Капкан для человека

«Единицы-нули оказались внутри человечнее и умнее остальных.»

— И? — И потом этот ебаный ниндзя украл ее и отдавать, как ты понимаешь, не собирается. Хенджин бесится: его челюсть напряжена, щеки расплываются в стороны в зверином оскале, словно он самая отъявленная гейша, капля пота катится струйкой по взмокшему лбу, и кровяные подтеки на деснах окрашивают зубы в красный. Он страшный и пиздецки пугающий, но Минхо знает Хенджина таким испокон: они много дрались, кусались собаками, передавая друг другу бешенство, ловили губами чужую кровь, внимали разъяренные крики. Минхо ломал Хенджину кости, а Хенджин у Минхо вырывал импланты голыми руками. Именно поэтому Ли не удивлен поведению младшего, и налейте ему стакан виски, если это не так — он выпьет залпом, в который раз обвиняя во всем происходящем Хенджина. Минхо жмурится и мотает головой, пытаясь обработать полученную информацию, взгляд напуганно дрожит под гнетом слов: — Он…что? — У тебя совсем аппарат барахлит? Нашу…то есть мою Джисон похитил Бан-ебаный-Чан, просит за нее кучу денег. Но их нет как у тебя, так и у меня, поэтому я предлагаю перемирие, чтобы спасти девушку, которая нам обоим дорога. Я, конечно, сомневаюсь насчет твоих благих намерений, но только ты можешь помочь. Получить ее отрубленную голову в качестве посылки у себя на пороге я не хочу абсолютно, знаешь ли, — Хенджин потоком льет монолог без желания останавливаться. Как бы сильно он ни ненавидел Минхо, как бы долго он ни боролся за сердце Хан Джисон, Ли — единственный, кто способен вырулить ситуацию. — С чего ты решил, что я соглашусь на твое предложение? — ломается старший. Он таращится в стену и даже потенциально встречаться взглядом с Хенджином сейчас не хочет, с этим тряпкой и слабаком, не способным решать проблемы самостоятельно. Минхо гораздо охотнее провел бы операцию по спасению в одиночку, параллельно Хенджину. Минхо знает, что он бы точно выиграл и втоптал бы этого бездарного отпрыска в грязь. Ли выше этого полубога с замашками нарцисса, идущего на попятную при самой мелкой неприятности, как сейчас. Он новая форма человека, совершенная и уникальная. Не по своему желанию, конечно, но он киборг с головы до пят (исключая лицевой аппарат и головной мозг), практически бессмертная машина для убийств, каких пока во всем мире единицы из-за негуманности создания подобных гибридов. Хотя почти у всех людей уже имеются импланты и микророботы, внедренные в организм. У всех, исключая таких, как Хенджин — консерваторов, видящих в прогрессе и технологиях причину апокалипсиса. Они «не такие как все» на биологическом уровне — их тело, разум и душа чисты; они не нуждаются в подачках ученых, за что подвергаются гонениям. Хотя иногда получается наоборот. — А ты хочешь разбираться с этим в соло? Не думаю, что по отдельности сил у нас хватит - Волк та еще заноза в заднице. Серьезно, Ли, хочешь, чтобы Джисон в итоге погибла из-за наших глупых игрищ? Я тебя терпеть не могу, но давай хотя бы раз оставим обиды и… — И? — издевается Минхо. Хенджин морщит лоб, тянет его за рукав и не говорит ничего. Их бляди — цирк уродов. Их участь — дрессировать друг друга плетью. Их цель — спасти лучшую женщину мира, но средства не оправдывают ожидания. Игра слишком затянулась тугой струной, а колода так и продолжает сыпаться. Хенджин водит Минхо по трущобам города, в те точки, куда «железо» обычно не суется. В баре на Сунтэ как обычно пахнет химией, приходится ходить в маске и перчатках из-за обилия песка и металлической пыли, оседающих на всякую поверхность. Хван подзывает бармена, заказывает себе давно