Безумец

Я наблюдал за ним из тени. Скрывался по вонючим подворотням, мок под дождем, карабкался по стенам, грыз свои губы в кровь и отводил сияющий золотом взгляд, когда он смотрел в мою сторону, чтобы не выдать себя ненароком. Он — прекраснейшее на свете создание. Чистый, юный, красивый, добрый… Я не знаю, как смог его встретить. Но эта встреча обернулась для меня горем, проклятьем. Хотя я и без того был проклят — уже сорок лет как скитаюсь по миру, не задерживаясь надолго ни в одном из городов, чтобы не выдать никому себя. Он просто шел по улице. Один. Поздним вечером, когда солнце уже давно ушло за горизонт, а я вышел на охоту. Догнать его было проще простого, хоть он и испугался, оглянувшись, и увидев меня. Побежал, глупый. А когда я его настиг, в его бездонных синих глазах отражался ужас. — Я все отдам, только не убивайте меня, — вот что тогда он мне прошептал. Но мне не нужны были ни его деньги, ни что-то еще. Мне как раз нужна была его жизнь. Его алая, горячая и терпкая на вкус жизнь. Только что-то пошло не так. Отведать его крови — блаженство. Я словно вновь почувствовал себя… живым. Я стал чувствовать себя человеком. С недостатками, желаниями, стремлениями… Я не хотел выживать — я хотел жить. От одного глотка Его крови. Я не смог его осушить. Мне, правда, хватило лишь одного глотка. Я просто задурил ему голову, навел морок и сбежал, лишь убедившись, что он пришел в себя и, шатаясь, дошел до дома. Тогда меня охватило такое сильное отвращение к себе, что я захотел встретить рассвет. Но… Но меня остановила лишь одна мысль: а что будет с этим прекрасным юношей? Что, если я не один, кто найдет его? Что, если кто-то другой не сможет остановиться и выпьет его? Не все подобные мне твари отличаются человеколюбием. Мы не сохраняем жизни нашим жертвам зачастую. Так проще. Не оставляешь следов. Но в этот раз — все наперекосяк. Уже позже я, в сотый раз прокручивая у себя в голове произошедшее, осознал: я чертовски жалею, что перед тем, как отпустить Его, не попробовал вкус его губ. Это видение, как я целую его, все чаще мучит меня. И как с этим быть, я не понимаю. Отныне — я его цепной пес. Храню его спокойствие, провожаю каждый вечер по темным улицам, когда он еле волочит ноги после подработки в кафе. И не смею подойти, завязать разговор. Я боюсь его. Потому что знаю наверняка: его ждет другая судьба. Он вырастет, выучится, найдет нормальную работу и заведет семью с милой девушкой. Не сейчас, чуть позже. Только и тогда я не прекращу следить за ним. Буду провожать его, смотреть издали в окна, золотые от света, и угадывать его силуэт. Зачем?! Зачем он попался мне тогда?! Разве я заслужил терпеть еще и эти муки? Неужели мне не хватало одного проклятья, снять которое невозможно? Я — ходячий труп, скрывающийся в полумраке освещенных неоном улиц. Я не знаю… Как же я запутался в себе. Я потерял счет времени. Наверное, за благо будет убраться подальше от этого города. От Него. Просто заставить себя уйти. Или все же встретить рассвет, тая надежду, что у него будет все хорошо. Я слабак. Не могу! Просто не могу! До изодранных своими же ногтями ребер. До ужасных, диких криков. Я ломаю себя, отказываясь от еды, потом срываюсь и осушаю какого-то бездомного, и снова кричу в ужасе от себя и безысходности. Как же мне это все надоело! Снова срыв, и я иду за ним. Просто, чтобы поймать шлейф его запаха. Улыбнуться, когда он, чертыхаясь, спотыкается на ровном месте. Право, он такой неуклюжий… Я бы носил его на руках. И целовал бы его ноги. И руки. И губы. И много чего еще, нежно, трепеща оттого, что могу прикасаться к Нему. Я почти боготворю этого юнца… Почти — потому что ни в одного из богов не верю. Как я жалок! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Пусть мое убежище найдет кто-то из фанатиков и вгонит мне осиновый кол в сердце… Клянусь, я не стану сопротивляться! Я буду благодарен. Не могу. Не могу так! Это больно. Очень, очень больно! Я просто ненавижу себя. Ненавижу своего создателя. Ненавижу свою не-жизнь. Свою слабую волю, которая каждое утро мешает мне сделать лишний шаг в полоску золотистого света, который пробивается от дыры в занавеске. Я просто сорвусь и наброшусь на него снова. И мне снова будет хреново. И еще больнее, чем сейчас. Пусть. Пусть. Я проклят. И безумен. Я спятил настолько, что снова бегу за ним. Испуганным. Дрожащим от страха. Тонким. Одиноким. Сладким. На этот раз я не кусаю его в шею. Я пью его губы и дурею еще больше, разрывая их клыками, делая ему больно. Нет! Нет! Нет! Не хочу! Нельзя! Я хочу разрыдаться. И я рыдаю. Слезы не текут у меня из глаз. Я давно разучился плакать. Я просто задыхаюсь и сползаю