Шарфик

Вечер тихо опускался на полупустой город, наполняя воздух сыростью и остужая его. Ветер утих, и запах гнилых трупов стал душнее, но я не придал этому значения. Всё-таки этот запах уже стал для меня привычным, хотя этот факт не очень меня радует. Я бы наверное с удовольствием согласился пойти в школу, если бы этот ад прекратился. Я зевнул и облокотился виском о холодеющее стекло. Скука расползлась по моему телу, но спать я совершенно не хотел, несмотря на то, что сплю я в последнее время не так хорошо. Даже любимый свитер будто стал для меня мерзким и неприятным. Почему я не могу просто расслабиться и пройтись по улице? Зачем судьбе нужно было подложить такую гадкую свинью в мою тихую жизнь? И зачем эта свинья так больно наступила на Тиви? Я покосился на дверь в комнату брата. Прошло пять дней с происшествия в аптеке. И мне где-то внутри, совсем далеко кажется, что пропал не только ЕЕ, но и Иви. Я опустил ноги на пол, не сводя глаз с собственной обуви. Не хочу туда. Но нужно. Это ведь мой долг, да, мама? Ты всегда говорила мне что-то про братскую взаимопомощь и заботу. Мы — семья, и для нас это должно стоять во главе угла. Вот только сейчас Иви плевать хотел на меня и на эту самую семью. С другой стороны, что у него таится сейчас там, внутри, за этой серой безжизненной оболочкой — одному Богу известно. Я встал и медленно прошёл к заветной комнате, толкнул дверь. Она со скрипом поддалась мне, и я чуть ли не зажмурился от подступившего к горлу запаху — запаху постоявших консервов и… отчаяния. Тихого, горького, мертвого отчаяния. Как будто я пришёл на кладбище после похорон. Комнату освещал золотистый свет от заката, который явно не вписывался в положение её обитателя. Иви сидел так же, как и сегодня утром, как и вчера, как и пять дней назад. Вокруг его волос, лица и рук летала пыль, грудь у Иви как будто не двигалась совсем. Наручные часы перестали тикать. Словом, мир вокруг моего брата затих, замер, затаился, умер — погиб и уснул, оставляя его падать все дальше и дальше в неизвестность и тоскливое ничего. Я бесшумно подошёл к Тиви, всматриваясь в его лицо. Если бы я не знал его, то поклялся бы, что передо мной труп. Глаза у него стеклянные, словно у куклы, веки даже не дрожат. Лицо потускнело, щеки впали, стали выраженнее скулы. Даже волосы как будто бы выцвели, потеряли краску. Я посмотрел на тумбу и обнаружил все ту же полную еды тарелку. Если этот идиот не поест ближайший день, у него будут проблемы. Причём как и от организма, так и от меня. Я нахмурился, глянул на брата и с какой-то тупой злостью схватил тарелку и вышел вон. Надоело! Не хочет есть — пусть сидит голодный. Нечего строить из себя несчастного, все мы сейчас страдаем. Я вернулся на подоконник и принялся с гневом уплетать ужин брата. На вкус было не комильфо, но мне было просто все равно. Наблюдая за кучками ходячих внизу, я съел всю порцию минут за десять и с характерным звуком почти что швырнул тарелку на тот конец подоконника. Сколько это может продолжаться? Из-за этого идиота я не могу даже нормально сходить на разведку, всегда есть риск, что его сожрут. А может, стоит правда оставить его? Понятия не имею, сколько он ещё продержится, а в няньки я ему не записывался. А в состоянии серой массы он вряд ли будет полезен обществу. Сожрут — его вина. Решено — если через два дня не придёт в себя, полетит вон. Я резво спрыгнул с окна и подошёл к шкафу, в спешке открывая его и накидывая вещей в рюкзак. По мере того, как я кидал, мои движения становились все медленнее и заступоренней. Спустя минуту я уже просто стоял и с безжизненным видом глядел на разбросанную одежду. Одежду мою и брата… Его курточки, рубашки. Вот они, все здесь, висят и ждут его. А вот новый шарфик, который он приобрёл незадолго до начала апокалипсиса. Ведь это я его выбрал. Точнее я кинул его Иви в лицо, в шутку