ставший алкогольной отравой mountain dew, а Минхо — «зеленую жижу», так как от обычных напитков у него побочки. Смотрит на него еще чуть надменно, но улыбается все равно по-доброму. — Так как в Сеуле мы ничего так и не накопали, а Чанбин отказывается сдавать Чана, двигаемся к Пусану. У их корпорации там главный офис, лаборатории и все остальное, как я слышал, — серьезно говорит Хенджин. — Ты бы еще в Японию собрался смотаться. Пока мы доберемся до Пусана, нас трижды перехватит армия, съест зараженная собака и утопит зыбучий песок, — отвечает Минхо, потягивая напиток из трубочки, отодвинувшись от барной стойки и вытянув в уточку губы. Хенджин рад, что у Ли сохранилась эта детская привычка, но смахивает подобное на сбои в системе и нарочное очеловечивание. Врага необходимо ненавидеть, а не умиляться им. — Я думал, ты ее любишь. — Разве ты не считаешь, что у меня нет чувств? Да, я люблю ее, но… — Не должно быть никаких «но». И, кстати, я не считаю, что ты лишен чувств. Я думаю, что они просто притуплены кибернетизированной частью, — Хенджин никогда не лжет. — Зря. Зря ты так думаешь, — Минхо останавливает взгляд на лице Хвана. Он даже поднимает правую бровь в ожидании ответа, потому что левая часть лица изуродована протезами. — Тогда мы отправляемся в Пусан. Добро пожаловать в ад. Добраться от Сеула до Пусана за двое суток напролом без задержек и травм — удача. Добраться до Пусана живым, если ты полностью человек — подвиг. Минхо косится на изможденного после двух часов поездки на машине Хенджина и улыбается. Он, честное слово, всю свою жизнь любил Джисон, но другие воспринимали его чувства за нечто несерьезное: открыто он их никогда не показывал. Легче эксцентрично напугать Хан на День Рождения, играть с ней в «Mortal Kombat» в виртуальной реальности, чем читать пошлые стихи, написанные гострайтером, и дарить искусственные цветы, как это делает Хенджин. Любовь — не материальное, но духовное. И хоть сердце у него сейчас искусственное, в мышечной памяти все еще хранится желание биться сильнее, когда видишь ее. Привычка с детства. С Хенджином все немного по-другому. Рядом с Хваном и конечности непроизвольно дергаются, и механический глаз начинает дрожать, и в голове происходят вечные сбои. Минхо кажется, что рядом с Хваном он сходит с ума. Ли опускает взгляд на руки, схватившиеся за руль. Запястье мигает красным. — Передай, пожалуйста, ланч-бокс, — он разряжается третий раз за день, что критически ненормально. Обычно хватает перекусить на завтрак стандартным пайком для «цельнометаллических», и весь день ты проводишь в бодрствовании, а подобные прецеденты — аномалия. Минхо надломлен под давлением паранойи, но цепляется за успокоение. — Третий раз за день? Из-за чего так? — Хенджин вежливо интересуется, но, по правде говоря, просто выпытывает новую причину, чтобы докопаться до Ли. — Либо эмоциональная нестабильность, либо роботы-паразиты. Второе маловероятно, так как здесь нет разносчиков инфекций, так что… — За Джисон волнуешься или меня боишься? — Хенджин делает акцент на втором варианте, передавая ланч-бокс. — Тебя мне бояться нечего. Но Минхо трапезничает с опаской: анализирует еду на состав с помощью встроенного в глаз аппарата, принюхивается собакой, ест медленно и нервно. Поглядывает на Хенджина, взламывающего пароли на его же ноутбуке. В какой-то момент Минхо на горизонте пустыни мерещится мираж: там райский оазис, бирюзовое озеро, слоны, антилопы и пестрые птицы. Ли не успевает задать Хенджину вопрос, видит ли он зеленую идиллию тоже, как в лобовое стекло врезается мутировавшая чайка и бездыханно скатывается