Печальное безумие

— Послушай, послушай меня пожалуйста. Не отворачивался. Смотри, ты же видишь этот мир, эти машины и этих людей, закрывшихся за масками улыбок или гнева. Милый мой, солнце моё, они же безлики, за сотней этих масок они уже давно потеряли свои лица. — жаркий шёпот чуть опалял чужие смуглые уши. — Смотри, кристальный мой, и поверь, поверь в этот мир, не играй по их же правилам. Правилам этой безумной кукольной страны. Ты же видишь всё это. Эту войну, разрушенные лома и людей. Говоривший стоял на крыше, рядом с краем, положив подбородок на голову Рэя. Он, этот странный безумный шляпник, верно пришёл из какой-то напрочь чудесной страны, но, испугавшись этого мира, уже не смог вернуться, а после и привык, странным чёрным вороном влившись в толпу. — Я вижу то же, но ты преувеличиваешь. Смотри, вон та женщина с ребёнком вполне искренне смеётся. А тот мальчик,— раздался отдалённый визг тормозов, болью отозвавшись в голове шляпника,— он ведь был смущён чем-то, возможно даже любил. Послушай, ночь моя, всё не так плохо, разве я не прячусь иногда под маской? А ты? Но ведь и я искренне, говорю тебе всё это. — Знаешь, ты очень тёплый, — неожиданно произнёс мужчина, — как змейка бархатный, чешуйчатый и тёплый. Почему же ты родился именно здесь, тебе бы больше подошёл мой мир. — Мир, насквозь пропитанный счастьем? Не надо, это слишком скучно и привычно, — перебил его мальчик. — Скучно и привычно? Янтарный мой, да наш мир напрочь безумен в своём откровении, — неожиданно рассмеялся шляпник. — Где прекрасный принц плетью выгнал Золушку из дворца за украденную картину, а древняя гусеница, вдруг обратившись бабочкой, решила жениться на новой Алисе, приручившей бармаглота. Там можно загадать желание у активного вулкана, и оно обязательно исполниться, если, конечно, выжить. Просто мы не носим масок, по крайней мере таких. Они нам просто не нужны. Слишком уж стесняют сущность. Радость моя, ну ты же видишь их, их правильность и послушность овец на заклание! — Овец на заклание? И я что ли тоже? — на него смотрели серьёзные зелёные глаза, в которых тем не менее дикой метелью плескались смешинки. — Ты?! Да ты скорее сам живодёр, — хрипло рассмеялся его давний знакомец. — Ну вот, они уже идут. Зачем только? Снова и снова, нацепив эти дешёвые масляные улыбки, — его шляпник скривился, сквозь сеточный забор глядя поверх его головы на даже в ночное время оживлённый город. Ещё бы, сам Рэй тоже заворожённо разглядывал появившийся вдалеке пламенный цветок ставших уже привычными взрывов. Странно, но он не боялся. Наверное, лекарства просто слишком давили, тяжёлым пуховым одеялом закрывая другие эмоции. — И кто придумал строить психушку в самом центре, да ещё в десять этажей, — пробормотала одна из сестёр, выходя на крышу, лифты уже давно запретили. — Он снова тут? Бедный мальчик, за что его сюда? Он же даже не похож на обычных, — сочувствующие спросила вторая, надеясь, что тот её не слышал. Конечно, он всё слышал, ещё когда они поднимались, сначала он злился, а теперь было всё равно, сейчас всё его внимание привлёк к себе его чудеснутый на всю голову шляпник, рассуждающий о пустоте лиц. Небесно-серые глаза, казалось, заглядывали в самую душу. Встав перед ним, заставив Рэя взглядом проследить за рукой, поправляющей цилиндр, он просто молчал, только холодные руки снежными шапками лежали на плечах. — Хочешь, мы уйдём? Туда, откуда я. Я смогу вернуться, а тебе будет вольно и просторно в том мире, змейка. Рэй отрицательно помотал головой. Как бы они его ни злили, ни огорчали, он не хотел оставлять ни этих медсестёр, ни семью, которая так опрометчиво отдала его сюда. — Я не пойду, ты же знаешь, — тепло улыбнулся он, краем глаза видя подходящих сестёр. Значит, встретимся завтра? — Как и всегда, змейка, — хмыкнул он, а в глазах отразилось пепельное ночное