***
— Айзава, ты, как классный руководитель, ничего странного в поведении ребят в последнее время не замечал? Хмурый от недосыпа взгляд отрывается от кружки с дымящимся кофе и медленно фокусируется на Всемогущем: — Странного? Ну, если ты про совершенную безответственность и участившиеся случаи огрызания, то это нормально в их возрасте. Гормоны, видимо, мозги застилают… — заметив задумчивый взгляд коллеги, Айзава смекнул суть вопроса, — Или ты опять о своём пришибленном? Голубые глаза тут же обожгли своей серьёзностью, и Айзава еле сдержался от ухмылки. — Перестань его так называть. Мальчик многое пережил. Шота подносит кружку к губам, все-таки скрывая улыбку: — Да-да, — он делает глоток, стараясь сосредоточиться на интонации Тошинори — комично наблюдать за его явными попытками скрыть свои хищнические мотивы защищать, — так что там опять приключилось с нашей звездой? — Он какой-то задумчивый в последнее время… — Ну, Всемогущий, «мальчик же многое пережил». Кажется, Шота слышал шипение. — Айзава, твой сарказм как никогда не уместен, — вышеназванный поспешно делает ещё один глоток, дабы не прыснуть от смеха. Защитничек. — Словно его что-то гложет, но он не решается мне об этом сказать… Замкнулся, ведёт себя напряжённо. — С чего ты взял, что он вообще хочет тебе об этом говорить? — Я… — взгляд на мгновение становится удивленным, а сам Тошинори, казалось, даже перестал дышать. — И правда. С чего я это взял? — он тут же нахмурился, задумчиво поводив костяшками по подбородку. Айзава буднично пожимает плечами: — Поссорился наверно с кем-то. Скоро отледенеет. Не дави на него, подожди — он, возможно, захочет поговорить с тобой в более комфортной для него обстановке. Всемогущий медленно кивает своим мыслям и, кажется, вообще его не услышав, уходит, потирая страдающую поясницу. Шота провожает его острую фигуру взглядом, а потом вновь ухмыляется и махом допивает оставшийся кофе. Как же он веселился, чувствуя на себе откровенно ненавидящий взгляд «мальчика, который многое пережил», стоило ему появиться в радиусе десяти метров от Тошинори. Уж а когда он похлопывал его по плечу — желание убивать в этом взгляде могло бы посоревноваться со взглядом Каччана и даже, скорее всего, выиграть.***
Когда раздаётся стук в дверь, Тошинори резко вскидывает голову от бумаг и, кажется, вздрагивает, как если бы он не ждал чьего-либо визита. Он устало потирает лоб и бросает взгляд на часы — пол шестого, занятие должно было начаться в пять… Неужто он настолько заработался, что забыл о нем? Хотя, судя по времени, не он один. Обычно Изуку опаздывал максимум на десять минут, но Яги никогда его за это не ругал, да и вообще вряд ли бы смог позволить себе отчитать юношу за такую мелочь. Не дави на него… Да, верно. Через пару секунд на пороге маячит Мидория. Он знал, что если ответа на стук нет, значит, можно войти. У Изуку был особенный способ стучаться — он настукивал мелодию из какой-то дурацкой ежедневной телепередачи, которую крутили в вестибюле первого этажа, поэтому Всемогущий сразу мог понять, кто к нему пожаловал. Когда юноша входит, Тошинори сразу замечает взволнованность на его лице. — Извините, я опоздал… — Все нормально, мальчик мой, — Орумайто приветливо улыбается и жестом подзывает преемника к себе. Рассмотрев Мидорию ближе, мужчина понимает, что тот хочет ему что-то сказать, но, видимо, не знает с чего начать. Он решает взять инициативу в свои руки: — Что-то случилось? — за такую банальность хотелось стукнуться головой о стол, но иначе он сейчас не мог, ведь Айзава посоветовал ему не быть слишком напористым. Очевидно, что что-то случилось. Тошинори не мог со спокойным сердцем наблюдать за столь странными изменениями в ученике, но эта тема была настолько опасно личной для него самого, что он мог лишь наблюдать за молчаливым юношей и корить себя за беспомощность. Он более не позволял себе вторгнуться в ментальное пространство Изуку, поскольку это вызывало