***
Шинигами - множество. Куда меньше, чем обычных душ, но все равно немало. И у каждого достаточно способного, чтобы перестать считаться ничтожеством, был внутренний мир. Айзен ничтожеством не был. Он мастерски владел разумами окружающих - с помощью занпакто и тонко подобранного поведения, благожелательности, где нужно, твердости, где необходимо. Любой человек, хотя бы миг находящийся рядом, мог бы считаться скомпрометированным, поскольку мыслями своими и чувствами уже не владел. Мог бы считаться, если бы было кому следить, если бы Айзен был недостаточно осторожен и привлек лишнее внимание. Но Айзен был действительно хорош - практически во всем. Однако во внутренний мир попасть не мог. - Темнишь ты что-то, Соскэ, - любил говорить капитан Хирако. - Появился из ниоткуда, ни концов, ни связей, и что прикажешь о тебе думать? Айзен не считал нужным отвечать. Незачем тратить на слова время, когда всё и так очевидно. Он же пришел из... - Мы тратим столько усилий, налаживая связь с занпакто, - сказал как-то маленький Гин, - и разве это не значит договориться с самим собой? - В какой-то мере, - ответил Айзен тогда. - Характер занпакто продиктован нашими особенностями, но они все равно отдельные личности, не менее настоящие, чем мы с тобой. Это, кстати, относится и к внутреннему миру: он зависим от нас и без нас не существует, но нельзя считать его плодом воображения. - Значит, Шинсо такой суровый не только из-за меня, - довольно заключил Гин. Больше они к этой теме не возвращались. Гина не слишком волновал внутренний мир – у него-то он был. И у Айзена тоже, нужно лишь найти способ в него проникнуть.***
Шинигами множество, и каждый имеет шанс получить внутренний мир. Арранкаров совсем мало, и внутреннего мира у них нет. Они похожи на шинигами, но как-то попроще - несмотря на то, что на самом деле сложнее. И Лас Ночес был похож на Сейретей, такой же белый и запутанный. Но попроще. Наблюдая за арранкарами, Айзен ощущал тяжесть в районе затылка, легкий намек на боль. Почти незаметная, она все-таки мешала сконцентрироваться – но недостаточно, чтобы разрушить его иллюзии, держащие в повиновении Лас Ночес, как ранее Сейретей. Недостаточно, чтобы перестать видеть Кьёку Суйгецу, покорную, безразличную. Ни один шинигами не видит свой занпакто вне внутреннего мира – разве что в период обретения банкая. Айзен предпочитал думать, что это из-за его могущества. Что они с Кьёка Суйгецу настолько близки, что ей не требуется от него скрываться. - А откуда у вас Кьёка Суйгецу?- поинтересовался однажды Гин. – Говорят, вы пришли в Академию уже с занпакто. Как и я, - Гин хищно сощурился, - я-то убил шинигами, чтобы раздобыть асаучи. Бедный парень даже не успел начать делать меч своим. Вы тоже кого-то убили? Страшно, капитан Айзен. Айзен не ответил. Зачем объяснить очевидное? Кьёка Суйгецу была с ним с момента… Головная боль разгоралась. Задумавшись, Айзен понял, когда она появилась впервые – быстро тогда прошедшая, чтобы вернуться спустя года. В тот день он создал вайзардов. Они стали частично пустыми, но у них был внутренний мир. Вайзарды напоминали и шинигами, и арранкаров, но немного сложнее. Возможно, чересчур.***
К моменту битвы за Каракуру голова болела так сильно, что собственно битву Айзен почти не замечал. Возможно, именно поэтому Хогёку так и не дал ему бессмертия. Пасть под ударом Куросаки Ичиго оказалось очень просто. Айзен бы потерял сознание, но уже не мог этого. Его голову разрывало на части, он казался себе целой вселенной, заключенной в крохотную клетку, он хотел освободиться. Он не хотел ничего. Новый совет сорока шести вынес приговор, и приводить его в исполнение вызвался сам главнокомандующий. Сквозь языки пламени испепеляющего миры шикая Айзен видел Кьёку