Behind The Masks

Scorpions – A Moment In A Million Years Мокрый асфальт дороги блестел в свете фонарей. Солнце уже давно село, и ночь медленно опускалась на штат Иллинойс. На трассе не было видно ни одной машины, кроме двух, что ехали сразу друг за другом. Окна были открыты. И влажный, свежий воздух проникал внутрь, заставляя парней кутаться в пледы и задумчиво глядеть на проносящиеся пейзажи. Как бывает за пределами больших городов, деревья и кустарники казались лишь тенями. Будто импрессионист набросал на холст первые мазки и теперь стоит перед мольбертом в поисках вдохновения. - Сделай погромче. Дэвид сидел на переднем сиденье спортивной машины, закрыв глаза и вдыхая летний воздух, от которого его немного трясло. Темная кожа покрывалась мурашками, и эта песня, льющаяся из динамиков, вызывала у него легкую улыбку. Со стороны могло показаться, что парень вспоминал хороший сон, что снился ему прошлой ночью, или дружескую шутку, сказанную кем-то очень давно. - Ты помнишь эту песню, Уэсси? - Усмехнулся Томпсон. - Кое-кто выбрал её для своего прослушивания четыре года назад. - Он открыл глаза и скосил взгляд на ведущего машину парня. - Кто бы это мог быть? Парень издал короткий смешок и сам повернул небольшой рычажок. Музыка заиграла чуть громче. Но не настолько, чтобы разбудить мирно спящих на заднем сиденье ребят. - Даже представления не имею. - Губы Уэса сложились в сдержанную улыбку. Он даже не отреагировал на прозвище, которым его в очередной раз назвал Дэвид. Усталость сказывалась на нем уже сейчас, а вести машину придется ещё часа три как минимум. – Знаешь, как меня трясло тогда? Было ощущение, что ещё секунда ожидания - и меня потянет к фаянсовому другу. - Он качнул головой, проводя пальцами по волосам и крепче сжимая руль другой ладонью. - А кто тебя спас? – Вновь, с некоторым лукавством и самодовольством, произнес Дэвид. - Да, поджилки у тебя тряслись будь здоров. Не так, как у Брока, конечно. - Он обернулся на спящего парня и ухмыльнулся. - Тот вообще чуть в обморок не шлепнулся, когда перед нами выступал. Помнишь? - Помню, Дэвид. Я всё помню. - Взгляд Уэса стал задумчивым и даже немного грустным. Ностальгия защемила одну из струн внутри, и он сощурил глаза. Осознание того, что ещё несколько месяцев, и они вступят в новую, взрослую жизнь пугало даже такого уверенного в себе молодого человека, как Монтгомери. Но даже не это сейчас волновало его. Ему настолько не хотелось прощаться со школой, что иногда его лихорадило не меньше, чем от холодных дуновений ветра. Осознание того, что кончились беззаботные дни, когда не надо было думать практически ни о чем, кроме насущных проблем, жгло изнутри. - Как мы их оставим, Дэйв? – Он закусил губу. – Джона, Ника, Джеффа, Трента… Представляешь, что с ними будет, когда мы уйдем? - Они взрослые люди. – Попытался возразить темнокожий парень. Но, привыкший быть честным с самим собой, внутри он поддерживал друга. Ему не хотелось расставаться с людьми, которые стали уже даже не друзьями. Семьей Близкими, теми, кто всегда поддержит и даст ощущение покоя, когда это было нужно.. Кто останется у него после того, как они попадут в колледж? Конечно, он храбрился: улыбался, смеялся и пытался зарядить окружающих своим позитивом и хорошим настроением. Но никто не знал и не понимал его, кроме Уэса. Никто не задумывался о том, что будет дальше. Все жалели и прощались – но никто не хотел думать о сентябрьских днях, когда в совет придут новые члены хора. - Особенно, Стерлинг, да. – Хохотнул Уэс. – Взрослый, прямо сил нет. До сих пор любит мультики, сахарную вату и парк аттракционов. - Я не о том… - Хмыкнул Томпсон и выглянул в окно. Перед ними ехала машина, в которой сейчас, наверняка, все спали. В голове всплыли воспоминания об утренней переписке с Ником и лица ребят, когда они собирались в поездку. Затем эта сцена в кафе… - Мне не нравится, что к нему клеится Смайт. – Прохрипел Уэс, словно догадываясь, о чем думает лучший друг, и тут же прочистил горло. Будто сама фамилия человека, с которым у них была молчаливая вражда, горчила на голосовых связках. – Ты не заметил, что они стали чересчур близки? – Процедил он сквозь зубы. - Заметил. – Кивнул Дэвид, всё ещё задумчиво глядя, теперь уже через лобовое стекло, на горящие задние фары машины. – Но я не думаю, что всё так плохо, как ты себе представляешь. Ты просто необъективно относишься к Смайту. Уэс закашлялся. - Ты видел хоть раз, чтобы я был необъективным? Дэвид хмыкнул, и иронично вскинул бровь, переводя взгляд на друга. - Всё бывает впервые, не так ли? Может, Смайт и есть тот самый первый. – Фраза прозвучала двусмысленно, и Дэвиду это понравилось. Он обожал дразнить парня подобными намеками. Он любил смотреть на то, как тот заводится от каждого слова. Спокойного и рассудительного Уэса бесили только две вещи: Себастьян и скрытый подтекст в словах лучшего друга. - Как бы он не стал самым последним. – Прошипел Монтгомери. – Дэвид. Машину Трента вел Ник. Делая глотки из термоса с давно остывшим кофе, он облизывал губы и щурился, когда очередной луч фонаря попадал ему в глаза. Позади него, свернувшись под теплыми тканями куртки и пледа, спал Джефф. Его волосы были растрепаны, несколько высветленных прядей падали на белоснежный лоб. Сложно было сказать, что именно снилось парню, но он недовольно морщил нос и кривил