Осколками снов

      Санни не помнила большую часть своего детства. Не помнила безразличную мать, вечно пропадающего в командировках отца и кривящегося в ее сторону старшего брата. В ее памяти сохранились лишь образы участливого, выслушивающего каждую ее историю отца, милой, заботливой до сведенных в отвращении скул мамы и вечно занятого брата, одаривающего малышку редким вниманием.       Чарльз скрупулезно выстраивал в разуме сестры стены, подменял воспоминания и, глядя в ее пронзительные глаза, стирал безвозвратно целые годы. Он брал ее за руку, вел в построенный отчимом подвал-бомбоубежище и запирал ее там наедине с самой собой. Пожалуй, только Рейвен могла заметить пропажу, и она же наседала на Чарльза с приказами выпустить малышку. Что ж, в этой семье лишь Рейвен была действительно хорошим человеком.       Чарльзу было одиннадцать, когда родилась Санни, и все и без того скудное внимание матери и отчима перешло к ней. С ним осталась разве что Рейвен, но Рейвен не была его матерью и не могла заменить родительскую ласку. Чарльз не знал, завидовал ли он Санни (хотя конечно завидовал), он старательно доказывал себе, что так даже лучше, что ему, способному залезть в чью угодно голову, не место рядом с нормальными людьми. Чарльз искренне верил, что он лучше и матери, и отчима, и этого маленького, сопливого и вечно орущего ребенка. Чарльзу было одиннадцать, и он полагал, что на свете нет никого лучше него самого.       Когда маленькое голубоглазое чудо схватило двенадцатилетнего Чарльза за штанину и улыбнулось так широко, что, казалось, уголки губ вот-вот достанут до ушей, Чарльз только и смог что вырваться и сбежать. Санни, его маленькая годовалая сестра смотрела так, будто видела его насквозь. Словно от нее невозможно было укрыться ни в прошлом, ни в будущем; доверчивые искорки в ее глазах прошивали насквозь и оставляли чувство пробитой в скафандре дыры, сквозь которую стремительно вытекает живительный кислород. Чарльз долго не мог отдышаться, стоял, подпирая спиной дверь собственной комнаты, и пытался понять, отчего детский взгляд его сестры кажется таким отвратительно знакомым.       Трехлетнее чудовище ходило за Чарльзом по пятам, и не было в доме места, где он мог бы от нее спрятаться. Чарльз прислушивался к каждому звуку, оглядывался, прежде чем выйти из комнаты, и посылал Рейвен «на разведку». Даркхолм смеялась и закатывала глаза, но ее права в этом доме были слишком эфемерными, чтобы она могла отказать.       - Ча-а-али! – вынырнувшая из-за угла Санни подняла на него пронзительные, мерцающие в тусклом вечернем свете глаза и заложила ручки за спину. – А хочешь, я тебе кое-что расскажу?       Она прекрасно выговаривала буквы, но отчего-то намеренно коверкала его имя. Чарльз смерил девочку подозрительным взглядом, сделал несколько шагов назад и спрятал руки в карманы. Санни шагнула следом, склонила голову набок и повторила:       - Хочешь?       Чарльз дернулся, отступил еще на шаг, но Санни снова приблизилась, растянула губы в улыбке, встряхнула ладонями перед собой и принялась загибать пальцы:       - Этот дом будет школой, большой-большой, и здесь больше не будет так тихо. Ты будешь профессором, только почему-то будешь постоянно сидеть в кресле, и все будут тебя любить, даже я. Особенно я, – Санни склонила голову в другую сторону, сверкнула глазами, поправляясь, и сжала ладонь в кулак, – а еще у тебя будет лучший друг, который одновременно враг, и вы вместе будете рушить и создавать мир. Здорово, правда?       Она подняла на него пронзительные, словно видящие насквозь глаза, хихикнула, слегка подпрыгнув, и уставилась выжидающе. Чарльз замер, но больше Санни не произнесла ни слова, только смотрела, почти не мигая, отчего у него внутри все сворачивалось в комок. Чарльз сделал глубокий вдох, присел перед сестрой на корточки и постарался сделать участливый вид.       - Санни, – Чарльзу вдруг показалось, что он впервые произнес это имя вслух, – с чего ты все это взяла? Кто-то сказал тебе?       