в нем совсем неуместные и отвратительные чувства, от которых он потом страдал и занимался самобичеванием, прямо как влюблённый подросток. Мидория, явно не расслышав вопроса, вздрагивает: — А? Все нормально, — на автомате, ровно как и все три прошедшие месяца, за которые он изменился до неузнаваемости. Всемогущий лишь поджимает губы, но тут же одёргивает себя, в очередной раз напоминая себе быть более снисходительным. — Как у тебя дела с занятиями? Я слышал, профессор Окадзаки хвалит тебя… — он решил перейти на нейтральную территорию, чтобы лишний раз не нервировать и так напряженного ученика. Тот как-то растерянно моргнул, отвлекаясь от своих мыслей, и натянуто улыбнулся: — Да, я хорошо сдал тест на промежуточный контроль. Спасибо вам огромное за то, что занимаетесь со мной, — теперь пришла пора Тошинори чувствовать себя растерянно. — Мальчик мой, мне, конечно, приятно (очень), но ты должен понять, что все твои успехи это лишь твоя заслуга. Я рад, что ты сам решил спросить о помощи, а не дотянул до последнего, когда бы уже даже я не смог тебе помочь. Это поступок взрослого человека. Когда Изуку собирался что-то ответить, в дверь постучали и буквально сразу же зашли. — Орумайто, здравствуйте! — Мирио Тогата как всегда сочился идеальностью во всем: костюме с иголочки, причёске, телосложении, что у Мидории даже сводило зубы, — о, привет, Мидория! Ничего не ответив, Изуку хмуро проследил за восторженным наставником: — Мирио? Надо же, как ты вырос за лето! Ну, как тебе, нравится учеба в универе? — Всемогущий подошёл к бывшему ученику, и они, кажется, совсем забыли о притихшем на стуле Изуку. Урарака как-то сказала ему, что до того, как Тошинори встретил его, главным преемником Один за всех был именно Тогата. Для него это значило лишь то, что его наставник находился с Мирио в близких, доверительных отношениях. Даже сейчас, смотря на их живой разговор, Мидория с отчаянием осознавал, какая же он проигрышная партия по сравнению с вечно превосходным Тогатой. Орумайто просто светился рядом с ним, и это не могло не ранить, ведь за все время его общения с Тошинори можно было вспомнить всего каких-то пару-тройку по-настоящему радостных событий. В остальное же время Мидория постоянно калечился, расстраивая наставника. У него не получалось полностью контролировать силу даже сейчас, на третьем курсе, насчитать там хотя бы процентов тридцать… Когда как Мирио уже давно стал профессиональным героем и сейчас учится по узкой специальности. Чего он вообще тогда сюда приперся, если у него все так хорошо? Изуку нахмурился пуще прежнего, у него даже пропал весь настрой заниматься. Совершенно утонув в собственной ревности, он подхватывает свой рюкзак и, специально задев Тогату, проходит прямо между ним и наставником, под удивлённые взгляды обоих буквально выбегая из кабинета.***
Весь оставшийся день Тошинори не мог найти себе места, даже дернулся от прощания Айзавы, когда собирался уходить, на что тот лишь повел бровью. Придя домой, он сразу же лег в постель, ничего не съев и забыв выключить свет в прихожей. Произошедшее в школе прорвало плотину накопившихся сомнений насчет преемника и окончательно разрушило все возможные задумки о том, как с ним сблизиться вновь и помочь. Просто потому, что теперь это стало бесполезным. Фактически ничего не произошло. Произошел Изуку. Полный и бесповоротный в его жизни. Впавший в неё со своими странными, но яркими реакциями, россыпью веснушек, замечательными кудряшками и привнесший в ней львиную долю тех эмоций, которых Орумайто никогда не приходилось испытывать. В своей юности у него не было стольких сомнений насчет себя и своих ощущений, как сейчас. Идя по этому тонкому льду, он как никогда боялся ступить мимо, чтобы не уничтожить их связь с преемником окончательно — он этого не выдержит. Он не хочет сильно напрягать его своими расспросами, но получается наоборот. Не хочет случайно обидеть его — опять. Тошинори