Простите, святой отец, ибо я согрешил

«Простите, святой отец, ибо я согрешил» Эта фраза произносится здесь чаще, чем приветствия. Эта фраза разливается в маленькой дубовой будке быстрее и охотнее, чем радостный лепет благодарности. Эта фраза выражает больше эмоций, чем размалеванное лицо артиста шапито. Эта фраза душистее, чем благовонии. «Простите, святой отец, ибо я согрешил» Всего шесть слов, что прочно въелись в эти стены. Всего шесть слов, но закрепились в отражении глаз великодушных святых, страдальчески взирающих со своих портретов. Всего шесть слов, а значат так много. «Простите, святой отец, ибо я согрешил» После этого набора звуков следует долгая исповедь — ведь чем отличается исповедальня от уютного кабинета психолога? ничем, разве что, обществом принимается с большей охотой. Или следует долгое молчание. После этого набора звуков кто-то отрекается от себя, устремлений, целей. А кто-то наоборот — обретает. После этого набора звуков следуют новые согрешения, на новый лист, с большим размахом, с большим запалом, с бокалом горящей жидкости. Или следуют благие поступки, широкие жесты, медлительность, спокойствие души. После этого набора звуков приходит избавление, осознание. А может лихой огонёк, шальные мысли. «Простите, святой отец, ибо я согрешил» И ради этого он каждый день приходит в пышущее помпезностью, напускной чистотой и вычурной верой место? Ради этого отдал лучшие годы своей жизни стране, государству, людям, чтобы каждый день слышать душещипательные, пронизывающие до костей исповеди, а ближе к ночи, по новостям, слышать о настоящих, возросших, увеличившихся, словно колонии Германской империи, грехах? Чтобы слыша исповедь, ни разу не сомневаться, что этот человек сейчас расслабленно встанет, как говорится, налегке, и пойдёт срывать гнев на родственниках, заедать печали, обмывать успех в компании алкоголя и смертных тел. «Простите, святой отец, ибо я согрешил» Передразнило подсознание под мощный рёв мотора и шум дождя. А что им даёт это прощение, уже который раз подбрасывает оно этот вопрос. Может, очищение, опустошение пагубной чаши, или же, переосмысление? Нет, лишь веру в свою безнаказанность, веру в свою невиновность. «Простите, святой отец, ибо я согрешил» Губы под шлемом растекаются, как ноги сорокалетней «шикарной» дамы на мягком диване, а в голове яростно делает выпад злобный черт, и свистит, сквозь свои острые зубы, шипит, сквозь свои узкие щели. Мурлыкает, баюкает, язвит и глумится. А что, если не прощу, вопрошает он. А что, если выгоню тебя с позором, допытывает он. А что, если сейчас встану, выйду на улицу, ткну пальцем, и расскажу всем-всем твой гр—рязный секретик, скачкообразно хихикает он. «Простите, святой отец, ибо я согрешил» Он успокаивает рычание своего зверя, нахально загоняет на газон. А для чего мне знать эту информацию о тебе, изумляются он. Кого ты тешишь, опустошая на меня свою корзину с грязным бельём, вспыхивает он. «Простите, святой отец, ибо я согрешил» Он заходит в паб «Эль-Дьябло», садится на потрескавшийся от времени и слишком влажного воздуха стул, устало роняет взгляд на бородатого бармена с собачьими глазами. — Как всегда? — Как всегда, — подтверждает голос отстранённый, усталый. А что вы добились своим откровением, в безысходности мечется он. Быть может, прощение божественное, так вряд ли, чхать вы хотели на его прощение. Тогда, быть может, мое скромное мнение хотели услышать, так вряд ли, я — лишь образная фигура, аллегория, безликий слуга, и фиолетово вам на мнение мое. Значит, быть может, перед собой вы оправдывались, слыша со стороны плаксивый лепет, так вряд ли, для этих целей есть зеркало дома у вас. «Простите, святой отец, ибо я согрешил» Глоток. Еще один. И ещё. Глас рассудка уже не так ясен, но все ещё слышен, и громкий, четкий он. Вам же нужна иллюзия, ощущение прощения, его мерцающая голограмма, стойкая галлюцинация, что ваши действия — в прошлом, они отпущены, обнулены, счета сброшены. «Простите, святой отец, ибо я согрешил» Его зверь так и остаётся на том газоне у «Эль-Дьябло», спит смирно под догорающим огнём одиного фонаря, а он неровной походкой, оставляя косые следы на влажной земле, идёт к машине с нервным другом, что вот-вот закинет приятеля домой и понесётся за букетом вульгарно-красных роз. Его ждёт любовница. И жена. Но к жене-то он перегорел, чувства иссякли, осталась привязанность, фантомная любовь. «Простите, святой отец, ибо я согрешил»