Семья, обедать!

То, что Достоевский умеет готовить только борщ, Эйс и Карма узнали на третий день Федорового дежурства по кухне. — Дорогой, я без ума от твоего борща, но ты умеешь делать ещё что-то? — тянет гурман-Эйс, размешивая сметану в бульоне. Суп окрашивается розовым, и мафиози поворачивает голову к подчинённому: — Карма, возьми хлеб и ешь нормально, фрикадельки не выколупывай. Рыжий устало закатил глаза и послушно зачерпнул ложкой фрикадельку. — Не умею, — невозмутимо отозвался Достоевский, — только борщ. Эйс посмотрел на Карму. Тот возмущённо замахал руками: — Не-не-не, такую гадость, что получилась у меня в прошлый раз, даже я есть не буду. Эйс задумчиво загреб рассыпчатые кубики картошки и отправил в рот: — Я тоже не умею. Достоевский невозмутимо махнул половником: — Научишься. Мне некогда, на мне организация. — Вообще-то на мне тоже организация, — возмутился член исполнительного комитета Портовой мафии. — Не вся, а только часть. И это лучший вариант, потому что стряпню Кармы не буду есть даже я. — отрезал Федор. — Все, я на работу, Карму подбросить до базы? — Да, увези его, — отзывается Эйс, задумчиво осматривая кухню, — Карма, два проекта, о которых мы говорили — начать. Я подъеду, проконтролирую позже. Он закатал рукава домашнего костюма и двинулся к раковине, полной грязной посуды. — Ну все, Эйс ушел в боевой режим, — фыркнул Достоевский, втягивая Карму за плечо к выходу. *** Достоевский жесток, он не несёт работу в семью, а семью — в работу, а потому Эйс сейчас брызгает слюной, оглушая криками их квартиру и пару соседних. Федор сорвал мафии крупную операцию, и Эйс получил по ушам от Мори, лишился крупной суммы денег, уважения и достоинства. Так что Карма затыкает уши наушниками, но даже сквозь бас солиста и визги электрогитары пробивается ссора его сожителей. Минут через пятнадцать он прокрадывается на кухню, чтоб перехватить что-нибудь в качестве перекуса. Теперь тихо и зло рычит уже Достоевский, и Карме кажется, что в квартире стало холоднее на пару градусов. Федор говорит, что Эйсу пора бы свалить из мафии под крыло русского, что он должен выбрать, в конце концов, между работой и семьёй (это лицемерно, но в стиле Достоевского). Достоевский почти не снимает перчаток — даже дома -, но Карма видит покусанные до крови пальцы и тонкие, хлесткие кисти, и это пугает его. Федору может сорвать резьбу, потому что он очень серьезно относится к тем, кого называет семьёй. Карма слышит глухой удар и вскрик Эйса. Он сдергивает наушники, вылетает из своей комнаты и застывает на пороге «родительской». Он, если честно, ставил на Достоевского, но Федор распластан по полу, с уголка губ стекает кровь, а извечная шапка валяется в пыли под кроватью. Эйс тяжело дышит, и у него с виска тоже течет кровь, но именно он прижимает Достоевского руками и бедрами и зло шипит на него — уже больше досадливо, чем злобно. Достоевский фыркает беспечно, легко вырывает одну руку и прихватывает Эйса за поясницу: — Все, прекрати. Карма понимает, что Достоевский с лёгкостью мог бы опрокинуть мафиози на лопатки, вывернуть руки, ткнуть лицом в пол, потому что Федор намного сильнее, опытнее, злее. Но он этого не делает, а позволяет Эйсу выпустить пар. Карма возвращается к себе. Достоевский позволяет мафиози вести — до определенного момента, потому что Эйсу нужна власть, нужно негласное одобрение его действий, плата и гарантии. Эйс ему сдался — давным давно, когда Федор обманул его с картами и вытащил из петли неизвестно зачем. Эйс откровенно тощий, до болезненной худобы, и лицо у него узкое и хищное, как у лисицы. Федор чувствует азарт, как во время охоты, когда надо не спугнуть жертву, идущую в силки. Эйс загнан в угол собственными симпатиями и конфликтующими с ними принципами, а потому дерётся и брыкается на каждое слово Достоевского. Федор мягко, исподволь поглаживает теплую кожу на худых боках, и Эйс потихоньку