еще долго лежал, тупо сверля взглядом открытый чат с Мидорией — он и сам не знал, что хотел написать. Извиниться за затянувшийся разговор с Тогатой? Но будет ли это честным по отношению к Мирио? Остановившись на варианте не трогать сейчас мальчика, он уже почти выключил телефон, как с замиранием сердца увидел «Изуку набирает сообщение…». Он не знал, чего ожидать, но предполагались два варианта: либо Мидория начнет извиняться за свое поведение, либо пошлет его со своими Тогатами куда подальше, отказываясь быть его преемником и вообще оставаться в Юуэй. Взвинченный Изуку вполне мог выбрать второе. Но, как оказалось, он промазал по всем пунктам — ученик предложил восстановить занятие у него завтра дома, обещая объясниться за случившееся. Тошинори засыпал с мыслью о том, что, возможно, написал утвердительный ответ слишком быстро.***
Изуку спросонья моргнул, пытаясь осмыслить текст записки, которую он нашел утром возле кровати.«Сынок, я уехала к тёте Мияко на выходные, ей нужна помощь в загороде. Еда в холодильнике. Люблю тебя!»
— Значит, к Мияко?.. — юноша еще раз моргнул, потирая глаза, на автомате протягивая руку к телефону. Через секунду сон сняло как рукой. Держа телефон на расстоянии вытянутой руки, Мидория с паникой вперился в чат, из которого он так и не вышел на ночь. — Неужели я все-таки пригласил его к себе?! — Изуку еще раз пробежался глазами по тексту сообщения, — … в субботу? Сегодня же суббота! О черт! Оставшееся время до прихода учителя он провел, в спешке пытаясь привести себя и рабочее место в приемлемый вид. Он поймал себя на мысли, что ведет себя так, словно собирается на свидание.***
Первый час занятия прошел даже лучше, чем он ожидал. К собственному удивлению, он не вел себя как придурок и даже не запинался, предлагая Орумайто чаю, хотя тот и отказался. Благодаря интересной манере повествования лекции Изуку практически забыл о том, что сидит рядом с объектом своего воздыхания. Заметив, что ученик уже немного уморился теорией, Тошинори предложил сделать небольшой перерыв перед практической частью. Мужчина мягко, словно боясь спугнуть робкого зверя, касается компрессионной повязки на руке Изуку. — Ты и дома её носишь? Тот немного стушевался, будто бы о чем-то забыл: — Ой, я-а… Да нет, просто, как-то забылся, — он смущенно улыбнулся, заставляя танцевать рой веснушек на его щеках и кончике носа. Не заметив негативной реакции, Тошинори подцепил края повязки и стянул её с руки, возвращая свою ладонь на слегка покрасневшее место, начиная растирать его и вкладывая в свои движения как можно больше извинения за свою вину. Изуку замер всем телом, не отрывая глаз от длинных и тонких бледных пальцев. Он едва дёргает рукой в сторону Тошинори, когда тёплые прикосновения переходят ниже — по предплечью, и мужчина отмечает, как быстро Изуку смутился и раскраснелся. Эта невинная ласка казалась Мидории самым интимным моментом за его целую жизнь, и за такую реакцию было невыносимо стыдно. В стремлении почувствовать больше естественного тепла он и не заметил, как прижался бедром к бедру мужчины, которое, казалось, даже через одежду обожгло его. Изуку вдруг почувствовал слабую дрожь во всем теле, полностью сконцентрировавшись на своих ощущениях, но пробирающий голос выдернул его из омута чувств: — Мидория, мальчик мой, я за тебя переживаю, — Всемогущий берет его ладонь в свои руки и начинает разминать её, — просто хочу, чтобы ты знал — если у тебя что-то случилось, ты всегда можешь поделиться со мной. Ты не обязан нести эту ношу один. Мужчина вновь переключается на плечо и тихо охает: — Боже, да ты весь как камень, — он говорит это скорее себе, почти шепотом, — почему ты такой напряжённый… Мидория вздрагивает от приятных, слегка покалывающих ощущений в затёкших мышцах, наконец получивших желанный массаж, но тут же резко поворачивается лицом к наставнику, так низко опуская голову, что слегка отросшие зеленые кудри полностью скрыли его