По ту сторону баррикад

Пятое июня в Париже ознаменовал траур. С самого утра проходила похоронная процессия. Вчера от болезни скончался виднейший деятелей республиканской партии — генерал Ламарк. Процессия шествовала по Большим Бульварам, собирая все больше и больше народу. Виктор был одним из сопровождающих жандармов. Он шел спереди, по правую сторону от гроба и смотрел на людей. Они были такими разными: кто-то явно скорбел по умершему, а кого-то привел сюда чистый интерес. Ближе к мосту Аустерлиц стали появляться знакомые люди, республиканцы, которые поддерживали Ламарка, они же и были участниками оппозиционного кружка, против которых так яростно боролась жандармерия и Виктор в частности. По крайней мере, он делал вид, что боролся, потому что видел их всего пару раз, они крутились рядом с Эженом, его возлюбленным, любовником, если выражаться грубее. Виктор сам не понимал, как это произошло, конечно, если бы кто-то узнал о том, что он, подающий надежды и стремившийся в офицерский состав жандарм, делит постель с лидером оппозиции, то они оба бы лишились не только свободы, но, вероятно, и головы. Виктор очень рисковал из-за этой любовной связи, но ничего не мог с собой поделать. Эжен был таким привлекательным, чистым и… античным? Порой Виктор и сам не понимал, что его привлекло в этом мужчине. Они познакомились, как бы это банально не звучало, на улице Сент-Оноре. Возле грязного и провонявшего паба. Эжен и его товарищи раздавали листовки с непотребным, революционным содержанием, пропагандируя республиканские идеи среди обычного народа. Тогда он поступил как настоящий лидер, что до глубины души поразило Виктора. Эжен помог своим товарищам сбежать, а сам оказался арестован. Подобный поступок со стороны этого человека выглядел геройством чистой воды, не понятно, что им руководило тогда. Возможно, желание выделится или заработать славу в своем кругу, ведь о его поступке обязательно бы растрепали мальчишки, которые возомнили себя революционерами. Такое безрассудное геройство могло стоить Эжену свободы, однако все пошло совершенно другим путем. Хоть это и было несколько лет назад, но Виктор помнил все так отчетливо, будто это случилось прошлой ночью. Он помнил, как гордо выглядел Эжен даже со связанными за спиной руками и в грязной, из-за потасовки на дороге, одежде. Он выглядел так величественно и самоуверенно, что Виктор даже слегка сконфузился. Эжен заговорил с ним первый. Он говорил о свободе, равенстве и братстве, говорил о важности установления республики, даже принялся цитировать Сен-Жюста. Виктор видел бюст Сен-Жюста и тогда он сравнивал этого пойманного оппозиционера с известным политиком прошлого. Они были так похожи, словно бездушные статуи, вторившие друг другу сквозь года. Виктору действительно на секунду показалось, что перед ним настоящий Сен-Жюст, хотя он давно мертв. Его дед любил рассказывать об этом: площадь Согласия, огромная гильотина и обезглавленные тела якобинцев в рядом стоящей повозке. Виктор встряхнул головой, всякие дурные мысли тогда лезли в нее. Этот революционер, в тот момент он еще не знал имени, пытался заразить его своей идеологией, но не просил отпустить, а Виктор все равно его освободил. Он сам не понял почему, но тогда это казалось ему правильным решением, будто бы так и нужно, будто бы так и должно быть. Эжен не должен был оказаться в тюрьме. Ему там совсем не место. Следующая их встреча произошла на площади Согласия за несколько дней до кровавой революции, два года назад. Теперь оппозиционеры проводили свою деятельность открыто. Эжен и еще несколько людей взобрались на какую-то импровизированную трибуну и читали собравшимся зевакам свои речи. Виктор прибыл в числе первых жандармов и должен был разогнать толпу, а нарушителей порядка арестовать, но он просто замер на месте. Тот самый революционер, которого он должен