только к дрессуре Джуна. На что тут надеяться? Но, невзирая на методы обучения и воспитания Рейна, Джун ощущал непонятную пустоту, словно из жизни ушел кусок чего-то значимого. Он клял себя за тот идиотский поцелуй. Башню сорвало, не иначе. И было бы с чего? Чон Джихун никогда не воспринимался им как объект сексуального влечения. В принципе, как и любой мужчина. Ли Джун пожал плечами и вошел в танцзал. Мои сова и ворон, Где вас искать, не знаю Теперь Ли Чхансон танцевал в студии один, в темноте. Только диоды на музыкальном центре, только узкая полоска коридорного света, лившегося из приоткрытой двери, только тусклые отблески в зеркалах. Ему хотелось соло-проекта. Надоели групповые танцы, надоели попсовые музыка и хореография, надоело рвать на себе майки, оголяя пресс. Хотелось театра одного актера. Запыхавшись после получасового неостановимого нарезания спертого воздуха танцзала, Джун прислонился лбом к зеркалу в поисках прохлады. Если обернуться, то покажется, что скользкий пол, покрытый линолеумом, светится от высеченных его ногами линий. Танец как плетение узоров, как миф, рассказываемый на ночь готовому слушать, как рисунок, вычерченный жаждущим телом. Ли Чхансон остался доволен. Уже можно открыть глаза и убраться из этого звенящего пространства в реальный мир. Домой. - Правда, что все танцоры геи? Джун вздрогнул. Он уже начинал ненавидеть этого... этого. Последние десять дней на одиноких тренировках появился зритель. Каждый раз Чхондун настырно проскальзывал в зал и забивался в угол. Молча наблюдал, потом так же молча, к удовольствию тренирующейся стороны, уходил. Но сегодня, кажется, мелкий решил довести Джуна до заикания своими внезапными появлениями. Чхансон разозлился, всерьез. Не так, когда милашка Дунчик отпускал странные комментарии, и все ржали над неуклюжим шутником, а сам Джун раздражался. Нет, сейчас Пак Санхён залез неуместным вопросом туда, куда не следовало. У Ли Чхансона в крови остывал танец, обратно в спираль скручивалась сила, возносящая иных на вершины мастерства. А тут его резко сдернули вниз - в обыденность. Джун рванул от обжитого зеркала, к которому каждый раз прилипал после танца, в сторону облюбованного Дунчиком дальнего угла. Врезался в грудь, процедил: - Хочешь, чтоб на практике показал? Чхондун незряче, кончиками пальцев дотронулся сначала до почти невидимого рубца над бровью Джуна, потом, едва касаясь, костяшками провел по щеке. - Ты сонбэ, тебе видней. До Ли Джуна дошло, что мелкий видел. Непонятно, все или только часть, но и этого хватило, чтобы понять все неправильно. «А как еще это можно было понять?» - тяжело вздохнул про себя Джун и оттолкнул чужую руку, застывшую напротив его сердца. - Мне видней, что я в такие игры не играю. А ты подумай на досуге, что тебе открутит Сандара, если узнает о твоем интересе к подобным вещам. Пылью играются лучики, Anno Domini Голова гудела, мысли хаотично бились друг о друга, словно молекулы в своем вечном броуновском движении. Пот, подсыхая, стягивал кожу, а Джун все не мог решиться зайти в душевую кабинку. Мелкий все еще в студии, вдруг завалится сюда и.. И что? Ли Джун чертыхнулся – большей глупости придумать невозможно. Разделся, зашел в душ и, пока раздумывал, какой температуры сделать воду, понял, что хочется снять напряжение не только мышц... После разрыва с Ким Соён... Разрывом-то и не назвать. Богатенькая смазливая кукла после дебюта, лишившего Джуна вообще личного времени и пространства, позвонила и устроила первый и последний в их отношениях скандал. «Оппа меня забыл, оппа меня не любит, оппа меня бросил!» Оппа был в шоке от таких выводов и вздохнул с облегчением, когда понял, что Соён больше не позвонит. Джун не чувствовал себя эмоционально задетым этим расставанием. Их общение было пресным и сводилось к: «накормить оппу», «напоить оппу», «ублажить оппу». При условии, что Соён было деревянной в постели, «ублажить оппу» каждый раз превращалось в тоскливую обязанность с обоих сторон. Пока рука плавно скользила по члену, мысли так же плавно перетекли на Юми, подружку