успокаивается. Его лицо смягчается и он соскальзывает руками под домашнюю футболку Достоевского, льнет грудью к груди и прогибается под Федоровым пальцами. *** То, что Эйс как-то странно ходит, Карма замечает ближе к обеду, когда босс тяжело опускается на кресло, но не садится, а придерживает себя на весу руками. Ещё больше интригует хитрое лицо заглянувшего «в гости» Достоевского, который лыбится и скалит зубы, наблюдая за Эйсом. — Удобно? — заботливо спрашивает русский, и в глазах у него бегают черти. Карма замечает несколько уходящих под ворот кровавых засосов и быстро отводит взгляд. — Вашими стараниями, — скалится в ответ мафиози, стараясь сохранить лицо при плохой игре. Получается у него из рук вон плохо, и он в конце концов опускается задницей на стул, тяжело выдыхая и ровной волной вверх бледнея до самой макушки. Достоевский разом меняется в лице, серьезнеет и поднимается со своего стула: — Эйс? Все, давай домой, вчера перестарались. Карма думает, что не хочет ничего знать, но не может оторвать глаз от стройного, красивого босса, шатко ковыляющего к выходу в обнимку с Достоевским. *** Хорошо, их даже можно назвать семьёй, и Карма даже шутки ради распределил роли: Эйс — мама, которая заставляет надеть бронежилет на задание, а Федор — папа, который тайком даёт попробовать водку ребенку. Правда, есть одна проблема, которая волнует Карму как непосредственного участника. Ошейник. У них не было какого-то конкретного момента, когда отношения между ними тремя поменялись, поэтому Карма так и остался в ошейнике с крупным рубином. Спор по поводу ошейника он тоже подслушал: при нем «родители» не ссорятся. — Сними с ребенка ошейник, он тебе не псина! — Федор по-настоящему злится и рычит. Эйс ему отвечает коротко, слышно, что он пытается заняться другим делом, чтоб занять руки: — Он мой подчинённый. Я не смог бы контролировать своих людей без ошейников. — Он… — Федор не может сформулировать, но «наш сын» явно повисает в воздухе. Эйс неумолимо качает головой: — Я сказал, нет. Мне нужен ошейник на нем. Федор хватает его за ворот рубашки и сильно встряхивает до клацнувших зубов: — Значит, ты так к нам относишься? На меня тоже ошейник нацепишь? Эйс коротко, без замаха бьёт его в скулу, и Федор сразу отпускает чужую одежду и отступает на шаг. — Я не только могу забирать жизнь, но ещё и вливать. Он умер на прошлой неделе, ты знал? Я влил в него три чужие жизни только чтобы запустить сердце. Мог бы нацепить ошейник на тебя — нацепил бы, — злится Эйс, а потом как-то беззащитно всхлипывает и зажимает ладонью рот: — Я так испугался, Федь, у него вся грудная клетка разворочена была, взрывом задело. Столько крови… — глухо шепчет, уткнувшись Федору в плечо. Достоевский крепко прижимает его к себе и даёт переждать кризис. Это у Федора вся организация как большая сумасшедшая семейка, ему не привыкать кого-то любить и терять. А Эйс всегда был один и один бы остался, не появись на его пути смертоносный русский. Достоевский целует его — нежно-нежно, аккуратно подцепив кончиками пальцев дрожащий подбородок: — Ты все сделал правильно, ты спас нашего мальчика. И ты должен был сказать об этом мне. Говори мне обо всем, что заставляет тебя волноваться. — Я боялся, что ты заберёшь его, потому что я подверг его опасности, — пробурчал Эйс, не выпуская Федора из рук. — У тебя попробуй отбери, — проворчал Достоевский в его волосы. Карма вспоминает, как потерял сознание после взрыва, а когда очнулся, ловил много удивлённых взглядов, будто привидение увидали. Он вбегает в комнату, подлетает к родителям и обхватывает их под подмышками — куда дотянулся и где свободно было. Эйс, кажется, опять расчувствовался, и Федор, тихо смеясь, потрепал обоих по волосам: — Тихо, мои мальчики, тихо. Уже все хорошо. *** «Их выпустят, когда Демон Достоевский вскроет себе обе вены и прострелит голову. У вас час, потом умрет мальчишка. Через два пришлём их