✖️
Боль ознаменовала пробуждение Эйш. Каждый надрывной удар сердца отдавался жгучей, пронзительной пульсацией в голове. От каждого сиплого вздоха, опаляющего бескровные губы, огненный обруч только сильнее сдавливал голову. Эта боль, постоянная, тупая, давящая, так глубоко въелась в её плоть и кровь, что стала так же естественна и привычна, как дыхание или биение сердца. Тело Эйш было необычайно тяжело и неподвижно. Мёртвый вес. Звенящий шум в ушах постепенно уступал звукам человеческих голосов вокруг. Глаза полыхали от жжения и сухости. От запаха приторно сладких сиропов и дерьмового кофе выворачивало наизнанку, и Эйш точно стошнило бы, будь чем. Перед глазами всё так и плыло, и Эйш понадобилось время, чтобы понять, что она находилась в забегаловке на какой-то заправке, хотя последним её воспоминанием была спасительная тьма и тишина леса. — Ручка ещё нужна? Голос раздался так неожиданно, что Эйш моментально пробила судорога страха, в ушах резануло новой волной боли. Наконец ей удалось сфокусировать мутный взгляд оливковых глаз на официантке. Та неловко переминалась с ноги на ногу и прижимала блокнот к груди. В океанах усталости её глаз уже началось зарождаться беспокойство. Не выдержав на себе пристального внимания, Эйш поспешно уронила голову на грудь, изо всех сил стараясь избежать зрительного контакта. Взгляд Эйш переместился на стол. Мерзкий ком паники и отвращения резко подступил к горлу в момент внезапного осознания. Дыхание покинуло её, словно после подлейшего удара под дых. Прямо перед Эйш лежала белая салфетка и послание, грубо начертанное её собственной рукой:ХВАТИТ ПРОЕБЫВАТЬ МОЮ ЖИЗНЬ :)
Без раздумий Эйш выпустила ручку из слабой хватки и стиснула салфетку в мозолистой ладони с рвением, на которое уж и не думала, что была способна. Где-то глубоко под мёртвой, недвижной топью усталости и апатии вспыхнула чистая искра злости. — Собираетесь что-нибудь заказывать?.. — снова раздался голос официантки, на этот раз с толикой раздражения. Эйш открыла рот, чтобы что-то ответить, но тут же забыла, что именно, когда неожиданно почувствовала солёный привкус на губах, а вскоре струи крови уже заливали ей подбородок. Эйш судорожно глотнула ртом воздух и почувствовала, как тёплая, вязкая кровь потекла по стенкам гортани. Дыхание спёрло, горло сжалось в спазме, и Эйш поняла, что задыхается. Официантка снова что-то взволнованно заговорила, но Эйш уже не слушала. Она, спотыкаясь, подорвалась с места и на негнущихся ногах метнулась через всю закусочную, оставляя редких посетителей в полном недоумении. Дверь с силой врезалась в стену, когда Эйш, ели держась на ногах, ввалилась в вонючий туалет при заправке. Ей удалось доковылять по грязному, липкому полу до раковины, прежде чем приступ мощного кашля заставил её согнуться пополам. Кашель сотрясал всё её тело, поток крови из онемевшего носа не прекращался, слёзы наполнили красные от сухости глаза. Когда особо сильный приступ кашля судорогой сотряс Эйш, из её рта в замызганную раковину выплеснулись красные сгустки крови пополам с плотью гортани и бронхов. Наконец, Эйш удалось сделать слабый вдох. Привалившись к краю раковины в попытке отдышаться, она беспомощно уставилась на своё отражение в мутном зеркале. Жалкое зрелище: половина лица в крови, мутные оливковые глаза на мокром месте, кожа бледная и нездоровая, и далеко не из-за дерьмового освещения, глубокие синяки под глазами уже за гранью доступного, спутанные каштановые вихры из-за холодного пота прилипли к шее и лбу. На Эйш накатила мощная волна отвращения к себе. Ей хотелось закричать, сорвать голос, гневно врезать по зеркалу кулаком!.. Но всё, что она могла, это беспомощно смотреть. Эйш