Чихуна. Она была красивой, эффектной и мудрой женщиной. Какой год Рейн даже не думал воротить нос на сторону. - Прости, наставник, я немного позаимствую... - Что? Джун от неожиданности шарахнулся вбок, ударившись о стенку душевой. - Что «что»? Нет! Что ты, черт тебя дери, тут делаешь? – Ли Джун попытался развернуться к Чхондуну, который, судя по звуку, уже успел защелкнуть задвижку кабинки. - Знаешь, сонбэ, я тут подумал. И решил, что не боюсь ни Дары, ни последствий. Время остановилось. Джуну захотелось побиться головой стенку, его загнали в угол в прямом и переносном смысле. Секунды рассыпались крохотными стальными шариками, выбивая на полу стаккато. Ли Джун начал смеяться: надрывно, взахлеб, до икоты. Он вспомнил, как Рейна тоже рассмешила попытка Джуна подмять под себя. Жизнь любит юморить. Чхондун прижал его к себе, начал гладить по плечам, по голове, что-то шептать. Что-то о том, что Джуну надо успокоиться, что Чхондун не будет применять силу, что ничего не случится, если Джун не хочет. Что это не просто интерес, что пока они в одной группе, Санхён не предаст Чхансона. Что не предаст и потом. Что Рейн Джуну не по зубам, а он, Санхён, рядом. Бесконечно лившийся бред только распалял, провоцируя очередные витки сумасшествия. - Уговорил, будем гей-парой, Дунчик. Только не сейчас. Я хочу помыться и пойти домой. Джуна все еще била мелкая дрожь, грозившая разродиться еще одним приступом нездорового смеха. Я быть слепым не наученный – Журавль в небе Джун был счастлив, что Санхён не поджидал его у душевой или в раздевалке. «Есть ли у меня план? - плетясь по улицам, спрашивал себя Ли Чхансон, выдохшимся шариком подволакивая ноги. – У меня был план, когда я согласился стать геем?» Что за крейзи-азарт плескался в крови, что за демон дернул за язык? Хотелось влезть еще глубже в кепку и натянуть капюшон до пупка. Мимо по своим делам ковыляли дома, фонари стойкими стражами не подпускали ночную темноту к их бокам. Нескончаемый поток машин циркулировал по нейронам города, передавая какие-то смыслонесущие импульсы. А Чхансон понимал, что не ощущает этот мир, словно окружающее стало чуждым, впервые увиденным. «Сказать, что пошутил и, если что, набить морду? Хорошая последовательность действий». - Решил для себя Джун. Бальзамом на сердце стал факт, что Санхён не сторожил его и в общежитие. На всякий случай Джун утащил свой ужин в их с Миром комнату и ел, стараясь не греметь посудой. Я слышу, в коридоре Слепые санитары уже идут за мною И хорошо, что нагрузки увеличивались по экспоненте. Выступления, съемки, интервью, тренировки, встречи с фандомом, мизерное количество сна - в таких обстоятельствах не до блажи. Еще лучше, что Пак Санхён как будто забыл о его существовании. Время от времени Джун с интересом к нему присматривался. Все тот же глуповатый с виду, постоянно уходящий в себя, но временами умильный мелкий. Те же фразы невпопад, ошибки в танцах, неловкие извинения с обезоруживающей улыбкой, озабоченная старательность. Но что-то изменилось. Или это не Санхён изменился? Или это Чхансон начал смотреть на него другими глазами? Вот Дунчик незаметно и ловко уходит от Сынхо, тянувшегося потрепать его по голове. Вот Дунчик краснеет в ответ на вопрос Джио, было ли волнительно лапаться с той нуной-фанаткой. Но глаза при этом у Дунчика серьезные и почти злые. Вот лицо Дунчика, который думает, что его никто не видит, приобретает брезгливое выражение, когда он двумя пальчиками перекладывает потную майку Мира со своего чистого полотенца. «А дурилка-то наш совсем не прост», - спустя какое-то время сделал для себя вывод Ли Джун. И удивился поднявшимся откуда-то из глубины чувствам удовлетворения и гордости, словно сам вырастил-выкормил. А как-то вечером после общего собрания Джун подошел и больно тыкнул Чхондуна в район левой почки: - Пошли, деревянный наш, учить танцам буду. И Дунчиг пошел. Им вирой – гнутый сольди, Они едят друг друга Уроки уроками назвать было сложно, скорее война до последней капли крови. Кто бы мог подумать, что мелкий окажется