Esta loca.

Мы не виделись целый уик-энд и я отчаянно пыталась собрать всё свои разметавшиеся мысли и рассказать Максу о моём мотыльке. Не могу же я скрывать его вечность… Моё тело начало меняться и совсем скоро моя новость будет слишком очевидной. Не хочу, чтобы он узнал о ребенке лишь тогда, когда уже «очевидно». Пока ехала в такси к нему, дрожали коленки до судорог. Но как только увидела его, сидящего на высоком барном стуле, в одних спортивных штанах, поедающего что-то похожее на чиабатту, спазм отпустил напряженные виски и я громко выдохнула. Даже если в голове сплошной хаос, он — моё равновесие. За время болезни он очень похудел и я так радовалась, что вижу его, наконец-то с удовольствием поглощающего пищу, а не просто потому, что настояла. — Малыш, — улыбнулся он, отвлекаясь от книги и спешно кладёт пищу на тарелку. — Привет, — неуверенно бормочу я и стягиваю массивный пуховик, отбрасывая его в сторону. Боюсь приближаться к нему, потому что знаю, что вся моя решительность разобьется о его нежный взгляд, — Как ты себя чувствуешь? — Да что со мной будет, — демонстрирует мне свои ямочки и мне чертовски не хочется его расстраивать. Он выглядит таким счастливым, — Ты голодна? — Нет, но кофе бы выпила. — Будет сделано, — принимается готовить кофе, мимолётно поглядывая на меня, а я падаю на диван, поджимаю под себя ноги, но окончательно расслабиться так и не могу. Приносит мне кофе и садится на пол у ног, складывая их у себя на плечо. Господи, как же я люблю его… Не беспокоит мою задумчивость, а я вздрагиваю от нашей тишины, насквозь пропахшей моим волнением. Вдруг в ушах вибрирует его «Я не хочу детей. Совсем». Это как взведение курка… Я нажимаю на спусковой крючок: — Нам нужно расстаться, — отчуждённо, быстро произношу я и чувствую, как под моими ногами напрягается каждый мускул. Я — трусиха. — Что, прости? — игнорирую его взгляд, рассматривая как пенка в чашке медленно оседает. Сглатываю ком в горле, сжимая посуду в руках до побелевшей кожи. — Я ухожу от тебя, Максим, — чувствую, как холодеет его тело, а меня насквозь пронзают тысячи игл. Закрываю глаза. Сердце, больно ударяя о грудную клетку, рвётся из груди к нему, в его заботливые, надёжные руки. Нет. Будет больнее. — Нет, — сквозь шум в ушах слышу его хриплый голос и обнаруживаю его чёрные зрачки на своём лице. Часто моргаю, не понимая, что он отрицает. — Нет? — пытаюсь сфокусировать взгляд на нём. Его мимика говорит мне о многом, но я отказываюсь думать о его боли. Эти мысли меня просто уничтожат… — Я вижу, что ты сама не своя, — становится на колени и упирается взглядом в мой, — Не закрывайся, — сжимает мои дрожащие коленки своими теплыми руками, — Расскажи мне, что, чёрт возьми, с тобой происходит… — шипит сквозь зубы, сильнее хватается дрожащими руками за мои икры, — Мы вместе решим всё, — говорит так, будто наверняка знает. Будто всемогущий! Будто я идиотка… — Да ничего мы не решим, Макс! — срываюсь я и вскакиваю на ноги, он успевает поймать мою руку. Роняю полупустую чашку с теплым кофе на пол. Не обращает внимания ни на что, кроме меня, внутри которой зарождается настоящая буря, — Пусти… — слабо сопротивляюсь. Зла на себя. На него. На весь мир! За несправедливость… — Маша, — властно повышает голос и его рука мягко сжимается на моём запястье, — Мы сейчас спокойно сядем и обо всём поговорим. Если ты решишь для себя, что я тебе действительно не нужен, я не буду тебя силой удерживать. Обещаю. — Ты сейчас меня силой удерживаешь… — Я хочу просто поговорить, — его спокойный тон бесит и одновременно успокаивает, — Расскажи мне, что тебя беспокоит. Почему ты плачешь? Что на твоей душе? И я давлюсь рыданиями, не в силах произнести ни звука, кроме всхлипов. Он отчаянно обнимает меня, крепко прижимая моё вздрагивающее тело к себе. Его нутро дрожит, напряжено до предела и я обхватываю его обеими руками, вжимаясь в спасительное тепло. Засыпаю в его уютных объятиях пообещав ему и себе, что утром мы обо всём поговорим. Обманщица. С первыми признаками рассвета я исчезаю, а затем и вовсе сбегаю на Мальдивы — его волшебный подарок. Конец POV Маша. POV Максим. Просыпаюсь будто бы от удара, резко разлепляю глаза и ищу её. Не обнаруживаю. Нигде. Мчу к ней домой и няня Вани мне сообщает, что она рано утром собрала чемодан и поехала в аэропорт. Сквозь зубы выругиваюсь вспоминая, что именно сегодня должен был быть реализован мой подарок. Покупаю билет к ней. Меня совершенно не заботит количество цифр в чеке и отсутствие каких-либо вещей с собой. Я должен быть с ней! Я чувствую, что с ней что-то не так! Никогда не видел мою девочку более растерянной…