небо Лондона 1941 года. Медсёстры подошли, уводя с собой Рэя, который всё оглядывался назад, глядя на сидящего на заборе шляпника. Тот лишь легко поклонился и исчез, растаял в ворохе вороньих перьев. *** — Состояние пациента так и не улучшилось? — безразличный голос главврача пронёсся по кабинету. — Нет, он всё так же говорит сам с собой, хотя и осознаёт реальность, и очень много времени проводит на крыше, с самого момента поступления биполярное расстройство поддалось лишь не намного, — отвечала ему младшая медсестра, направив взгляд в пол. Ей было совершенно непонятно, почему главврач им заинтересовался, таких людей тысячи в больнице. — Хорошо, тогда с завтрашнего дня запретите ему выходы на крышу и начните шоковую терапию. Его родители хотят как можно скорее видеть его здоровым и уже подписали согласие, — сказал врач, выходя из кабинета, медсестра поражённо ахнула. — Но ведь в прошлый раз было так много жертв! — испуганно воскликнула она. — Не волнует, они ознакомлены с правилами и подписали согласие, завтра в 4 утра первый сеанс, и будьте добры, ознакомьте его с правилами. *** — "Почему?" — единственная мысль крутилась в уже давно отравленном лекарствами разуме мальчишки. Раньше он бы разозлился, как всегда быстро и разрушительно. Но антидепрессанты делали своё дело. Сейчас он вообще мало чем напоминал себя прежнего, что ужасно злило безумного шляпника, и с чем он уже смирился. Собственно, из-за этих вспышек ярости его и отослали сюда, богатым родителям не нужен был психически больной ребёнок, тем более, что был же ещё и младший брат. Три года он уже тут. И второй год войны. Это было страшно, когда вдруг пронеслась весть о войне, люди прятались, бежали, молились Богу или искали убежища от одного только слова "война". Люди не верили. — Как же, мы же заключили пакт с Германией, почему тогда?! — удивлялись они, а этот странный чужеземец всегда смеялся над ними, уверяя 13-летнего Рэя, что всё это правда, только вот их армия ведёт свою, странную войну, и 10 дивизий просто бездействуют, стоя на границе. Конечно, Рэй не хотел верить, но разве шляпник хоть раз врал? А недавно начались бомбёжки. Сначала на окраинах, а после и в центре. А буквально позавчера пришёл непонятно чем обрадованный чужеземец, говоря, что сегодня подорвалась его семья, не успев даже добраться до убежища. Конечно же, ему, шляпнику, не за что было любить их, как и самому Рэю, но его радости мальчишка не разделял. Сейчас мозг уже почти не работал, родители погибли, перед смертью решив убить и его, мир пошёл трещинами. Каким чудом больница до сих пор стояла — никто не знал, но под жестокой рукой главврача все работали в штатном режиме. Только вот самых крепких, да и вообще способных здраво мыслить, людей и психов поотправляли в армию, служить своей земле. А Рэя оставили. Не пожелали брать мальчишку, за которого им заплатили. Ну вот, ещё пару минут и его поведут на терапию. Пришедшая медсестра подробнейше рассказала, что ждёт его, о прошлых жертвах, а после с особым наслаждением о том, что ему запретили выход на крышу. Рэй дёрнулся, шляпник будет ждать его. Она была злой, она всегда так делала: расписывала каждый препарат, уделяя особое внимание побочным действиям, наказания за малейшие его проступки, пусть их даже и не было, а теперь вот, шоковая терапия. — "Извини, ворон, но похоже, сегодня ты один будешь наблюдать за людьми и алыми цветками взрывов," — горько подумал он, пока его уже не подчиняющееся, накачанное препаратами тело перетащили в каталку. Белые, с гладкими стенами и обвалившейся кое-где штукатуркой, коридоры напоминали кишки исполинского зверя, как тот динозавр. Только вот судя по их изворотливости, кто-то разрезал этому динозаврику живот и хорошенько там всё перемешал. Поэтому тут так и пахнет медикаментами: надо же скрыть запах разложения. Рэй тихо