room416

С самого детства Элиотт ненавидел больницы. Его дед по отцовской линии заболел раком мозга, когда он был молод, поэтому его семья часто проводила свободное время с ним в его больничной палате. Это было немного травмирующе, наблюдать за тем, как кто-то, кого Элиотт так сильно любил, просто угасал. Худел и слабел, с каждым днем становился все более и более хрупким и исчез в никуда. Это испортило Элиотта, во многих отношениях. А потом, когда он стал старше, он проводил много времени в больницах и за их пределами. В отделениях неотложной помощи и психушки. Он думал, что биполярный диагноз сократит его визиты до одного раза в год, но ничего не вышло. Слишком много времени ушло на то, чтобы сбалансировать его лекарства, и он всегда становился разрушительным, во время маниакальной фазы, и саморазрушительным, когда был в депрессии. Он никогда не угасал, но чувствовал, что его семья смотрит так, будто думает, что это может произойти. Элиотт ненавидел и эту часть тоже. Оглядываясь назад, он понимает, что всё только готовило его к этому. Для того, чтобы практически жить на раскладной кушетке в палате 416 онкологического отделения, держа Лукаса за руку. В течение последних семи месяцев и двенадцати дней он наблюдал, как ухудшается состояние Луки. Как он похудел, потерял волосы, потерял аппетит. Потерял себя, а потом снова нашел. И это было трудно для них обоих — но Элиотт никуда не собирался уходить. Он был готов. Сегодня был хороший день. Лука чувствует себя хорошо, по крайней мере, относительно, и он улыбается и смеется, и именно такие дни заставляют Элиотта чувствовать, что он может дышать. В некоторые дни он как-будто все время задерживает дыхание и ждет худшего. Элиотт проводит рукой по линии лба Лукаса, где лежит его шапочка, и мягко спрашивает, не замерз ли он. Лукасу всегда было холодно, а сейчас гораздо хуже. Элиотт все еще хочет купить ему электрическое одеяло, но трудно копить деньги, когда он платит за все это медицинское дерьмо. Хорошо, что отец Лукаса оплачивает медицинские счета, но Элиотт платит за многое. Но он не возражает. Он не может придумать лучшего применения для своей зарплаты. — Немного, — признается Лукас, и Элиотт спрашивает, что бы он хотел, чтобы Элиотт сделал. — Ты можешь лечь ко мне? Элиотт улыбается и забирается к нему на маленькую больничную койку, обнимая Лукаса и стараясь не задеть ни одну из трубок и проводов. Лука чувствует себя по-другому в его руках — острее и тоньше — но он до сих пор тот же Лука. Элиотт все еще чувствует себя как дома, когда они лежат вот так. — Ты слышал, что сказал мне доктор? — Лукас шепчет, и Элиотт кивает. Он слушал. Как он мог этого не сделать? На кону была жизнь его парня. — Думаю, нам стоит пожениться. — Что? Лукас пожимает плечами, протягивая руку, чтобы поиграть со шнурками толстовки Элиотта. Кончики его пальцев синие. — Думаю, нам стоит пожениться. Я хочу выйти за тебя замуж. Другого шанса может не представиться. Он смотрит на Элиотта, и в его глазах слезы. Лукас всегда был плаксой, но теперь стал им еще больше. Он всегда был сильным для Элиотта, позволяя Элиотту плакать у него на плече, но теперь очередь Элиотта. Демори всегда силен, и никогда не позволяет Лукасу видеть, как сильно он болеет. — А что, если у меня больше никогда не будет хороших дней? Что, если будут только плохие дни? Я хочу выйти за тебя, детка, я не хочу ждать и рисковать, прежде чем что что-то случится. — Конечно, у тебя будет ещё много хороших дней, детка. Не говори так. У тебя будет много хороших дней, особенно когда… — Шансов на ремиссию почти нет, Элиотт. Ты это знаешь. Это просто ложная надежда на данный момент, так что... Ты