******

Безошибочно нахожу её виллу и её саму… Сидит на деревянном шезлонге, скрываясь от закатного солнца под зонтом. Её волосы мягко ласкает ветер, она всё время ловит короткие волосинки и прижимает к голове, убирая за уши. Улыбаюсь и хочу уткнуться губами в её солоноватую кожу. Хочу больше никогда не видеть её слёз. Хочу, чтобы ко мне вернулась моя лучезарная девочка — мой свет. Приближаюсь, она оборачивается, но смотрит так, будто бы ждала. — Здесь так красиво, — слышу я, опускаясь на теплый песок рядом с ней, неконтролируемо вздыхаю, будто бы с плеч сняли тяжелый груз. — Я хотел сделать тебе какой-то запоминающийся подарок… — зачем-то говорю очевидные вещи. Пожимаю плечами и жмусь колючей щекой к её тёплому плечу. Мажу губами по её солёной коже, закрываю глаза от удовольствия и чувствую мурашки, бегущие по всему телу. Ещё раз шумно вздыхаю. — Ты мне сделал уже самый ценный подарок… Но, как известно, что-то получаешь, а что-то теряешь, — её тон убийственно спокоен, от неё веет холодом и равнодушием. Вздрагиваю. — Ты о чём? — часто моргаю. — Знаешь что я загадала? Тогда, на заснеженной горе, в твоих объятиях… — её взгляд устремлён вдаль, гипнотизирует океан. И он подчиняется, не шумит, не мешает потоку мыслей, — Быть счастливой. И оно сбылось, — опустила глаза, грустно улыбаясь, — Но я имела ввиду быть счастливой с тобой, а оказалось вот так… — шмыгает носом, убирая за ухо волосы, — Я счастлива, что у меня будет ребёнок. Я ведь по-настоящему мечтала об этом. — Ребёнок? — выравниваюсь, в моих глазах застывает настоящий ужас. Сердце застывает, сковывая болью грудь. Хмурюсь. — Да, я беременна. Четырнадцать недель, — не смотрит на меня, жуёт истерзанную нижнюю губу. — Но… как? — это «дурацкое» всё, что я могу сказать. Отодвигаясь от Маши, едва удерживая равновесие на ослабевших ногах. Виски зашлись дикой пульсацией. Взгляд не могу сфокусировать, крепко зажмуриваюсь. Этого не может быть, пожалуйста… Пожалуйста… — Извини, — в её взгляде разгадываю страх, а сам даже боюсь представить, что выражает мое лицо. Следующие минуты как в тумане… На негнущихся ногах я бреду прочь. Тахикардиях бешенная. Меня сковал ужас, который никогда прежде так не охватывал. Чувствую, что не могу дышать, хотя, даже не прикладываю усилий. Открываю бутылку виски, не успеваю сделать и глотка, как в мессенджере звонит Аня Якунина, да ещё и по видеосвязи. Чувствует, что её любимый друг в дерьме: — Привет. — Макс, ну совесть есть? Так трудно мне ответить? Быть может, я