Кружево

      – Да, Серизава, я уже сел на поезд. Буду в три часа, как и говорил.       На том конце провода – радостные беспокойные голоса, перебивающие и перекрывающие друг друга. Они задают вопросы вразнобой, твердят поторопить машиниста и приехать поскорее, и каждый из них звучит обрадованно, да настолько, что Шигео даже чувствует себя неловко: будто его приезд – целое событие. Он ведь тоже хочет увидеть друзей, и не меньше, чем они – его самого. Парень запинается, силится разобрать реплики и определить, какая кому принадлежит, но не может – они спутываются в большой шумный клубок, и он лишь концентрируется на голосе Серизавы, у которого ещё не отобрали трубку, и тихо смеётся.       Приставучая мысль маячит на задворках: только одного голоса не слышно вовсе.       – Да, да, всё в порядке, – Шигео улыбается, кивая сам себе, вслушиваясь в фонирующий шум, и щурится, подставляя лицо летнему палящему солнцу.       За окном – суетный перрон Токийского вокзала, снующие в непрекращающемся потоке люди, несущиеся с чемоданами и спешащие по своим делам, кто – в отпуск, кто – домой, кто – вновь на работу. Стекло отделяет Шигео от безугомонной спешки, и парень, расслабленно обмякая в кресле, понимает, что уже сейчас он может забыть о том, как выглядит столица, и не задумываться ни о чём, что связано с ней, в течение долгого, жаркого августа. Совершенное чувство.       Лучше – только момент долгожданной встречи.       – М, Рицу? – отвлекаясь от своих мыслей, переспрашивает Шигео и скашивает глаза на мобильник, зажатый в руке. – Он тоже приедет, но позже. Преподаватели не хотят отпускать его.       Он смеётся и снова кивает на чей-то выкрик, долетевший до слуха, а когда вспоминает, что даже Экубо сейчас не может увидеть выражение его лица, выдыхает краткое: «да», и неожиданно ловит своё сердце на ускорившемся ритме. Пальцы теребят собачку на молнии рюкзака, с улицы слышен едва ли разборчивый, искажённый помехами динамика голос женщины, объявляющей отправку его поезда. В груди нарастает щиплющее волнение.       Один неровный выдох.       – Серизава...       В трубке повисает понимающее молчание. Перрон за окном медленно удаляется.       – Шишо рядом? .       Шигео всю неизмеримо долгую дорогу до дома казалось, что он способен вскочить на ноги в любую секунду и воспарить в небо, мчась мимо сероватых облаков, обгоняя неповоротливые поезда и даже самолёты, ползущие будто бы с черепашьей скоростью. Колёса словно не крутились, как им положено, а волочились, нехотя выполняя оборот за оборотом, заставляя парня изводиться от давящей на грудную клетку взволнованности. Ему казалось, как только двери откроются, он выскочит из вагона на бетонную платформу стремительнее, чем ядро вылетает из дула чугунной пушки, быстрее пули, разрезающей воздух.       Но когда и вправду автоматические двери благодушно распахиваются, ноги Шигео предают его. Они становятся ватными, медлительными, неподъёмными и неосязаемыми, точно изображают иллюзорность своего существования, да настолько правдоподобно, что парень начинает сомневаться, что его ноги ещё на месте и он не оставил их ненароком где-то под сидением. Нет ни единого шанса приказать им двигаться если не быстрее, то хотя бы устойчивее, и он вываливается из поезда, ощущая себя громоздким мешком с костями и мясом, едва удерживается в вертикальном положении, когда лодыжка подворачивается, а колени подгибаются.       Боги, он и правда волнуется.       Шигео не видел Аратаку с зимних каникул: тот приехал на пару дней, когда узнал, что у самого Шигео из-за экзаменов и подработки не получится вырваться даже на праздники. Не всерьёз обругав своего любимого ученика, отчитав за пренебрежение отдыхом и здоровьем, Аратака примчался к нему без лишних вопросов, согрел мальчишку до самой весны и подарил непоборимое чувство голода, которое невозможно ни изжить, ни приглушить – только удовлетворить при личной встрече, до которой, парень думал, не доживёт вовсе.       Шигео нравится университет. Нравится учиться чему-то новому, нравятся занятия лёгкой атлетики, нравятся люди, с которыми он знакомится чуть ли не каждый день. Но вот в такие моменты, когда зудящее предвкушение перебрасывается за допустимый максимум, когда до встречи, о которой он мечтал двадцать пять на восемь без перерыва на обед в течение полугода, остаются считанные ненавистные минуты, которые, будь его воля, он сжёг бы, – в такие моменты, как сейчас, Шигео готов послать добрую половину своей жизни, которая отделяет его от Аратаки, к чёртовой матери. И ему даже не жаль.       В неспокойном океане прибывших и встречающих не разглядеть нужную светловолосую макушку. Пальцы не попадают по экрану, трясясь от переживаний, и Шигео хмурится, пытаясь отвлечься и не раздавить ненароком телефон в руке. Ему бы позвонить учителю, вдруг что случилось и он не смог приехать встретить его. С ним всякое бывает, ведь и клиент мог прийти без записи.       – Моб!       Шигео дёргается, поднимает глаза, судорожно нашаривая ими нужную фигуру.       – Шишо, – срывается в пустоту.       Учитель машет ему рукой, направляясь быстрым шагом прямо к нему, по чётко обозначенной траектории. И облегчение, поистине детское ликование, счастье и откровенное смущение захлёстывают Шигео, накрывая с головой, тянут на дно, чтобы через мгновение вытолкнуть на поверхность, на голые скалы, точно бездыханное тело. Шигео умирает на секунду. Он чувствует, как губы расплываются в глупой улыбке, а дыхание успевает сбиться раньше, чем его ноги, совсем деревянные, переходят на бег. Парень бежит через всю платформу, захлёбываясь кровью, которую не успевает прогнать по сосудам его отъехавшее сердце, а мандражирующие пальцы неконтролируемо тянутся вперёд.       Учитель и сам бежит ему навстречу.       – Аратака, – хрипит Шигео, старательно сдерживая клокочущий в горле всхлип, когда наконец врезается своим телом в тело мужчины, хохочущего и даже не пытающегося скрыть свою очевидную радость. Шигео вжимает его в себя, впиваясь пальцами в худые плечи, вслушиваясь в бархатистый щекочущий ухо смех, живую сладость которого не сможет передать даже самая качественная звуковая аппаратура, что говорить о междугородней мобильной связи. – Аратака...       Шигео елозит носом по подставленной шее, каждой клеточкой чувствуя поразившую мужчину дрожь. Парень улыбается, с силой зажмуриваясь, и только крепко держит чужие плечи, не желая разрывать объятия.       Спину сдавливает кольцо из рук, и Шигео думает, что не знает лучшего чувства на свете, чем это.       – Я тоже, Моб, я тоже, – горячий шёпот, в котором чувствуется обнажённый восторг, опаляет скулу, а на тыльную сторону шеи ложатся пальцы, холодные и шероховатые, но чьё нежное прикосновение сводит на нет весь дискомфорт. Учитель снова понимает его без всяких слов, и Шигео приходит в голову мысль, что он успел очень-очень соскучиться по их невербальной, интимной манере общения.       Потрескавшиеся губы коротко целуют его в чёрные вихри, до куда только дотягиваются, и Аратака отстраняется, с трепетной осторожностью держа лицо парня в своих ладонях. Шигео не в состоянии отцепиться от него, и потому обхватывает чужие оголившиеся запястья своими пальцами, жадно всматриваясь в каждую деталь внешности Аратаки, лихорадочно ища изменения. Но лицо учителя всё то же: ровно столько же морщинок, сколько было и полгода назад, не больше и не меньше, и неизменное открытое выражение глаз заставляет Шигео глубоко вдохнуть и выдохнуть, успокаиваясь. И только распалившаяся краска, разбросанная хаотичными пятнами по щекам и скулам Аратаки, даёт понять, что расстояние, тяготившее их обоих, всё же преодолено.       Шигео снова прикасается к нему. А Аратака всё такой же красивый.       Невероятно красивый.       – Ты опять вырос? – смеётся Аратака, закусывая губу, словно пытается подавить наворачивающиеся на глазах слёзы, и треплет его по волосам, взъерошивая макушку.       В ответ Шигео только мотает головой, отрицая, способный думать лишь о том, как ему хочется поцеловать находящиеся столь близко губы.       – Ты не замёрзнешь? У нас выдалось холодное лето в этом году. В столице теплее, да? Давай сразу пойдём в офис, чтобы ты не простыл, – Аратака тянет его за собой, а у Шигео сил хватает только на то, чтобы кивнуть и покорно последовать за ним на пружинящих ногах, всё ещё не отошедших от произошедшего. – Я надеюсь, ты взял с собой хотя бы толстовку. Если нет, ничего страшного, у меня что-то осталось из твоих старых вещей.       Нет, всё-таки Шигео ещё не готов.       Парень, чей рот, кажется, сам не знает, как можно перестать улыбаться, прижимается к спине мужчины, вновь обнимая его. Сердце колотится за рёбрами, а руки никак не могут понять, что то, что они ощущают, – никакой не фантом, а настоящий человек, тот самый, любимый и необходимый.       – Я так рад, Аратака, – бормочет Шигео, и его язык едва ли способен чётко произносить звуки. – Очень, очень рад, я так скучал.       Аратака смеётся, пряча глаза в ладони и явно сетуя про себя на одного «большого ребёнка», но из хватки не выворачивается и только повторяет:       – Я тоже, Моб, я тоже очень скучал.       Шигео кажется, что если бы жить не было так хорошо, он бы обязательно умер на месте. .       В офисе так же тепло, как и всегда. Возможно, даже теплее, потому что, как сказал Аратака, Серизава недавно установил тёплый пол, заодно перестелив ламинат. «Мелочь, но ощутимая», – говорит учитель, пропуская парня пройти первым в комнату, где его уже все заждались.       Что-то неуловимо меняется. Что-то остаётся по-прежнему. Но Шигео в очередной раз убеждается, что и сейчас в офисе он чувствует себя так же комфортно, как и в детстве.       