обоих по частям.» Достоевский ломает телефон голыми руками, и выдает себя лишь этим, ничем больше. Мозги работают со сверхзвуковой скоростью, и он цепляет телефон из кармана: — Дазай? У вас же есть мальчишка-иллюзионщик? Нужен срочно в моем офисе. Да. Сочтемся. Плевать, что потребует потом Осаму, там — справятся. Джуничиро Танизаки появляется в компании детектива-ёжика, и Огури равномерно бледнеет на тон и тихо уползает подальше. Рампо кидает взгляд на фото с места похищения, прослушивает сообщение и выдает точное место вплоть до улицы. Далеко, три часа на машине, а у них полчаса осталось. — Кого Крысы Мертвого Дома просят спасти ВДА? — спрашивает рыжий иллюзионист, создавая картинку вскрывающегося Достоевского. — Меньше надрыва, он русский. Его семью, — отвечает Рампо, сверкая зелёными, как трава, глазами. Стекло громко бьётся в дребезги, и в окно влетает рыжий мафиози Чуя: — Мотоцикл у окна, кто со мной поедет? Возьму только одного. Достоевский выходит вперёд и чует плеснувшую волну страха от Чуи Накахары. Страх быстро стаивает мороженым на жаре, и мафиози протягивает руку. Через десять секунд они уже несутся над домами по воздуху и гравитационным пластинам. Федор мысленно запоминает отблагодарить Дазая. Он почему-то не сомневается, что транспорт прислал также Осаму. Чуя подгоняет мотоцикл гравитацией, и ветер режет глаза до слез. Они доезжают за двенадцать минут, как раз когда Гончаров докладывает об успешной съёмке «самоубийства». Никто, разумеется, не выпускает Карму и Эйса сразу, а потому Достоевский сбрасывает шубу и влезает в здание в неосмотрительно распахнутую форточку. Следом пролезает Чуя, и Федор молчаливо позволяет ему прикрывать себе спину. Они крадутся ближе к голосам и едва слышимому шуму, и Чуя просто не успевает использовать гравитацию: люди умирают, только попав на глаза Достоевскому. Федор активирует свою способность на максимум, попросту выключая людей на расстоянии. Они совершенно незаметно добираются до комнаты, за которой слышен голос Эйса. Достоевский оборачивается, и Чуя не видит в его глазах ничего, кроме темного космоса, будто глазницы залиты чугуном: — Я могу их задеть. Иди первым и защити Эйса и Карму. И не забудь укрыть себя, я не смогу сдерживаться. Накахара сглатывает, с трудом преодолевая оцепенение. Демон Достоевский страшен в своей истинной сущности, точно также Чуя страшится и Порчи. Дикой, безумной, разрушительной силы. Он кивает, распахивает двери и сразу накрывает самого себя куполом. Нашаривает взглядом побитого Эйса и Карму рядом с ним, сидящих спина к спине у противоположной комнаты, и защищает их тоже. А потом комнату заволакивает черный космос, и Чуя чувствует, как трескаются его щиты. К счастью, Федор развлекается недолго и тьма сходит на нет. Достоевский переместился в центр, и несмотря на невозможность сдерживаться, оставил главаря в живых. Эйс громко облегчённо выдохнул, но Федор только коротко глянул на них, проверяя и отвернулся к главарю. Неизвестно откуда в его руках появился нож, будто он позаимствовал способность Гоголя. Он присел, пачкая одно колено в пыли на полу и просто… дотронулся кончиком ножа груди противника. — Ты не того пытался убить. И не тех вздумал у меня похитить. От тонких музыкальных пальцев вниз по ножу рванула волна силы, и мужчина закричал. Казалось, Федор только чуть-чуть упирал в него нож, но похититель не мог выгнуться от немыслимой боли, и потому корчился параллельно полу. Чуя, Эйс и Карма не видели, что глаза у Достоевского полыхали черным, и что сейчас он вливал в человека силу, равную той, что убила десять человек пятью минутами ранее. Они видели, как корчился человек и немного подрагивал нож, по которому тек рассыпчатый чернильный мазут. Эйс устало прикрыл глаза: — Я устал, Федор, у меня голова раскалывается. Прекрати шуметь. Крики тут же прекратились, будто отрубили звук. Достоевский неуклюже поднялся с колен уже