глаза. Мужчина хотел было убрать руки от плеч Изуку, но он замер, когда почувствовал, как горячие ладони обхватили его предплечья. Он наблюдал, как ученик, словно в замедленной съемке, приподнимает голову и выглядывает из-под челки совершенно, казалось, ошарашенным от собственной смелости взглядом. Мидория вдруг открывает рот и выдыхает, издавая какой-то сиплый звук, словно он хотел что-то сказать, но передумал на половине пути. Тошинори не двигался и еле дышал. …он, возможно, захочет поговорить с тобой в более комфортной для него обстановке. Мидория резко вскакивает и начинает метаться по комнате, словно раненый зверь. Он ерошит себе волосы и явно игнорирует недоумение Тошинори, смешанное с легкой паникой: — Все не так. — Мальчик мой, я не… — но договорить ему не дали — Изуку прикладывает горячие подушечки пальцев к губам наставника, и в этот момент Всемогущий ясно, со страхом, начал ощущать странный, давно забытый трепет внутри, грозящий разорвать все его органы, если он ничего сейчас не сделает. Он снова делает попытку заглянуть юноше в лицо, тут же осекаясь и коря себя за это — его глаза, кажется, намертво застыли при встрече с этими малахитовыми омутами напротив, поглощаемыми расширившейся бездной зрачка. — Вс… — Мидория запинается, желая сказать «Всемогущий», но ком в горле не даёт этого сделать, — могу я назвать вас по-другому? На его губах все ещё покоилось это трогательное прикосновение, и Тошинори был не в праве нарушать этот момент, поэтому он просто медленно моргнул в знак согласия, догадываясь, что имеет в виду его мальчик. — Тошинори… — тихо начал он, но в тот же миг замолчал, при чем лицо его изображало такое очаровательное выражение, как когда дети забывают строки стихотворения во время выступления у доски. Поняв, что Изуку слишком стушевался, Орумайто позволяет себе вложить шрамированную горячую ладонь в свои руки и мягко потянуть его на себя, садя буквально впритык. Несмотря на наружное спокойствие, внутри мужчины все просто разрывалось на тысячи искр от длительности ожидания этого момента. С чувством всепоглощающей нежности к человеку напротив и пьянящей эйфории от неверия в происходящее в Тошинори боролись укор за собственную трусость вывести Изу на этот разговор раньше и хилое оправдание этого страха. Запрятать свои неуместные и отвратительные чувства поглубже казалось правильным, Мидории они были ни к чему. Вести даже самые обыкновенные будничные разговоры с юношей стало для Всемогущего непосильным — сердце ныло, и фантомная боль как будто бы намеревалась задушить его. Но, как выяснилось, намеренное отстранение от мальчика делу не помогало, а делало только хуже. Пытаться игнорировать этот обиженный, непонимающий и озлобленный некогда тёплый и искренний взгляд Тошинори мог назвать задачей сложнее, чем сейчас принять геройскую форму и пойти снова раскидывать врагов, умерев от первого удара. Он настолько убедил себя в правильности этого поступка, что совсем забыл о чувствах другого… Может, их занятия и являлись отдушиной для него самого, когда он все ещё мог ощущать Изу рядом, но в то же время не слишком сильно концентрироваться на своей обсессии, когда как для Мидории они были мукой. — Мой мальчик… — кажется, его голос дрогнул, — мой милый Мидория, — на пробу вслух сказанные слова, которые он уже бесчисленное количество раз проигрывал у себя в голове, дались на удивление легко — крепче сжимая чужие ладони, Тошинори мог буквально осязать, как отпускает невидимый канат условностей, что медленно затягивался на его шее. И сейчас мужчина вновь мог наслаждаться этими широко распахнутыми невозможного цвета глазами, так доверчиво смотрящими только на него. В них плескалась такая неприкрытая преданность, от которой неминуемо затягивается приятно жалящий узел внизу живота. Тошинори с трудом подавляет рык и ощущает, как его всего словно ошпарили кипятком, отчего сильно захотелось стукнуть себя по голове — только