Честно говоря, Чарльз мог бы просто прочитать ее мысли, но отчего-то лезть в голову этой девочки со странными глазами казалось чем-то даже не ужасным – попросту невозможным. Взгляд Санни на мгновение сделался обиженным, она замотала головой, отчего собранные в хвостики волосы скрыли выражение ее лица.       - Нет, Чали, – заявила она, взмахивая сцепленным в замок ладонями перед самым его носом, – никто мне не говорил, я просто знаю. Еще знаю, что когда-то здесь жили люди в красивых костюмах как на фотографиях, а еще в моей комнате красивая тетя стала белой и страшной, а потом ее куда-то забрали. Еще в маму и папу врежется большая машина, и мы с тобой будем…       - Замолчи!!!       Чарльз даже не заметил, что повысил голос, вздрогнул, когда Санни обиженно надула губы и топнула ножкой. Он уселся перед ней прямо на пол, закусил губу и заставил себя улыбнуться. Санни улыбнулась в ответ, перекатилась с пятки на носок и хихикнула, когда Чарльз потянулся к виску дрожащими пальцами.       - А я знаю, что ты сейчас сделаешь.       Чарльз вздрогнул всем телом и едва не отдернул руку. Санни смотрела на него пронзительно, сверлила мерцающим взглядом голубых, почти прозрачных глаз и изредка переступала с ноги на ногу. Она смотрела серьезно, совсем не как трехлетняя девочка, и Чарльзу совсем не требовалось прилагать усилий, чтобы проникнуть в ее разум.       Чарльз почувствовал касание холодных пальцев на ладони, и только это позволило ему прийти в себя. Он содрогнулся и едва не рухнул на спину, погребенный под лавиной, нескончаемой волной перемешавшихся, сброшенных в единую кучу прошлого и будущего. Бесконечные видения, плохие и хорошие, заполняли голову маленькой Санни, отрезали ее от настоящего плотной стеной и заковывали в неразрывные вечные кандалы.       Она не позволила ему проникнуть глубже, показала только волнующуюся будто в шторм поверхность и вытолкнула, выбросила из собственного океана безумной карусели, оставив на ладони ледяной отпечаток будто неживого прикосновения.       Санни смотрела на него по-прежнему пронзительно, щурилась и склоняла голову набок. В холодных пальцах она сжимала его дрожащую ладонь, качала головой и думала слишком громко, чтобы Чарльз мог не слышать.       В этот день он понял, где видел ее глаза. Каждый день, словно ежедневная неотвратимость, этот взгляд преследовал его, шагал по пятам, выцарапывал душу и прошивал каждую клеточку тончайшими иголками. Стоило Чарльзу взглянуть в зеркало, и он видел Санни, стоило ему взглянуть на Санни – Чарльз видел самого себя.       Что человек будет делать, внезапно получив способность читать чужие мысли? Использует эту возможность для исполнения собственных целей, будет предугадывать поступки других, всегда будет знать скрытые смыслы, чтобы, например, получить повышение или добиться желаемой девушки? Или может быть реализует самые корыстные, противозаконные планы вроде мошенничества или ограбления банка? Может быть он будет помогать другим и бороться с преступностью или пожелает вовсе не пользоваться этой силой?       Что будет делать маленький ребенок, еще даже не школьник, если внезапно обнаружит, что слышит гораздо больше, чем люди говорят вслух? Если его родители и друзья окажутся совсем не такими, как он себе представлял, и если он поймет, что больше никто на свете не может также, что для всех остальных образ другого человека заканчивается на том, что можно увидеть, услышать или почувствовать. Что то, что внутри, глубоко в мыслях, самое сокровенное человеческое нутро доступно ему и только, исключительно ему.       Возможно этот ребенок испугается, расскажет родителям или друзьям, или кому-то еще. Или он будет молча слушать, анализировать и запоминать, потому что он не понаслышке знает, насколько жестоко люди относятся к тем, кто не похож на всех остальных.       