почувствовала, как во рту снова начала скапливаться кровь. Теперь кровоточили и дёсны. Просто прекрасно. Смотря себе прямо в глаза, Эйш оставила на зеркале кровавый плевок гнева и беспомощности. Кровотечение из носа постепенно начало сходить на нет. Попытка умыться и хотя бы частично привести себя в порядок окончилась провалом — кран не работал. Эйш тяжело вздохнула и всё так же безуспешно постаралась утереть кровь жалкой салфеткой, прежде чем ненавистно отшвырнуть её на пол. В конечном счете пришлось довольствоваться тёмно-зелёным рукавом. Одним кровавым пятном на многострадальной куртке больше. От потери крови ужасно кружилась голова, но как бы Эйш не хотелось соскользнуть по стене на холодный пол и сдохнуть прямо на этом же месте, она знала, что умереть ей так просто не позволят. Из раза в раз её вынуждали подняться и столкнуться лицом к лицу с ненавистным миром.✖️
Тёмно-зелёная куртка валялась на полу в коридоре. Комната совсем крошечная, с застоявшимся запахом пыли, прикрученной к полу мебелью и бесчисленными пятнами на каждой поверхности. Но даже этот самый дешёвый номер наидерьмовейшего мотеля казался почти роскошью после холодной и сырой лесной земли. Из крохотной, плохо освещённой ванной комнаты доносился приглушённый шум воды. Запятнанная кровью футболка отмокала в душевом поддоне, пока Одри, склонясь над раковиной, изо всех сил пыталась вымыть из спутанных кудрявых волос Эйш пот и запёкшуюся кровь. Она подняла голову и холодные струи воды потекли по лицу и шее. Одри встретилась взглядом с оливковыми глазами Эйш в отражении. — Интересно, и почему «злая» всегда я? — монотонно пробормотала Одри, ощупывая синяки под глазами Эйш. Она прекрасно понимала, что Эйш не слышит ни одного её слова. И тем не менее Одри никогда не отличалась особой молчаливостью. Она продолжила: — Нет, серьёзно, а ты у нас всегда вся такая, — тут она не смогла сдержать смех, — «жертва»! Взрыв истеричного хохота эхом разнёсся по ванной комнате, но стих так же неожиданно, как и начался. Лицо Эйш приняло серьезное выражение, в туманных глазах недобро мелькали сумрачные тени. — Хотелось бы послушать, в чем же заключаются мои о-о-о такие ужасные преступления? Хм, в том, что делаю за тебя всю грязную работу? Заметаю за тобой следы? Или, может, в том, что я разгребаю все твои проблемы? Поддерживаю в этом ёбаном теле хоть какое-то подобие жизни, наконец?! — прокричала Одри, яростно ударяя кулаками по обе стороны раковины. Лицо Эйш в отражении исказилось гримасой гнева. Одри выдохнула и наклонилась, чтобы умыться холодной водой. Когда она выпрямилась, на тонких губах Эйш играла лёгкая улыбка. — Или тебя смущает это? — жизнерадостно промолвила Одри, поднимая с края раковины нож, всё ещё частично покрытый кровью, и показательно демонстрируя его зеркалу. — Убийства? Да-да, я не боюсь этого признать! А что такого? Я выживаю. А выживает сильнейший, — оскалила она зубы, направляя остриё ножа на отражение Эйш. — А что сделала ты? Ни-че-го. И даже меньше! От собственного крика разболелась голова. Со вздохом Одри отложила нож в сторону и вышла в коридор. Сидя на корточках перед курткой, она выудила из кармана остатки трамадола и закинулась горстью таблеток. С грустью Одри отметила, что пора бы раздобыть новые. Она вытряхнула из куртки парочку чужих бумажников и пересчитала остатки налички. Удовлетворённо хмыкнув, Одри выпрямилась и, игнорируя головокружение, шаткой походкой вернулась в ванную — на руках Эйш всё ещё оставались следы крови. — Да где бы ты была без меня, — под шум воды бормотала Одри, из-под тяжёлых век наблюдая, как с тощих рук Эйш стекают бледно-розовые струи. — И чем ты мне отплачиваешь? — бледную кожу предплечий Эйш стягивали