***
Иногда может казаться, что «побыть одному» — выражение однозначное, и если ты решил «побыть один», то рядом обязательно никого не будет. И ты совсем не проверяешь, а правда ли ты один? Вдруг за тобой следят или откровенно и нагло, бессовестно подглядывают? «Ты на все сто процентов можешь быть уверен, что сейчас, в эту самую минуту, я не рассматриваю тебя? Как ты можешь быть так спокоен в этом месте?» — Здесь кто-то есть? — вопрос не совсем корректный для дремучего леса. — Конечно, есть, ты глупый? — естественно, тут полно подходящих под «кто-то»; живности в таких местах пруд пруди. Он вздрагивает плечами, напрягается, и, неловко поднявшись с земли, крутится на одном месте. О, пресвятая Мать, он топчет траву. — Что ты забыл тут? — Кто здесь?! «Только не шевелись больше, замри, слушай мой голос, не издавая ни звука. Нас могут услышать». Поблёскивание чего-то среди тёмной листвы с потрохами выдавало таинственного собеседника. Маленького, наверное, с указательный палец, обеспокоенного собеседника. С красивыми грустными глазами (с красивыми расправленными крыльями). «Шорох листвы с потрохами выдал меня ему. Огромному, наверное, как дерево…» — Ты фея? — Пардон?! Фей вообще-то, повнимательнее! Ах, да! — Так и будешь смотреть? Отвечай на вопрос! Как оказалось, он тут отдыхал, прятался ото всех, упиваясь своим личным творческим уединением. И не думал, что магическому существу вздумается шпионить за ним. — Шпионить?! Я бы попросил, — воскликнул Фей, размахивая крошечными полупрозрачными рукавами своего костюма цвета синей лазури и рьяно возражая. — Я тут не по своей воле, между прочим. Он выглядел подавленно, но это только при условии, что человек подошёл бы почти вплотную и заглянул фею в лицо, не отвлекаясь на многочисленные поблескивающие в закатных лучах украшения; с высоты же человеческого роста было похоже, что он зол. — А ты думаешь, пришел весь такой огромный в священное место, и все полянки истоптать — не грех? Ух-х, я бы тебе показал… — фей громко причитал, то и дело дуя губы и морща темные брови от напускного негодования. Его голос хрустальным звоном сливался воедино с трепещущей на ветру росистой листвой. А когда он заговорил в первый раз, окликнув Человека, то звучал больше как тонкий ручеек, ключом вырывающийся из каменной расселины. Его хрустальные крылья трепетали так быстро, что узоры на них стали неразличимы, и лишь слабо мерцали, разлетаясь повсюду вокруг искорками. Что странно- он совершенно не напоминал собой бабочку или маленькую птичку, которая водится на Огненной Земле. Он вообще не был похож ни на что из того, что когда-либо видел Человек. Кроме звёзд. Он напоминал звезду. — Намджун, — представился человек, мигом забывая о том, зачем пришел, во все глаза рассматривая фея и присаживаясь на голую землю напротив чужого укрытия, совсем не боясь замараться. Глаза, синие, выразительные, пристально следили за всеми движениями нового незнакомого знакомца Намджуна, настороженно прощупывая почву. — Чимин, — маленький фей слегка оторопел, поняв, что вот так просто выдал свое имя, — и, я в немного… Затруднительном положении. Если ты понимаешь о чем я, — добавил он, многозначительно раздвигая листья кустарника у своих ног. — Не понимаю. Чимин разочарованно выдохнул, сводя брови: — Я застрял, — он пояснил, — попал в ловушку для птиц, тут такие повсюду. Большие грустные глаза побуждали к действию, и лицо человека просияло пониманием. Он тут же вскочил на колени. — Ты хочешь, чтоб я помог тебе! — скорее утвердительно, чем вопрошающе. Воцарилось молчание, перерастающее в губительную тишину. — Кто сказал? — фей возмущенно выпятил грудь, тыкая в нее пальцем. — Я разве просил тебя о чем-либо? — Ну… — Ты утверждаешь, что феи настолько мелочны, что могут пренебречь сводом «Великих правил» и просить о помощи?! Да ты!.. Щеки маленького крылатого пылали то ли от возмущения, то ли от одной мысли, ведь: «во мне усомнились». В уголках глаз собиралась влага (феи ведь очень чувствительные существа). Разговор явно не шёл. — Ты что, плачешь? — Из глаз удивленного фея тут же хлынули мельчайшими крупинками слезы, оседая везде, куда попадали, и становясь росой. Намджун был потрясён не меньше. — Нет-нет-нет, я не хотел тебя обидеть! Я... — он наконец нашелся в ответе. — Я хотел предложить тебе свою помощь. «Предложить?..» — С чего это? — непроизвольные мысли так и вылетали на волю. — Я что, интересен тебе? «Потому, что я фей?» — явно гласил посыл (но не черти в глазах-озёрах). Конечно, Фей, скорее всего, хотел вложить в эту фразу совсем иной смысл, оправдывал его Намджун. Легкий румянец и замешательство на лице человека были так явны, что он больше смутился своего собственного смущения. — И что, если ты фей, разве ты не заслуживаешь помощи? Он постарался отвлечься на украшения Чимина, стараясь больше не думать о его словах. вот, например: кулон в виде месяца тонкой серебряной нитью свисал до середины груди, красиво струясь цепочкой на острых ключицах… Нет. Серьги переливались белыми отблесками, играя на выпирающих скулах… Не то! — Не то! — вслух произнёс он, тут же осознав оплошность и испуганно поднял глаза. Однако, фей лишь звонко смеялся, от чего вокруг все больше рассыпались мерцающие блестки; прикрываясь ладонью и часто оглядываясь по сторонам: «Лишь бы не услышали». Намджун кажется, был совершенно очарован. Его белой улыбкой с острыми, маленькими —как он сам — клыками; тем, как он тихо хихикает в кулак, снова смотря ему в глаза. — Ты забавный, Намджун.***
В разговоре тет-а-тет Чимин казался Намджуну синим пламенем. «Я смеялся не от того, что он показался мне смешным. Я смеялся потому, что был растроган его намерениями». И, словно смотря через одну с ним призму, Намджун казался Чимину солнцем.