На междусобойчик заглядывают все, кто может. Теру приносит новое зелёное растение, передавая привет от Минегиши-сана, который всё так же работает в цветочном магазине, а ещё от Шимазаки, который из-за новой работы не смог прийти. Аратака с радостью принимает нового члена его доморощенного ботанического сада и по привычке доверяет Томэ-чан, которая тоже приехала на каникулы, найти цветущему красавцу место. Серизава на пару с Экубо не отлипают от Шигео, расспрашивая, хорошо ли начался учебный год, на что тот только кивает и улыбается, успокаивая их и признаваясь, что третий курс ему даётся куда легче первых двух, по крайней мере, пока. Даже Шо умудряется на минуту заскочить к ним, обещая, что к приезду Рицу он разберётся со всеми делами в отцовской компании.       Суетливо, но суета, царящая в помещении, разительно отличается от городской конвульсивной спешки. Посторонний шум, оглушающий, тревожный, никак не соблазняет Шигео, и сейчас, погружённый в размеренные несмолкающие разговоры, он понимает, что, наверное, никогда не приживётся в Токио.       Шигео чувствует: он дома.       И только краем глаза поглядывает на напряжённую спину своего мужчины.       Аратака ускользает от него, находя тысячу и одно занятие, незначительные и мелкие, которые явно не требуют его непосредственного присутствия. Шигео взглядом свербит его точёный силуэт, облачённый в строгий неизменный костюм, и никак не может понять, почему же тот нервничает и жмётся по углам, словно опасается чего-то или пытается сдержать себя. Есть вещи, о которых Аратака не рассказывает, и Шигео уважает его решение не говорить о них, но ровно до тех пор, пока беспокойство не начинает вредить его здоровью: физическому, ментальному и прочему.       Но вот сейчас – это нечто другое. Что именно – Шигео пока понять не в силах.       – Всё нормально?       Шигео ловит его в подсобке – маленькой комнатке с раковиной, зеркалом и кучей неразобранных старых бумаг. Он просачивается в приоткрытую дверь, откуда доносится звук льющейся воды, и оказывается за спиной у Аратаки. Тот дёргает плечом, мгновенно реагируя на постороннее присутствие, но выдыхает, узнавая Шигео, и слабо улыбается.       – Ты выглядишь напряжённым, – осторожно произносит Шигео, целомудренно целуя мужчину в мягкую макушку.       – Нет, Моб, всё отлично, – Аратака перехватывает взгляд припавшего к его спине Шигео и, не глядя, перекрывает воду, безмятежно опираясь ладонями на края раковины. Мужчина тянется поцеловать его в висок, и Шигео льнёт к нему, едва ли не мурлыча от ласки, по которой изрядно оголодал.       – Могу я тебя поцеловать? – тихо спрашивает Шигео, прикрывая глаза, когда мужчина отстраняется, а его собственные пальцы прокладывают себе путь под пиджак, к самому позвоночнику, проступающему сквозь выглаженную ткань.       Аратака прерывисто выдыхает, разворачиваясь в чужих руках, и шепчет в самые губы:       – Ты можешь делать всё, что захочешь.       От вседозволенности кружится голова и чёрные пятна расползаются перед глазами. Скулы касается кончик чужого носа, ненавязчиво подбадривая, подталкивая к действию, и Шигео, трясущийся от покалывающего предвкушения, неотрывно следит, как полоска света, проникающая в щёлку из утопающей в голосах комнаты, танцует на колышущихся сомкнутых ресницах.       Прикосновение губ к губам, будто самое первое в их жизни. Шигео не напирает, касается невесомо, на пробу целует дёрнувшийся уголок, подступаясь к приоткрытому рту. Аратака улыбается, едва сдерживая смех, и бормочет что-то про нерешительных студентов, но не пытается воспрепятствовать или оттолкнуть, за что Шигео хочется его поблагодарить. От случайного соприкосновения языками парня замыкает, и давно перегоревшая лампочка над их головами на секунду загорается, задетая мелким выбросом электричества, на что мужчина издаёт укоризненный звук, но не считает нужным останавливаться. Сцеловывать блаженную улыбку с губ Аратаки до дрожи, до растекающегося по стенкам рёбер тепла приятно, и Шигео вжимает его ноги в шкафчик под стеснённые вздохи, скользит ладонями выше по спине, надавливая большим пальцем на поясницу. Влажное прикосновение, жар, исходящий от щёк Аратаки, пошатывают почву, и Шигео едва ли способен понять, что сейчас вытворяет.       Пальцы, оглаживая лопатки, за что-то цепляются. Шигео, чуть хмурясь, но не разрывая поцелуй, несколько раз проходится по одному и тому же месту между лопатками, раз за разом натыкаясь на твёрдую упругую полоску неустановленного происхождения. Аратака в его объятиях, кажется, затихает, больно впившись в чужие плечи, и Шигео отстраняется, не убирая пальцев со странной ткани, скрытой под рубашкой.       Он нехотя открывает глаза, чтобы заглянуть в разгорячённое лицо Аратаки.       – Что это?.. – едва успевает произнести он, как из-за двери доносится громкий развесёлый голос Томэ-чан.       – Рейген-сан! Я могу достать ту бутылку саке, которую вы прячете от Кагеямы-куна?       