по лобовому стеклу, оставляя след из зеленой слизи. — Ва-ау, — разевает рот Хван. — Нихуя не «вау», мы в зараженной зоне. Не открывай окна, переоденься в герметичную одежду и говори, если вдруг почувствуешь себя плохо, — Минхо пытается заправлять ситуацией, но его тело предательски дрожит. В пустыне, раскинувшейся на всей территории Кореи, так жутко, что Хенджин смеется, будто помещенный в комнату, наполненную веселящим газом, и пытается вытянуть из агонии самое красочное. Чайки одна за другой врезаются в автомобиль, песчаный торнадо преследует позади, Минхо отчаянно жмет на газ сильнее, но колеса, кажется, вязнут в зыбучем песке. Приходится подключить энергозатратный режим полета — из-за напряжения у Минхо периодически отказывают органы, он нутром чувствует, как его выворачивает. В ушах звенит хенджинов красный смех. Хочется рассмеяться тоже. — Заткнись! Хенджин затихает. — Прости. Хочешь, я сяду за руль? — Нет. Все в порядке. Минхо заглядывает в глаза Хенджина через зеркало, видит в них расплывающийся от света зрачок — солнце съедает его, въедается лучами в хрусталик, спускаясь нитями по телу. Минхо трясется на углях в страхе то ли за Хенджина, то ли из-за него, но Джисон окончательно остается где-то вне мыслей. *** Минхо — пиковый валет. Озлобленный и грязный, падает вместе с домом на шрамированные бока. Он смотрит на Хенджина опасливо, в бреду преследования носит нож во внутреннем кармане кожанки и держит гранаты в широких штанинах, готовый испепелить Хвана в любую секунду. Винтовку бы ему. Прикладом об голову этого идиота Хвана, и дело с концами. Хенджин — бубновый. Прагматик с головы до пят, но себя ценит как Каппу Кассиопеи. Сидит на табурете с умным выражением лица, чертит схему катакомб. Встать — не встанет, первым никогда никуда не явится. Прав был Минхо в его мнительности. А отговорки у черта одни: «Дамы вперед, а принцу марать рукава не положено». Они идут по сырым подвалам, периодически выбираясь наружу. Хенджин не боится отсутствия цивилизации, но когда они выходят на поверхность к заброшенному городу, Хван хватается за куртку Минхо. Тот тоже ничего не боится кроме собственного партнера, сбивая с силой желание пырнуть Хенджина острозубым ножом и сбросить в болото. Минхо окончательно плывет под очередным взглядом Хенджина в безрассудстве и всерьез хочет его укусить. Возможно, он просто голоден, а возможно, это ядовитый воздух так влияет. Ли теребит в руках кулон, где улыбается еще счастливая и свободная Джисон, оборачивается на заваривающего овсянку Хенджина, огревая его кипяченым взглядом, но боится сказать лишнее словцо. Они преследуют Чана уже трое суток, но до Пусана пешком еще тридцать самых опасных километров. Заедает круговорот пустыня-руины-пустыня. Выбраться бы на Чеджу, к девственному морю, но это — не участь падших. Нет синусоиды из взлетов и падений, только падения в громогласные долины смерти. Минхо становится полнейшим психопатом и, кажется, не думает ни о ком, кроме Хенджина. Это он затащил его в могилу, хочет отобрать все заслуги и придушить. Но Минхо горд собой, чертовски весел от понимания всего этого. Ведь Ли может остановить Хвана, пресечь его гнусные побуждения, остановить злодеяния этого бубного гада, претендующего на нечто большее, чем самопровозглашенное звание принца. За блеском его короны скрывается грязь, уголь и каркас из медной проволоки. За его простодушием и легкостью теряются задатки маньяка и собственника. По крайней мере, так думает Минхо, а его мнение никак нельзя оспорить. В пусанском мотеле Минхо смотрит на Хенджина бешеными глазами, а тот лишь мягко