Золотым и алым прольется ночь

— Ты… Голос у него кажется чем-то средним между хрипом и шипением. Он стоит в метре от Джима, глаза его сияют золотом. Он похож на икону и на худший кошмар Джима одновременно, и ярость его такая плотная, почти ощутимая, что доспехи оседают на плечах тяжелее, словно бы пытаясь придать уверенности в себе. Отвести взгляда от палящего солнца в чужих радужках невозможно, рука у Джима дрожит, вскинутая между ними, точно держащая щит — и отчасти так оно и есть.  — Ты не тронешь меня, — совладав с голосом, пытается сказать Джим. Глаза Ангора Рота сияют яростью, и он похож в этой злости на разгневанного демона аккурат с полотен средних веков. Джим должен чувствовать себя всесильным непобедимым рыцарем, но чувствовать это не получается. В любой другой ситуации, с любым другим существом напротив, он смог бы найти слова, смог бы убедить, что все — к лучшему. Но здесь и сейчас он может только изо всех сил не поддаваться желанию схватиться за меч. Ярость висит между ними тяжелой густой тишиной. Джим мечтает о том, чтобы за плечом сейчас оказались друзья, голоса Тоби, Блинки, Клэр — да кого угодно, — убедили бы его в том, что все, что он делает, правильно, но сейчас он здесь один, и перед ним стоит тот, кого называют Гниющим Страхом не за специфический вид. Вернее, не только за него.  — Что же, — голос у него настолько опасный, что Джим чувствует, как все внутри сковывает холодом. —…прикажет новый хозяин? Юный атлант, Охотник, смелый воин, верный друг и любимый сын. Все это должно сейчас вселять в него уверенность, но почему-то ощущение такое, будто это не Ангор попался ему на крючок, а сам Джим сейчас стоит, скованный чужой властью над ним. Голос у Джима дрожит, но к мечу он не тянется.  — Для начала, ты перестанешь пытаться убить меня и моих друзей, — говорит он. — И перестанешь вести себя, как чокнутый маньяк-убийца. А потом… мы попробуем исправить то, что начал Стриклер. Глядя в полные золотой ярости глаза тролля, он вдруг шепчет, точно в ужасе от собственного признания.  — Я сам от этого не в восторге, но, пожалуйста, в этой войне помоги нам. А потом мы поищем, что можно сделать с кольцом, ладно? И впервые за долгие-долгие годы глаза Ангора Рота, обращённые к Хозяину, отражают слабый отблеск чего-то кроме ярости. Должно быть, это от того, что на пути, полном лжи и обещаний, крови и клятв, он не слышит и не видит ничего из этого в словах юного Охотника. Что-то новое. Несомненно, обманчивое, но… Хоть какое-то приятное разнообразие. Джим замирает, и руки его дрожат, ладони потеют, а ноги отказываются держать его. Жуткое каменное пресс-папье лежит на его столе, луна насмешкой отбрасывает по комнате длинные тени, а самая чёрная из них смотрит своими золотыми глазами и стоит в метре от него. Джиму хочется сорвать кольцо с пальца и выбросить его в окно.  — Я подумал, это будет подходящим жестом для налаживания отношений, хозяин, — рокочет темнота. Джим слышит, как внизу что-то готовит мама, как на улице медленно проезжают раз в пару минут машины спешащих с работы жителей Аркадии Оак, как где-то в кустах поют сверчки и воркуют птицы.  — Моя мама… Как ты… — хрипло, при этом медленно отходя к двери, шепчет Джим.  — Не намного сложнее, чем это, — Ангор Рот кивает в сторону стола. — Вы говорили, что вам претит происходящее. Надеюсь, я верно истолковал ваше желание. Он не знает, сколько он так стоит. Кажется, судя по звукам внизу, приехали Клэр и Тоби, кажется, они зовут его и уже поднимаются по лестнице. Голова Стриклендера — глаза распахнуты, рот слегка приоткрыт, выражение чистого ужаса на лице перевертыша, — лежит каменным изваянием на столе. Джим зажимает рот ладонью, а тьма сгущается вокруг него. Золотых радужек у неё нет.