Аратака комично захлопывает рот и выпутывается из объятий Шигео, возмущённо топая в направлении своей распоясавшейся бывшей сотрудницы:       – Что? – доносится до парня его раздражённый голос. – Нет!       Шигео тихо посмеивается, отрешённо разглядывая свои пальцы, и размышляет, считается ли реакция Аратаки откровенным побегом от вопроса или же нет. .       Шигео касается его, потому что хочет.       Шигео кладёт руку на его колено под столом раменной, пока никто не видит, мягко сжимая, просто чтобы чувствовать, что с Аратакой всё в порядке. Шигео опускает ладонь на его плечо, когда они рассматривают выбранные продукты в магазине, подцепляет пальцами край рукава, тормозя спутника или подгоняя, и даже выкрадывает его ладонь, пряча в собственный карман, просто чтобы обоим было чуточку теплее и спокойнее.       Ненавязчиво, ласково, бездумно, стараясь не причинять дискомфорт. Прикосновения ради прикосновений. Потому что хочется насытиться им, сделать всё возможное и невозможное, чтобы на подольше сохранить эфемерное ощущение чужих ладоней на своих груди и шее, плечах и волосах, чтобы их хватило до следующей встречи. Шигео обманывает себя, неизменно попадаясь в собственную ловушку: он каждый раз повторяет, что этого хватит, что после душного телефонного разговора, спрятавшись ото всех на общем балконе общежития, не захочется, стеная, лезть на стенку и сорваться первым же рейсом до дома.       Желаемый результат заведомо неосуществим, но они оба наслаждаются предпринятыми попытками.       Шигео делает это, потому что Аратака никогда не запрещает ему.       Аратака не акцентирует на его прикосновениях внимание, но и не игнорирует их: сжимает пальцы в ответ, первым ловит в тесную хватку раскрытую ладонь, дотрагивается ненароком, поправляя воротник или одёргивая футболку, ссылаясь на необходимость выглядеть всегда опрятно.       А Шигео плавится.       В ощутимо опустевшем помещении офиса они стоят рядом друг с другом ближе, чем того позволяют приличия, но мысль о подобных нюансах не задевает даже краешек здравого рассудка. Шигео кладёт раскрытую пятерню на спину Аратаки, точно между лопатками, без всякого давления, просто чтобы дать почувствовать тепло и своё присутствие. Мужчина резко поворачивает голову в его сторону и сталкивается с направленным на него внимательным, изучающим взглядом. Они смотрят друг на друга две секунды, три, пять, и Шигео ловит периферическим зрением, как по отставленной шее, словно по загрунтованному холсту, мерно растекается масляная рубиновая краска.       Пару раз взгляды мимолётно падают на губы.       Парень, ощущая предостерегающее покалывание в кончиках пальцев, мысленно гадает, что служит поводом для обострившейся чувствительности Аратаки, и лишь чуть приподнимает брови в толком не сформулированном безмолвном вопросе.       Пальцы ползут выше, устраиваются на напрягшемся угловатом плече. Под указательным Шигео нашаривает тугую рельефную полоску, гораздо у́же и тоньше той, что прячется на спине. Аратака, кажется, забывает моргать в нужное время, и его дыхание, горячее, задушенное, дробящееся о стиснутую челюсть Шигео, сбивается с отлаженного ритма, откровенно подвисая.       – Ты… – не сводя прищуренных глаз с мужчины, совершает попытку Шигео, ещё даже не зная, что именно хочет спросить, но Аратака не позволяет ему продолжить, стремительно врываясь в завязавшийся разговор ещё не ушедшей Томэ-чан и Серизавы.       – Ну, полагаю, пора расходиться, да? – нарочито громко рявкает Аратака, звонко хлопнув в ладоши, отчего Шигео вздрагивает, и успешно овладевает всеобщим вниманием. Он пихает в руки растерянного парня позабытый рюкзак и толкает его к выходу, не переставая любезно улыбаться, проговаривая напоследок своему подчинённому: – Серизава, ключи у тебя, так что утром, будь добр, открой офис, я сброшу смс, во сколько приду.       Уже спускаясь по лестнице, Шигео слышит многозначительный голос Томэ-чан:       – Спорим, они завтра из дома вообще не выйдут? .       Когда они всё же возвращаются в квартиру Аратаки, Шигео чувствует себя одновременно и утомлённым благодаря радушной импровизированной встрече друзей, и возбуждённым: живёт в нём закравшееся под сердцем предвкушение, только чего – непонятно, но чего-то волнительного до завязывающегося внизу живота стянутого узла.       Аратака едва ли не силком гонит его в душ, и Шигео мысленно закатывает глаза на странную торопливость и непоследовательность в действиях мужчины, но повинуется, идя, как хороший мальчик, в ванную первым, поскольку о том и просит его учитель, хоть и оставлять Аратаку одного не хочется даже на полминуты. Шигео, раздевшись, успевает настроить воду в душевой кабине, когда замечает, что чистых полотенец нет и в помине – по крайней мере, в пределах ванной комнаты. Впопыхах нацепив на себя обратно джинсы ради приличия и предусмотрительно закрутив кран, Шигео возвращается в гостиную, где копошится Аратака. Ещё из-за плотно закрытой двери он слышит сдавленный голос учителя, который ругается на полутонах, явно злясь на что-то или на кого-то.       – Угораздило же… Какой я всё-таки идиот, чёрт возьми.       Возможно, ещё на подступах к дверному проёму Шигео должен был почувствовать что-то неладное, но он просто шагает из влажного помещения на свет, оказываясь прямо напротив застывшего Аратаки.       – Можно взять твоё полотенце? Я своё...       На этих словах мозг Шигео забывает, как синтезировать связную речь.       Аратака кажется застанным врасплох: взъерошенный, глаза распахнуты, пиджак валяется на полу, а рубашка расстёгнута до середины груди. Шигео не уверен, всё ли в порядке с его зрением, но он не сказал бы, что то, что он видит, ему не нравится. Скорее наоборот. Из-за воротника выглядывает аккуратное простроченное кружево, плотно прилегающее к груди, нежного кремового оттенка. Рисунок Шигео разглядеть не может, но нечто липкое на периферии сознания подсказывает ему, что он ещё успеет налюбоваться им до дыр.       – Чёрт, Моб, – задушено чертыхается мужчина, и его лицо моментально заливается краской – вызывающей, бросающейся в глаза, контрастно багряной на фоне бледных ключиц; но он не пытается спрятаться и закрыться: Аратака практически не шевелится, будто выжидая, каким будет дальнейший шаг Шигео.       А у Шигео в голове – пусто. Вселенная секунду назад схлопнулась, поработив все мысли, и теперь вовсю гуляет ветер, царствуя в безжизненной пустыне, ранее именуемой разумом.       – Красивый цвет, – хрипло выдаёт Шигео, продолжая неприкрыто пялиться на кусочек ни в чём не повинных кружев. Его голос настолько низкий, что самому показалось бы диким, если бы он был способен хоть немного поразмышлять о том, что творит.       Аратака дышит через раз. Часто моргает и косится в сторону ванной, пытаясь прикинуть, каковы его шансы на благополучный побег, но Шигео, сделав небольшой шаг в сторону, недвузначно перекрывает ему путь.       – Я... – наконец выдавливает из себя Аратака, переминаясь с ноги на ногу и нещадно кусая губы, мысленно мечась от стены к стене и лихорадочно продумывая план отступления. – ...я не знал, какой тебе понравится. А этот... – он сглатывает, пытаясь придать своему голосу невозмутимой твёрдости. – Под рубашкой не видно.       У Шигео едва колени не подкашиваются.       – Мне нравится.       Аратака, поражённый сиплым откровением парня, не успевает захлебнуться воздухом – Шигео, умудрившийся в два шага пересечь маленькую комнату, ловит его губы, грубо рванув его ближе за отвороты рубашки. Сминает под себя, не позволяя глотнуть кислород, вжимает, оглаживая бёдра и грудь, целует глубоко и кусаче, гораздо более страстно, чем ещё пару часов назад, в тесной подсобке. Аратака, всё ещё отчаянно пытающийся прийти в себя, не поспевает за ним, отвечает невпопад, вяло давя ладонью на грудь – нужно расцепиться, объяснить всё, но с другой стороны, так ли это важно сейчас?..       Шигео, гортанно рыча, отрывается от Аратаки, безуспешно старается привести дыхание в порядок. Всё, что его сейчас волнует, – это припухшие губы в сантиметрах от его лица и спрятанные под дурацкими тряпками, с ума сводящие кружева.       – Ты был в этом весь день, – не вопрос, скорее утверждение, которое Шигео озвучивает, чтобы осознать в полной мере. Понимание, что его мужчина на протяжении всего дня столь остро реагировал на любое прикосновение и очаровательно, но совершенно безбожно краснел именно потому, что его груди касалось непривычное коже тонкое бельё, ударяет в голову, точно хвалёный хмель, и картинка перед глазами темнеет, покрываясь зыбкой рябью.       Шигео едва разглядывает сквозь пелену наваждения улыбку, слабую, чуть ломаную, и то, как Аратака старается незаметно сглотнуть комок волнения, врезавшийся в горло.       – Я не смог поздравить тебя с днём рождения должным образом. Решил дождаться твоего приезда. Хотел сделать сюрприз, – слегка нервно посмеиваясь, глухо признаётся мужчина. – Совсем умом тронулся, да?       Он смеётся, утыкаясь лбом в плечо Шигео, и тот голой кожей чувствует, как подрагивают чужие ресницы.       Шигео, не глядя, опускается перед ним на диван, скользя ладонями по рукам, нарочно задевая бёдра и ни на секунду не отрывая взгляда – голодного, восхищённого, до безобразия влюблённого.       – Разденься для меня.       Аратака шумно втягивает воздух через нос. Он был готов к подобным просьбам, абсолютно точно был готов, вот только тон – ощутимо понизившийся, грудной, достигающий отдалённых закромов души и мягко, но настойчиво вытягивающий всю подноготную наружу – заставляет его содрогнуться всем телом.       – Хочешь шоу? – склонив голову, игриво спрашивает мужчина, пытаясь хоть немного смутить парня, чтобы отвлечься и перевести чужое, сосредоточенное на нём одном внимание в другое русло.       