уже померла. — Не слышал. Так ты с того света мне звонишь? — Ты не рад меня слышать? — Маша беременна. — Ну? И? Замечательно ведь, Макс! — Да не хочу я детей, мать твою! И она это знает прекрасно. Что вообще… — смахивая бутылку на пол и хватаюсь за голову, больно оттягивая волосы. — Стоп. Тихо. Заткнись, пожалуйста, и послушай меня. Не знаю, какого хрена ты напридумывал в своей голове, но я прекрасно знаю тебя. Ты не можешь быть настолько жесток! Ты — мой добрый, нежный, с огромной душой человек! Не дури. — Аня… — Я не закончила. Если ты думаешь, что ребёнок помешает твоей чертовой работе, то… — Причём здесь это! Что я могу дать ребёнку своему? Что у меня есть? Что я оставлю после себя? Я всю жизнь был эгоистом и жил сегодняшним днём! У меня кроме работы ничего нет! Да от меня у Маши одни проблемы… Да я давно разменял пятый десяток! — на одном дыхании выпаливаю и чуть ли не задыхаюсь. — Идиот ты, друг. Знаешь, что я тебе скажу? Я живу дольше твоего и знакомы мы с тобой миллион лет. Откройся своим истинным желаниям, я тебя прошу. Полюбить — это «открыть ящик Пандоры». Пожалуйста, не будь дураком. Если ты потеряешь эту женщину, то… даже не знаю, боюсь представить, что будет с твоей ранимой, романтичной душой. А дети… ты же любишь детей, я знаю! Как моих девчонок обожаешь, бесконечно балуешь, — вздыхает и я не могу оторвать взгляд от её мудрых глаз, которые переворачивают сиюминутно моё сознание, — Макс, работа тебя не обнимет и не скажет, как любит своего папочку. Работа не заберётся к тебе на колени после адского рабочего дня и не расскажет, как скучала или скучал по тебе. Дети — безусловная любовь. Ребёнку не нужно от тебя чего-то сверх… Сейчас успокойся и вспомни, что ты чувствовал, когда тонула в ледяном озере маленькая, чужая тебе девчонка, м? — Да я совершенно ничего не знаю о детях, тем более маленьких! Вдруг я сделаю что-то не так? Вдруг я нанесу вред собственному ребёнку? Вдруг обижу? А если доведу до слёз, ни хрена не желая этого? Да я не прощу себе и слезинки… Я не имею ни малейшего понимания о воспитании. Я всю жизнь провёл на сцене и площадках. Разве нужен ребёнку такой бестолковый взрослый дядька? — чувствую, как в уголках глаз собирается жидкость, но мне плевать, как я выгляжу со слезами на глазах. Осознаю, как каждое её слово щёлкает в моём сознании выключателем, вытесняя тьму и страх. — Ребёнку нужны любящие родители, а вы с Маней без ума друг от друга, вот вам Господь и подарил маленькое чудо. Не бойся, друг мой.