должен отпустить это. Элиотт крепче сжимает Лукаса, как-будто он исчезнет, если Элиотт отпустит его. Слезы жгут его собственные глаза. — Я серьезно, не говори так. Это ты велел жить поминутно, так что мы не знаем, что произойдет в следующую. Они могут что-то выяснить, найти какое-то лекарство или лечение, которое пойдет тебе на пользу. Ты не знаешь, Лука. Никто из нас не знает. — Это дерьмо случается только в кино, Элиотт. Это настоящая жизнь и на самом деле, я умру. — Лука, прекрати, — шепчет Элиотт тяжелым и несчастным голосом. Он поворачивается и прижимается носом к щеке Лукаса, прижимаясь лбом к его виску. Слезы падают прежде, чем он может остановить их. — Я не хочу этого слышать. Ты не умрешь, не скоро. Мы что-нибудь придумаем. Всегда есть надежда. — Вера — это кладбище. Элиотт отстраняется, слезает с больничной койки и обхватывает себя руками. — Пошел ты, Лука. Я знаю... я знаю, что это то, с чем я должен смириться, хорошо? Я слышал доктора. Я знаю, что он сказал. Но это трудно. Трудно постоянно быть позитивным и стараться оставаться сильным, когда я знаю... — Элиотт замолкает, не в силах произнести эти слова вслух. Он не может говорить о смерти Лукаса, просто не может. — Я даже представить себе не могу, как тебе тяжело. Каждый день я восхищаюсь твоей силой и мужеством. Я не могу этого сделать. Но, черт возьми, Лука, мне тоже тяжело. Я тоже страдаю. На мгновение Лукас просто смотрит на него. Просто наблюдает, как Элиотт замолкает, плачет и дрожит. И Элиотт думает, что он собирается извиниться, сказать Элиотту, чтобы он вернулся в постель, чтобы они могли обниматься и просто воспринимать вещи минуту за минутой. Но Лукас не делает этого. — Это настоящая жизнь, Элиотт. Я знаю, тебе больно, но мы ничего не можем с этим поделать. Я не могу сделать это лучше, потому что я не могу поправиться. И мне жаль, что тебе приходится видеть меня таким, и мне жаль, что тебе приходится проходить через это, но нет. Мы не справимся. Мы не можем просто притворяться, что все в порядке, и игнорировать тот факт, что я, вероятно, умру до Рождества. Мы должны принять реальность, хорошо? Ты должен принять реальность. И мне жаль, что тебе тяжело, правда. Но это жизнь, которую мы должны прожить. Это дерьмо, но это все, что у нас есть. И мне жаль, если это не то, что ты хочешь услышать, но это то, что у нас есть, и лучше, чем ничего. Я не хочу, блять, умирать, Элиотт, но я отнесусь к этому благосклонно, потому что я должен быть с тобой, и я проведу с тобой каждый день своей жизни. Колени Элиотта подкашиваются. — Прости, Элиотт. Извини. Хотел бы я что-то изменить. Но мы не можем. Вот почему я хочу выйти за тебя замуж. Я хочу быть твоим, полностью твоим. Навсегда. И я знаю — я знаю, что однажды ты найдешь кого-то другого, влюбишься, выйдешь замуж и у тебя будет куча прекрасных детей. Я знаю, что ты будешь жить полной жизнью с кем-то другим. И я ненавижу это, но черт. Я хочу этого для тебя. Я хочу, чтобы ты почувствовал это счастье. И мне достаточно того, что мы проведем остаток моей жизни вместе, даже если не проведем остаток твоей. Это лучше, чем ничего. — Лукас… — Пожалуйста, выходи за меня замуж, Элиотт, — умоляет Лука. Элиотт не видит его, он едва видит пальцы ног со своего места на полу, но все равно приковывает к нему взгляд. — Сделай меня своим. Итак, они поженятся во вторник. А это через две недели после того хорошего дня. Это еще один хороший день. Они женятся в палате 416, и родители Элиотта и мама Лукаса там, и к концу в комнате не осталось сухих глаз. Они одевают кольца, купленные у Etsy за 45 долларов, и Элиотт клянется Лукасу миллион раз, что он будет носить кольцо всю оставшуюся