красные полосы шрамов. —Вспоротыми венами, лишь стоит мне отвернуться. А это, между прочем, не только твоё тело! Рука Эйш повернула кран, выключая воду. На пару долгих, тянущихся целую вечность моментов воцарилась тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Эйш. — Думаешь, смогла бы сбежать от своей ёбнутой мамаши, если бы ни я? — с тёмной ухмылкой мерным голосом проговорила Одри, не спуская глаз с отражения Эйш. — Правда в том, что ты, Эйш, просто жалкая, эгоистичная сука. Балласт. Мёртвый груз. И ничем не лучше меня. Но ей никто не ответил. Конечно, она прекрасно понимала, что сколько не кричи, до неё ей не достучаться. — Молчишь, — разочарованно хмыкнула Одри, — ну конечно. Отмалчивайся, пока можешь. Желаю удачи сбегать и прятаться и дальше.✖️
Существовало множество вещей, которые Эйш не понимала. Например, чем она заслужила всё это или почему Та Другая просто не оставит её в покое. И тем не менее Эйш могла и не знать, где она сейчас находилась или какое сегодня число, но в одном она была смертельно уверена: «Я видела Е̝̌͠г̰̩͛ͧо͔ͥ». В мёртвенно-тусклом свете фонаря она лишь мельком уловила Е̮̗̝̿̄͋г̭̮̟̇̌ͯо безликие очертания. Но эта тень, длинная тень… И этого хватило, чтобы обратить кровь в её венах в лёд. Эйш не думала дважды, прежде чем развернуться и кинуться прочь со всех ног. Измождённый разум кричал и молил остановиться, сдаться, позволить убить, наконец-то умереть. И тем не менее что-то обжигающее и голодное глубоко внутри принуждало сердце отчаянно биться из последних сил, заставляло двигаться вперёд. Собственное тело Эйш предавало её. И не в первый раз. Первобытный страх воспламенял её мозг всполохами горящих искр. Кровь, не переставая, струилась из носа, словно сама жизнь утекала из поломанного тела Эйш. Широко распахнутые глаза безумно метались из стороны в сторону в поисках спасения, рваное дыхание вырывалось из искривлённого рта сизым паром в холодную осеннюю ночь. Голова шла кругом. Перед Эйш раскинулся не лес, а парк с лабиринтами серых дорог и фонарями, мерцающими в ночи подобно факелам. Под ногами прогромыхал деревянный мостик, в чёрной недвижной воде под ним не отражалось ничего. Всё вокруг погрязло в тишине, раздавался лишь мирный шелест деревьев-теней, да бешеный стук сердца Эйш. Она была не так тупа, чтобы поверить в иллюзию умиротворения. Эйш хорошо знала, какие именно демоны кроются в этом омуте. Вдруг она резко затормозила, чуть ли не стирая подошвы о дорогу. Восклик изумления умер в горле. Опять же, Эйш могла многого не понимать, но не узнать мост, по которому она лишь недавно так стремительно промчалась, было невозможно. Не веря своим глазам, Эйш осмотрелась вокруг ещё раз. Тот же мёртвенно молчаливый пруд, те же дороги… Сильная, лихорадочная дрожь прошибала всё тело. Да, именно так: здесь она уже была. — Ну уж нет… — дрожащим голосом пробормотала Эйш, разворачиваясь и пускаясь в противоположную сторону. Эйш чувствовала, что ещё секунда, и она упадёт замертво, но вместо этого она заставила себя бежать. Мышцы изнывали, дыхание превратилось в судорожные хрипы. Голова безвольно моталась, потухший взгляд был обращён под ноги. Впрочем, долго бежать ей не пришлось. В один момент перед глазами мелькала серая дорога, но стоило Эйш моргнуть, как она оказалась в шаге от тёмных деревянных досок. Начало всё того же моста. Скоро, даже слишком скоро. Эйш подняла голову, и прямо на её глазах короткий мостик с пугающим беззвучием и нереальностью вытянулся до самого горизонта и дальше, словно бесконечный пространственный тунель. Дощатый променад до самых врат Ада. Снова развернуться, выбрать другой путь? А смысл? Какую дорогу она бы не выбрала, вести она будет туда, куда