к его ногам, обхватывая их под коленями, и дрожу. Я его цепной пес. Я не должен был… Черт! Прости-прости-прости! Прикончи меня, умоляю!!! Я сумасшедший. Конченный. Я пропал в тебе. Ты просто не представляешь, на какие страдания меня обрек одним своим существованием! Ничтожный смертный! Ненавижу!!! За что?! — Тише, тише… — Он вплетает в мои растрепанные, спутанные волосы свои чуткие пальцы, даря ласку и успокоение моей мечущейся душе. Он говорит со мной. Негромко, с трудом двигая израненными губами. Смаргивает набежавшие от страха и боли слезы и через силу дарит мне тень улыбки. Прости-прости-прости! Я чертов наркоман. Я… — Ты вампир?.. — Нет, дева Мария, черт! Беги же! Беги от меня! Сейчас! Ударь меня! Отпни! Сделай ну хоть что-то! Не отпущу! Не могу. Прости… Это сильнее меня… — Поднимайся! — Он суров в своей решительности! Что он делает?! Он в своем уме?! Нет! Нет! Не смей! Одумайся!!! Прошу тебя! Заклинаю! Даже не думай о таком! Ты хоть представляешь, что хочешь сотворить, идиот?! Я не могу ослушаться. Послушно плетусь за ним несчастных полтора двора, молча жду, когда он откроет скрипучую подъездную дверь, и поднимаюсь вслед за ним на третий этаж. — Проходи, — Он горько вздыхает и придерживает мне дверь своей обшарпанной квартиры. Глупец! Нет! Я не должен… Синие глаза прекрасны. Я погиб. Я захлебнулся в его эмоциях. В его запахе. Во вкусе его жизни… Как же я хочу сдохнуть. Прямо сейчас. Рассыпаться пеплом. Чтобы мой прекрасный недотепа больше не пострадал от моих рук и клыков. Чтобы в его жизни был шанс на счастье с кем-то нормальным. Чтобы он со временем забыл произошедшее, похоронил бы это в самом дальнем уголке своей памяти. Посмотри на меня! Пожалуйста! Посмотри на меня снова! Обожги этой своей проклятой синевой! Смилуйся! Помилуй! — Садись за стол… Около колченогого столика только одна табуретка, деревянная, затертая. Он идет к окну и останавливается около него, смотря сквозь грязное стекло на двор, освещенный неоном фонарей. Не смотри на меня. Так я могу хоть частично сохранять рассудок. Так я могу… Я ничего не могу. — Ты голоден?.. В тусклом свете лампы, свисающей с потолка на черном проводе, сверкает холодное лезвие. — Нет! Не смей! — кажется, я снова дрожу и пытаюсь вспомнить, как это — плакать. Нет! Безумец! — Мне нечего терять, — Он пожимает хрупкими плечами и улыбается. Я узнаю в его улыбке свою собственную. Кровавая корка на его губах лопается, и по подбородку течет тяжелая, густая медная капля. Я не замечаю своих движений. Он не успел сделать вздох, как я уже жадно ловлю ее своим языком, рыча как какой-то дикий зверь. Он не сопротивляется. Не отстраняется. Прижимает меня к себе, обхватив за затылок. Отвечает. На пол, застеленный вытертым линолеумом, падает короткий ножик, снова блеснув острым лезвием. Прости меня. Прости меня, мой идеальный. Я заберу тебя в тень. Я не отпущу тебя. Я… Ты возненавидишь меня. Ты будешь пить меня, познаешь на вкус мое безумие. Твое безумие на вкус — прекрасно. И оно только для меня. Ты — моя добыча. Самая желанная. Мое проклятие — твое. Я целую тебя. Исступленно шарю руками по твоему горячему телу и дурею от вседозволенности. Мы не замечаем того, что падаем на пол, что табуретка отлетает с грохотом к стене. И что нам стучат твои соседи, грозя всеми небесными карами. Так плевать… Прямо перед твоими глазами — лезвие того самого ножа. Чуть сдвинься, и острый кончик поранит твою щеку, но я отшвыриваю его куда-то, едва обратив на это свое внимание. Мой прекрасный. Ты так сладко дрожишь в моих руках, так кричишь, и твои слезы в уголках глаз, клянусь, последние в твоей жизни! Твоя шея — мой чертов фетиш. Я не могу остановиться и, как кот, вылизываю ее, спускаясь к ключицам, острым и прекрасным, хранящим твой аромат, как изысканное сокровище. Ты длинно выдыхаешь и царапаешь мою спину, потом снова обжигаешь синью своих глаз и, больно схватив меня за волосы на затылке, заставляешь себя целовать. И я подчиняюсь. Мое сокровище хочет поцелуев! Они будут нравиться тебе все больше и больше. Пока ты не опьянеешь, закатывая глаза и кончая, содрогаясь всем телом. И не прекратишь дышать. Я больше не прошу у тебя прощения. Я только целую твои холоднеющие, истерзанные моими клыками губы и провожу языком по своим, ощущая, как щиплет ранку. А потом аккуратно поднимаю его на руки, перешагивая через клоки одежды, и несу в крохотную спальню. Плотнее задергиваю шторы и ложусь рядом на узкую койку с продавленным матрасом. Я должен быть с ним рядом, чтобы завтра пожелать доброй ночи своему безумцу. Последнее, что я делаю — переплетаю наши пальцы и целую его в висок, нежно и благоговейно. И закрываю глаза.