замечая, что он женский и отлично подойдёт к его физиономии, но словно бы назло брату очень приглянулась эта вещица. А после того, как ЕЕ одобрил выбор, Тиви просто не мог не купить шарфик. С тех пор он его так и не надел никуда, все прятал для особых случаев. А будут ли они у него теперь — эти особые случаи?.. Господи, и что же я такое придумал? Ведь я только что чуть ли не погубил его. Готов был предать мучительной смерти моего Иви, моего идиота, моего брата. Мою семью. Я стоял среди разбросанной одежды довольно долго, глотая горький ком в горле и все не отрывая глаз от шарфика. Наконец я осторожно взял его, и мои ноги будто сами понесли меня в тёмную комнату. Я зашёл, не глядя на брата и медленно встал прямо перед ним. — Эй, Тиви… Смотри, что я нашёл. Я протянул брату шарф, не поднимая глаз. Мне стало так стыдно за себя, что даже в мёртвые глаза Иви мне стало страшно глядеть. Мне гадко от самого себя, от собственных мыслей. Стало так тяжело слышать тишину в ответ, что у меня задрожали руки, и я наконец поднял голову. Меня встретил все тот же равнодушный взгляд вникуда. Он не слышит меня, да и вряд ли видит, но почему-то я не могу и не хочу в это верить. — Ну же… Он ведь тебе так нравится. Я сглотнул, с надеждой вглядываясь в лицо Иви. — Идиот… Ну скажи хоть что-нибудь! Но никто не ответил. Даже не вздрогнул, даже не шелохнулся. Я глянул на зелёный шарфик в моих руках. — Я… Погоди… Я неуверенно потянулся руками к брату, ощущая холод, который исходит от него. Стараясь не делать больно, я очень осторожно, даже заботливо обмотал шарф вокруг тонкой шеи и завязал, приглаживая руками. Ему правда очень идёт… Я так и не смог отнять рук от брата. Прислоняя ладони к его груди, я смог почувствовать, как бьётся у него сердце — неритмично, глухо, чуть слышно. Но ведь бьётся. Он здесь, живой, дышит. Он не пропадает черт знает где, не шляется с ЕЕ, не запирается у себя на несколько часов. Он здесь со мной. Но его словно нет вовсе. Он не где-то, он нигде. Зачем же так делать, Тиви? Кто тебя просил вести нас в эту чёртову аптеку? Никакой страшный чёрный дядька не стоит мне хоть одного твоего слова. Конечно, я не скажу тебе этого, но ведь догадаться можно было. Ты же старший, это ты должен защищать меня и успокаивать, а не наоборот. — Ты такой дурак. Ты ведь знаешь это И словно мне в ответ сердцебиение у Иви участились. Еле слышно, но это не могло мне просто показаться. Мне стало так горько от этого, сам не знаю почему. Недавний ком ещё не успел пройти, поэтому сейчас я просто не смог терпеть этого и почувствовал, как глаза у меня влажнеют. Я зажмурился и схватил брата за плечи. — Мы же это проходили, Тиви! Не надо заново! Просто исправь это, слышишь?! Я видел, ты можешь! Я тряхнул брата как следует, смотря ему прямо в глаза. Никаких ответных движений на мои действия не последовало, хотя я почему-то надеялся хоть на малейшее шевеление, намёк на то, что не все потеряно. Словно в последний раз, я прошептал что-то и бросился на брата. Стало невероятно тихо, а я мог только и слушать, что это маленькое биение жизни внутри него. Я знаю, он там тоже есть, со всеми странностями и тараканами, зато настоящий. Удивительно, как эта серая масса из уже почти ничего может стать в один миг энергичным непоседой Иви. Интересно, а Тролль выжил? Поймать бы его и подсунуть брату, может хоть это вызовет в нем какие-то чувства. Я уже было хотел отстраниться, как почуял, что голова Иви медленно опустилась на мое плечо. Это стало для меня так неожиданно, что я весь непроизвольно сжался, прижимаясь крепче к брату. Стало сразу тепло, очень тепло, и я постепенно провалился в сладкую дремоту. Сквозь сон мне казалось, что Иви в ответ обнимает меня, но я знал, что моё воображение способно заставить меня верить и в подобную чепуху. И тем не менее, я почему-то наконец поверил — все будет хорошо.