Он захочет. В этом опустевшем парке Эйш чувствовала себя букашкой под увеличительным стеклом, жестокая волна паранойи захлестнула её разум. Инстинкт приказывал прятаться, скрываться и как можно скорее. Эйш на бегу обводила парк помутнённым взглядом. Готовая плакать от отчаяния, она резко свернула с ухоженной дорожки и слепо рванула меж деревьев, пока за спиной один за другим гасли фонари. Чем дальше удалялась Эйш от пешеходной тропы, тем сильнее вязла в холодной лесной тьме. Запах сырой земли и осенних листьев клёна болезненно ударял в нос и кружил голову до тошноты. Ночная темнота обезоруживала и играла жестокие шутки с изнуренным разумом: то и дело казалось, будто вокруг что-то движется. Из сумеречной тени к ней тянулись длинные руки, за каждым чёрным стволом ждало пустое лицо. Словно загнанный зверь, Эйш бежала из последних сил, беззащитно закрывая лицо руками и спотыкаясь о корни. Эйш уже и не знала, куда ей податься. Стопы в душных кроссовках горели, грудную клетку сдавливало от боли, дышать было просто невозможно. Эйш больше не могла бежать. Задыхаясь, она обессилено опёрлась рукой о ствол молодого дерева и повесила голову. По лицу струился холодный, липкий пот, смешиваясь с запекшейся кровью. Кровь в венах бурлила, лихорадочный жар накатывал душной стеной. Невидимый огненный нимб адской боли безжалостно сдавливал голову, дикая мигрень, словно взрывная граната, угрожала разорвать череп на куски и размазать мозг. Значит, вот каков её удел? Ползти в грязи, зарываться на дно, укрываться в ненавистной темноте и с содроганием сердца надеяться, что в этот раз её не заметят и не раздавят? Эйш задержала дыхание и закрыла глаза, надеясь уже никогда не проснуться.✖️
Сумасшедшие игры в прятки выбешивали Одри, ей уже давно надоело кружить по этим больным лесам. Пройди она мимо того самого дерева, которое она пометила ножом, ещё хоть раз, и Одри за себя не ручалась. Уже давно стемнело, сквозь высокие сосновые ветви ни пробивалось ни луча лунного света — как назло, ночь была тёмной, хоть глаза выколи. Но Одри не было страшно, она была в ярости. Тело Эйш жутко ломило, Одри чувствовала смертельную усталость и раздражение, и уж тем более у неё не было ни времени, ни желания плясать под дудку сверхъестественной мути в костюме. Одри прекратила бессмысленное брождение и остановилась, тяжело дыша и стараясь не захлебнуться кровью из носа. Голову раскалывало от острой, обжигающей боли. О̴̪̺͚̳̲̂͐̿̌̽н̧̎͆̍̈ был где-то рядом. Одри заскрежетала зубами, её хищный взгляд выжидающе скользил по тёмным стволам. Ей осточертело ходить вокруг да около; хриплый, рычащий крик вырвался из её горла: — Где ты, мудила безмордый?! Ответом ей был лишь немой ветер, качающий тяжёлые ветви, да тусклые тени. Агрессивно поджав губы и прищурив глаза, Одри выжидала и всматривалась в темноту. Ни плана, ни знаний, ни единого шанса, только взбалмошное желание привлечь внимание и, чёрт возьмите, показать, из чего она сделана. Одри снова разинула рот, набирая в лёгкие побольше воздуха для нового выкрика, однако озвучить его ей было не суждено. Угрожающая в своей недвижности и безмолвии, фигура в чёрном с болезненной яркостью световой гранаты вспыхнула между стволов сосен. Из глаз словно искры посыпались, накатила удушающая волна жара, казалось, ещё немного и голова Эйш просто вскипит. Черепная коробка взорвалась громоподобным треском, будто помехи на старом телевизоре увеличили во сто крат. Земля ушла из-под ног, и Одри, пошатнувшись, рухнула на одно колено. Но вместо того, чтобы окончательно распластаться на земле, она в отчаянном и дерзком порыве выхватила из-за пояса револьвер и почти в слепую — белая жгучая пелена помутила зрение и