Не влюбляйся, красавица, Он картежник и пьяница. Он играет в рулетку, Ставя жизнь на кон.
Пару недель работы мультипликатором в этой организации Поперечный успел более или менее освоиться и приспособиться, успел пообщаться со всеми работниками и завоевать своей врожденной харизмой почти всех. Молодая кровь на проекте — всегда что-то интересное и новое. Завоевал всех, но не того парня, с кем повздорил в первые мгновения их встречи. — Миш, а расскажи мне про этого Усачева? — наивно спросил Даня у друга, ведь с Русланом ему пересечься за это время удалось раза три-четыре, а он так сильно забронировал место в его разуме. — Ой, Руслан хоть и мой друг, — начал он. — Но человек он не из лучших. — В плане? — Азартен, бабник, в барах любит посидеть, деньги есть и не скрывает этого… Но он очень интересный, не разочаровывайся в нем раньше времени! — Ага, спасибо…Не влюбляйся, милая, Любовь — дело гиблое. Затворяй калитку, И из сердца вон.
С каждым днем Данила все больше и больше ловил себя на мысли, что он заинтересован в Руслане. Он хочет видеть эти серые глаза, хочет слышать его превосходный голос, болтать с ним о чем-то незамысловатом и во время разговора случайно дотрагиваться до него, а потом нелепо извиняться, смотря на его немного раздраженное, но в то же время и умилительное, лицо. Чем больше он ловил себя на этой мысли, тем больше и пытался опровергнуть ее, называя это просто повышенным интересом к этой персоне, а не какой-то там симпатии, вы чего? И правильно делал. Но вот, порой, сил не хватало огородиться от этой мысли вовсе, от чего сердце порой скулило до такой степени, что грудную клетку охватывала тупая, ноющая и назойливая боль…Не влюбляйся, дуреха, Дело выйдет плохо. Сердце бьется, Голова кругом.
Вновь прошло некоторое время, и благодаря Мише, и его прекрасному таланту общения со всеми, он смог вырвать Руслана из его забот и вытащить встретиться в баре, а там и Даня подвернулся. Подвернулся — прекрасно описывающее слово их новой встречи. По странному стечению обстоятельств в этом баре Руслан опрокинул прекрасный янтарный напиток — виски, прямиком на белую футболку Дани, он нежно коснулся груди почти вчерашнего подростка. — Черт, прости… Я сегодня до жути неловкий… — Усачев выудил из замысловатой посудины салфетку и приложил к пятну. — Ой, у тебя так сердце колотится… Все хорошо? — Все в порядке, — неловко обронил Данила. От прикосновений он буквально слышал сердцебиение прямиком в ушах, голова неприятно качнулась, картинка немного поплыла. — Голова кружится, такое бывает, не паникуй… — он еле выдавил из себя беспечную улыбку, на что тот обеспокоенно выдохнул и постарался нейтрально улыбнуться.Не влюбляйся, не надо, Отравит ядом. Он глядит, смеется, Запивая вином.
Общение задалось после этого нелепого случая в баре. Они добавили друг друга в социальных сетях в друзья. Чаще стали встречаться на разных посиделках общих друзей, коих оказалось предостаточно. Встречаясь взглядами, они лишь неловко улыбались друг другу. Как Даня и грезил, те «случайные» прикосновения были в основном во время смеха, послеНе влюбляйся, подружка, Не его ты игрушка. От меня свои мысли Ты не думай таить.
— Миша, мне срочно нужно с тобой поговорить… — Что стряслось? — Я… Боюсь, что ты меня немного не поймешь… — Расскажи, как есть, не бойся, я постараюсь понять твои мысли. В этот день Даня рассказал о своих подозрениях о влюбленности. Точнее не о подозрениях, а уже о конкретике — о влюбленности в того самого Руслана Усачева. Сколько бы он не пытался объяснить все свои мысли — это не смогло бы описать его чувств, это так сложно передать словами, особенно юному парнишке. — Дань, он будет кукловодом… Терпи… Не смей ему говорить. Даня послушался, а это значит, что разум его телом пока владел больше чем сердце. Пока…Не влюбляйся, красавица И не будь упрямицей. Он не тот человек, Кого стоит любить.