жизнь, даже когда он будет женат на ком-то другом. Лукас говорит, что он не должен носить его вечно, но суть в том, что Лукас Лалльман — это любовь всей жизни Элиотта. Любые будущие жены или мужья никогда не будут Лукасом, и Элиотт никогда не будет любить их так же. И Элиотт с удовольствием носил бы кольцо Лукаса каждый день до конца своей жизни, даже если это означает, что он никогда больше не будет носить чье-либо кольцо. Их свадьба — последний хороший день в течение долгого времени. У них есть три недели и четыре дня все более плохих дней, где Лукас испытывает невыносимую боль и едва может держать еду. Он много спит, а когда просыпается, то чувствует себя несчастным. Они почти не разговаривают, но Элиотт не возражает. Ему ничего не стоит просто держать Лукаса за руку, когда они смотрят телевизор, потирать ему спину, когда его тошнит, и шептать ему истории, когда ему больно. Это разбивает Элиотту сердце, но он не позволяет Лукасу увидеть это. Луке и так достаточно забот. Следующий хороший день приходит в канун Рождества, и Элиотт действительно самодовольствуется этим. Он украшает палату 416, и они говорят о том, что они собираются делать после Нового года, потому что врачи думают, что Лукас сможет вернуться домой ненадолго 2 января, если он будет продолжать в том же духе. Элиотт знает, что будет. Он никогда в жизни не был так уверен. У Лукаса на голове немного выросли волосы, но он все еще носит шапочки. Элиотт научился вязать специально, чтобы сделать Луке шапочку ручной работы на Рождество, и она лежит в маленькой красной коробочке под крошечной поддельной елкой, которую разрешили медсестры. Лукас, как всегда нетерпеливый, продолжает умолять открыть подарки. — Терпение, детка! — Элиотт ухмыляется, развешивая гирлянды по всему окну и стене. Он пытался украсить кровать Лукаса, но медсестры сказали, что они будут мешать любым трубкам и проводам, которые им могут понадобиться. Лука был разочарован, но Элиотт быстро отмахнулся. — К этому мы еще вернемся. Тебе повезло, что я разрешаю тебе открывать подарки сегодня вечером, потому что технически ты не должен открывать подарки до рождественского утра. Лукас закатывает глаза. — Мы оба знаем, что это невозможно. Завтра может быть плохой день, насколько нам известно. — Я знаю, — вздыхает Элиотт. — Жертвы, которые я приношу ради тебя. О, я люблю эту песню! Nat King Cole трещит по дерьмовому радио на столе рядом с кроватью Лукаса, и они оба подпевают. Лукас не знает (или не помнит) всех слов, поэтому Элиотт поет вместо него. Он не дразнит Лукаса за то, что тот не знает слов, как обычно. Просто сейчас не время. Как только зажигается свет, Элиотт хватает подарки и садится на край больничной койки. Он позволяет Лукасу открыть первым, терпеливо наблюдая, как Лука пытается разорвать газету. Его руки стали немного дрожащими и слабыми, поэтому Элиотт дергает несколько раз, чтобы помочь. Когда Лукас открывает коробку и видит шапочку лимонно-зеленого цвета, с маленькой вышитой лентой внизу — он расплывается в широкой улыбке. — Где ты это взял? — Я её связал, — сияет Элиотт. — Но вышивку внизу сделала моя мама. Я недостаточно опытен для этого и не хотел все испортить. Лукас плачет и обнимает Элиотта так крепко, что тело Лукаса начинает дрожать от напряжения. Элиотт обнимает его в ответ, вдыхает и шепчет, как сильно он его любит. Элиотт открывает свой подарок следующим. Это всего лишь подарок, так что Элиотт ждет какую-нибудь дрянную открытку, потому что Лукас не мог пойти за рождественскими покупками или что-нибудь в этом роде. Чего он никак не ожидал, так это найти четыре сложенных листка бумаги, на которых спереди и сзади были написаны