Рывками

      Они потеряли Кэрол.       Это звучит так дико и безумно, что никто сначала не может воспринять сказанное: Розита перестает скучающе накручивать кончик косы на палец, Тара замолкает, Мэгги и Гленн неуверенно переглядываются и так же неуверенно смотрят на запыхавшихся Рика с Дэрилом. Абрахам выходит вперед на шаг, и его гулкое «Вы сделали что?» виснет в воздухе тяжёлым камнем. «Мы потеряли Кэрол» — повторяет Рик, и Дэрил рвано выдыхает, трясущимися руками закидывая арбалет за спину и в пару шагов оказываясь у своего байка.       «Нет, мы не можем сунуться за ней».       «Нет, оружия не хватит на то, чтобы перебить стадо».       «Нет, мы не смогли забрать те медикаменты, за которыми свернули».       «Да, рюкзак с ними был у Кэрол».       «Да, мы сделали все, что могли».       От вопросов у Рика голова идет кругом, но внутри такая горечь при одном лишь взгляде на поникшего и до ужаса напуганного Дэрила, что он осознает, что просто не допустит кого-то его опрашивать. Не только поэтому, правда. Рик знает, конечно, что Дэрил поддержит его ложь, они оба неплохие вруны, но видеть эту сверкающую искренностью боль в чужих глазах он не готов.       После двухдневной вылазки на окраины Атланты группа устает, и слова о возможной смерти Кэрол не укладываются у них в головах даже тогда, когда машины припаркованы, и все они лежат в своих кроватях. Александрия спит, лишь в нескольких домах мелькая освещенными окнами. Несколько часов спустя гаснут и они, а Дэрил все не может уснуть. Он заваливается в дом к Рику, оправдываясь отключением горячей воды, и выглядит так, будто на его глазах полег весь его мир. Фактически, так это и было. Рику стыдно настолько, что кусок в горло не лезет. Он чувствует себя так, будто убил Кэрол самолично, своими собственными руками, и это так отвратительно, что его начинает тошнить, и кишки будто кто-то скручивает в один склизкий ком и пытается вынуть через горло. Дэрил закрывается в ванной на добрый час, если не больше, и ком в горле увеличивается настолько, что, кажется, давит на мозг, потому что Рик стучится в ванную и сразу входит, не дожидаясь ответа.       Дэрил не реагирует, и Рик видит лишь сгорбленные плечи, возвышающиеся над бортиком, и мокрые, потемневшие от воды волосы, с которых тяжелые капли перетекают на седеющую бороду, ресницы и кончик носа, и капают на колени. Рик подходит ближе и выкручивает вентиль, делая горячую струю холоднее, несколько секунд думает, и вовсе выключает. Заставляет Дэрила вылезти из ванны и перебраться в кровать («Не переживай, я посплю на диване. Тебе нужен отдых. Спи, ну же.»), ждет, когда он заснет, и тихо выскальзывает из дома, всем своим существом чувствуя на спине прожигающий, тошнотно-сочувствующий взгляд Карла.       Дежурящая у ворот Мишон ничего не говорит, но в ее глазах, освещаемых тусклым светом фонаря, читается немой вопрос.       «Ты уверен?»       Рик не уверен. Вообще. Ни капли. Но он выходит за стены, выводя за собой на узде пегую лошадь, и быстрым шагом направляется вперед по дороге. Мишон смотрит ему в спину до тех пор, пока его и лошадь целиком не заглотит чернота ночи, и со вздохом закрывает ворота. Она знает, что к утру, или в крайнем случае к следующему вечеру, Рик вернет Кэрол в Александрию. Даже ценой своей жизни. Потому что это не ради людей, и не ради самой Кэрол.       Потому что это ради Дэрила.       Дэрил спит плохо, то и дело вскакивая в холодном поту и ворочаясь. К пяти утра не выдерживает, тихо встает и так же тихо покидает чужой дом, не замечая, что диван пуст. Солнце встает медленно, лениво, и как-то тревожно. Хотя, быть может, тревожно Дэрилу. Кто знает. В горле будто адская пустыня, а в голове одно большое звенящее ничего. Ничего, кроме страха, вины и злости на самого себя.       Дождавшись пересменки у ворот (Мишон, зевая, оставляет пост Юджину), Дэрил тихо выскакивает, сразу сворачивая в лес за стенами. Он не идиот и прекрасно понимает, что помочь женщине, находящейся в нескольких десятках миль, не сможет, но эту тупую режущую боль хочется выпустить.       Возвращается он после полуночи, и Абрахам на воротах как-то отвратительно-хитро улыбается, пропуская его внутрь. Дэрил голодный и уставший настолько, что не обращает внимания, мысленно обещая себе после высказать мужику все, что о нем думает. Он плетется к длинному столу, за которым летними вечерами собирались все жители Александрии, зная, что мягкосердечная Дениз наверняка оставила ему тарелку с фруктами.       И он точно не ожидает, что вместо яблок увидит Кэрол, со ссадиной на левой щеке и порванной манжетой на пыльной рубашке, и Рика, сгорбившегося, грязного и напоминающего горгулью с тех картинок в интернете, которые Дэрил мельком видел, будучи совсем ребенком.       Рик улыбается слабо и явно с большими усилиями, видя, как Кэрол бросается Дэрилу на шею, и как слезятся его глаза от наступившего облегчения, и во всем его выражении лица читаются лишь извинения и раскаяние. Дэрил одними губами произносит «спасибо», зарываясь носом в чужие пропахшие мертвечиной волосы, и позволяет себе всхлипнуть. Рик прикусывает губу, торопливо, насколько позволяют ноющие мышцы, встает и уходит в сторону своего дома. Дэрил и Кэрол идут следом, потому что дом Дэрила совсем рядом, буквально в семнадцати больших шагах (Рик не считал, нет), и при желании можно перелезть с одного балкона на другой.       Прежде чем закрыть дверь изнутри, Дэрил снова смотрит на Рика с этой своей исступленной благодарностью, и Рику внезапно хочется выблевать свой обед от нахлынувшего отвращения к самому себе, но он лишь машет рукой и скрывается в темноте дома.       Часом позже он сидит на балконе, свесив ноги вниз, и скуривает уже третью сигарету. Он не курильщик, но сегодня можно. Сегодня нужно.       Карл подходит со спины, ненавязчиво трогая за плечо и протягивая банку пива, аккуратно садится рядом, крепко сжимая в руке содовую, и смотрит на спящих в обнимку Кэрол и Дэрила, скрытых от глаз лишь полупрозрачной колыхающейся шторкой.       Рик роняет голову ему на плечо и зажмуривается, и Карл понимающе приобнимает его свободной рукой. Ветер еще раз всколыхивает шторку и захлопывает дверь чужого балкона.       Над стенами Александрии медленно поднимается красно-рыжее, слепящее глаза солнце.