был посадить в темницу еще год назад, сейчас заставил его замереть на месте, замереть и слушать. Виктору казалось, что Эжен говорил здравые вещи и в первый раз он усомнился в своей вере в святость монаршей власти, первый раз он подумал, что жизнь могла быть другой, первый раз он подумал, что можно как-то иначе, как-то правильно и справедливо. Его дед был ярым роялистом и всегда говорил, что республиканцы разрушили их страну и хорошая власть сменилась тиранией, жестокой тиранией, якобинской, а после к власти пришел еще один лицемер, так он называл Наполеона. Все эти взгляды передались и Виктору. Именно поэтому он пошел в жандармерию. Он хотел охранять порядок от тех людей, которые посягают на королевскую власть, но теперь… Теперь Виктор совсем потерялся. Эжен говорил красиво, хорошо, складно. Он был прирожденным оратором, а Виктор просто жандармом. Он хотел им быть с самого детства и даже подумать не мог, что его убеждения были ошибочными. Виктор постоял еще немного, а после ушел. Он видел, как прискакало подкрепление, как разбегался народ, а заговорщики просто растворились в толпе, будто бы их и не было на самодельной трибуне несколько секунд назад. В следующий раз они столкнулись через несколько дней в том же пабе, как раз после революции в июле тридцатого года. Тогда многие из королевской гвардии перешли на баррикады, они воевали за себя и за народ, Виктор не стал исключением. Хотя, на самом деле он перешел не из-за каких-то своих эфемерных убеждений, а лишь из-за того, что надеялся встретить на баррикадах того самого загадочного революционера. Идея оказалась провальной, позже он узнал, что Эжен просто был на другой улице. Тогда они победили, народ победил. Прежняя власть сменилась. Все были рады, кроме Виктора, конечно же. Он шел на улицы лишь за Эженом, победа стала тем, что сгладило неприятный осадок от несостоявшейся встречи. Он уже и правда думал, что не увидит его больше, но случайно брошенный взгляд в том же самом пабе все изменил. Эжен встретился с ним взглядом и протяжно смотрел, словно изучал. Его взгляд бегал по телу Виктора, так непривычно, смазывая все впечатление от их первой встречи. Если тогда он был холоден и решителен, то теперь он казался расслабленным и довольным. Конечно, революция ведь закончилась победой. На троне новый правитель, народ празднует. Если бы они знали, как ошибались тогда и к чему это приведет спустя два года, но тогда всем было все равно. Им было весело, а Эжену интересно. Поэтому он изучал взглядом Виктора, а тот отвечал ему тем же, тоже рассматривал его лицо, тело и зеленые глаза, которые были немного мутные от алкоголя. Они смотрели, смотрели и смотрели друг на друга, пока Виктор просто отвернулся. Он не видел, как Эжен встал, покинул своих друзей и пошел к нему. — Мы постоянно встречаемся с вами, господин жандарм, — его голос звучал мягко и приятно, не так громогласно, как он говорил с трибуны и не так самоуверенно, как при первой встрече. Эти слова прозвучали тихо, и даже как-то интимно для шумного паба. — Вам не кажется, что это судьба? — Я не верю в судьбу, — Виктор слегка улыбнулся. Он не думал, что их маленькая игра могла привести к долгожданному знакомству. Если честно, то он вообще не хотел с ним говорить. Этот человек, ничего не делая, надломил его убеждения. Теперь Виктор не знал, во что верить. Он чувствовал себя предателем и дезертиром. Ведь в этой революции он должен был быть на стороне своего короля, которому проносил присягу, а оказался по ту сторону баррикад лишь из-за какого-то мужчины, чьего имени даже не знал, но так отчаянно желал увидеть. — Я тоже, — Эжен представился и поднял свой стакан с каким-то пойлом. Виктор только сейчас ощутил, что от него пахло дешевым вином. Они выпили вместе, а остальной праздничный вечер провели в комнате Эжена. Безусловно, на следующее утро Виктор