зубастым, капризным и не уважающим учителей? Точнее, не уважающим Чхансона как учителя. За неделю Санхён не продвинулся ни на йоту в танцах, зато Джун успел близко познакомиться со всеми дунчиковскими отвратительными чертами характера. Временами Ли Джун просто терялся от такого напора чистого, несдерживаемого эгоизма. И не знал, что сказать, чем ответить. Поиски чего-то хорошего и милого в этом клубке руки-ноги-палки-круглые-щеки каждый раз оканчивались неудачей. Думая перед сном о тщетности попыток из этого богомола сделать что-то более пластичное, Джун приходил к выводу, что пора закругляться с обучением. Но каждое утро за завтраком смотрел на непривычно довольного жизнью Дунчика, и... И ничего. Автоматически кивал сам себе и переводил внимание на дела насущные. Когда им станет мало, Они полезут в небо То ли на Рейна нахлынула ностальгия, то ли это был запланированная проверка на вшивость, но в тот вечер новоиспеченный учитель Ли Чхансон превратился обратно в ученика. Чихун сдернул Джуна с общей репетиции и потащил в другой танцзал. Ли Джуну показал, как продвигается новый номер, показал пару новых интересных, как ему казалось, движений, хотел заикнуться, что хочет поставить свой собственный танец. Но скис под цинично-снисходительным взглядом и морально приготовился выслушать, как его вернут на место. - Закругляйся с самодеятельностью, самому еще расти и расти. – Отрезал Рейн. Ответить Джун не успел, в помещение зашел Чхондун. Быстрым взглядом оценил обстановку и выдал: - Наставник, позвольте Ли Джуну заниматься со мной. Я собой недоволен, ребята отстают из-за меня. Вы же понимаете, как я стараюсь? И это «понимаете» прозвучало уж больно многозначительно. Джун первым делом подумал, что, если наставник согласится, то Джуну не отвертеться от Дунчика уже никогда в жизни. А потом начало доходить... Рейн посмотрел в глаза Пак Санхёну, скривил губы в пугающей ухмылке. - Делайте, что хотите, но чтоб остальные не узнали. Положительный ответ шокировал. Я зайчик солнечный, начали! Anno Domini Как выяснилось, джуновского холоднокровия хватило только на то, чтобы схватить из раздевалки толстовку. Чихун ушел сразу же, а Ли Джун еще пару минут стоял столбом, отходя от «новости». Шантаж. Однозначно. Мелкий поганец шантажировал Чон Джихуна. Чхансон негнущимся оловянным солдатиком прошел мимо Санхёна и почувствовал, как неумолимо растет презрение к этому парню. До общежития недалеко, но пришлось идти быстрым шагом - без маскировки узнавали. Хотя он подозревал, что кепки, капюшоны и очки привлекали куда больше внимания. Злость тяжелым черным шелком накрыла с головой. Ни одного просвета. «Выкупил меня за свое молчание, словно шлюху по бартеру!» – изводил себя злостью Джун, не глядя, куда идет. «Скотина, подкатил к наставнику с подобной сделкой!» – не унимался Джун, не обращая внимания на прохожих, пока в кого-то не врезался. Парень, на полголовы ниже Чхансона, в два раза шире. - Скажи, драка будет, или мне не удастся спустить пар? – сдерживаемая ярость придала словам столько сарказма, что прохожий опешил. Первым нанес удар Ли Джун. Я не умею быть схваченным – Журавль в небе В себя пришел только дома, сидя на кровати в комнате Чхондуна. Тот держал его правую руку, приложив к разбитым костяшкам лед, и отчитывал. Нудно, на одной ноте. Ныл, что еле отодрал Джуна от незнакомца. Что тащить до общаги согруппника со съехавшей крышей - то еще удовольствие. Что тот парень может и в суд подать, как теперь быть. Жалобы чередовались с квохтаньем наседки. А если бы Джун серьезно поранился? Как можно себя так безрассудно вести? На словах о рассудительности Ли Джун опять провалился в черное шелковое море гнева. Он плохо запомнил, что именно кричал и каким матом крыл. Что-то о подонке Дунчике, который посмел шантажировать наставника. О том, что на самом деле это не Джун, а Чхондун хочет Рейна. О том, что это Дунчик не дотягивает до Рейна, а не Джун. Что Дунчик хочет Джуном заменить Рейна, ведь они похожи. Муть из сознания отступала долго. Все это время Джун орал и орал, выжигая из