Суйгецу, гордую, несломленную. В том аду, что творился снаружи – и бушевал в его голове – она была нерушимой стеной, рвущей хаос на части, уничтожающей приближающееся безумие. На нее хотелось смотреть. Только на нее и хотелось. - Пустишь меня во внутренний мир? – прошептал Айзен почти неслышно. Она не ответила. Его величайший занпакто, она так безоговорочно его слушала, отказывая только в одном. Пламя надвигалось испепеляющей волной, а Айзен все смотрел на нее. Она была его опорой и его величайшей уязвимостью, она была сильнейшим оружием, хотя не наносила никакого урона, она была… Ее не было. В последний момент Айзену хотелось кричать, но он никогда не смог бы себе этого позволить.***
В Сейретее любой мог наблюдать зарево над западной частью, созданное могучим мечом главнокомандующего Ямамото, уведшего пленника на руконгайский пустырь. - Яма-джи не стал использовать банкай, - заметил Шунсуй. Чувствуя, как гаснет реяцу противника, ставшая вновь ощутимой при разлучении с Хогёку, он не торжествовал. - Возможно, шикая достаточно, - предположил Джуширо. – Возможно, вред от банкая больше. Мы не можем судить. Шунсуй вздохнул. Они молчаливо брели по направлению к тринадцатому отряду, пока Джуширо вдруг не остановился, настороженно смотря вперед. - Что случилось? – Шунсуй встал вслед за другом и пригляделся. – Вот черт. В том месте, где они еще вчера проходили через парк, теперь красовалась ровная сейретеевская улица, ничем не отличающаяся от тысячи таких же улиц. Совершенно непримечательная улица, которая парком определенно не была.***
Куросаки Ичиго не мог сказать, что жизнь его не сложилась. Он потерял силу, но ее вернули. Он встретил сильных врагов и всех преодолел. Он женился, появился чудесный сын, а потом пришла пора отправиться в Сообщество Душ и через какое-то время занять место капитана. Только в какие-то моменты происходило что-то странное. Например, то нападение квинси, которое и нападением не было. Несколько штернриттеров под предводительством Баха возникли из теней у окраин Сейретея и пошли к центру. Собственно, это все, что они сделали. Возникли и пошли. Не замечая шинигами, не реагируя на вопросы, словно куклы, выполняющие заданную программу – даже их движения были механическими, неестественными. Они остановились у ворот первого отряда, да там и остались безмолвными жутковатыми статуями, пока совет сорока шести не решил их уничтожить. Или же тот факт, что запутанный Сейретей с годами становился… менее запутанным. Упрощенным. Сглаживались улицы, исчезали галереи, отряды съеживались в размере. Вместо некоторых дверей оставалось лишь их изображение, не позволяющее никуда войти, как декорации в какой-нибудь компьютерной игре, ну а другие двери исчезали вовсе. Не осталось подземных лабораторий в двенадцатом отряде, вместо множества уровней тюрьмы остался неглубокий провал, обозначающий вход. И замечали происходящее лишь шинигами с действительно большим уровнем рейреку. Остальные же вели себя, словно не видели никаких изменений. И сами словно растеряли индивидуальность, выполняя одни и те же действия одними и теми же движениями, ругаясь одними и теми же словами изо дня в день. Возможно, в Генсее тоже происходило что-то подобное. Ичиго не мог вспомнить. Наверняка происходило, просто не так выраженно. Глобальные изменения начались через несколько лет после его смерти и появления в Сейретее. И даже те, кто их замечал, не хотели или не имели возможности что-то делать. Они сохраняли характер, но стали апатичными, похожими на собственную тень. Ичиго умер достаточно молодым, но однажды все-таки решил проверить: не появилось ли в Руконгае Орихиме? Не потеряла ли она память? Возможно, ей требовалась помощь. Ичиго мощным сюнпо направился к выходу из Сейретея. Неожиданно для себя он врезался в невидимую стену. Теряя сознание, Ичиго успел заметить, как Руконгай впереди на мгновение замерцал и пошел трещинам. В них не было ничего. Ни темноты, ни света, вообще ничего. Как будто Руконгай был не более чем иллюзией.***