рассудок — выпалила два оглушительных выстрела. Правда, она не видела возымели ли они хоть какой-то эффект, а когда зрение вернулось к подобию нормы, видение уже скрылось. Но Одри знала, чувствовала, что О̠̼̖͙͚̠н̰̦̙̳̜͚͔ͩͦ͐̈́̅̆̆ всё ещё где-то здесь, в своих лесах, наблюдает. Одри предпочла бы какой-нибудь обрез вместо малютки-револьвера Росси, чтобы уж наверняка размозжить бледную рожу отсталого, но, как говорится, чем богаты… И всё-таки, может, не зря она раздобыла эту вещицу. Хоть на Эйш Одри было плевать, но всё же когда приходится делить одно тело на двоих, проблемы так же становятся общими. И раз Эйш не собиралась их как-то решать… Что ж, значит, придётся Одри брать дело в свои руки. Одри рывком поднялась с колен, тут же срываясь на бег: револьвер стиснут в твёрдой руке, куртка, повязанная на поясе, хлопала за спиной, разбуженные мускулы работали на полную. Одри всегда бежала навстречу своим страхам вместо того, чтобы убегать от них. И сейчас она была твёрдо намерена показать этому тощему херу, как сильно он ошибся. Не на ту напал. Буквально не на ту. По лесу прокатился её сухой, лающий смех: — Я иду за тобой! Может быть, она сошла с ума, но тупой (в отличие от некоторых) Одри себя никогда не считала: она прекрасно понимала, что играет не то что с огнём — с бубонной чумой, сибирской язвой или чем ещё похуже, шансов нанести противнику хоть малейший урон равны нулю или даже меньше, в то время как её жизнь в данный момент выделывала пируэты на острие ножа без какой-либо страховки. Но как бы не была дорога ей жизнь, Одри лучше бы сдохла, чем перестала быть собой. Одри снова наугад пальнула во тьму перед собой, лес содрогнулся от выстрела, как от грома. У неё оставался всего один патрон, но Одри было глубоко плевать. Закончатся совсем — будет отбиваться хоть тупым кухонным ножом, а если надо, то и голыми руками, да зубами. «Будь я проклята, если кто-то займёт моё место. Я слишком много работала ради этого. Это оскорбительно для меня и моего характера, для всего, через что я прошла. Я должна была умереть, но выжила. И будь я проклята, если позволю кому-то занять моё место. Это моё. В сторону».✖️
Эйш не помнила, когда в последний раз спала, а там более уж ела. С чувством времени творилось что-то странное: минуты тянулись как часы, сутки пролетали за секунду. Всё тело затекло и одеревенело, подобно стволу сосны, к которому и привалилась Эйш. Стопы и ладони онемели от холода и сырости, промёрзли до боли в костях. Её потряхивала мелкая дрожь. Накинутая на плечи куртка давно уже не спасала. Пустой желудок будто бы прилип к позвоночнику. Она вся сжалась: колени подтянуты к груди, кудрявая голова безвольно повисла. Казалось, просиди она здесь ещё хоть немного — и покроется мхом. В опухшие, раскрасневшиеся глаза словно песка насыпали. Дыхание тяжёлое и измученное — глубокие вдохи ощущались в лёгких острыми уколами ножа. Быстрое, надрывное биение мерзкого сердца эхом отдавалось в ушах и вызывало тошноту. Голова шла кругом, как сломанная карусель. Внутри черепной коробки туманная лёгкость, все мысли прозрачные и пустые. Эйш боялась сомкнуть глаза. Стоило тяжёлым векам, словно железному занавесу, опуститься, как последняя призрачная связь с реальностью обрывалась. И Эйш оставалась одна в темноте. Безоружная, беспомощная, немая. Без проблеска света и надежды она тонула, задыхалась и полностью растворялась. Каждый раз, закрывая глаза, Эйш думала, что уже не очнётся. Хотя окружающий её лес был не многим лучше. Эйш уже не могла доверять своему восприятию: шорох листвы превращался в спутанный шёпот, каждая сумрачная тень оживала, двигалась и тянулась к ней. Страх и усталость сковали Эйш.Я могу умереть здесь.