улыбается в ответ: не хочет терять делового партнера, особенно учитывая, как близко они находятся к цели. Хенджин, может быть, так сильно и не ненавидит Ли, но киборг его раздражает по абсолютно понятным причинам. Минхо — соперник, но не достойный, а пугающий и зачерствелый сухарем. Шутит как-то по-ненормальному, пишет левой рукой, периодически бьет себя по голове, носит в карманах амулеты и, в конце концов, да. Его пристальный черный взгляд оказывает сокрушающее действие. Хенджин его ненавидит за самобытность. Джисон любит такое и, вероятно, уже полюбила и его самого. Мерцает во взгляде свободолюбие и наивность антилопы, божества, что под знойным солнцем саванны плавится под любыми льстивыми словами. А вы, господин Ли Минхо, — вор, потушивший пламя того самого солнца, крадущий его бесстыдно. Вы, господин Ли Минхо, может быть, еще и мудрец, но играть на чужих чувствах вам даже такой расхлябанный Хенджин не даст. Он сам вам щелбан даст, господин Ли Минхо. И Хенджин сидит на табурете, закинув ногу на ногу, пьет энергетик из ядовитой банки, расчерчивает ебаные карты лазером, имитируя наличие плана и свою полезность; ноет, ругает Минхо, переходит в финальную шизоидную фазу, совсем не очевидно разлагается. Именно в этом человек хуже киборга — он слишком чувствителен, настолько, что способен сломаться под давлением одного существа. Но такое все равно может произойти с кем угодно. — У тебя вены вздулись и кожа побледнела. Это влияние зараженной зоны, но если тебе будет хуже — скажи мне, — скорее формально, а не сочувственно произносит Минхо, заряжая ствол. — Надеюсь на это. С чего ты вообще переживаешь за меня? — Хенджин будет дураком, если не признает, как сильно Минхо о нем заботится. Раньше Ли ему под ноги кидал только обглоданные кости, а сейчас надрессировался, угощает лакомством. — Я не переживаю, просто не хотелось бы, чтобы ты превратился зомби и напал на меня. Хенджин на этих словах заливисто смеется, как будто это была шутка. Минхо испуганно таращится на него, не понимая, почему парень в который раз воспринимает его серьезные предположения и истории за анекдоты. Хотя это и к лучшему. У Минхо в ушах красный смех Хенджина. У Хенджина в голове сбой системы, хотя киборг из них двоих отнюдь не он. Минхо теперь тоже сломался, но уже по-настоящему: когда стоял над спящим в пухе Хенджином, и пистолет поднимался и опускался над его макушкой, рука дрожала, светясь под лучом. Тогда солнце проникло глубже, чем в голову, тогда тело взяло верх над разумом. Запястье мигало изумрудным огоньком, уведомляя о перенапряжении. У Минхо такое впервые. И он трясся, пылал, тлел и гнил, таращился на дрожащую искорку, пока та не потухла угольком. Рука опустилась, Минхо засунул пистолет обратно во внутренний карман кожаной куртки и утер выступившие слезы. Он слишком слаб, чтобы убить Хвана, но смелости оставить при пиковом интересе достаточно. «Слишком красив, чтобы погибнуть от моей руки», — и вылетел из номера. *** — Минхо, блять, ты надо мной прикалываешься, — кричит Хенджин в рацию, перебирая разворованные вещи. Денег нет, оружия нет, бытовых вещей тоже нема. — Поверь мне, я справлюсь лучше и без тебя. Если хотел подставить меня и убить, то теперь будешь знать, что я не настолько прост, — шипит в приемнике с надрывом. — Ты ранен? — спрашивает Хенджин, складывая оставшиеся после варварства Минхо вещи в рюкзак. — Ты мне никто, чтобы интересоваться этим, и со мной все в порядке, — к горлу подступает рвота вперемешку с сиреневой кровью, и Минхо изо всех сил пытается держаться убедительным. — А вот о малышке Джисон тебе стоит