Из второго варианта следует еще два возможных сценария. На самом деле их гораздо больше, потому что каждый человек уникален и может повести себя совершенно непредсказуемо, однако нам интересны именно эти два, как наиболее вероятные. Согласно первому сценарию, если ребенок будет скрывать свои способности, но продолжит ими пользоваться, он вольется в самую популярную компанию в школе или другом месте, завоюет всеобщую любовь и уважение и постоянно будет в центре всеобщего внимания. Согласно второму сценарию он отдалится ото всех, превратится в этакого отшельника и одиночку и будет наблюдать за людьми, точно за неразумными зверьми в зоопарке.       Однако так или иначе это ребенок будет считать себя лучше других, кем-то уникальным, превосходящим всех остальных людей, просто в одном случае он будет возглавлять этих людей, а в другом – останется всего лишь наблюдателем, молчаливым надсмотрщиком с занесенным для удара кнутом.       Чарльз был где-то между этими двумя гранями, общался со всеми, но ни с кем не сближался достаточно, чтобы называть хоть кого-то настоящим другом. Даже Рейвен, прекрасная добрая Рейвен оказалась отделенной от Чарльза непреодолимой нависающей стеной и была разве что самую чуточку ближе слившихся в общую массу всех остальных.       И естественно Чарльз считал себя лучше. Кем-то особенным, возвышающимся над людьми, следующим звеном эволюции. И даже несмотря на множество факторов, опровергающих его уверенность, он упрямо продолжал так думать.       Когда появилась Санни, Чарльз уже знал, что не один такой странный на свете, но, несмотря на это, он был твердо уверен, что не найдется никого настолько же сильного и настолько же одинокого. Маленькая Санни казалась ему несмышленым комочком, кем-то сродни собачонке, впустую тявкающей день за днем. И все же Чарльз избегал ее, сторонился и запирался в собственной комнате. Санни смотрела на него почти прозрачными голубыми глазами, точно заглядывала в самую душу, и Чарльз совсем не был уверен, не видит ли она его насквозь. Почувствовать на себе все прелести собственной силы оказалось настолько невыносимо и странно, что он сам почти перестал заглядывать в чужие мысли.       Почти, потому что «подслушивать» за другими для Чарльза стало почти как дышать. И он уже просто не мог, физически не способен был вытащить свою чертову задницу из чужих мозгов.       Санни была не просто сильной, она оказалась потрясающей. То, что он увидел за несколько мгновений в разуме трехлетней сестры, поразило его настолько, что Чарльз ослеп, оглох и онемел, превратившись в крохотную песчинку, бросаемую сквозь прошлое и будущее. Стоило Санни захотеть, и она могла бы уничтожить все, включая самое время.

***

      Чарльз резко вздрогнул, выныривая из воспоминаний. По телу пробежали мурашки, казалось, волосы встали дыбом, а кончики пальцев свело холодной судорогой. Хэнк смерил его вопросительным взглядом, и Чарльз поспешил задавить нехорошее, скребущееся в загривке чувство, как можно глубже. Аномальный, словно чужой страх остался отголоском внутри, но Чарльз настолько привык слышать чужие мысли и эмоции, что не обратил на него внимания. И все же неприятное чувство зудело в мыслях еще несколько долгих минут, прежде чем резко оборвалось, оставив еще более пугающую тишину.       Рука сама собой потянулась к виску, и Чарльз нахмурился, подавил порыв и растрепал пальцами волосы, обеспокоенно поджимая губы. Что-то определенно случилось, но что-то случается каждую минуту, и Чарльз просто-напросто не может помочь всем. К тому же видение Джин о скором апокалипсисе и рассказ Мойры нисколько не уменьшили пульсирующую в висках головную боль, так что Чарльз малодушно позволил себе забыть о раздирающих нутро чужих мыслях.       Забыть ровно до того момента, как появившаяся словно из ниоткуда Рейвен поведала ему об очередных проблемах.       - Это касается Эрика, – Чарльз одарил Рейвен вопросительным взглядом, и она, поджав губы, нехотя продолжила, – и Санни. Включи телевизор.       