Но Шигео чувствует, что ему сейчас слишком любопытно, чтобы вообще помнить, что такое смущение.       И потому он только медленно кивает, соглашаясь с предположением Аратаки, неотрывно следя за мимолётно дрогнувшей рукой, застывшей над верхней нерасстёгнутой пуговицей.       Аратака неровно улыбается, рассеянно бормоча нечто вроде «боже, я слишком стар для этого», и наклоняется, оперевшись ладонью на спинку дивана у самой головы Шигео, чтобы неторопливо, тягуче поцеловать парня, позволяя распробовать себя и облюбовать. Из его движений пропадает дёрганная резкость, уступая место изящной пластике, и Шигео не нужно спрашивать, чтобы понять, что его мужчина расслабляется, принимает сложившийся исход и берётся даровать и получать удовольствие. Аратака знает, что ему нравится и как, насколько и даже почему, а если не знает – угадывает, полагаясь на чутьё, и за долгие годы формирования их отношений он едва ли хотя бы раз ошибался.       Шигео чувствует себя избалованным мальчишкой, который попал в «Сладкое королевство» и которому разрешено брать всё, до чего только достают руки.       Краткий чмокающий звук разрывает поцелуй, и Шигео по наитию подаётся вперёд, слепо ища тепла и натыкаясь лишь на нерадушную пустоту. Перед глазами – длинные филигранные пальцы, неспешно проталкивающие пуговицы в петли, с каждым движением открывая для парня всё больше обзора. Шигео не успевает следить одновременно за своим клокочущим в ушах сердцебиением, ритмом дыхания, накапливающейся в мышцах эсперской силой и чужими руками, чем-то приходится жертвовать. И он жертвует – всем, забываясь, думая лишь о движениях мужских пальцев.       Кремовые кружевные цветы облегают грудь Аратаки, располагаясь на рёбрах. Тонкий пласт ткани, оттеняющий светлую кожу, любовно обрамляющий изгибы. Шигео не удерживается – протягивает руку, дотрагивается, понимая, что бра не более бархатистое, чем кожа Аратаки, может быть, даже чуточку жёстче. Поцеловать выпирающие косточки ему не дают – мягко отталкивают, надевая на шею Шигео, поверх интригующего «ничего», ослабленный галстук, на что парень, увлечённый жадным пожиранием глазами вздымающейся груди, никак не реагирует. Под грузный ликующий выдох рубашка соскальзывает с плеч мужчины и отправляется на пол, вслед за пиджаком.       – Поможешь мне? – Аратака протискивается меж расставленных ног Шигео и легко кивает, указывая опустившимся взглядом на свои брюки.       Под музыкальное сопровождение в форме старательно сдерживаемого оха Шигео прижимает пальцы к ширинке мужчины, задирая голову, не сводя глаз с мучительного наслаждения, отразившегося на пунцовом лице, отчего Аратака отводит одно колено в сторону, опираясь им на бедро Шигео, и впивается в обивку с новой силой. Шигео не торопится: пару раз проводит широким движением ладони по всей длине проступающего возбуждённого члена, надавливает большим пальцем, выбивая из груди мужчины грязное ругательство, и улыбается, бездумно тянясь к горящим ключицам, чтобы поцеловать. Выходит смазано и вязко, язык оставляет блестящий след, а пальцы грубо дёргают за бегунок на молнии. Аратака в его руках – горячий и заведённый, уворачивается от поцелуев в губы, прячет лицо в кудлатой макушке Шигео и дышит сорвано, глубоко.       Ладони огибают поясницу, перемещаются ниже, оказываются под шершавой тканью брюк, которая сменяется на мягкое фактурное полотно, опутавшее бёдра мужчины.       Шигео с силой вдавливает пальцы в податливые мышцы. Он не уверен, что сейчас сможет справиться с чувствами, которые возникнут у него от увиденного, он вообще не уверен, что рядом с таким Аратакой ему безопасно находиться. Он вынужден замереть, сделать несколько глубоких вдохов и выдохов, прежде чем оторваться от покрывшейся мурашками кожи и перевести взгляд. Ниже. Туда, где плавятся его пальцы, где сквозь множество мелких прорех между скроенными узорами можно рассмотреть каждую деталь сжавшегося Аратаки.       Брюки, повинуясь незримому давлению силы, сползают с невозможных ног мужчины, до самых щиколоток.       У Шигео голова идёт кругом, а руки, не внимая полудохлому голосу разума, шарят по внешней и внутренней стороне бёдер Аратаки, оглаживают, вычерчивают края вытканных цветочных лиан. Над ухом раздаётся жаркий стон, в котором Шигео очень чётко различает хнычущие нотки, и от исступления, смешанного с неприкрытым смущением, читаемого в вибрирующем возбуждении мужчины, парень едва не заходит за край. Красивый, чертовски красивый Аратака в светло-бежевом кружевном белье, бесстыдно обтягивающем его худые рёбра и узкие бёдра, успевшем промокнуть от сочащейся из стянутого тканью члена смазки, ёрзает на его коленях, трясущимися руками хватается за грубую спинку дивана и стонет – от собственной раскрытости и откровенности, от всецелого, одному ему принадлежащего обожания, которое чувствует по отношению к себе.       