Останемся только мы

Клипот превращает их в единое целое, объединяет мысли, перекачивает по венам наполненную концентрированной тьмой кровь. Данте лишь крепче сжимает зубы, когда тонкие острые корни начинают прорастать в его легких, и осторожно касается руки Вергилия. Ищет ли он поддержку в холоде умирающей плоти или просто пытается убедиться, что брат реален и по-прежнему восседает на вычурном древесном троне? Хочет ли напомнить себе о прошлом или малодушно стремится избежать боли, разъедающей его изнутри? Вергилий едва заметно улыбается ему тонкими иссушенными губами, и глубокие трещины змеятся по его лицу, превращая плоть в страшную маску. Данте не видит уродств не потому, что не хочет их замечать, а потому, что зрение больше не подчиняется ему. Сейчас он — часть великого дерева, и древняя тьма заполняет его, будто драгоценный сосуд, ослабляя давление на Вергилия. Через пару секунд Данте перестает слышать и обонять. Осязание покидает его последним, оставив пост-эффектом в памяти ободряющее прикосновение к руке и невыносимый жар где-то рядом с сердцем. Тьма выжигает на нем свою печать, дарует новую жизнь, позволяет вступить в круг перерождения, и смерть запоминается Данте смутным мгновением страха и боли. Вергилий шепчет в его голове что-то мягкое и спокойное, напоминающее рокот волн, пение знойных песков, шелест ветра в густой тяжелой кроне. Данте слышит его мысли даже лучше, чем свои, и в них нет ни ненависти, ни жажды мести — лишь желание спасти и утешить. Гулкое сердцебиение звучит громче набата, запах свежих листьев и застарелой крови врывается в ноздри, полумрак становится ярче солнца в жаркий полдень — но Данте видит только Вергилия, слышит только его, обоняет, осязает, чувствует. Пьянящий восторг мешается с кашлем и резью в горле, корни покидают его медленно и неторопливо, и плоть не успевает зарастать на вновь открывающихся ранах. Вергилий держит его за руку. Он выглядит гораздо лучше, взгляд его кажется глубже, а голос больше не напоминает сумбурное эхо. Данте невольно касается своего лица, заметив, куда смотрит брат, и вопрос тут же рвется с его потрескавшихся от обезвоживания губ: — Что со мной? Что ты сделал? Отсеченная небрежным взмахом черная прядь падает ему на колени, и сперва Данте не понимает, чьи это волосы. — Разделил проклятие, — шепчет Вергилий, склоняясь к его лицу. Касается губами влажного горячего лба, стирает соленую каплю, застывшую на щеке. — Связал нас до конца времен. И когда настанет пора уходить... Мы уйдем вместе.