легких кислород. В начале Дунчик, как заведенный, повторял: «Ты обещал, что будешь моим». А потом начал меняться. Округлил от удивления глаза, побледнел, губы скривились и затряслись, на лице проступила жгучая обида. Джун понял, что Чхондун готов или ударить, или безвозвратно возненавидеть. Восприятие переключилось, ситуация стала восприниматься отстраненно: вот он машет руками и орет как скаженный, картечью выплевывая слова; вот Дунчик, испытывающий гамму эмоций; вот они застряли в несуразной сцене, словно пойманные в кулак мухи. Два обычных человека, которые не смогли что-то поделить, разобраться. Как им жить дальше? Джун-смотрящий-извне вздохнул, «любуясь» делом рук своих. Джун замолчал, перевел дыхание. - Обещал? Окей, буду твоим, подставляй задницу. Когда ты станешь тифом, Когда я стану оспой Джун пошел ближе к Чхондуну, которого наступившая тишина оглушила сильнее всех воплей. - Если ты, мелкий, понимаешь, что отношения могут искорежить нам жизнь... Ли Чхансон осознавал, что последние события так или иначе вели к одному. Так щепку неумолимо затягивает в водоворот, бороться бессмысленно. Оставалось только нырнуть поглубже, может быть у самого дна удастся выплыть из эпицентра. Но ему не дали права на последний глубокий вздох перед тем, как утопить. Губы соприкоснулись, глаза закрылись. Полувздох Чхондуна – от облегчения? Полустон Джуна - от смирения? Суетливые поцелуи, неопытные пальцы. На лице, в волосах, на плечах. Ниже, все ниже. Ходящая ходуном грудь так близко, что стук сердца чувствуется даже через одежду. Совсем не девочка, не бывает таких плоских девочек. Девочки так не дышат и так по-хозяйски себя не ведут. Девочки так не обнимают, заставляя покачиваться в такт неслышимой музыке. Девочки не заставляют время остановиться. Мы выйдем ранним утром Благословлять руины Есть что-то сакральное в прикосновениях к другому человеку. Касаться вещей - не то. Вещь не имеет своей воли, не может ответить, разрешить или возразить. Санхён не только позволял, но и радовался прикосновениям. Чхансон гладил кончиками пальцев вдоль его позвоночника, слушал ответные вздохи и все больше проваливался в какую-то мистерию. «Совсем как танец, – думал он, - Дунчик совсем как танец. Я сейчас творю его». - Смазка, – вспомнил Чхондун. Джуна как холодной водой облили. Резкое, неуместное слово вернуло в реальность, наваждение рассеялось. Отошедший к тумбочке Чхондун стал выглядеть привычным до оскомины Дунчиком. - Я пойду. – Повернувшись к двери, поставил в известность Чхансон. Он не мог сейчас смотреть на Санхёна. Джуна обманули, подсунули подделку, недолговечный, хрупкий морок. - Иди. - В спину охрипшим и дрожащим голосом. Листики вырваны, сложены, Anno Domini Вечер выдался обычным, как стоптанные тапочки. В здании не осталось никого, кроме уже заступившей на дежурство ночной охраны. В желудке плескалось кофе из автомата, за стенами танцзала на город склизкой улиткой наползали сумерки, а Джун стоял в раздумьях перед музыкальной системой. Выводило из себя, что танец, который пытался поставить сам для себя, даже не надеясь, что он когда-нибудь будет представлен зрителю, не клеился. В голове настырно бился незамысловатый ритм, но, перерыв весь интернет, он так и не нашел подходящей песни. - Похоже, ее еще никто не написал, – пробурчал себе под нос Чхансон. Решил еще раз прогнать «Y», но в дископриемнике уже что-то было. «Норихиро Цуру. Последний карнавал», - вынув диск, прочел надпись. Чуть ниже: «Последний подарок». «Рэйн!» - одичало пронеслось в голове. Сердце сжалось, пальцы затряслись и чуть не выронили болванку. Показалось, что в помещении стало холодно, пробрало до мурашек. «Почерк похож». Когда из колонок полились первые ноты, стены разошлись в стороны, давая Ли Джуну пространство. Он начал двигаться – закрыв глаза, забыв обо всем. Даже не следил, куда и как ставил ноги. Куда и как летели руки. Провалился в музыку, в танец как в омут. Тело само рассказывало историю. Его историю. Тенями на небо брошены Журавли в небе Пак Санхён аккуратно прикрыл дверь танцзала.