В момент осознания Эйш не поразили гром и молния, ей не открылось великое знание. Нет, эта простая мысль абсолютно спокойно промелькнула в её голове. Как и любая другая. Как факт. Пока Эйш оставалась жива, лишь потому что Та Другая этого хотела. Но если она в ближайшее время не сменит Эйш, то конец не так и далёк. Эйш не знала, где она и как далеко от цивилизации. Мало того, что она чувствовала себя более чем ужасно, даже если бы Эйш и нашла в себе силы подняться на ноги и двинуться вперёд, она знала, прошло бы не много времени, прежде чем она рухнула бы без сознания. Как бы не была изнурена Эйш, как бы не хотела освободиться от тяжести своего существования… Всё же мысль о смерти, которая должна была приносить облегчение, ужасала до самой глубины души. Сердце Эйш тревожно забилось, от волнения появилась одышка. Её руки нервно подрагивали, острые обломки ногтей впивались в кожу. Эйш всегда воспринимала Ту Другую как страшную болезнь, паразита, гнилую раковую опухоль, разрывающую её клыками, пожирающую тело и разум. Но… разве не она сама, Эйш, тянет себя на дно? Она сама уже очень давно превратилась в безмолвную тень. Под натиском ногтей на коже проступила кровь. Напряжённые пальцы сбегали по предплечьям вверх и вниз, оставляя за собой гневно-красные полосы. И тем не менее, глубоко под мёртвыми горами пепла её души ещё теплилась искра ярости, борьбы. Руки переместились на шею. Пульс бился под бледными пальцами загнанным зверем. Та Другая была глубоко под её кожей. То выслеживала, окружала, то яростно бросалась прямо на неё, силой урывая себе место, доказывая право на жизнь. «Моя жизнь», — говорила Та Другая, и Эйш хотелось кричать: «Так забирай же и оставь меня в покое!». Она устала от круговорота страха, боли и отчаяния, в который превратилось её существование. Она устала от бесконечных преследований и погонь. Хотелось отдохнуть, остановиться, прекратить всё это. На ум приходил только один выход. Разодранная кожа шеи и рук горела, ногти расцарапывали плоть до крови. Эйш не могла взять себя в руки и успокоить нервы. Она больше не контролировала себя, как давно не контролировала свою жизнь. Эйш чувствовала, что ускользала. Она боялась исчезнуть. Хотела ли она такой жизни? Нет, но значило ли это, что она и правда желала смерти?.. Эйш уже не знала. Одно лишь было ясно: Эйш было чертовски страшно.✖️
Конец осени был уже недалёк, холодало, а зимы в Мэне, как известно, не из приятных. Пора было думать, что делать и куда направляться дальше, но уже была ночь, последние деньги ушли на ужин в Вендис, а лекарства закончились. Тело Эйш ломило, в голове стоял гул. Одри было некуда идти. Всё, что есть оставалось на данный момент, это жаться на деревянной скамье на опустевшей набережной, кутаться в поношенную куртку и прятать бледное лицо в меховом капюшоне. И вспоминать. Погружаться в холодный омут памяти глубже и глубже. Электронные часы на левом запястье Эйш — Одри уже и не помнила, с кого именно она их стянула — показывали 23:34. Язык огня зажигалки, зажатой в её правой руке, то вспыхивал, то потухал, мелькая отражением в задумчивых глазах Одри. Воспоминания о том самом моменте, ознаменовавшем начало её существования, были незыблемо свежи. Люди борются за жизнь с самого рождения. В миг появления Одри время не замерло и не замедлилось, оно осталось точно таким же, каким и было. Ход мира продолжался, ни разу ни запнувшись, пока жизнь Одри и Эйш колебалась на грани смерти. Но хотя к голове Эйш почти не поступала кровь, всё вокруг, каждая секунда ощущалась кристально ясно: вездесущий запах дешёвого виски, стоптанный ворс грязного ковра под затылком… Лицо женщины, склонившейся над ней: выпученные глаза, вздутые вены на лбу, искривлённые в гримасе губы и стиснутые зубы. Её мать — нет, мать Эйш — выплёвывала ядовитые оскорбления и упрёки. Её тощие, цепкие руки с отчаянной силой сдавливали горло Эйш.23:39