попробуй, старый пёс, покуситься на святое. Да, у него давно не было ничего подобного, можно сказать, даже слишком давно, но это вовсе не было поводом отравлять этот, пожалуй, самый искренний и личный момент их жизни. Его настолько сильно заворожили чужие глаза, что он и не заметил момент, когда Изуку начал очень неуверенно заключать его в объятия. Тошинори с какой-то почти остервенелой от неожиданности резкостью подхватил его под ребра, стараясь как можно плавнее провести ниже потряхивающимися руками, подстраиваясь под движение ученика. В этот момент Мидория ощутимо дрогнул, и Орумайто, к своему же греху, коротким рывком прижал того к себе, осознавая, что юноша теперь практически сидит на нем. Шею мужчины лизнуло горячим языком чужого рваного дыхания, а после сжали его самого в таких стальных объятиях, что, кажется, можно было слышать хруст. Все ещё осторожно, стараясь унять дрожь в пальцах, Всемогущий зарывается в зеленые вихры и глубоко вдыхает, ближе знакомясь с чужим запахом. Сгорая в удовольствии от такой близости, Тошинори вдруг чувствует тихий всхлип над его ухом и что-то мокрое на шее — неужели?.. Его догадку подтверждает срывающийся и сипящий голос Мидории: — Прос… Прости меня, Тошинори… Я веду себя к-как настоящий эг-гоист… Полный п-придурок… — Изуку словно утопающий вцепляется в плечи наставника, — Воз-зомнил, буд-то я… будто я единственный, кому ты должен уделять в-внимание. Я не имел п-права злиться на тебя. Я нен… навижу себя за это. П-пожалуйста, прости меня за… за… — Изуку так и не нашёлся, за что просить прощение, но Орумайто все прекрасно понял. Понял, что совершил, возможно, огромнейшую ошибку в своей жизни, отстраняя от себя такое очаровательно ранимое существо, но сейчас ему выпал шанс все исправить, и он благодарит Изуку за этот шанс всеми фибрами души. Как можно было не подумать о банальной ревности как о причине столь резких изменений в юноше? Тошинори оглаживает горячую и мокрую щеку преемника, мягко отстраняя того от себя: — Мой милый Мидория, — глаза напротив распахиваются так широко, что, казалось, в них можно разглядеть отражение космоса, — ты единственный, — он с нажимом, но ласково массирует кожу головы зеленовласой макушки, упиваясь неверящим и умильным выражением ученика. Тот на секунду жмурится, трёт глаза тыльной стороной ладони и делает судорожный вдох: — Т-ты не злишься на меня? — он вдруг порывается склонить голову, чтобы скрыть горящие от стыда щеки, но рука мужчины не даёт ему этого сделать, — моя выходка с Тогатой… мн… мне очень стыдно… — когда на глазах Мидории вот-вот снова были готовы выступить слезы, Тошинори немного резче, чем планировал, обхватил его лицо обеими руками, заставляя снова смотреть прямо на него. — Изуку, я когда-нибудь злился на тебя? — в его голосе проскочила сталь. Мидория немного оробел от такого вопроса: — А… — он гулко сглотнул, чувствуя, что жар его лица сейчас мог бы по температуре превзойти пыл самого Каччана, — Ну… Когда ты ударил меня по лицу… Серьёзность лица Орумайто вмиг спала, и он издал какой-то звук, как если бы чем-то подавился. — Юный Мидория, это другое! — в ответ на этот возмущённый учительский тон Изуку не смог удержаться от того, чтобы не расплыться в улыбке. В этот момент где-то в грудине мужчины приятно колыхнулось, едва ли не выбивая весь воздух из его легких и опаляя острые скулы огнем — эта настоящая, по-изуковски чистосердечная улыбка за долгое время стала самым желанным подарком для Тошинори. Он и сам начал чувствовать, как улыбка расцветает на его лице, а к рукам вновь возвращается тремор. Как волк, изголодавшийся по свежему мясу, он порывисто притягивает юношу к себе, прижимая того вплотную и совсем не заботясь о том, что тот может подумать о его норовящим пробить грудную клетку сердце. — Даже не смей сравнивать себя с Тогатой и думать, что он заслуживает моего внимания больше, чем ты. Мы же оба знаем, что это не так, — Всемогущий прошептал