Чарльз прищурился, на мгновение думая, что возможно зря проигнорировал захлестнувшие его недавно чужие эмоции, но подчинился, щелкнул пультом, и на небольшом экране с характерным хлопком появилась картинка. На ней был кадр с происшествия семилетней давности, где Эрик стоит, вскинув руку, и вещает что-то в камеру. Звук появился несколько позже, и высокий голос ведущей программы экстренных новостей затараторил необходимую информацию.       - Известный мутант Эрик Леншерр по прозвищу Магнето несколько лет скрывался на окраине Канады, где под именем Генри Редпетас проживал с женой, также мутантом, Александрой Ксавье и двумя детьми. По последним данным в их доме найдены двенадцать тел местных жителей, а также следы крови малолетних детей. На телах погибших не были обнаружены травмы или другие видимые повреждения, которые могли стать причиной смерти. Ни самого Леншерра, ни кого бы то ни было еще на месте происшествия обнаружено не было, а один из местных жителей утверждает, что найденные мертвыми мужчины первыми совершили нападение на семью мутантов. Однако следствие уверено, что…       Рейвен раздраженно щелкнула пультом, картинка погасла, а сам ни в чем не повинный механизм полетел в стену и развалился на несколько составляющих. Даркхолм сложила руки на груди и цокнула языком, вперила в Чарльза пылающий ненавистью взгляд и вопросительно изогнула бровь.       - Двенадцать трупов, Чарльз, – хмыкнула Рейвен, – и ты знал про детей?       - Да, Санни говорила мне, – Чарльз устало потер лоб и вдруг понял, чьи это могли быть эмоции, – и этих людей убил не Эрик.       Рейвен поперхнулась, дернулась и упала в ближайшее кресло. Она закрыла лицо ладонью, резко выдохнула и несколько раз моргнула, точно сгоняла вставшую перед глазами пелену.       - Что значит, не Эрик? – Рейвен подалась вперед и почти по-звериному рыкнула. – Кто еще мог убить их?       - Ты сама слышала, никаких повреждений, – Чарльз развернулся, выкатываясь из-за стола, и выдохнул следующие слова едва слышно, – Санни убила их.       - Санни? – рявкнула Рейвен, переспрашивая, и Чарльз обреченно кивнул. – Санни?! Ты в своем уме? С каких пор она… Господи, скольким еще людям ты запудрил мозги?       Рейвен всегда была умной девочкой, и ей не нужно было объяснять, что все это значит. Да, Чарльз подправил воспоминания многим, даже слишком многим, но такова была цена спокойствия. А в случае Санни такова была цена целого мира.       - Ладно, я не буду тебе ничего говорить, – Рейвен всплеснула руками и зажмурилась, – что ты теперь собираешься делать? Ты можешь с ней хотя бы связаться?       - Нет, – Чарльз потер переносицу; от странной невозможности почувствовать сестру сводило в ухмылке губы, – нужно выяснить, что там случилось, а потом я попробую достучаться до Эрика с помощью Церебро.       - Почему не сейчас? Почему ты не свяжешься с ним сейчас, зачем ждать?       Рейвен вскочила с места, нависла над ним, тяжело дыша, и Чарльз оборвал ее еще до того, как она успела произнести еще хоть слово:       - Потому что, Рейвен, я хочу сочувствовать ему, а не желать уничтожить.       Самолет приземлился плавно, опустился на сочную траву и затих, не выдавая больше свое присутствие ничем, кроме огромных для подобной местности габаритов. Вокруг было чистое поле, ограниченное черно-зеленым шелестящим лесом, сквозь который вела тонкая тропинка и чуть более широкая автомобильная колея. Чарльз поморщился, предчувствуя неудобный путь, и вздрогнул оттого, что схватившийся за ручки Хэнк толкнул кресло вперед.       - Городок за тем лесом, – Хэнк протянул руку вперед, указывая направление, – я не рискнул сажать самолет ближе.       - Спасибо, Хэнк, – бросил Чарльз, вонзая взгляд в шелестящие на слабом ветру кроны.       Чарльз даже не заметил, как они прошли лесочек, так погрузился в собственные мысли, что очнулся только когда шум чужих мыслей выдернул его из раздумий. Несмотря на то, что городок походил больше на деревеньку или поселок, людской гомон перекрывал едва ли не все звуки и сливался в единый, давящий на виски шум.       