Antiquus amor cancer est

Какой была она? Какой он её запомнил? Первое, что он вспомнит – это её лицо. Или не так. Первым он вспомнит её глаза, в которых он мог прочитать всё. Если лицо её сохраняло каменное спокойствие, то в глазах можно было прочитать все её эмоции и переживания. Радость, печаль, злость, - Вергилий видел это всё. Тёплый янтарь её глаз и заводные искры в них способны растопить сердце любого, даже Вергилий превращался чуть ли не в счастливую лужицу от одного её взгляда. Имя её так и вертится на языке, врезается в память, вынуждает произносить себя. – Ирика. Его личное солнце, которое может пригреть, а может сжечь дотла. Всегда радостная, счастливая и с льющимся через край заразным позитивом. Ну точно настоящее солнце, что решило спуститься на землю, только изящное и хрупкое, словно фарфоровая кукла. Чего стоят её тонкие запястья с изящными ладонями, прикосновения которых почти невесомы. Ирику лишний раз и обнимать было страшно, - демоническая сила могла бы просто переломать её как соломинку или оставить на светлой коже чёрные гематомы. Её хотелось с остервенением защищать. Нет, даже не так – хотелось вытащить её из этого жалкого мира, пропитанного фанатизмом, в свой. А потом спрятать как самое лучшее и драгоценное сокровище в несуществующей сокровищнице Вергилия. Девушка была другого мнения. – Как ты держишь меч? – обессилено взвыл он. – Это не палка, а продолжение твоей руки. Свободную руку за спину не заводи… - каким-то наставническим тоном объясняет Вергилий, попутно исправляя всё её «косяки». Мечники ордена недостаточно хороши для его солнечного цветка. Они грубы, их техника владения клинком примитивна и скучна, совсем как у его ненаглядного братца. Чему они могут научить? Как слепо бросаться на врага с оружием и бить наотмашь? Вергилий по-собственнически решил, что для Ирики будет лучше, если он сам будет её обучать. В конце концов – это ещё один ненавязчивый и незаметный предлог для причины побыть вдвоём. Даже если Ирика настоящий меч в руках держала от силы пару раз. Она смеётся, улыбается самой невинной и лучезарной улыбкой и смахивает с глаз пышную тёмно-рыжую челку. И знает же, как подействовать на Вергилия, как смягчить его. Нагло пользуется его слабостью. – Неужели всё так плохо? – спрашивает Ирика вполне серьезно. Девушка знала ответ. Безусловно, она знала, что при всём своём старании она никак не на одном уровне с юношей. Впервые взявшийся за меч человек представляет опасность только для себя самого. Лезвие лёгкого одноручного меча хищно поблескивает на свету, тонкие пальцы крепко сжимают рукоять. Ирика пытается уловить своё отражение в блестяще-серой поверхности клинка. – Ну, не совсем, - отвечает Вергилий с некоторой паузой, - на тебе эффект неожиданности. Ты же левша, так? – он кивает в сторону левой руки, которой девушка держит меч. Может быть он и дурак, раз сразу дал девушке в руки настоящее оружие. Может быть он и идиот, раз так сильно привязался к ней, хотя и не должен был. В этом и заключается его главная ошибка. Посмел обратить внимание на эту девчонку и привязаться к ней вместо того чтобы осмотреться и уйти. Только вот Вергилий себя за эту ошибку не корил; даже не сразу и заметил, как его план действий неожиданно поменялся. Но, тем не менее – он боялся. Боялся, что секрет его сущности раскроется. Страшнее даже не то, что полудемона может раскрыть кто-то из горожан или членов ордена – Вергилию на них ровным счётом плевать, если понадобится – убьёт. Просто…просто не хотелось показывать эту сущность Ирике. Она по-детски наивная и считала Вергилия просто красивым парнем (в чём она, к слову, не раз открыто признавалась), которого невесть как занесло в Фортуну. Не хотелось, чтобы она увидела того монстра, в которого Вергилий может превратиться. Он для неё – обычный человек, пусть и с выделяющейся из толпы внешностью, а не инфернальный полудемон. У неё даже не вызывала вопросов катана – явная диковинка для такого запущенного и изолированного острова. Ну, точнее как, - только благодаря этой катане Ирика и захотела научиться фехтовать. Наверное, это чтобы быть с Вергилием на одном уровне. А результат вы сами знаете, какой. Сколько бы раз он ни исправлял её, сколько бы ни указывал на такие очевидные и глупые ошибки – она не теряла своего энтузиазма. Упадёт, возмутится своей неудачи, но встанет. Такой непробиваемый оптимизм и упорство, конечно, дело похвальное – Вергилию нравились такие люди, но в случае с Ирикой это приносило ей больше вред, чем пользу. Доводить себя до изнеможения ради туманной и расплывчатой цели? Но Ирика скроет и это: лучезарно улыбнется, дескать, всё в порядке, да смахнет с лица надоедливую чёлку. Вергилию нравились её волосы. Даже не так – до сих пор нравятся. Тёмно-рыжие, ассоциирующиеся с теплой осенью, мягкие. Хотелось зарыться в них носом и вдохнуть их запах – приятный и щекочущий нёбо запах полевых трав, названия которых он не знал. И неважно – собраны ли волосы в заурядный хвост или косу, или же вообще лежат на плечах распущенными, - с любой прической девушка выглядела по-своему очаровательно. Если Вергилия не было рядом с Ирикой – значит, он разгуливает по улицам Фортуны без дела. Точнее не без дела – оно у него как раз таки было. Но глядя на это отрезанное от остального мира общество, занимающееся только восхвалением Спарды, в голову