Воображение

У Психеи полны альбомы всевозможных портретов, с фотографической точностью улавливающих лица людей, в мельчайших подробностях передающие их особенности, подчёркивающие уникальные черты. Она выхватывала те самые мгновения так легко, словно это было подвластно каждому, и определённо имела талант к рисованию. Возможно, Психея стала бы гениальным художником, имея к тому все предпосылки. Все, кроме воображения. Поначалу это даже незаметно — просто рисуешь то, что видишь, учишься фиксировать моменты и их смену, скрупулёзно воспроизводишь образы, увиденные где-то. Больше всего ей нравилось смотреть на того парня у окна первого этажа, на то, какие он приносит цветы, на кольца дыма и на веснушки. Всё началось с того, что Психея вдруг поняла — она никогда не смогла бы придумать веснушки. Ей и в голову бы не пришло их рисовать, не наткнись она тогда взглядом на Виллема, у которого крылья носа были покрыты очаровательной россыпью рыжеватых пятен. Да, пожалуй, всё началось именно с этого. Уже потом, пытаясь сделать набросок абстрактного человека, Психея заметила, что черты лица подозрительно походят на те, что она пять дней в неделю видит у соседки по парте, а веснушки в точности копируют те, что у Виллема. Этот незнакомый человек был подозрительно знаком, собранный из чужих деталей, как Франкенштейн, и воображение оставляло такие же ужасные и грубые швы на образе. Снова и снова стараясь нарисовать кого-то нового, просто взятого из головы, Психея получала одни и те же результаты в разной комбинации. Не то чтобы люди вообще не являлись сочетанием одних и тех же черт на разный лад, но они были уникальными. А у неё даже родинки клепались по шаблону и то только после того, как она вспомнит про соседа по лестничной клетке. Что же, просто не всем дано умение выстраивать новые лица. Даже не всем художникам. Психея упускала и то, что все её идеи, будь то мелкие и не очень пакости, обидные слова или повседневные наряды, были похожи друг на друга. Отличающиеся, но типичные, они являлись тем, что можно назвать привычкой или вкусом. Ну или всё-таки отсутствием воображения. Мозг содержит в себе великое множество уникальной информации, и на самом деле все выдумки — хитрые комбинации уже нам известного. У кого-то это выходит проще и уникальнее, а кто-то даже газонную траву представляет в строго определённой последовательности. Чем чётче образ, тем меньше его вариативность, и в конечном итоге воображение становится бракованной копировальной машинкой. Одни и те же идеи, одни и те же образы, одни и те же мысли об этом… Глядя на Джереми и то, как он изворачивает свои мысли на одну и ту же тему под совершенно немыслимыми углами, Психея всё не могла понять, где в его сознании находится эта волшебная ручка от шарманки, и есть ли такая у неё. Как он придумывает все эти вещи? Как у него вообще получается их придумывать? Неужели воображение — это как те же веснушки, которых у неё попросту нет? Джереми говорил, что это так же легко, как дышать. Если даже не получается сразу, нужно немного подумать, отвлечься, и мысль обязательно придёт. Говорил, что иногда просыпается по ночам с уникальными идеями. Кривя губы, Психея просто валила это на его спонтанность и взбалмошность. Очередная проблема заключалась в том, что сама Психея тоже была спонтанной, но в строго выверенном порядке. Предсказуемость — это всего лишь понимание основных закономерностей, и нормально знать, как ты себя поведёшь. Так почему некоторых людей читаешь как книгу, а других сколько ни изучай — всё равно выкинут новый фокус? Может, дело в том, что у них больше вариантов в арсенале, порождённых воображением? Отчасти из-за постоянного неосознанного повторения одних и тех же действий, Психея получала один и тот же результат. Неимоверными усилиями она могла создать нечто новое и особенное, но оно немедленно прописывалось в картотеку её памяти и начинало повторяться тоже. У неё никогда не было уникальных и неповторимых идей, тех, которые даже она сама не сможет воспроизвести заново так, как они были придуманы изначально. Может, это было лишь высокой точностью — умение воспроизвести всё от и до. Может, неумением отпустить ситуацию и позволить ей изменяться самой по себе, а не под строгим контролем. Она определённо могла придумывать и создавать новое, а не только копировать увиденное, но процент уникальности был удручающе мал. Иной раз Психея думала, что просто задирает планку для своего воображения, а потом смотрела на старшего брата, у которого даже одни и те же слова звучали всегда по-разному, и почти принимала поражение. Она была достаточно умна для осознания того факта, что все люди действуют по определённым шаблонам, меняя их как пластинки в автомате, и что уникальные комбинации слов или действий — это именно сборка из имевшегося ранее опыта. Просто кто-то строит замки из кирпичей, а некоторые складывают песчинку к песчинке. Только почему у последних всё выходит с такой лёгкостью, словно они достали замок из заготовленной формочки? Это не укладывалось в голове. Психее слишком сложно давались все эти хитрые планы, новые идеи и непохожие друг на друга лица. Не знающие её люди могли сказать, что она чертовски изобретательна, но знающие уже не раз видели все эти изобретения в действии. Она была тем учёным, доводящим своё детище до совершенства путём сотен модификаций, а не безумным генератором особенных и разных, но нерабочих идей. Листая портреты в альбомах, на которых были изображены преимущественно одни и те же люди, она отмечала эту самую фотографическую точность, недостижимую без череды повторений одного и того же. Так ли плохо это уметь? Ей просто нужно знать гораздо больше, чем пришлось бы изучить другим людям, и постоянно держать это в голове. Тогда по лицам запляшут в случайном порядке веснушки, лёгшие как от природы, а не расставленные в муках выбора. Прелесть лишь в том, что никто не знает, как ты мучаешься в попытках сделать вид, что у тебя есть воображение. В конце концов можно презентовать лишь лучшее из лучшего, храня сотни похожих набросков в рабочем столе.