губы. Решение сесть в одну машину вместе с Николасом далось ему нелегко. Слова во время привала - "Я люблю тебя, Аманда Моррисон" - не давали покоя молодому человеку, но он держался. Ему опять помог Себастьян, который всего лишь двумя фразами и пальцами, сжавшимися на плече, смог успокоить своего друга. Sigur Ros – I Gaer Успокоить. Неправильное слово. Нельзя было успокоить человека, переживающего настолько сложный период в своей жизни. Он не знал, что ему нужно было делать в этой ситуации, с которой ему пришлось столкнуться лицом к лицу. Раньше всё было проще - до вопроса об отношениях. Зачем он задал его? Спросите его, и он не даст вам внятного ответа. Он просто его не знал. Наверное, просто желал сделать вещи понятнее. Но закон жизни "хотел, как лучше, а получилось, как всегда" действовал безотказно. И теперь Джефф осознал это в полной мере. Рядом с ним крепко спал Трент. Он был настолько утомлен дорогой, что сейчас не видел даже снов. Ещё совсем молодое лицо мальчика, который не выглядел на свои восемнадцать лет, было расслабленным и умиротворенным. И Себастьян, единственный, кроме водителя, не смыкавший глаз, с завистью поглядывал на Никсона. Как же ему хотелось уснуть, хоть на несколько часов забыть о проблемах и безмятежно погрузиться в объятия Морфея. Но собственные неурядицы и драма Стерлинга не давали ему такой возможности. Чего сейчас ему хотелось? Дозу никотина в крови. Отдаться той зависимости, которая затягивала его в свои сети, будто осуществляя коварную месть. А ведь он тоже был для кого-то зависимостью. Наркотиком. Одна ночь с ним – и очередной молодой паренек понимал, что с этой иглы ему не слезть. Он искал встречи с ним, он молил о прикосновениях и взглядах, он сходил с ума. И Себастьян не мог ответить, почему именно он обладал такой властью над их телами, мыслями и чувствами. Обычный парень из обеспеченной семьи. Что его отличало от других? Парижский шарм, красноречивые взгляды, хороший опыт в сексуальных отношениях? Не то. Когда-то Блейн сравнил его с Дорианом Греем. Тем, кто продал душу дьяволу, чтобы стать его живым воплощением. Тогда Себастьяну это польстило. Сейчас – нет. Он не хотел для себя судьбы, которая постигла персонажа Оскара Уайльда. Он боялся такого конца. Джефф зашевелился на заднем сиденье, и Себастьян тут же отреагировал на это движение. Он развернулся к парню, закусив губу. Ник кинул на него недоверчивый взгляд – такая забота, внезапно проснувшаяся в Себастьяне, его совершенно не устраивала. Woodkid - Baltimore`s Fireflies Закатное солнце резало лучами кроны деревьев. Красные, огненные цвета сливались с насыщенным зеленым. Вода блестела в умирающем солнечном свете. Вокруг – тишина. Только силуэт сидящего на берегу человека нарушал гармонию природы. Голова упала на грудь, глаза были зажмурены, руки зажаты между коленями. Закрыв глаза, он просто дышал предсумеречным воздухом и кусал губы. Тревога расплывалась по телу, возникая в животе - она захватывала его, рушила на части. Он не мог объяснить самому себе, почему так среагировал на ту бессмысленную фразу из уст Джека. Ведь она могла быть лишь провокацией и неудачной «выпускной» шуткой - только вот Хантеру так почему-то не казалось. Липкий страх обволакивал мысли, проскальзывал в каждом действии, как только парень расслаблялся и давал ему волю. Это бывало редко - но жить в постоянном напряжении, что в следующий момент тебя схватят за шкирку и отволокут в один из темных углов казармы, было невозможным. - Для тебя нет ничего невозможного, Хантер. – Тихий шепот. – Ты же Кларингтон. Первый сержант. Гордость семьи. Единственный и любимый сын. Молодой человек определял себя именно так, и не иначе. Ему действительно было чем гордиться - многочисленные заслуги, как в военном, так и учебном деле уже были на счету девятнадцатилетнего парня. Со стороны казалось, что он с легкостью брал любые вершины, добивался самых высоких целей и припеваючи почивал на лаврах – это было не так. Далеко не так. Но другим об этом рассказывать было бесполезно. Да он этого и не делал – засмеяли бы, или просто избили. Что хуже – было непонятно. Хантер Кларингтон не должен был быть сопляком, который только и может, что жаловаться и плакаться в материнский подол. Ему просто было запрещено. Выращенный отцом, он редко подпускался к низенькой, хрупкой женщине. Как только ему исполнилось десять лет, за воспитание взялся Джонатан Кларингтон – сильный и волевой мужчина, генерал. Зарядка каждое утро, холодный душ и десять кругов по парку, что находился рядом с домом – обязательный минимум для выполнения. «Ты обязан знать всё ещё до того момента, как попадешь в военную академию. Превышать нормативы в два раза не является проблемой, если стремиться к совершенству. Норматив – это лишь тройка. Тебе нужна только высшая оценка, рядовой Кларингтон» - говорил отец, и Хантер кивал. Всё по приказу. Всё лишь бы угодить. Ничего лишнего – идеальная выдержка, безупречное самообладание, выхоленное терпение. И то, что сейчас он давал волю своим чувствам, было для него чем-то новым и неизвестным. Он отказывался понимать, почему внутри живота затягивается тугой узел и хочется врезать по лежащему рядом стволу дерева сжатым до боли кулаком. Он не должен был. Ему нельзя. Приказа чувствовать не было – значит, эмоции нужно задвинуть на задний план. Всё, конец истории.