позаботиться. Она сейчас в лабораториях Чана, и оказалось, что… Короче, иди нахуй, Хван Хенджин. Конец связи. Минхо взаправду раскопал больше здесь, в Пусане, за четверть суток, чем в Сеуле за две недели. В клубах болтали всякое накуренные девушки, на улице красных фонарей он достал информацию даже прежде, чем открыл рот. Все широко улыбались ему, общались на равных, хотя статус «цельнометаллических» гораздо выше обычных людей с локальными имплантами. В Пусане цивилизованность осталась на уровне мерзкого двадцать первого века, когда процветал эскорт, наркотики и счастье. Минхо не мог вообразить до сегодняшнего дня, что не весь мир выглядит, как высокотехнологичный Сеул, настроивший связь с космосом. Он впервые увидел домашних кошек и цветы: в Сеуле говорили, что подобная роскошь незаконна, ибо «декоративные» породы животных и растения нерациональны к использованию. Живые кошки гораздо лучше роботов. Они неидеальные, кусаются и шипят, в отличие от искусственных копий. Хенджин такой же небезупречный, и из-за этого Хван гораздо лучше Ли. </i>Но таким может быть все равно кто угодно.</i> Поэтому Минхо блюет в туалете ирландского паба; запястье плавится красным. *** Когда неоновые вывески начинают гореть особенно ярко, первые пешки клановой мафии выходят из подполья на свет, берут свой след на клиента или жертву, отправляются в тернистый путь, похожий на карту токийского метро. Хенджин не знает, откуда лучше начать искать Минхо, и стоит ли вообще. Джисон всегда казалась более важной частицей: не синтетической молекулярной кухней, а мясом, сочным стейком в прямом и переносном смысле. На кой черт она вообще ввязалась в мафиозные перепалки и как так легко отдалась в лапы Чана, будучи достаточно бдительной и сильной девушкой, Хенджину неизвестно. Не сходилось. Не соединялись детальки экзоскелета, обрастающего жизнью. Она не могла так внезапно пропасть, не передав ни единой весточки им обоим за целый месяц. Хенджину не хотелось верить в оба варианта таких странных обстоятельств, но выбрал меньшее из двух зол: за Джисон слежка установлена изначально, как за приближенной к Ли Минхо, а в плену держат в зверских условиях при постоянном наблюдении. Джисон не в сговоре с мафией, хочет верить Хенджин. Она не программа, чтобы настолько сильно проебаться с союзниками, чтобы облапошить их с Минхо на пару, рукоятью ножа дразня перед глазами. Она человек, следовательно она человечна. Из-под крана течет черная жидкость под цвет водорослей из моря. Хенджин смывает водой остатки сомнений и навязчивых мыслей, трогает родинку под глазом, старается как можно беспечнее улыбнуться отражению. Дверца кабинки бесшумно открывается, выпуская парня, но, заметив улыбку в зеркале, он матерится под нос и впечатывается спиной во входную дверь, пытаясь открыть ее. Хенджин сразу замечает поблескивающее железо Минхо в стекле, простреленную грудь и кровавое пятно, поглотившее Ли. Хван с разбегу прыгает на него и ударяет по лицу, держа за плечи. — Сука! Как я тебя, блять, ненавижу! Что ты наделал?! Со мной, с ней, со всеми нами, что ты наделал! Она может погибнуть из-за тебя! Тебе-то ничего не будет, а?! — Хенджин ударяет в район живота, сталь не сгибается, зато к костяшкам пальцев приливает боль. — Вот видишь? Бессмертная сука, за свою жизнь не боишься, так побеспокойся хотя бы о других. Я молюсь каждый день, чтобы с ней все было в порядке, а ты так легкомысленно ко всему относишься, играешься с собственной жизнью. Хочешь сдохнуть? Хочешь, чтобы я это сделал? Чувствуешь себя всемогущим, да, кусок железа? У тебя на генном уровне, похоже, действительно только