это прямо над ухом Мидории, из-за чего тот мелко задрожал и сам прижался к наставнику плотнее. — Это звучит так не по-учительски, — смех Изуку так рядом и ощущение, как подрагивают его спина и плечи, приятно взбудоражили Тошинори, что он даже удивился, с каких пор невинные объятия вызывают у него столь острую реакцию. Уже второй чертов раз. С каждой секундой в нем росло чувство эйфории от восстановившегося единения с Мидорией, но оно рождало и кое-что другое, с чем он боролся уже не первый месяц после совершеннолетия ученика, который только больше похорошел, не утратив способности выражать неподдельные эмоции на своём лице, как это бывало с его сверстниками. И контролировать это становилось все сложнее и сложнее, из-за чего он начинал немного нервничать. Но его мысли о собственных ощущениях оборвались так же резко, как и начались, когда он в прямом смысле почувствовал красноречивую реакцию рвано дышащего юноши. Он, боясь сделать что-то лишнее, на пробу двинул тазом, делая вид, что просто поудобнее устраивается. И какое же, к своему стыду, приятное удивление он почувствовал, услышав над своим ухом короткий, несдержанный всхлип, следующий за этим. Тошинори понимающе прикрыл глаза, вспоминая, каким сам был в восемнадцать. Он долго, очень долго сдерживал себя и боролся со своими постыдными демонами, но этот разговор, в этой самой комнате и на этом самом диване стал последней точкой в терпении мужчины. Тошинори ведёт рукой вниз по напрягшемуся боку Мидории и кладёт её на упругую ягодицу, оглаживая и ощутимо сжимая, впиваясь в неё пальцами, чем вызывает уже громкий трогательный всхлип. Он сам едва сдерживает шипение, чувствуя как собственное тело отзывается на эту податливость жмущегося к нему Изуку. — Из-зуку… — Всемогущий не узнает своего предупреждающего тона, гадая как на него отреагирует преемник, но ему вовсе не хочется, чтобы после этого он о чем-то жалел или винил себя, — провоцировать меня — не лучшая идея. — Я… — Мидория снова смотрит на него своими невозможными глазами и очаровательно закусывает губу, — мне это нужно. Пожалуйста… Тошинори. Слыша своё имя, мужчина гортанно рычит и впивается в бёдра юноши, выпуская своих демонов на волю. Ощутимо толкаясь ему навстречу, он с восторгом замечает мило ошеломлённое выражение лица Изуку в этот момент. Ну кто же он такой, чтобы отказывать Мидории, его Мидории в просьбе? Всемогущий подхватывает ученика под бедра и мягко кладёт на диванные подушки. Где-то слышится хруст тетрадок, но сейчас его волнует только сексуально раскрасневшийся и взлохмаченный под ним Изуку. Мужчина наклоняется к нему, пару мгновений довольствуясь туманом желания в изумрудных безднах, теперь зачаровывающе прикрытых длинными ресницами, и кончиком языка облизывает нижнюю губу Мидории, ртом ловя его судорожный выдох. Сгорая от нетерпения, тот уже тянется к нему за поцелуем, но Тошинори нажимает на его плечо, снова откидывая на подушки. Орумайто большим пальцем надавливает на красную и влажную нижнюю губу, заставляя Изуку приоткрыть рот, а после достаёт им до языка. Поняв, что от него требуют, преемник обхватывает палец губами, начиная размеренно посасывать его. В этот момент он вспоминает весьма красочные кадры из роликов на небезызвестном сайте, которые смотрел совсем недавно, убеждая себя простым желанием разобраться в своих вкусах. Но кто же знал, что вкусы его сосредотачиваются на одном единственном человеке, чей палец он сейчас и сосет. Как иногда иронична бывает жизнь. Когда колено Тошинори случайно соскальзывает с края дивана, он буквально падает на преемника, втираясь в него всем телом. Мидория не сдерживает громкого стона, выпуская изо рта палец с пошлым причмокиванием, но тут же прикрывает рот рукой и умилительно заливается краской пуще прежнего, чем вызывает тихий смех Орумайто: — Извини, кажется, это был я, — он оглаживает его по голове, успокаивая, — мне нравится, — от этого опаляющего шепота вкупе