«Я не буду делать аборт».

 — высвечивается уведомление вверху экрана и внутри всё холодеет, обрывается, проясняется, несётся в пропасть глупости и боли. Вдруг в голове всплывает уходящая под лёд девчушка и следующий кадром несчастные глаза моей Маши, и смерть моего ребёнка. Нет. Я вздрагиваю. Часто дышу, чувствуя как под горлом бешено колотится собственное сердце. Я спасал чужого ребёнка, и не сильно бы расстроился, если бы стихия забрала меня. На секунду подумал, что могу быть виновником смерти собственного ребёнка и сердце останавливается. Она думает… Что я за идиот… — Нюр, я перезвоню, — резко бросаю трубку и бегу в её виллу. Что ж мы как подростки бегаем друг от друга?! Нахожу её на берегу океана, сидит прямо на песке в огромной моей толстовке. Падаю перед ней на колени. Вся в слезах, которые даже не вытирает. — Родная, любовь моя, прости меня… — утыкаюсь лицом в её подтянутые к подбородку колени. Её кожа пульсирует напряжением, — Я… испугался… Господи, иди ко мне, — притягиваю её к себе, желая обхватить руками, согреть её всю, — Прости, — жмусь губами к её виску, а она бросается в мои объятия и ревёт, лбом утыкаясь в мою ключицу. Сжимаю пальцами собственные глаза, не желая быть слабым сейчас. Я ей нужен сильным. И я так чертовски облажался перед ней! Получается, все её слёзы были из-за того, что я не хочу детей? Получается, эти слёзы из-за меня? Получается. — Маленькая моя, не плачь, пожалуйста, — подхватываю её под попу и поднимаюсь вместе с ней на ноги, — Никакого аборта, слышишь? Я идиот. Я такой идиот, что позволил тебе об этом думать. Даже просто допустить мысль об этом… — сглатываю ком в горле и сильнее сжимаю её в объятиях, — Душа моя… — прижимаюсь губами к её теплой шее, знаю, что без неё жить не смогу. Несу её на виллу, делаю попытку опустить в мягкое кресло: — Не отпускай меня, пожалуйста. Не уходи, — судорожно шепчет, цепляясь руками за меня. — Тебе нужно попить, малыш и успокоиться. Я только на минутку, — продолжаю держать её в руках, зацеловывая нежную щёку. — Не оставляй меня, — всхлипывает, крепче обнимая мой торс ногами. — Тогда пойдём вместе, — она склоняет голову мне на плечо и затихает, пока я готовлю чай. Не прекращаю целовать её волосы, она жмётся ближе и больше не плачет, только тихонько всхлипывает. Сажусь вместе с моей драгоценной девочкой в кресло, расположенное на террасе, с чарующим видом на океан. — Выпей глоточек, — подношу к её губам чашку, она кладёт свои ладони вокруг чашки, на мою массивную руку, и дует на горячую жидкость, совершенно обаятельно шмыгая носом. Не могу удержаться, губами впечатываюсь в ямочку, между шеей и плечом. Моя девочка пьёт чай и успокаивается, а я затихаю. Я так виноват перед ней. — Я тебя очень сильно люблю, знаешь? — И я тебя люблю, Макс. Сильно, — мостится на моих бёрдах, обхватывает голову и трепетно прижимает к своей груди. Целую её сердце через кожу и будто бы чувствую, что о мои губы ударяются два сердца, одно — совсем маленькое. Закрываю глаза, пробуя на вкус это ощущение. По щекам беззастенчиво катится солёная жидкость, сильнее зарываюсь лицом в её мягкую грудь. — Не бойся, моя любовь. Ты будешь самым лучшим папой. — Моя, — выдыхаю ей прямо в губы, она целует меня в ответ крепко, жарко и я сминаю её припухшие губы. Не отпускает меня, жмётся сильнее, желая быть ближе. Я молчу. Но абсолютно уверен, что она меня слышит. Слышит всё мои мысли. Давно понял, что нам не обязательно общаться словами. Стена, которая ощущалась всё это непростое время между нами, рушится, приглашая в наш дом больше тепла. Моя… Моя мудрая девочка.

******

Сонно открываю глаза и наблюдаю, как моя Маша снимает белоснежный халат, бросает его на кресло и запускает по мне мурашки своим абсолютно обнаженным видом, за которым подглядывает бессовестная луна. Расчесывает влажные волосы пальцами, а мой взгляд цепляется за едва округлившийся животик. — Кажется, я люблю тебя ещё сильнее, чем возможно… чем мог бы, чем способен, чем умел, — шепчу, не в силах оторваться от её знакомо-незнакомого тела. Она дёргается от неожиданности, а затем на её лице расцветает улыбка. Такая сильно красивая… — Ты же спал, — бормочет она и становится одним коленом на пушистую кровать. — Я не мог пропустить такого зрелища, — тянусь к ней руками и она мягко приземляется на меня. Улыбается и я так счастлив не видеть её слезливых глаз. Оставляю долгий поцелуй в ямочке между её ключицами. Так сладко пахнет. Тяну шумно воздух, наполняя себя её ароматом. Слышу как она устало зевает и забирается всем телом на меня. Окутываю её теплом, размещая ладони на излюбленном месте — моих сочных ягодицах. — Я скучала, — шепчет мне прямо в шею и снова зевает, вжимая себя в мои горячие руки. — И я скучал, — целую её в волосы, — Спи, моя любовь.