Каждый раз, когда разговоры Данилы и Михаила заходили на тропу Руслана и влюбленности Дани, Кшиштовский часто произносил, будто заученные, слова: — Поперечный, не будь упертым бараном! Руслан не предназначен для любви, он не такой человек! А Поперечный все мучился от неразделенной любви и непонимания Миши. Или о того, что сам не понимает его… Тут все так сложно, не правда ли? Кажется, пора обращаться к специалистам…Не влюбляйся, не суйся Под луной не целуйся. Он обманет, Он любит шутя.
А позже на какой-то вечеринке от проекта «Спасибо, Ева», в пьяном угаре, пока Кшиштовский не видит, он вытащит Руслана из этого душного помещения, прямиком на улицу, где уже стемнело и прохлада окутывала всех вокруг. Признается Усачеву в чувствах, а он, почему-то поцелует. Долго, властно, не давая права выбора. А ведь Даня и не хотел иметь этот выбор. Потому что было бы сложно определиться и дать себе правильный ответ. Но всевидящее око Миши поймало этот момент, припомнил, и он оставил это в своей пьяной голове. — Зачем ты ему сказал? — нервничал он. — Я не знаю, так вышло… — Прошу, не надо больше. Он не стоит твоего разбитого сердца! Позже, Миша подойдет к Усачеву с вопросом о Дане, а тот лишь отшутится и скажет, что ему вновь пора.Не влюбляйся, милашка, И не хмури мордашку. Я прошу, не влюбляйся В меня.
Со стороны можно было подумать, что они лучшие друзья: много общаются, веселятся, пьют; но на самом-то деле, Даня влюбился не на шутку и ждал, пока объект его воздыханий ответит ему тем же. А Руслан даже не хотел, чтобы его любил он, зная, что надолго отобьет у юноши интерес ко всем отношениям. Сколько бы он не разговаривал с Мишей, о просьбах рассказать, какой он плохой и насколько он ужасен — Спун не слушал Кшиштовского. Рус лез из кожи вон: подкупал некоторых их общих знакомых, прося о том же самом, Поперечный лишь огрызался, мол, «Сам разберусь!» и никого не слушал. А зря… Дане было до глубины души противно, больно, что о нем такое говорят знакомые Руслана. Вся эта история продолжалась порядком года. После, у Усачева сдали нервы. Не выдержав, единственное дельное, что пришло парню в голову — написал «объяснительную» на имя Данилы Алексеевича Поперечного. А писал он долго, может быть неделю, может и больше. Не из-за скудного словарного запаса, нет, вы что. Скорее из-за чувств, мыслей и слов, которые все никак не могли спокойно складываться в понятные обычному человеку предложения. Все шло ему на перекор — работа, бессонница, вышеупомянутые чувства и мысли. Все это время он не спал, пил, курил, и чуть ли не ревел от безысходности. Когда руки вовсе опускались, единственное что мог себе сказать, это краткое «так нельзя!», и вновь садился за это чертово письмо. С горем пополам, после прочтения всех двух листов, на которых просит забыть, на которых он говорит, что не любит его, на которых он рассказывает, что не хочет портить ему жизнь своими пьянками и безудержным транжирством денег, аккуратно положил в конверт и рано утром приехал в офис «Спасибо, Ева!». Оставив, пошел домой, и в офисе не появлялся долго. Предельно.***
— Дань, открой дверь… Глухое молчание в ответ. Нет, в квартире точно сидит Поперечный! — Дань, пожалуйста, я стою тут битые полчаса… — Миша снова постучал в тяжелую дверь, обтянутую кожей и простеганной золотистыми кнопками. Постучав снова, более разочарованно-тихо, парень опустил голову, потер носком кроссовка пол под собой и уже собрался уходить домой. Щелчок и навстречу Кшиштовскому, что вопит от радости внутри себя, медленно идет дверь, за которой пустая темнота — светит только настольная лампа в глубине квартиры, и бледная рука держит дверную ручку, пропуская друга войти. Лицо Дани скрыто за капюшоном красной кофты, он изредка шмыгает. — Входи, чего стоишь, рвался же… — хрипит он. Миша неуверенно шагнул в пустоту, она окутала его духотой, запахом какого-то алкоголя и жженых спичек. Худющая рука закрыла дверь, и пригласила пройти дальше в квартиру. Юноша приземляется на диван, развалившись, выпивая из стакана тот самый алкоголь. Миша же встал напротив, оперевшись на стену и с жалостью смотря на друга. Сейчас очертания его лица видны получше: достаточно впалые скулы, глаза до жути уставшие, болезненно-светлый тон кожи, на