с затуманенным взглядом Всемогущего, который сейчас принадлежал лишь ему и никому больше, Изуку почувствовал, что поплыл. Яги Тошинори сейчас сказал, что ему нравится, как он стонет. Всемогущему нравятся его стоны. Пожалуй, лучшей похвалы в своей жизни он еще не получал. Устроившись так, чтобы не слишком сильно придавливать юношу, мужчина аккуратно прихватывает его припухшую нижнюю губу и медленно вводит язык в приоткрытый рот, чувствуя, как дрожит под ним Изуку. Их первый поцелуй оказался разморенно медленным, выматывающим для нетерпеливого Мидории и чрезвычайно горячим, хотя он и не был глубоким. Тошинори не хотел так резко вовлекать невинного преемника во взрослые игры — судя по тому, что целоваться он абсолютно не умел, никакого опыта у него не было. Всемогущему было достаточно просто обхватывать его нижнюю губу, иногда игриво мажа по ней зубами, и ласково посасывать кончик языка, чтобы довести Изуку до полуобморочного состояния. Вдоволь наигравшись в робость, мужчина заключает Мидорию в сладкий плен, теперь уже полностью припадая к его рту и ощущая, что тот задерживает дыхание. Он нехотя отрывается от юноши, замечая искру паники в его глазах. Наверняка думает, что он опять в чем-то виноват. — Дыши, Изуку, дыши, — он несколько раз невесомо касается его губ, давая время отдышаться после поцелуя. В этот раз Мидория пытался держать размеренный темп дыхания, но все равно периодически срывался, когда чувствовал особенно резкие, будоражащие движения языка Тошинори внутри. Более-менее привыкнув к этой ласке, он начал неуверенно, судорожно хватаясь одной рукой за плечо наставника, а другой зарываясь в его волосы, тереться об него пахом. Почувствовав во рту вибрацию от рыка Всемогущего, Изуку испуганно замер, но по тому, как тот двинул бедрами в ответ, прошибая насквозь все его тело разрядом наслаждения, он понял, что движется в правильном направлении. Выходка Мидории возбудила Орумайто с новой силой, но он дал себе клятву не сорваться и не напугать. Такой нежности и такого желания, как к юному Изуку, он еще не испытывал ни к кому в своей жизни, он был просто обязан сделать его первый раз особенным. Он осторожно выходит изо рта преемника, легко целуя напоследок, и приподнимает его за талию, устраиваясь меж его бедер и вплотную прижимая его к себе. Мужчина любуется невероятно возбуждающей картиной — рвано дышащий и взлохмаченный Мидория в помятой и задравшейся до пупка рубашке, с лихорадочным румянцем на скулах и пошло поблескивающими от слюны приоткрытыми губами. Его взгляд натыкается на сильно выпирающий бугорок на штанах, и он, не думая, накрывает его рукой, слегка сжимая, с удовольствием отмечая, как ему толкаются навстречу. Неожиданно для себя, Изуку надрывно вскрикивает, когда длинные тонкие пальцы начинают томительно массировать его эрекцию. Даже через грубую ткань штанов он ясно замечал все детали этой ласки. С отчетливостью Мидория понял, что надолго его не хватит — он уже был на грани крышесносного оргазма. Ощутив во рту яркий металлический вкус, он вдруг осознал, что прокусил губу до крови, и умоляющим взглядом посмотрел на Тошинори. Поняв, мужчина хватает свою упавшую на пол куртку и, свернув её комком, подкладывает под поясницу Изуку, ставя себе нужный угол. Он приспускает с него штаны и несколько секунд завороженно наслаждается открывшимся видом — его мальчик и правда был на пределе. Орумайто ласково оглаживает внутреннюю часть бедра Мидории, следя за тем, как при этом дергается его сочащийся смазкой член, а сам он до широких борозд вцепляется в обивку дивана. Тошинори придвигает к себе преемника так, чтобы его собственный, наконец высвободившийся член от начавшей больно натирать ширинки, оказался плотно прижатым к его промежности. Мужчина смачивает ладонь слюной и проводит по всей своей длине, после обхватывая себя уже вместе с членом Изуку и начиная одновременно надрачивать им. С Мидорией творилось что-то невообразимое — он не знал, куда деться от этой интимной, желанной близости, сейчас просто душащей его и пускающей мушки в глаза. Ощущение прижимающегося горячего и влажного члена Всемогущего к своему нельзя было с чем-то сравнить. Это именно тот уровень, на котором он мог отпустить все свои предрассудки по поводу всяких Тогат и Айзав или кого бы там было еще… Прикосновение большого пальца к головке с легким нажимом простреливает Изуку с новой силой, и он закусывает свою руку, протяжно скуля. Через мгновение Тошинори прекращает ласки, заставляя преемника жалобно охнуть. У самого Орумайто состояние было не лучше — волосы растрепались, а дыхание было жестким, он едва ли не рычал на каждом выдохе. Он закидывает ноги Мидории к себе на плечи, чем срывает с его губ удивленный вздох, и толкается вперед, проскальзывая по чужой промежности. Тихое хныканье стало для мужчины призывом к продолжению, и он начал совершать поступательные движения, ускоряясь с каждым псевдо-толчком. Время от времени, когда наслаждение накатывало с новой волной, он сбивался с ритма и всем пахом прижимался к поджавшимся яичкам. В очередной такой раз Изуку не выдерживает сладостного давления, и крупный оргазм накрывает его, заставляя выгнуться и взвыть, пачкая их с Тошинори. Через мгновение к нему присоединяется и наставник, притеревшись бордовой головкой с вытекающим из неё пульсирующим семенем к внутренней части бедра юноши. От удовольствия у Орумайто замигало в глазах, и ему пришлось зажмуриться, приходя в себя от силы отступающего оргазма — вот до чего доводит долгое воздержание. Бессильно падая сбоку от Мидории и протискиваясь выше, он долго целует его куда-то под подбородок. Тот издает довольный писк и поворачивается к мужчине, обнимая его за шею и прижимаясь лбом ко лбу. Звук поворачивающегося ключа в замке заставляет их буквально отскочить друг от друга. — О черт, — преемник ловит панический взгляд Тошинори, — это, кажется… — Изуку, милый, ты дома? Мужчина резво вскакивает с дивана, приводя себя в порядок и начиная собирать помятые упавшие на пол листы с заданиями: — Она вроде завтра должна была прийти? — по голосу он снова запыхался. — Не знаю, почему она пришла сейчас… — Изу, ты не один? — судя по удаляющимся звукам шуршащих пакетов и пришаркивающих шагов, мама прошла на кухню. — Да, а-э-эм… Я занимаюсь. С учителем, — протянул он со странной паузой, окидывая взглядом убранное место недавней «учебы». Ну, он и правда учился. Только не истории причуды. Тем временем голова мамы так резко появилась в проходе, что это выглядело почти комично: — О! — звонко воскликнула голова, а потом в гостиную вплыла и вся мама, — Боже, что ж ты не предупредил меня, что у нас будет такой гость! — только мать Изуку могла выделить Всемогущего, вгоняя его в краску, даже не упоминая его имени в предложении. — Ничего страшного, Яги-сэнсэй уже собирался уходить, — юноша начал подталкивать Тошинори к прихожей, заранее прерывая бесконечный поток хвалебных восклицаний матери. — Я только хотела бы спросить, скажите, как у Изуку успехи? Он мне в последнее время много жаловался на один предмет, который необходим при поступлении, — женщина, кажется, была настолько увлечена, что даже не заметила странное поведение сына, пытавшегося вытолкать учителя за дверь. Но как бы он ни старался, Орумайто даже в обычном состоянии все равно оставался сильнее преемника, пока тот не использовал причуду. Поэтому ему не составило труда скрутить руки выдающего себя мальца и заставить того нормально встать рядом с собой. — О, я думаю, на данный момент поводов для беспокойства нет. Изуку отлично понимает теорию, а это больше половины экзамена. Над практикой правда еще надо поработать, чем мы и займемся в ближайшее время, — на какой-то момент Мидории почудилось, будто бы Тошинори лукаво подмигнул ему. Это едва ли снова не завело его. Он прикрыл глаза и незаметно прижался к его боку, пока мама продолжала свой расспрос.