Поток чужих мыслей влился в голову плавно, привычно разделился на отдельные голоса, и Чарльз смог выловить главное. Эрик и Санни жили на окраине городка, в отдалении от остальных домов, но Чарльз не спешил идти туда. Мысли одного мужчины особенно привлекли его внимание, и он прислушался, проник глубже и просканировал воспоминания.       - Добрый день, – Чарльз привычно приложил палец к виску, заставляя мужчину видеть то, что ему нужно, – агент Колсон, ФБР. Мы расследуем инцидент с мутантами, расскажите все, что вам известно.       - Дин Коллинз, сэр, – мужчина протянул Чарльзу руку, на мгновение замявшись, – мой сын учился в классе миссис Редпетас.       - Вы продолжаете звать ее этим именем? – Чарльз улыбнулся и ненавязчиво повел его к нужному дому.       - Я знаю ее как Алексис Редпетас и не могу сказать о ней или ее муже ни единого плохого слова.       Дин Коллинз вздрогнул словно от воспоминаний, однако в его голове было поразительно пусто и вместе с тем мысли мужчины полнились беспорядочными чувствами, страхами и предположениями. Чарльз вздохнул, выныривая из его головы, подал знак тут же скрывшемуся из виду Хэнку, и невесомо коснулся переносицы пальцами.       - Так вы считаете этих мутантов хорошими людьми? – спросил Чарльз, когда они почти достигли скрытого пышными кронами домика.       Возле двери стоял хмурый Хэнк, разговаривающий с кем-то из, должно быть, местной полиции. Больше никого рядом не было, и Чарльз снова вздохнул, заставляя полицейского пропустить их и уйти.       - Несомненно хорошими, сэр, лучше многих из нас, – отозвался Коллинз, – и прошу вас, не зовите их мутантами.       Снаружи дом выглядел неприметным и довольно маленьким, Чарльз краем глаза заметил большие качели на заднем дворе и выхватил сложенные на веранде вещи. Дом несомненно выглядел жилым, но Чарльз никак не мог представить Санни вместе с Эриком сидящими, например, на этих качелях или беседующими у самого входа.       Внутри все оказалось еще хуже. Чарльз будто окунулся в гостиную нормальной, среднестатистической семьи с двумя детьми, семьи, которой у него самого никогда не было. В комнате царил беспорядок, вещи были разбросаны, а стекла беспощадно выбиты, но даже среди этого хаоса Чарльз мог заметить несколько рисунков и фотографий, а также несколько пар детских ботинок, ровно стоящих возле большого шкафа.       - Что насчет инцидента? – Чарльз развернулся в кресле, неосторожно коснулся пальцами валяющейся на диване кофты и отдернул пальцы. – В отчете сказано, что, по вашим словам, погибшие сами спровоцировали нападение.       - Так и есть, – тут же подтвердил Коллинз, – это была идея Вуда, директора местной школы. Он, честно говоря, был неравнодушен к миссис Редпетас и очень остро воспринимал ее отказы. Он же раскопал старые новостные сводки, где мы все с ужасом узнали Алексис и Генри, и он же предложил напасть на них, пока они не напали на нас.       - И вы были против? – вмешавшийся Хэнк указал Чарльзу на разбитую фотографию, с которой на него смотрели четверо.       Санни улыбалась счастливо, держала за руки двоих мальчишек разного возраста, а за ее спиной стоял совсем непривычный, умиротворенный и даже слегка довольный Эрик. Чарльз поморщился, взмахивая ладонью, перехватил у Маккоя разваливающуюся деревянную рамку, вытащил из нее фотокарточку и сунул за пазуху.       - Я, – Дин Коллинз замялся, вытер ладони о штаны и усмехнулся, – да, я был против. Но вместо того, чтобы как-то помешать Вуду, я позвал на встречу Генри. Я не знал, что Вуд решит устроить нападение в тот день, я просто хотел предупредить, чтобы никто не пострадал…       Он замолчал, закусывая губы, и Чарльз увидел, как Коллинз жестко сжимает кулаки. Хэнк прикрыл глаза, обошел гостиную и остановился ровно посередине, рядом с расплывшимися багровыми следами, и опустился на корточки, собирая засохшую кровь ватной палочкой.       - Вуд получил по заслугам, – жестко отчеканил Коллинз спустя несколько десятков секунд, – однако мне жаль, что Алексис и Генри пришлось разочароваться в людях. Я, пожалуй, разочарован тоже.       - Вы можете предположить, что случилось с детьми? – Хэнк задал тот вопрос, озвучить который у Чарльза не хватило сил.       - Это их кровь, – Коллинз кивнул на засохшую лужу посреди гостиной, – после такой потери не выживают.       - Что насчет Алексис и Генри? – снова спросил Хэнк. – Здесь нет их крови, и тела также не были найдены. Вы знаете, куда они могли пойти?       Чарльз застыл посреди гостиной, позволив Хэнку разговаривать с Коллинзом, огляделся еще раз и прикипел взглядом к еще одной, покосившейся на стене фотографии. На ней не было Эрика и Санни, только двое улыбчивых мальчишек, один с рыжеватыми кудрями и задорными ямочками на щеках, и второй с копной пшеничных волос и яркими голубыми глазами.       - Я общался и с Генри, и с Алексис, но они никогда особенно не рассказывали о себе, – Коллинз потер подбородок и нахмурился, – хотя Алексис как-то упоминала, что у нее есть старший брат в Америке. Возможно они могли пойти к нему.       Чарльз переглянулся с Хэнком, дернул уголком губ и снова уставился на висящую перед глазами фотографию. Что-то в старшем ребенке казалось ему знакомым, хотя Чарльз был уверен, что никогда прежде его не видел.       - Она называла его имя? – спросил Чарльз, разворачиваясь лицом в центр комнаты. – Имя старшего брата?       Коллинз посмотрел на него удивленно, и Чарльз слегка улыбнулся. Эта информация не была необходима, но вопрос сам собой сорвался с губ, и теперь оставалось лишь ждать ответ.       - Чарльз, кажется, – неуверенно ответил Коллинз, усмехнувшись, – хотя возможно я вычитал это в газетах.       - Спасибо, мистер Коллинз, – Хэнк поднялся, протягивая мужчине раскрытую ладонь, – мы еще осмотримся здесь, а вы свободны.       - Благодарю за помощь, – кивнул Чарльз, слегка улыбнувшись.       Дин Коллинз неуверенно оглядел помещение, запустил пятерню в волосы и кивнул, направившись к выходу. У самой двери он обернулся, прищурился и усмехнулся, сталкиваясь взглядом с Чарльзом:       - Надеюсь, с ними все будет в порядке.       - Непременно, – снова кивнул Чарльз, сжимая пальцы на подлокотниках кресла.       - Черт возьми! – Чарльз стукнул кулаком по столу так, что стоящие на нем безделушки подпрыгнули и зазвенели. – Я чертов идиот!       Что-то звякнуло и разбилось, в нос ударил запах спирта, и Чарльз выдохнул, откидываясь на спинку кресла. Сложившая руки на груди Рейвен хмыкнула и покачала головой.       - Справедливое утверждение, – она цокнула языком и уселась в кресло напротив, – а теперь расскажи, что случилось. И где Санни?       - Я не знаю, где Санни, – Чарльз опустил ладони на колени, нащупал несколько бумаг и сжал их до побелевших костяшек, – я не знаю, я… я все испортил, я во всем виноват, Рейвен! Если Санни устроит апокалипсис…       - Чарльз!!! – рявкнула Рейвен, хлопая ладонью по столу. – При чем здесь ты, и что за ерунда про Санни и апокалипсис?       Чарльз вздрогнул и резко выдохнул, разжимая пальцы. На коленях у него лежали теперь измятые несколько фотокарточек, тех самых из дома Санни и Эрика. С одной из них, самой верхней, на него насмешливо смотрел тот самый рыжеволосый мальчишка.       - Это Энтони, – Чарльз швырнул фотографию на стол и неловко разгладил ее пальцами, – он эмпат, чувствует чужие эмоции. Он пытался связаться со мной в тот день, а я как идиот ничего не понял и позволил ему и его брату умереть.       Рейвен подхватила фотографию, всмотрелась в детские черты лица и фыркнула, делая взмах рукой. Чарльз вздохнул, послушно выкладывая на стол остальные, и отвернулся, не желая смотреть на то, что он собственным бездействием разрушил.       - Так что насчет апокалипсиса, – Рейвен разглядывала фотографии, перебирала одну за другой и совсем не смотрела на застывшего Чарльза, – в жизни не поверю, что крошка Санни способна кого-то убить, не то что устроить конец света.       - О, поверь мне, она способна уничтожить всех щелчком пальцев, – Чарльз усмехнулся, на мгновение возвращаясь в прошлое, где на него смотрели прозрачные, пронзающие насквозь глаза, – буквально всех.