фоне которого его синяки под глазами выглядели еще более лиловыми. Возможно это все из-за отвратительного освещения, но старший не привык ссылаться на подобную чепуху. — Я же тебе говорил… — негромко и осторожно говорит он, спустя минуты две молчания, боясь спугнуть. — Что ты говорил?.. — его моментально перебил Данила, грубым тоном. — Что он плохой? Что он бабник? Да в рот я ебал все ваши слова, знаешь ли… — глубокий выдох, переводящий дух. — Извини… — Все нормально… — это молчание до жути сковывало обоих. — Я могу прочитать письмо? — Его нет. Я порвал и сжег. — О чем там? — Обо всем… В целом о том, что он мне не нужен такой плохой. — он снова замолк, но позже продолжил. — Ты знал, что он покупал наших общих знакомых, чтобы они говорил о нем в негативе? — Что? — Значит не знал… — Даня весело хмыкает и едва улыбается. Миша выгибает бровь этому непонятному проявлению эмоций. С чего бы, блять, вдруг ты так рад? С того, что ты любишь парня который всеми силами не хочет видеть тебя в одной постели с ним, когда просыпается? Не хочет до такой степени, что пишет ебаное письмо, а не говорит с тобой об этом? Поперечный, ты свихнулся по полной, и специалисты тут уже бессильны. Вновь это ужасное молчание, которое тишиной буквально заставляет сказать хоть что-нибудь, это сильно давит, глушит, раздражает. — Как работа? — без перехода спросил Даня, чтобы хоть что-то прозвучало, чтобы понимать, что ты не сдох окончательно и до сих пор можешь функционировать. — Тебе правда интересно это? — Ну, хоть что-то спросить у тебя надо, не только же о моей хуйне говорить… — Тогда херово… — Поперечный стрельнул немой вопрос «Что такое?» — Без вас вообще серо и мрачно в офисе… — Он тоже не приходит? — в ответ лишь угрюмо мычит, положительно отвечая на вопрос. — Дань, возвращайся, без тебя плохо… — Миша садится рядом, смотря прямо в глаза, Спун сильнее хмурит брови, продолжая смотреть в одну точку, на пол. Кажется там какое-то пятно. — Пожалуйста… Он снова молчит, продолжая пялится на этот пол. Сколько мыслей может проходить в данный момент в его голове? Миллиарды, не меньше. — Я вернусь, если ты дашь мне адрес Усачева. — спустя минуты отозвался он. — Тогда можешь не возвращаться. — отчеканил Кшиштовский, поднялся с дивана и вновь встал напротив него. — Ну и ладно, не особо-то и хочется приходить обратно… — серьезно проговорил Данила. — На кой-черт он тебе сдался? — тот молчит. — Я не хочу, чтобы произошла очередная ошибка!.. Я не хочу, чтобы из-за него ты вообще с цепи сорвался и начал хуячится чем пожестче!.. — Даня задорно хмыкает и смотрит на Мишу исподлобья. — Что?! — Ты так во мне сомневаешься и думаешь, что я вообще больной страдать по какому-то мудаку? — он усмехается. — Просто дай его адрес, я разберусь. Кшиштовского словно прорвало на истерику, в которой содержались слова «Даже не думай, что я его так просто дам!» и «Хах, ишь чего вздумал!». Миша ходил по комнате из стороны в сторону, рассказывая и поясняя, почему мелкому вообще не следует туда соваться, а Даня приковал к нему гипнотизирующий взгляд, рассматривая резкие и рваные телодвижения, мимику, которая показывала злость и переживание, даже не вслушиваясь в слова. — Хорошо! Ладно! — он остановился посередине комнаты. — Я дам тебе его адрес! Но ты приводишь себя в порядок и с понедельника возвращаешься в офис! И, сука, только попробуй не прийти! Лично приеду и насильно туда повезу! Усек?! — Усек… — какой же он милый, когда злится, Боже…***
Глоток виски. Где-то в грудной клетке разносится тепло, а во рту приятный солод перемешивается с ядрено сладким вкусом колы. Облегченный вздох. Взгляд пролетается по Питерской оживленной дороге: огни фар и уличных фонарей, негромкий гул автомобилей — так уютно, привычно, обыденно. Прохладный летний ветерок пробирается сквозь рубашку-поло и растрепывает темные, аккуратно уложенные волосы. Он расслабленно прикрывает глаза, слегка приподнимая уголки губ. Питер прекрасен, спокоен и нетороплив, в отличие от Москвы, которая известна своими дикими тусовками, быстрым образом жизни и наличием в ней неприятных людей. Хотя последним и Питер славен. Безмятежность куда-то пропала, вызвав вздох. Но уже не такой облегченный, как ранее, а тяжкий, досадный. Отчаяние