отражения.

       в отражении се лянь видит не себя.        он останавливается посреди улицы, у лавки, замирает взглядом на зеркале и больше не может шевельнуться.        казалось, что се лянь смотрит на свое собственное отражение, но там был не он.        маска, одна половина которой смеялась, а другая — плакала, могла сказать многое, в том числе и то, что это не се лянь, и он невольно потянулся дрожащей рукой к своему лицу, прикасаясь к коже, не к гладкому покрытию маски.        се лянь почти что сразу же вспоминает тот липкий страх, что он испытывал к тому человеку, — нет, демону, — находящийся на грани с ненавистью, и его бьет дрожь.        ему вдруг кажется, что дунул ветер, принесший с собой все воспоминания, он вспоминает, как ему на носили смертельные раны мечом раз за разом, и это словно происходит сейчас, снова, как его голос звал к себе, во тьму, и се лянь послушал его, пошел следом за ним.        на руках у се ляня кровь, и ее уже не смыть.        — гэгэ?        се лянь вздрагивает и поворачивает голову в сторону хуа чэна, когда все воспоминания развеиваются. единственный глаз демона сияет беспокойством, а се лянь и не замечает, как мелко дрожит. он только приоткрывает рот, чтобы сказать, что это от холода, но попросту не успевает — оказывается в объятиях, прижатый к чужой груди, где должно биться сердце. се лянь только выдыхает, не в силах пошевелиться первые секунды.        — гэгэ, забудь про белое бедствие, его больше нет, — заговорил тихо хуа чэн, едва ли не самым шепотом, горячим дыханием касаясь краснеющего ушка се ляня, отчего он задержал дыхание. — ты — не он, и никогда им не был, — пальцы демона мягко коснулись волос на затылке, массируя кожу головы, и от этого все мысли словно вылетели из головы се ляня вместе с тихим выдохом с его губ. — я не позволю такому вновь случиться с тобой, — и эти слова были прошептаны прямо в губы, подобно клятве, заставив сердце се ляня едва ли не пропустить удар.        — сань лан... — се лянь аккуратно прикасается к щеке хуа чэна дрожащей рукой, которую он накрывает собственной, касаясь ее губами, и се лянь хочет раствориться в этих ощущениях, которые дарит ему хуа чэн — кому-либо другому человеку, небожителю, демону он бы не позволил себя касаться так, как касается его хуа чэн.        а хуа чэн касается его так, что се лянь просто не верит, что это происходит именно с ним, и дело даже не в том, что все прикосновения ощущаются не полноценно, как сквозь водную гладь, совершенно наоборот — каждое прикосновение заставляло се ляня плавится оттого, как все это было реально, и его едва ли не током прошибало от удовольствия.        и се лянь тянулся к хуа чэну, словно к солнцу, не боясь обжечься. тянулся к его теплу, к его любви, которую он ему дарил. и, если надо будет, он сгорит в этой любви, горячей до невозможности, которой не знал еще никто до него.        и когда се лянь переводит взгляд на то зеркало, то видит действительно себя. и он не один. не один, как белое бедствие. у него есть хуа чэн, который заставляет его забыть обо всех страданиях и почувствовать себя любимым.