Доктор психологических наук Айзен Соскэ застонал, приходя в себя. Вряд ли он пролежал на полу больше нескольких дней, раз уж до сих пор был жив. Эксперимент по упорядочиванию сознания определенно зашел куда-то не туда. Он всего-то хотел доказать, что возможности мозга больше, чем принято о них думать. В рамках ментальных техник он создал внутри себя комнату, отражение его подсознания – придумывал ее до тех пор, пока она не стала казаться реальной. Комната превратилась в дом, а затем - в великую белую башню под охраной огненной птицы. Вокруг башни вырос огромный город, вокруг города растянулись бесконечные деревни. Айзену никогда не казалось достаточно. Он придумал, кто мог бы жить в городе. Придумал, что все они были уже мертвы. Придумал мир для живых – и мир для тех, кому в предыдущих двух мирах не нашлось бы места. А потом придумал для своих персонажей разум – и они начали жить, будучи созданными им, но не так уж от него зависящими. Айзен не был способен представить для себя друзей, но представил тех, кто мог бы быть ему интересен. Так появился несносный длинноволосый капитан, так обрел жизнь и излишне верный ученик, перенявший страсть к предательству. Надел глупую полосатую панамку возможный соперник, чрезвычайно умный ученый. Родился где-то в Каракуре рыжий яркий мальчишка, что мог бы стать главным героем любой истории. Айзен до последнего думал, что это лишь фантазии. Пространство внутри, в котором можно забыться, но которого не существует. Он совершил одну лишь ошибку – представил в нем самого себя. Как оказалось, он создал полноценный внутренний мир – в мире, где подобного вовсе не могло быть. Как оказалось, в нем было очень легко застрять. Айзен попытался было подняться, и головная боль, утихшая было, заполнила всю его суть ослепительной вспышкой, схожей по воздействию с сильнейшим ударом в затылок. Комната перед глазами смешалась, отдельных предметов было уже не различить, они потеряли узнаваемость, превратившись в буйство красок. Тело больше не слушалось. Человеческий мозг все-таки оказался слишком хрупким и не был способен долго выдерживать подобное напряжение. Айзен доживал последние секунды, и последние годы существовал его внутренний мир.***
Шинигами отключались один за другим. Сначала рядовые, потом офицеры и лейтенанты, и вот во всем Сейретее остались только Ичиго и Урахара, прибывший из Генсея, когда из Генсея все еще можно было прибыть. Остальные же стали тем же самым, что и гигаи: безжизненными телами с отсутствующей личностью. Потом они исчезли. Потом исчезло вообще всё. Существовала еще только Башня Раскаяния, где они с Урахарой и находились. Сквозь окна виднелось абсолютное ничто. - Думаю, я начал понимать, Куросаки-сан, - серьезно сказал Урахара. – Было трудно сконцентрироваться, но сейчас очевидно – все началось со смертью Айзена-сана. По каким-то причинам он был ключевой фигурой нашего мира. - И ничего нельзя исправить? – яро поинтересовался Ичиго. Урахара не ответил. Ичиго подумал было, что он размышляет, но тут заметил пустоту в его глазах – ту же, что и у остальных шинигами. Когда они еще были. - Нет, - вскричал Ичиго, тряся Урахару за плечи. – Ты не оставишь меня тут одного, чертов старик! Урахара пошевелился. Ичиго обрадовался было, но осмысленности во взгляде Урахары не прибавилось. Он напоминал механическую игрушку, держащуюся на последнем остатке завода. - Думаю, я начал понимать, Куросаки-сан, - медленно сказал Урахара. – Было трудно сконцентрироваться…