В кармане Одри нашарила прорезь и запустила руку в подкладку куртки, рукоять ножа легла в её ладонь как влитая. Искренняя улыбка тронула бледные губы Эйш. Но Эйш в тот момент там не было. Она не выдержала, сбежала, спряталась глубоко в темноте… Теперь Одри была за главную. Она приказала онемевшему телу Эйш бороться, привела его в движение, несмотря на боль. В тот момент, когда её рука двинулась по острым осколкам битой посуды и сомкнулось на рукояти ножа, он уже был не просто какой-то кухонной утварью, сброшенной со стола в порыве гнева, а продолжением Одри, её волей к жизни. Второй рукой, пытаясь расцепить хватку вокруг шеи, Одри могла чувствовать пульс той, что убивала её. И тем не менее, пульс её собственной жизни был сильнее.23:46
Люди врываются в этот мир, умываясь в крови. Блестящее лезвие рассекло воздух и Одри окропило живительной влагой. Брызги горячей алой крови обрушились на тёмные ресницы, поры кожи, иссохшие губы, как дождь после засухи. Глаза Эйш были всё так же широко распахнуты. Рождение человека всегда знаменуется криком. Женщина, мгновение назад душившая дочь, теперь в ужасе хваталась за свою собственную шею, кровь сочилась по её белым пальцам. Её дикий визг страха и отчаяния звенел в ушах Эйш. Пока она ещё могла кричать.23:52
Самый первый вдох всегда приносит боль. Чужие руки исчезли с покрытого синяками горла Эйш, и Одри наконец смогла вздохнуть. Кислород болезненно обжигал лёгкие, но она была жива, она боролась. Одри скинула с себя всё ещё надрывающуюся женщину, и та распласталась на полу в окружении осколков. Откуда в этом теле, недавно готовом сдаться, такая сила? Тогда она ещё не имела имени, но прекрасно понимала свою суть. Она — чистое стремление к жизни, борьба, новый уровень ярости.23:56
Первые шаги по шаткой дороге жизни всегда полны нерешительности. Пошатываясь, Одри торопливо поднялась на дрожащие ноги. Бежать она не могла, дыхание всё ещё давалось тяжело — за каждый хриплый вздох приходилось бороться. Дом вокруг неё был знаком Одри по воспоминаниям Эйш, но для неё он ничего не значил. Не было ни страха, ни сожалений, ни внутренних противоречий. Одри видела всё предельно ясно.23:58
Крики за спиной Одри стихли, но она не обернулась посмотреть, что стало с той женщиной. Сейчас она почти на сто процентов была уверена, что мать Эйш выжила — такие прожжённые суки так просто не подыхают. Может, стоило спалить весь тот чёртов дом дотла, так, чтобы наверняка, думала Одри, наблюдая за вьющимся языком пламени в своих руках. Эйш бы точно оценила.23:59
В ту ночь Одри не посещали такие мысли, она не думала, а действовала, делала то, что должна была, что говорили ей инстинкты. Она распахнула входную дверь и впервые вышла в мир. Одри остановилась на крыльце: в руке она всё так же крепко и уверенно сжимала нож, полы расстёгнутой куртки трепыхались за спиной. Одри свободно вобрала полную грудь прохладного ночного воздуха, а потом сорвалась с места и побежала. С тех самых пор она ни разу не переставала двигаться вперёд, не останавливаясь и не оглядываясь.00:00 00:01
Наступило двенадцатое ноября. Снова вспыхнули синие искры, и в ночной темноте взвился крохотный язычок пламени, отбрасывая тёплые тени на лицо Эйш. — С днём рождения, Эйш. Белые пальцы захлопнули крышку зажигалки, и Одри погрузилась в чёрную ночь. Она лишь не понимала, почему Эйш так упрямо считала её недостойной жизни.✖️