сожалел об этом, но было уже невозможно отмотать время назад. Он даже не помнил, как оказался в чужой комнате ночью, помнил лишь, что Эжен выглядел так соблазнительно с расстегнутым воротником и слегка встрепанными волосами. Сейчас Виктор шел вместе с похоронной процессией и видел все больше и больше республиканцев. Их количество увеличивалось пропорционально тому насколько близко они подходили к мосту Аустерлиц. Виктор заподозрил что-то неладное. Конечно, похороны видного деятеля республиканской партии, очевидно, что его сторонников будет много, но ведь их не было на Больших Бульварах. Обычно близкие проходят весь путь вместе с усопшим. Виктор напрягся и начал высматривать в толпе одно единственное лицо — Эжена. Однако он появился только на самом мосту. Вместе с красным флагом в руке. Он подал знак своим людям и появилось еще больше красного. Кто-то начал петь марсельезу, а кто-то скандировал республиканские лозунги и мирная похоронная процессия резко превратилась в восстание. Люди, не имеющие отношение к партии, выскакивали на дорогу, прямо под лошадей и платформу с гробом. Другие же просто шли рядом. Везде развивались красные флаги и республиканский триколор. Революционеры надевали кокарды, а обычные люди их поддерживали. В эпицентре находился Эжен. Виктор взял лошадь под узды и остановился. Он пытался докричаться до Эжена, пытался остановить его, но тот обернулся лишь раз и посмотрел таким виноваты взглядом, что Виктору стало тошно. Эжен ведь его не предупредил, не сказал, что они готовятся к восстанию. Виктор ведь мог им помочь. Видимо, Эжен побоялся, засомневался в нем, решил, что тот может помешать или арестовать всех еще до начала. Несмотря на чувства, Эжен держал все в секрете, никогда не рассказывал о месте встреч их кружка и уж тем более о его участниках. Хотя Виктор точно так же держал все секреты жандармерии под строгим запретом, хотя и знал мало, для обычного жандарма. Во время их встреч они оставляли все за порогом комнаты. Там они были просто возлюбленными, хотя долг обоих призывал совершенно к другому. Они просто любили друг друга, но сейчас Виктор был в ужасе. Конечно, если бы Эжен ему рассказал о планах, то он бы попытался его отговорить. У всех ведь был приказ: подавлять восстания любой ценой. Виктор не замечал, как кричал народ, взывал к власти, требовал справедливости. Он смотрел на спину Эжена и снова видел ту статую Сен-Жюста, такую античную и такую возвышенную. Он будто бы незримо руководил этим восстанием. Виктор смотрел на своего возлюбленного и не мог пошевелиться. Его конь до сих пор стоял на месте, потому что тот сам его сдерживал. Виктор пришел в сознание только, когда услышал залпы ружей. Конь встал на дыбы. Кто-то из прибывший жандармов начал стрелять по толпе. Кажется, убили женщину. После этого люди взбунтовались еще сильней. Началась самая настоящая бойня. Кто-то достал оружие, на улицах начали строить баррикады. Виктор видел, как из окон начала лететь мебель, как люди приносили свои вещи лишь бы преградить дорогу. Революционеры начали отстреливаться, а Виктор искал глазами Эжена, но так и не смог найти. К вечеру обе стороны взяли перемирие. Все стихло. Люди, не причастные к революции, в большинстве своем женщины и дети, боялись выходить на улицу. К жандармам прибыло подкрепление в виде королевской гвардии и генерала Лафайета. Несмотря на свой возраст, генерал был еще полон сил и до сих пор руководил гвардией. Этот человек вызывал глубокое чувство уважения у Виктора. Он им действительно восхищался. Лафайет отдал свой единственный приказ: не стрелять по восставшим. Это противоречило самому главному указанию короля. К полуночи Лафайета уже сняли с должности, и пришел кто-то другой, генерал, которого мало кто знал. Виктор ушел вместе с Лафайетом, даже не сняв свое обмундирование. Он пошел на баррикады, пошел к Эжену.