оставило отпечаток на душе, если таковая была. Все то, что произошло недавно раздавливало как морально, так и физически. Больно, грустно и отвратно. И сложно дать конкретный ответ, почему так паршиво. Все ведь шло своим чередом: работа, бар, какая-то очередная девчонка, постель, слова о том, что это ничего не значило, слова о том, какой он мудак и так по кругу. А этот чертов парнишка, свалившийся из неоткуда, подкосил эту давно устоявшуюся систему, которая устраивала Руслана. Но устраивала ли она его поистине. Он мог рассуждать об этом долго. Одновременно, ему это все было по вкусу, нравилось и не доставляло никаких хлопот склеить кого-то на ночь, а в то же время раздражало это глупое транжирство времени и сил в никуда. Это множество представительниц женской особи, имена которых не задерживались в его памяти и на час после секса. После Данилки Поперечного весь мир перевернулся. Поцелуи дам стали неприятными, по сравнению с тем пьяным и дерзким поцелуем на вечеринке, прикосновения стали грязными, а их присутствие в квартире Руслана стало давящим, и желание выпроводить ее поскорее наростало с каждой минутой. Из мыслей выдергивает стук в дверь, который разносится по всей квартире. Нервный и расторопный. Словно тот, кто стучит, сейчас опоздает на работу и его уволят. Следует такой же частый дверной звонок, бесящий и раздражающий одним своим произношением «звонок». Фу, блять. Усачев отмирает через десяток секунд, оставляет стакан на кухонном подоконнике и идет к двери, дабы открыть ее и дать не званому гостю войти, бормоча и ругаясь себе под нос, мол, «кого занесло сюда в первом часу ночи?». Но такой заученный всеми вопрос «кто там» из его уст не вырвался, и дверь открывается в полной тиши, раздирая слух скрежетом петель. — Даня? — он произносит это холодно, хотя сердце пропускает один удар, йокает и роняется в пятки. Руслан чуть пятится назад, рассматривая лицо юноши. — Что… Зачем ты приехал? — маска надета, значит ничего не грозит, теперь снова можно вести себя как мразота. — И вообще, откуда у тебя мой адрес? После вопроса, он уходит обратно на кухню, так и не дождавшись, а может и не желая услышать ответ, берет в руки стакан и допивает остаток содержимого, продолжая лицезреть картину вечерней жизни Санкт-Петербурга. Так легче не извиняться за всю ту хуйню, что ты натворил, верно? — Усачев, ты такой конченый эгоист! — грубо отчеканивает Данила, закрыв за собой дверь и разувшись, проходит за ним, пропустив мимо ушей вопрос. — Неужели до тебя дошло… — Ебать ты смешной, ха-ха. — Зачем ты приехал? — Вправить тебе мозги, уебан. Руслана грубо разворачивают за плечи цепкие руки. Бешеный взгляд карих глаз… они всегда были голубыми, как небо… Становится не по себе. Сердце вновь пропускает удар. Усачев тонет в зрачках напротив. — Что, прошла любовь, завяли помидоры? — он едко усмехается, противореча себе внутри. И сердце пропускает еще один удар. Блядский дисбаланс. — Ты эгоист, потому что не даешь любить себя. Ты моральный урод, который не способен признать то, что испытывает симпатию, пытаясь заглушить телками в твоей постели и литрами бухла с сигами. — Ничего я не испытываю… — по-детски отнекивается он, в то время, как маску сдернули бледные пальцы, что слезы готовы политься ручьем и затопить парочку этажей снизу. — Ну да, конечно… Если бы не любил, не поцеловал бы тогда на тусовке, не подкупал бы знакомых, таких же продажных блядей, как и ты, не написал бы это ебучее письмо, из-за которого я сейчас тут… Ты мне противен. Я тебя ненавижу, и так сильно люблю. Я заеб… — мысль теряется, он словно отрывается от реальности. Поперечный не успевает договорить, как его затыкают поцелуем. Властным, жарким, и, сука, таким желанным, что колени готовы подвернуться. Он сначала не предпринимает никаких действий, но осознав, что происходит, углубляет поцелуй, позволяя языку Руслана исследовать и влавствовать. Усачев подхватывает его под бедра, усаживает на подоконник, придвигает к себе, и в последствии бледные пальцы покручивают темные волосы, путая их и портя укладку. — Педант… — Ведомый… И их губы снова соприкасаются, уже с новой энергией, словно от этого поцелуя зависит вся жизнь, словно если не это — смерть. Долгая и мучительная.Р ы в о к.