спокойный, как удав, и обратился к Чуе: — Спасибо. За мной должок. Ты можешь идти. Чуя вспомнил горящие черным глаза и решил не нарываться: — Пожалуйста, только меня Дазай послал. Ему и отдашь. Достоевский косо усмехнулся: — Сочтемся. Чуя кивнул, щёлкнул пальцами, освобождая пленников от веревок и наручников, и вышел. Пошатываясь, встал Эйс, массируя кровавые, растертые веревкой и наручниками запястья. Карма на вопросительный взгляд Федора покачал головой, дескать, не трогали, и выразительно посмотрел на Эйса, потом подобрал с пола пару пистолетов и встал у двери — на всякий случай. Достоевский мягко перехватил Эйса за плечи и начал расстёгивать рубашку. — Федь, не надо, там даже переломов нет, — попытался остановить его Эйс, но осекся, когда Федор начал страшно, тихо рычать. По испачканной одежде было понятно, что мафиози поваляли по земле, но судя по фиолетово-алым синякам — поваляли ногами и не раз. У Эйса тонкая кожа и плохая свёртываемость крови, у него эти гематомы за месяц не сойдут. И ему будет больно от каждого прикосновения к спине, рукам или торсу. — Федь, успокой своих демонов. Некомфортно, — Эйс отступает на шаг к стенке и запахивает сюртук, морщась на каждое движение. Достоевский зло вырывает из рук мертвого преступника автомат и бросает Карме, а потом подхватывает Эйса на руки. — Как принцессу меня несёшь, вся репутация коту под хвост, — пожаловался Эйс, компактно сворачиваясь в надёжных руках. — Твоя репутация умерла, когда тебя и ребенка на пустой улице похитили. Как ты умудрился, крутой мафиози? Зачем вообще из дому вышли? — недовольно, но уже спокойно отрезал Федор. Эйс хочет сказать, что были причины, и вообще, что себе Достоевский позволяет. Но, во-первых, сил ссориться не было, во-вторых, неразумно спорить с тем, кто несёт тебя на руках. — А чем ты Чуе отплатишь? Я же знаю, что ты долгов не оставляешь, — вместо этого спросил он. Федор подумал, потому усмехнулся и ответил: — Ящик водки. И пособие по суициду по-русски для Дазая. *** Общий враг сближает. Ни мафия, ни Крысы не хотят нарушения баланса в Йокогаме, а именно это принесет новый злодей. ВДА просто не хочет жертв, и это тоже то, что принесет новый злодей. Поэтому вновь объединяются все три «Двойных черных», активизируются все группировки и даже подключаются остатки Гильдии, оставшиеся в Йокогаме. Достоевский ведёт на бой своих Крыс, и даже Гоголь серьёзен, как никогда: все понимают, что этот враг опаснее всех предыдущих вместе взятых и помноженных друг на друга. Федор день и ночь пропадает в штаб квартире Крыс Мертвого Дома, а Эйса встречает на одном из собраний глав. Видно, что все на пределе: Мори пошатывается от усталости и трёт синяки под глазами; Фукудзава будто одновременно с разговором руководит своей организацией — и Достоевский не удивился бы, будь оно и в правду так, способность Юкичи позволяет. Федор не чувствовал кончиков пальцев, когда они в сотый раз перебирают схемы и планы, поэтому не сразу реагирует на лёгкие прикосновения к затылку. Он знает, кто это, и подставляет голову под поглаживания Эйса, тонко улыбается и отстраняется от разговора. — Я думаю, пора заканчивать, — решает Фукудзава, глядя на поплывшего Достоевского и уснувшего на скрещенных руках Мори. Федор сквозь лениво приоткрытые щелочки глаз видит, как Юкичи с тихим: «Ринтаро. Ринтаро, проснись» будит босса мафии и ведёт его, сонного и уставшего, вон из комнаты. Анализировать это лень, а потому Федор отвлекает собственное внимание на Эйса: — Где ты будешь? — С «Черными ящерицами» и Новым Двойным Черным. Основная ударная сила по войску противника. А ты? — Эйс ворошит Федору волосы и заплетает в косички. — В самом эпицентре, — фыркает Достоевский, — е г о сложно убить, так что будем работать комбинациями способностей. Может, получится. Эйс тихо, искренне смеётся, и Федор дёргает его за свисающую прядку волос, а на следующий день они идут в бой.