Шигео тянет его ближе, надавливая на загривок, отчего у Аратаки по обнажённой спине расходится рябь крупных мурашек, и ловит разомкнутые искусанные губы на полпути. Он целует его, голодно, без всякого трепета, но со звериной благовейностью, без слов обещая взять штурмом то, что ему и так предложено, с силой стискивая в больших ладонях ягодицы Аратаки, разминая их, доводя до пульсирующего изнеможения.       Аратака всхлипывает, когда Шигео подхватывает его под ноги и поднимает, прижимая к себе, и парень чувствует, как длинные ноги обхватывают его талию, а руки вжимаются в его шею, царапая тыльную сторону. Шигео чувствует, как кружева тесно примыкают к его груди, и у него едва хватает мужества не завалить мужчину к чёртовой матери прямо здесь, на холодном полу.       К кровати они добираются целыми только благодаря смекалистой эсперской силе Шигео, предусмотрительно удаляющей посторонние предметы с их пути.       Аратака, падая на расстеленную кровать, хватается за свисающий с шеи Шигео галстук и тянет его за собой, отчего из груди парня рвётся смешок вперемешку с удивлённым возгласом. Мужчина смеётся ему в губы, покрывая короткими шутливыми поцелуями чужое лицо, а Шигео млеет, подаваясь навстречу бесхитростной ласке. Парень ловит его руки и заводит над головой, стискивая запястья, целует под челюстью, вдыхая хорошо знакомый запах с нотками стойкого мужского одеколона. Мокрое движение языка от ключиц до самого уха, привкус солёного пота, улыбка, путающаяся в русых волосах, и отрывистое движение бёдер, вжавшихся жёсткой джинсой в незащищённую ногу Аратаки.       – Ты лучший, – выдыхает на ухо Шигео, оглаживая одной рукой бедро мужчины, проникая пальцем под тонкие кружева, касаясь натёртой раскрасневшейся кожи. – Ты самый лучший, самый замечательный...       – Да, да, а ещё ты любишь меня, я знаю, малыш, – отчасти смущённо, отчасти развеселённо отмахивается Аратака и легонько прикусывает его за щёку, дразня.       Шигео молниеносным движением раздвигает его ноги, закидывая их себе на бёдра, и толкается в них, проезжаясь по члену Аратаки своим, всё ещё запрятанным в джинсы, заставляет его вскрикнуть и зашипеть от резкости и болезненного давления. Парень припадает к его губам, целуя жёстко, подминая под себя всё съёжившееся в его руках тело, не выпуская из цепкой хватки.       – Я действительно очень сильно... – рокочет его голос, когда Шигео убеждается, что Аратака фокусируется на нём, что он видит его глаза и понимает, о чём он говорит. – ...очень сильно люблю тебя.       Аратака втягивает воздух со звучным свистом.       – И я тебя, – сипит он и откидывает голову на подушку, едва не скуля: – Но, богом клянусь, если ты сейчас что-нибудь не сделаешь, я умру и оставлю тебя одного.       – Я просто верну тебя обратно, – Шигео расплывается в улыбке под нетерпеливый недовольный возглас и возвращается к чужой обворожительно привлекательной груди.       Живот под губами поджимается, мелко подрагивая. Шигео выцеловывает контуры рёбер, потихоньку отъезжая от реальности, полностью погружённый в процесс отпечатывания у себя на подкорке изящных лепестков и связки узоров. Он тянется в задний карман джинсов, выуживая оттуда презерватив и приплюснутый тюбик смазки, и натыкается на скептически выгнутую бровь Аратаки.       – Что? – хмуро спрашивает Шигео, деловито разрывая упаковку зубами. – Я ехал не столько домой, сколько к любимому человеку. Я был готов завалить тебя ещё на вокзале.       – Нет, не был, – протяжно возражает Аратака, закатывая глаза, и приподнимается, протягивая руки к ширинке, чтобы помочь парню избавиться от лишней детали его соблазнительного образа.       Шигео целует его за ухом, чувствуя мелкую неусмиримую дрожь, когда пальцы мужчины любовно обволакивают его.       – Да, но если бы ты попросил... – прямолинейно начинает он, за что получает точечным ударом подушки по затылку, выбивающий весь скопившийся воздух, и послушно затыкается, ощущая на себе возмущённый взгляд Аратаки.       – Меньше слов – больше дела, малыш.       И Шигео делает.       Он целует низ живота Аратаки, оттягивая край намокшей ткани, проникает внутрь смазанными пальцами на пару фаланг, впитывая бессвязные вздохи и полустоны. Внутри – влажно и мягко, пальцы свободно входят в податливое нутро, и Шигео раздражённо рыкает, приближая своё лицо к лицу Аратаки, с чувством кусает его за нос.       – Ты лишил меня удовольствия подготовить тебя, – граничащим с капризностью тоном выдыхает Шигео, разом загоняя внутрь три пальца до упора.       – Я избавил, – голос Аратаки срывается на крик на этих словах, но, выдохнув, он бегло договаривает: – ...нас обоих от пустой траты времени.       