На автобусной остановке, за исключением Эйш, не было ни души, и тем не менее её нервы были натянуты как струны. Она то и дело тревожно оборачивалась, да оглядывалась по сторонам. Хотелось развернуться и убежать, неважно куда, лишь бы подальше от людей, сбежать, нырнуть во тьму лесов, затаиться… Эйш не сдвинула с места. Она уже так устала убегать, тем более что эта тактика показала себя крайне неэффективной, в этом Эйш убедилась на собственном горьком опыте. Из её бледных губ вырвался сухой, сдавленный смешок. Эйш и не помнила, когда она в последний раз улыбалась, даже если и так, как сейчас: криво, слабо и болезненно. Но пока и этого было достаточно. Эйш поёжилась под холодными порывами осеннего ветра — зима была уже не за горами. Взволнованный взгляд оливковых глаз в очередной раз упал на билет, который Эйш нервно теребила в руках. Она машинально сверилась с часами на запястье: до автобуса ещё оставалось время. То, с какой лёгкостью она это сделала, вызвало старое-доброе отвращение к себе. Эйш стало дурно. Это ведь были даже не её часы, точно так же как не были её и деньги, которые она использовала, или чёртова пушка, прямо сейчас прожигающая ей карман. Эйш помнила, в каком ужасе она была, когда очнулась посреди леса с револьвером в руке. Её первой панической мыслью было выбросить оружие, куда подальше. Второй, шепчущей из тёмных недр души — наконец покончить со всем, поднести дуло к виску, нажать на курок. Но вот она, Эйш, может не совсем здорова, но пока жива, стоит себе одна на промозглой остановке, а последний нетронутый патрон так и остался в барабане. Жизнь Эйш никогда не принадлежала одной ей и сейчас неуклонно менялась, а Эйш была неуверенна, что может с этим что-то поделать, несмотря на всё своё негодование и отчаяние. Какие-нибудь древние рыбы, наверное, тоже не особо хотели выбираться на сушу, да на свет божий. Эйш тоже предпочла бы остаться на тёмном, безлюдном дне. Но в эволюции нет места для прихотей. Мир совершенно не волнуют чьи-то личные «хочу-не хочу». В конце концов, эволюция — очень жестокая штука. Пока всё, что могла Эйш, это постараться сделать шаг вперёд, вместо того чтобы убегать. Ведь сопротивление бесполезно. И может, когда-нибудь, однажды — Эйш запрещала себя надеяться, но всё же — «существование» станет «жизнью». А может и нет. Скорее всего нет. Возможно, все страдания и усилия пропадут зря, она не сумеет приспособиться к изменениям и исчезнет, подобно вымершим видам. Не самый жизнерадостный процесс эта эволюция… Эйш сделала глубокий вздох и ещё раз с предосторожностью огляделась вокруг: всё ещё никого. Тогда она запустила замёрзшую руку в карман и достала то, на что потратила остатки налички — небольшую, плохонькую видеокамеру. — Ам, это Эйш, — неловко начала она, направляя камеру на своё напряжённое лицо. — Привет, — господи, как же тупо. Эйш испустила протяжный выдох раздражения; глаза метались из стороны в сторону, ища, за что зацепиться. Красный огонёк записи действовал на нервы. Хотелось поскорее разобраться со всем этим. — В общем, купила билет. Думаю двинуться куда-нибудь южнее. Каждое слово оставляло ощущение сухости на языке. Собственный голос звучал невнятно и сипло. Она пока не знала, что должна чувствовать в такой ситуации. — Холодает — придётся держаться поближе к городам. Чёрт возьми, не представляю, как найти жильё… Эйш выдержала паузу, силясь подобрать нужные слова, но, видимо, не существовало иного способа сказать это: — Ты должна прекратить… делать это, — Эйш взволнованно огляделась, понизила голос, — нападать на людей. Убивать, — да чёрт возьми, она не боялась произнести это слово. — Ты не какая-нибудь неприкасаемая, продолжишь в том же духе, и от тюрьмы не спастись нам обеим. Эйш сама не заметила, как окреп её голос. Теперь она смотрела прямо в камеру. — И завязывай с обезболивающими. И никаких больше поддельных рецептов. Не нравится боль — придётся научиться терпеть или сделать что-то с этим. Сначала до Эйш донёсся отдалённый шум мотора. Когда она оторвала взгляд от камеры и повернула голову, то увидела свой подъезжающий транспорт. — Пока не знаю, до куда смогу доехать, но… хоть что-то, — сказала она, наблюдая за тем, как приближается автобус. — А дальше… что-нибудь придумаем. Двери разъехались перед Эйш с живым грохотом. Она захлопнула камеру и убрала её назад в куртку вместе с записанным на ней посланием. И сделала шаг, маленький, но зато вперёд.