единицы и нули. Минхо лишь беспощадно улыбается, увидев подтверждение теории о том, что Хенджин пытается его убить, не понимая, что он сам довел их обоих до состояния при смерти. Но он готовился, и потому абсолютно не против подобного стечения обстоятельств, наоборот, готов с гордостью принять кончину. Не он его, тогда наоборот. Быть забитым до смерти голыми руками не модифицированным даже на один процент человеком — честь. У киборгов такое поверье, что человек без «железа» — чист, голубых кровей, он силен духом, телом и разумом, не нуждается в помощи современных технологий, невинен, как давно стлевшая природа. — Мы оба состоим из иксов и игреков, Хенджин-а, а в остальном я практически полностью согласен. Правда с Джисон сейчас все в порядке. Я отследил тачку Чана и отзвонился ей. Она говорит, что все, цитирую: «супер-пупер». Доказательства этому тоже видел. Хотя теперь я сомневаюсь, действительно ли это похищение, или над нами так подшучивает группировка Бана. Я бы хотел ей верить, но, боюсь, придется тебя разочаровать. Как минимум ты ей к черту не сдался. Пруфы имеются. Обсудим, пока я не захлебнулся собственной кровью. Хенджин перестает бить Минхо по щекам, наблюдая, как тот сплевывает сиреневую кровь, как в правом глазу лопаются капилляры. — Ты же лжешь мне? Опять прикалываешься? Я тебя знаю как свои пять пальцев, так что тебе не удастся меня наебать так просто. Пруфы говоришь? — Именно. — Тогда, блять, выкладывай! Минхо не остается ничего, кроме как: — Трахнешься со мной? Он хотел сказать нечто менее пошлое и чувственное, но от переизбытка эмоций вырвалось только это. — Что? — Хенджин отпускает Минхо, отступая и ударяясь головой о зеркало позади. Над его головой светится нимбом лампочка. — Это мои условия разглашения того, что я нашел в период самостоятельного расследования, — Ли укрывает, что информацию раздобыть гораздо легче, чем кажется. — Я бы согласился трахнуться с тобой только под дулом пистолета. Хенджин недооценивает Минхо. — Я и держу его у твоего виска, так чего же ты ждешь? Хенджин пялится в бледное лицо Минхо, глаза в глаза, разглядывает в нем взрывающуюся звезду. Красивое лицо светится безумием, должно быть, он перенес слишком много за последнее время. Идеальные люди тоже ломаются. Все ломаются. Ломаются все. Все. Но собрать Минхо гораздо труднее, чем обычных — он рассыпается сразу в прах, а не в крупные осколки. У Ли впервые за последние десять лет болит тело, он трясется в неизведанной первобытности, которая известна только таким, как Хенджин. Ему запрещали чувствовать, дрессируя исключительно злость и гнев. Но даже самый кибернетизированный человек остается человеком, он не робот и, тем более, не собака-ищейка. Ночной Пусан просит выпить, когда в туалете одного из пабов на побережье становится слишком жарко. Провинция-репрезентация жалкого двадцать первого века, где объединились единица и ноль, не справляется с напряжением. Пистолет Минхо холост — пули всажены в собственное сердце пятнадцатью минутами ранее. Падает от боли на белый кафель, но глазами выедает ядом хенджиново лицо, направляя дуло в предплечье. — Давай! Пока будем трахаться, буду шептать тебе на ухо, как у Джисон все прекрасно и замечательно, как она абсолютно не нуждается в нашей помощи, как она там не любит нас обоих. И потом я буду говорить, как мне хуево, каково мне умирать. Как больно, когда стреляешь в себя, как мне было страшно все это время. Как внутри меня взрывы прямо сейчас, как у меня отказывают периодически внутренние органы, как сильно я боюсь тебя и ненавижу. И все это просто потому, что я люблю блядского