Данилу стаскивают одним движением с этого подоконника, не прерывая поцелуй и едва не снося кактус в керамическом белом горшке на пол. Он распахивает глаза и с недоумением глядит на прикрытые веки напротив и через пару секунд встречается со стеклянными серыми глазами, в которых блещут искры. Рус улыбается в поцелуй и, отстранившись на пару сантиметров, ведет парня спиной в спальню.Т о л ч о к.
Младшего валят на кровать, но ни капли не страшно. Головы у обоих давно забиты навязчивыми мыслями и идеями об этой главной ночи. Спун двигается к изголовью кровати, чуть приподнявшись на локтях, пока на него надвигается Руслан, по-хищнически ухмыляясь, словно хищник припирает жертву в угол, наслаждаясь своим доминированием. Моментом сокращается расстояние между ними, когда Даня уваливает старшего на кровать, прижимаясь к нему всем телом.Г р о м к и йㅤв д о х.
Из уст младшего вырывается полустон, когда Усачев сжимает ягодицу скорого сабмиссива под собой. Даня дышит громко, рвано, тяжко, словно он пробежал марафон. В ушах слышно собственное сердцебиение — это та самая страсть в перемешку с адреналином. Руки сами тянуться к одежде друг друга, ловкими движениями пальцев снимая «барьеры» друг с друга. Шмотки летят к полнейшим ебеням. Сейчас относительно похуй на все: на соседей, на то, что это какая-то дикость, на то, что Поперечный девственник в этом плане. Все решаемо. Соседям уже параллельно. Когда ты почти каждую ночь слышишь стоны из соседней квартиры на протяжении многих месяцев, постепенно начинаешь привыкать и уже даже примерно знаешь, когда следует затыкаться бирушами. Дикость? Правда? Прямо сейчас где-то в квартире трахаются парочки. И будь то это парень с девушкой, две девушки или два парня. Секс не может быть дикостью или неправильным. Быть может прямо сейчас происходит групповой секс или вовсе оргия. Это уже обыденность. Секс — неотъемлемая часть жизни и то, из-за чего и зарождается та самая жизнь. Секс — это уже не высшая степень отношений, а практически низшая, потому что это не ценная вещь. Это просто тяга. Это просто животный инстинкт. Это просто скидывание балласта. А сейчас вовсе, мятный лубрикант и холодные пальцы Усачева делают свое дело, аккуратно растягивая тело под собой, что из-за тянущей боли внизу живота хватается за плечи старшего. Ощущения вместе с алкоголем кружат голову обоим. Ох, знал бы Кшиштовский, что тут происходит, въебал бы обоим по лицу. Даня покорно раздвигает колени, выгибается в спине, насколько позволяет ему его позвоночник, и нескромно постанывает Руслану на ухо, от чего тому башню сносит окончательно, и он входит в юношу сразу на всю длину, довольствуясь вскриком Поперечного и выгибаниям сильнее навстречу рукам. — Я… Рус… Ай! — бессвязно роняет Данила. На лице актива растягивается удовлетворительная улыбка, когда он рассматривает такого Спуна под собой: закрыл глаза от боли, слегка обнимает себя самого, тихо шепча себе успокаивающие слова и пытается соскочить с члена, но получается херово, благодаря рукам брюнета на его талии. — Я не сделаю тебе больно, обещаю… — с толикой ехидства проговаривает он, и целует младшего в губы, начиная телодвижения в парне, крепко обнимая и прижимаясь всем телом. Громкие стоны, которые уже так давно не встречались Руслану на пути. У него в кровати было много крикливых сук, но Данилка Поперечный не как все. Он стонет на ухо