Шигео хмыкает, выпутывая руку из тёплого нутра, и вместо того, чтобы сделать так, как хочет Аратака, сползает ниже, останавливая своё лицо на уровне изнывающего от отсутствия внимания члена. Одно влажное движение рта по взмокшей ткани, окутывающий жар, коснувшийся чувствительной кожи, и поджавшиеся в коленях ноги Аратаки. Шигео мало. Он отстраняется, окидывая взглядом мечущегося по кровати растрёпанного Аратаку, и улыбается, рывком подтягивая его за бёдра ближе к себе, раздвигая пальцами ягодицы.       – Господи, нет, ты же не...       Слова тонут, убитые откровенным сорванным стоном, когда язык Шигео касается пульсирующих мышц. Аратака, загнанно дыша, зажимает себе рот рукой и подгибает колени, пытается закрыться, но Шигео крепко удерживает раздвинутые бёдра, проталкивая язык внутрь, обводя стенки, вылизывая. Парень с нескрываемым удовольствием трётся носом о нежную кожу на внутренней стороне бедра, покусывает и оттягивает её, заставляя Аратаку выгибаться и подаваться бёдрами навстречу.       Шигео изводит его до тех пор, пока Аратака не взмаливается:       – Моб... Господи, Моб, пожалуйста, я не смогу долго... Мо-об...       Шигео сыто облизывается, отпрянув, и едва не падает на Аратаку, когда его снова притягивают за злополучный галстук и остервенело целуют, слизывая с его губ остатки смазки, вжимаясь всеми конечностями, до проступающих слёз на глазах, больно царапая спину. Шигео рычит, вырываясь из объятий, и стаскивает с бёдер Аратаки потрёпанную ткань.       – Я надеюсь, ты этому не в университете научился, – хрипло шепчет Аратака, призывно расставляя перед парнем ноги.       Шигео кончиками пальцев оглаживает линии голеней, разглядывая доведённого до предела мужчину.       – Знаете, мой шишо был очень хорош в своём деле... – и он обязательно схлопотал бы ещё одну подушку в лицо, если бы не двинул вовремя бёдрами.       Аратака прогибается в пояснице, стеная, и шумно дышит, цедя ругательства сквозь зубы. Шигео старательно сдерживает себя, крепко зажмуривая глаза, гонит прочь преступные мысли, развязывающие возбуждение. Он очень, очень скучал по этому ощущению – когда условных и материальных границ между ними больше не существует, когда срываются заслоны и его Аратака, наконец, позволяет ему дотронуться до самой души, оголившейся, бессовестно млеющей и сияющей ярче летнего рассветного солнца. Аратака позволяет Шигео безгранично большое количество вещей, но что самое главное – он позволяет ему любить себя так, как никто за целую жизнь не любил и уже не полюбит никогда.       Когда Аратака цепляется за его плечи, подмахивает ему, стирает с его лба взмокшую чёлку, прячет распаренные мягкие щёки в изгибе шеи и улыбается, лучась рвущимся из самого сердца счастьем, у Шигео в голове только одна мысль среди звенящей пустоты:       «вот это – это навсегда».       А Аратака, бьющийся в лихорадке под ним, вжатый в кровать, беспорядочно повторяющий его имя, целует его, как самое дорогое в жизни, отчего слабнут ноги и пропадает резкость в действиях.       У них будет только так и никак иначе.       – Мне кажется, – едва отдышавшись, лениво мычит разнеженный Аратака, зарывшись половиной лица в необыкновенно мягкую и как никогда раньше удобную подушку, – когда мы будем жить вместе, ты меня угробишь, как загнанную лошадь...       Шигео, укрывающий его одеялом, застывает, поражённо глядя на хрипло посмеивающегося мужчину.       – Когда мы...       Он не в силах договорить, но ему и не нужно.       Аратака закрывает рот, предпринимает попытку приподняться, но морщится, когда мышцы отдаются пронзительной болью, и неловко откашливается, как обычно делает, когда Шигео вгоняет его в краску.       – Да, когда мы... – он вздыхает, собираясь мыслями, и всё же успокаивается, принимая сосредоточенный вид. – В смысле, даже если ты захочешь остаться в Токио, я переберусь к тебе. Офис без руководителя не останется, естественно.       Он кивает со всей серьёзностью, как бы говоря, что не собирался шутить на поднятую тему, и Шигео верит ему – верит, потому что знает, что Аратака не говорит о будущем, если не уверен в нём хотя бы на восемьдесят девять процентов.       – Но я говорю о перспективе, так что если ты… – слова тонут в тихом выдохе, напарываясь на подводный камень, тот самый, который и составляет те одиннадцать процентов шаткости всех размышлений. – …если ты вообще захочешь жить вместе и видеть мою физиономию каждое божье утро...       – Я хочу.       Аратака затыкается, когда Шигео обрывает его, когда рвёт в клочья любые сомнения, доводя перспективы до стопроцентной вероятности, и целует мужчину, медленно и сладко.       Счастливая мальчишеская улыбка в самые губы.       – Я чертовски хочу видеть твоё лицо каждое утро до конца жизни, Аратака.       Аратака, кажется, какое-то время не дышит вовсе. Он только тянется, подаваясь вперёд, и вжимается в Шигео, словно пытается прикосновениями дать понять парню всё то, о чём он думает и что хочет сказать.       И Шигео понимает его. Без слов. Как и всегда.