каракули Лукаса. Он смотрит на Лукаса со слезами на глазах и комком в горле, потому что это начинает ужасно походить на прощание. — Лукас? — Тебе не обязательно читать это при мне, — бормочет Лукас, и Элиотт знает, что это его способ попросить Элиотта не читать перед ним. — На самом деле, тебе вовсе не обязательно это читать. Если ты думаешь, что тебе будет больно. Но я написал это, когда мне поставили диагноз. Ты застрял в пробке и изо всех сил пытался добраться до больницы, и ты позвонил мне, плача и ругаясь, потому что тебя не было здесь, чтобы держать меня за руку, пока они говорили мне, что происходит, и я плакал с тобой и говорил, что это не твоя вина и что я люблю тебя. А потом я написал это, пока ждал, что ты приедешь, и я никогда не собирался отдавать это тебе, но... я не знаю. Думаю, тебе нужно прочитать. — Какого черта, Лукас? Лука моргает, как-будто не ожидал гнева. Элиотт тоже удивлен его реакцией, но не может остановиться. Его руки дрожат вокруг письма, и он практически чувствует, как кипит его кровь, угрожая зажечь спичку и заставить его взорваться. Элиотт продолжает. — Это так ужасно. Ты не можешь просто... Ты не можешь просто так попрощаться. Мы скоро вернемся домой, ты не понимаешь? Тебе становится лучше. Почему ты не можешь смириться с тем, что тебе становится лучше и все будет хорошо? Почему ты так одержим мыслью, что умрешь? — Потому что я, — огрызается Лукас. — Я умру. Я думал, мы уже говорили об этом, Элиотт. — Да, это так. И я плакал перед сном почти каждый день, и я думал об этом все время, и я чертовски молился об этом. А теперь мы здесь, поднимаемся и поправляемся, и ты все еще пытаешься заставить меня принять будущее, о котором мы не должны беспокоиться прямо сейчас. Мы говорили о том, чтобы признать, что тебе становится хуже, так почему, черт возьми, ты не можешь признать, что тебе становится лучше? — Успокойся, детка. — Ебать. Не говори мне успокоиться. Я так чертовски устал быть спокойным по этому поводу. Я больше не могу. Он засовывает письмо обратно в конверт, кладет его в сумку и перекидывает ее через плечо. Лукас смотрит, как Элиотт собирает вещи, но ничего не говорит. И, честно говоря, это только злит Элиотта. Он не понимает, почему Лука так сильно хочет умереть. Лукас поправляется, они едут домой, почему он не может принять это? Почему он не хочет быть счастлив, иметь надежду? Элиотт достает из кармана сигареты и зажигалку, держа их в левой руке, а затем протягивает правую. Он обхватывает ладонью щеку Лукаса и целует ее, а затем откидывается назад. Лукас снова плачет. — Я пойду покурю, — говорит ему Элиотт, и у Лукаса дрожит нижняя губа. — А потом я, наверное, пойду домой, приму душ и поужинаю. А потом я вернусь, хорошо? Я ненадолго. Я принесу тебе конфеты. — Лукас не отвечает, только сердито вытирает слезы и смотрит на Элиотта так, словно пытается заставить его остаться. — Мне нужно подышать, Лука, — бормочет он, и Элиотт видит момент, когда эти четыре слова разрывают Лукаса надвое. — Я люблю тебя, — шепчет Лукас. — Я тоже тебя люблю. Всегда. Элиотт проходит мимо мамы Лукаса. Она несет два подарка и улыбается, когда видит Элиотта. Она говорит ему, что надеется, что не пропустила подарки, и Элиотт обещает ей, что нет, потому что его родители еще не приехали. Когда он говорит ей, что идет домой принять душ и поесть, она смотрит на него с сочувствием и осуждением. Как-будто она может понять, почему он хочет смыть с себя вонь больницы, но не может понять, почему он оставил Лукаса. Он не оставляет Луку, просто дышит, напоминает он себе, скрипя ногами по мокрому тротуару парковки. Элиотт не понял, что пошел дождь. Жаль, что не пошел снег.