нежно, приятно, обнимая и прижимая ближе. Ему страшно. Но приятно. Это странное чувство ново для него. Ощущение заполненности дурманит разум. Вскоре он расслабленно укладывается на мягкую постель, не прекращая обнимать парня над ним и издавать ласкающие уши звуки. Пару кульминационных толчков и оргазм находит Усачева, непривычно скоро для него, хотя так даже лучше. Но он не прекращает двигаться в парне, который вскоре с протяжным стоном кончает и наконец слезает с полового органа Руслана, облизывая пересохшие губы и соприкасаясь ими с не менее влажными губами Руса в ленивом и жарком поцелуе, укладывая его на кровать рядом. Левая рука поглаживает светло-молочную кожу на спине, другой трепя мягкие рыжие волосы. Отстранившись друг от друга, они не держат зрительный контакт и Даня нехотя поднимается в сидячее положение, и лишь глазами ища свою одежду. — Дань, останься… — мягко говорит Руслан, прикасаясь к ладони парня. Он нежно роняет его на постель, укутывает их в теплое одеяло и, обняв, засыпает под тихое сопение под боком.***
За окном вновь пасмурно: густые низкие тучи укрывают город, не давая солнечному свету просочиться сквозь эту завесу. По окну барабанит дождь и это слышно слишком хорошо, из-за открытой форточки. В звук капель, разбивающихся о стекло можно слушать до бесконечности, он расслабляет и умиротворяет. Но сейчас он давит и напрягает, отвлекая свои монотонным звуком ото сна. Теперь он точно проснулся. С кухни тянет запахом свежесваренного кофе. Руслан на мгновение заулыбался, прикрывая веки и втягивая аромат, ощущая, как тело вновь расслабляется. Спешно встает с помятой постели и продвигается к месту источника, проигрывая в голове вчерашнюю ночь, словно кассету, отматывая и отматывая к любимым моментам. Из этих воспоминаний вывело шуршание в коридоре, поэтому он сразу помчался на звуки, не понимая в чем дело. Усачев вопросительно посмотрел на держащегося за дверную ручку парня, который резко и отвратно усмехнулся, едва сдерживая свой агрессивный порыв. — Дань?.. — неуверенно и, стараясь как можно мягче, проговаривает Рус, оглядывая парня. — Знаешь, Руслан, потеряв бдительность, ты проебался на своей же афере. — Даня улыбается уголком губ, упорно смотря в глаза собеседника холодным, едва узнаваемым взглядом, непохожим на его обычный теплый, наполненный искренностью. Наверное Усачев видит себя, словно в отражении зеркала. — С кем поебешься, от того и наберешься. — Поперечный выходит из квартиры и чувствует дикое облегчение, словно из него вырвался туман, сковывавший его месяцами. Руслан на протяжении минуты стоит напротив входной двери и позже горько усмехается, понимая, что его опередили на несколько шагов. Однако его значительней терзал тот факт, что кажется, он действительно полюбил. Да, до бабочек в животе, до обильного потения ладоней и учащенного сердцебиения; но сделав огромную ошибку — упустил шанс быть счастливым, вопреки своему характеру. Он прикусил нижнюю губу, чтобы не всхлипнуть от хлопка двери, что до сих пор раздавался в разуме будто эхо. Усачев сел за стол, будто находясь в бреду, потупив взгляд. Глотнул сладкий, едва холодный кофе, осознавая, что в его душе отплясывают Эреб и Геката, заставляя приглушенно выть в кулак. Теперь можно с уверенностью сказать, одинокий безжизненный Руслан остался наедине с запахом кофе и его одеколона. Все кончено. Н а в с е г д а.