***

      Чарльз завидовал Санни. В самом деле завидовал еще до того, как это маленькое голубоглазое чудо появилось на свет. Чарльз завидовал тому, что отстраненная мать уделяла ей крупицу внимания, тому, что кажущийся чужим отчим принимал ее безоговорочно. Чарльз завидовал тому, что у этого ребенка наверняка не будет никакой силы, что ему не придется видеть чужие мысли, слышать больше, чем он может себе позволить.       Чарльз завидовал Санни, потому что она в самом деле была солнцем. Маленьким сверкающим бриллиантом, беззаботным ребенком, не обремененным тяжестью чужих судеб. Чарльз завидовал Санни, потому что думал, что она лучше него. Чарльз никогда не ошибался настолько сильно.       Санни не была солнцем. В ее мыслях ширилась черная дыра, разрасталась с самого рождения пустота, заполненная чем-то чужим, чем-то, что было задолго до, и что будет далеко после. В голове Санни была целая вселенная, и она была много, много хуже читающего чужие мысли Чарльза.       И вместе с тем Санни все-таки была лучше. Чарльзу было больно и страшно, но у него была Рейвен, такая же странная и непостижимая, как он сам. Санни было больно и страшно, и у нее не было никого, кто мог бы разделись с ней эти чувства. Санни тянулась к Чарльзу не потому что знала, что он такой же, а потому что Чарльз был ее братом, родственной ниточкой, связывающей ее с этим миром. Ниточкой, не позволяющей сойти с ума.       Чарльз боялся Санни. Потому что она была отражением его самого в кривом зеркале, она была лучше, и вместе с тем она была ужасна. Санни знала будущее вплоть до мельчайших деталей, видела обнаженное, неприглядное прошлое во всех подробностях и не отличала добро от зла. Санни была ангелом и дьяволом одновременно, и никто не был в силах причинить ей боль. Никто, кроме Чарльза, вспарывающего мысли, разрывающего зачатки дружелюбия и милосердия. Никто, кроме Чарльза, боящегося свою сестру как себя самого.       Чарльз перекраивал ее. Перестраивал мысли и воспоминания, рисовал чувства, заковывал силы в непреодолимые, незримые оковы. Санни позволяла ему, она вела его. Санни было также больно и страшно, но Чарльз понял это слишком поздно, чтобы успеть исправить. Санни исправила все сама. Его руками она стерла саму себя, нарисовала образ идеальной сестры. Должно быть она знала, что так будет, потому что Санни знала все, и это знание было гораздо большим, чем маленький ребенок способен вынести.       - Дядя Чарли! – радостный возглас выдергивает его из мыслей, и Чарльз вздрагивает.       Викки смотрит на него укоризненно, покачивается на коленях и путается пальцами в пиджаке. Малышка качает головой и дует губы, оглядывается на родителей и коварно хихикает. Она похожа на мать. Гораздо больше, чем Чарльз мог вынести, гораздо больше, чем на первый взгляд.       - О чем ты думаешь? – Викки запускает пальчики в волосы и стягивает с хвостиков резинки. – Мам, ты знаешь, о чем думает дядя Чарли?       Викки оборачивается на улыбающуюся Санни, Чарльз следит за ее взглядом и тонет в почти прозрачных, пронзающих насквозь глазах. Санни хмыкает, подпирает ладонью щеку и качает головой.       - Обо мне? – она словно спрашивает, однако Чарльз точно знает, что это не вопрос. – О чем еще он может так упорно размышлять?       Эрик язвительно хмыкает, но не комментирует, сидит, сложив на груди руки, и смотрит на всех сквозь полуопущенные ресницы. Чарльз вздрагивает, когда Викки тянет его за ворот и заглядывает в глаза, жмурится и кивает на выдохе.       У Викки серо-голубые глаза. Словно глаза Санни с серебристым оттенком, они смотрят гораздо глубже, чем обычный человек может представить. Чарльз не лезет в голову племянницы, потому что своего сумасшествия ему вполне хватает, а еще потому что Санни предупредительно щурится и сжимает ручку чашки едва заметно крепче.       Чарльзу кажется, что Санни знает. Что она помнит все от начала и до конца, но она по-прежнему смотрит на него мягко, поглаживает пальцы и улыбается, словно самый обычный человек. Чарльз в ужасе оттого, что в ее глазах мелькает его собственное отражение, а еще оттого, как этот взгляд напрочь пригвождает его к месту.       Чарльз словно пришпиленная иголкой бабочка, только и может что трепыхать крыльями, не отрываясь от собственного гроба. Санни словно та самая игла, пронзает насквозь, оставляет дыру в груди, но не убивает, наслаждается предсмертными хрипами с безжалостностью младенца-исследователя. Санни смотрит на него, как тогда в детстве, словно вот-вот вывалит все проблемы мира, резко откидывается на спинку стула и громко смеется.       - Мамочка! – Викки появляется на коленях Санни, подхватывает ее смех и обхватывает ручками за шею.       Чарльз не видит это – чувствует, что за этого ребенка Санни безжалостно уничтожит все. Буквально.