тебя. — Минхо, ты не умрешь. Все будет в порядке, успокойся, пожалуйста, — дрожащим шелестом. — Я так сильно люблю тебя, потому что ты всегда так добр ко мне. Зачем ты это делаешь? Зачем я сделал это с тобой? И даже если ты считаешь меня машиной для убийств и обзываешь железякой, я бы хотел не отпускать тебя. Правда. Пальцы трясутся на шелковых плечах. Объятия выходят жертвенными, объединяющими соль и пряность. Костлявые пальцы перебирают вздыбленные русые пряди, сжимают дрожащие плечи, стирают слезы, держат за подбородок, гладят спину. Глаза закрываются и открываются, пропускают через себя чужое страдание, вой на луну, чувство смерти, страха, вожделения, полураспада, эрозии, деления, инверсии, деградации, содома, падения вверх, к Марсу. Дыхание на шее и на губах, шумное, как те баллончики с краской. Кровь, которую трогаешь пальцами, и на тебе остается след греха. В случае Минхо с ним действительно ничего не будет — поболит и пройдет. Если бы он действительно хотел умереть, то стрелял бы в висок. А так — баловство, как если бы Хенджин проводил тупым ножом поперек запястья. — Ты такой теплый, — шепчет по секрету Минхо и зарывает нос в шею. — Ты теплее. — Поцелуй меня, — сентиментальная трагедия. Губы Хенджина мягкие, как песчаные дюны. Прикасаются к губам Ли, оседая металлической пылью. Целуют так, как будто боятся навредить еще больше, потому что уже достаточно причинено ущерба. Как мама целует ребенка перед сном, когда поет колыбельную. Языки соприкасаются кончиками, синхронизируя процессоры. В этом поцелуе вся любовь Минхо к честности и несовершенству. В этой миниатюре вся любовь Хенджина к человечности и уму. Они отрываются друг от друга. Оперативная память перегружена, и дисклеймер кричит о том, что Минхо вырубится в критической неполадке и окажется в синтетическом раю прежде, чем Хенджин скажет: — Я тоже люблю тебя. *** У Минхо никогда до этого не было шанса поговорить с кем бы то ни было, вырезать хотя бы один звук из своей глотки, адресованный кому-то кроме себя самого. Он послушно выполнял приказы и старался делать все для Джисон. Он спал, не просыпаясь, всю жизнь. Иногда дремал тягучей дремой, реальность смазывалась яркими амфетаминовыми красками, Ли ощущал себя главным героем полнометражного аниме. В иной раз это была кома, когда тело атрофировалось до кончиков пальцев, не зафиксированным в пленительной муке оставалось лишь сердце, стучащее со смаком. Но чаще всего Минхо просто спал и видел сны: эротические, с сексуальными девушками, вьющимися у ботинок; кошмары, в которых его убивали, ели, жевали, желали убить, желали съесть, жеманно жужжали над ухом или просто ненавидели; будничные, в которых он просыпался, шел на работу, встречался с Джисон, материл Хвана и читал нон-фикшн; странные, в которых он общался с анонимами на древних форумах, а потом погружался внутрь сети и путешествовал по ней. В сегодняшнем сне Минхо целуется с Хенджином, зарываясь в волосы и слизывая пот, стекающий по виску. Холодными пальцами надрачивает чужой член, ловит губами надрывистый стон. Трахает медленно и тягуче, показывает истинное лицо умелого любовника, страждущего, чтобы его тоже отымели — грубо и без перерывов на поцелуи. — Знаешь, а я ведь правда планировал убить тебя, — неожиданно говорит Хенджин. — Что? Минхо просыпается моментально, но в реальности перед глазами нет никакого Хенджина. Он лежит в белой палате с белой постелью, белыми потолками, белым светом и белым днем в окне. И только на одной белой стене лазерами нарисовано горящее сердце. И сердце у Минхо тоже колотилось безумно и да он сказал да он хочет да.