хихикнул, представляя таких вот бегающих по организму человечков, всеми силами избегающих желудка. Но вот его привели. Нацепили какой-то шлем, проводки, а потом включили. Сначала это было даже не больно, скорее щекотно, что снова заставило мальчика хихикнуть. Но потом они увеличили мощность и будто бы из засады выпрыгнула мягколапая боль, когтями и клыками разрывая мозг, урча от удовольствия при самых громких болезненных вскриках. Полопались сосудики в глазах, а в ушах стоял звон. Когда же это прекратилось, ему казалось, что его голову использовали вместо языка в церковном колоколе. А всё остальное тело отдавало лёгкой болью от получаса неподвижности и дошедших зарядов. — Передышка пятнадцать минут и вторая часть, — донёсся из ниоткуда безжизненный металлический голос. Будто бы говорила машина, а не человек. Впрочем, так оно и было. На втором заходе всё повторилось, а когда закончилось, Рэй с удивлением ощутил на щеке слезу, и с трудом подняв ослабевшую руку, он с удивлением увидел на ней пятнышко крови, которое пополнила ещё одна капелька, стёкшая с подбородка. — Ничего-ничего, — утешающе сказала медсестра, — такое бывает иногда, всё хорошо, — Рэй ей не верил. Казалось, мозг превратился в плохо проваренную кашу, мысли текли с трудом, малейшим движением вызывая боль. Когда же его оставили одного, не удосужившись даже проверить нормально его состояние, лишь немного умыв, он был благодарен за тишину и свежий воздух, доносящийся из окна. Солнце ещё светило, а весна доставала лёгким ароматом цветов и терпкого порохового дыма. Тишина успокаивала, обволакивала лёгким пушистым покрывалом. Сейчас ему нужен был покой. И уже через десять минут он провалился в сладкий сон, похожий на избавление от всех бед. Проснулся он неожиданно в час ночи из-за тихого, тягучего как патока, напева. Почувствовав, как кто-то сел на кровать он просто не смог открыть глаз. Его же тело ему ещё не подчинялось. — Ты поэтому не пришёл, змейка моя?— прошелестел тысячью перьев тихий шёпот. — Что они сделали с тобой, чтобы так изломать и тело, и душу. Расскажи, счастье моё или хочешь, чтобы я посмотрел сам? — странно, но на этих белых простынях нетипично смуглокожий для Лондона Рэй, так много времени проводивший на улице, казался совсем чужеродным объектом. — "Посмотри," — подумалось мальчишке, он так и не смог открыть рот. — Бедная, бедная моя маленькая змейка, хочешь, я дам им почувствовать то же? — спросил мужчина лёгким холодным поцелуем касаясь лба. В голове как в ускоренной съёмке прокрутились последние события, и Рэй почти физически ощутил чужую ярость, на мгновение затопившую сознание. — Знаешь, а я ведь только хотел сказать, что сегодня на здание больницы упадёт бомба, часа где-то в три. Знал? Так вот я скажу. Знаешь, прошу во второй и последний раз: пойдём со мной, мой маленький саламандр, и пламя вновь засверкает вокруг, совсем тебя не обжигая. Пойдём, небо моё, прошу тебя. Рэй не отвечал, в это время, когда как по мановению волшебной палочки злобной феи мир за три дня стал хуже чем за все три года, пошёл сотней радужных трещин, но до сегодня упорно держался. Сейчас же миллиарды зеркальных осколков украсили пол, стены и даже потолок палаты, а он, наконец, смог снова увидеть ставшие уже такими родными небесно-серые глаза, в которых теперь плескалось целое море безумной, пьяной радости. — Пойдём, Шэр, — попытался улыбнуться Рэй, но тут же скривился от боли. — Ты был не прав, они не безлики, они просто слишком жестоки, — тихим хриплым голосом смог наконец сказать он вслух то, что витало в мыслях. На следующее утро среди руин наши совсем не пострадавшее тело одного из пациентов. Кажется, он так и умер во сне, счастливо улыбаясь всему миру. Обозвали это чудом. А душа уже ушла. Ушла в тот безумный мирок, который был не адом и не раем, за пределами знаний людей.