невольно закрадывается вопрос – «что делала Ирика до встречи с ним?». Тратила бесценное время на нескончаемые молитвы? Или просто страдала от того, что в городе она так и не смогла найти себе занятие по душе? Девушка в таком случае беззаботно ответит, что читала. В библиотеке она засиживалась до самой ночи, да и у неё в комнате была целая стена, отданная под одни книги. Откуда Вергилий это знал? Ну, у всех есть свои секреты. Ирика любила сидеть в саду, когда она не пытается на очередной тренировке отрубить себе руки или не занята в доме. В таком случае она брала с собой книгу и погружалась с головой в чтение, игнорируя совершенно любые факторы. Вергилию это нравилось даже больше, чем её постоянная неусидчивость: есть возможность «поиздеваться» над её волосами, не одному же ему терпеть подобное. Хотя терпеть – слишком сильно сказано. Да и издевательством это нельзя было назвать. Вергилий всего лишь заплетал волосы Ирики в причудливые косы; то ли от скуки, то ли от мнения, что «так ей будет лучше»… Ну и по правде – иногда он срывал цветы, часто ради того, чтобы вплести их в очередную замысловатую прическу. – Ты опять это делаешь? – беззлобно возмущается девушка, отвлекается от чтения и ловко вытаскивает из волос цветок. Она делает вид, что ей совершенно не интересно рассматривать огромный, с её ладонь, нежно-розовый с краснотой, бутон; подобные цветы растут в саду её матери, так что несложно догадаться, откуда Вергилий их взял. Тогда он был готов поспорить, что несмотря на почти упрекающую интонацию и этот притворно-безучастный вид, Ирике льстило подобное внимание. – Делаю что? – наигранно переспросил юноша, вплетая в распущенные пряди очередной цветок. Может быть Ирике и невдомек, но для него цветы являются не просто украшением, которое можно поставить в вазу или посадить в землю. С их помощью можно выразить чувства, если мысли никак не могут собраться, а язык упорно не хочет подчиняться. Достаточно найти нужное растение. Гардения для тайной влюбленности, розовая камелия выражает восхищение… …азалия – перед нежеланной разлукой. Вергилий сам постоянно сравнивал Ирику с цветком. Для него она выделяется особой хрупкостью и миниатюрностью. Она могла строить из себя искусного фехтовальщика, или притворятся, что ей не нужна ничья поддержка. Только делала она это не из-за того, что считала себя лучше всех, или действительно была уверенна в своей непоколебимости, она просто…считала это забавным? – Тебе нельзя здесь находиться, ты же знаешь, - из раза в раз повторяет девушка, при этом начиная тревожно озираться по сторонам, - а вдруг тебя увидят? Юноша хмыкает, тихо обходит скамью и присаживается напротив Ирики. Затем он ловко выхватывает цветок из её рук и возвращает на своё законное место – на её волосы. Да, с этим своеобразным венком камелий на голове, с книгой в руках и под тенью дерева она смотрится особенно…хорошо? Красиво? – А ты могла бы познакомить меня со своей семьей, - парирует Вергилий. На самом деле он уже знал её. Мать, с утра до вечера хлопочущая по дому, отец – не последний человек в ордене, да два брата, тоже из ордена. Ирика, можно так сказать, была самой младшей, за ней должны были внимательно приглядывать и ограждать от любой опасности, даже если она была сомнительная. Но каким-то образом этим пришлось заниматься юноше. Только возражений с его стороны не было. – Папа занят, Авл и Макр тоже, – задумчиво произносит девушка, вновь утыкаясь в книгу. – Кто-то солдат ордена убивает, у них там дел по горло. Как хорошо, что тогда она не заметила, как помрачнел взгляд Вергилия. Хорошо даже то, что она не подумала, что все жертвы – его рук дело. Ведь это - правда, которую хотелось бы укрыть. Пару раз она брала в руки его верную катану, вынимала из саи и внимательно рассматривала её. Естественно, это происходило под его пристальным взглядом – иначе девушка легко бы поранилась. Ей было бы очень неприятно узнать, что это изящное оружие оборвало жизнь многих людей из ордена; возможно, ей знакомых. Каково это – быть в плену чувств? Нацепить на себя розовые очки и забыть о цели, к которой ты до этого так упорно шел? Нет, даже не так – надеяться, что этот обман будет длиться вечно? Вергилию в какой-то момент стало тошно от самого себя. Он оказался слишком слаб. Он не должен был терять голову, ему вообще не стоило обращать внимания на девушку…или всё же, стоило? Чувства не были его сильной стороной, обычно ими руководствовался Данте. Вместо того чтобы распутать этот клубок, разрубить этот узел, он лишь посильнее натянул прочные нити, погрузился в чувства с головой. Вергилий не хотел думать, что он совершил ошибку. Даже не так, это сложно было назвать просто «ошибкой». Это был грандиозный провал. Отвязаться от Ирики было сложно, если не невозможно. Она притягивала к себе как магнит и сковывала не хуже цепей, или это Вергилий оказался слишком слаб тогда. Он мог забрать её с собой…но боялся, что девушка не так поймёт. Или как-то узнает, что за всеми смертями в Ордене стоял он. Да и новость о том, что твой возлюбленный – полудемон, тоже как-то не прельщала. Ему понадобилось некоторое время, чтобы подготовиться. Прощальные письма никак не хотели писаться, буквы не хотели красиво складываться и всё это в итоге попросту сжигалось. Труднее было с несостоявшимся разговором. Сложно было заставить себя смотреть на её печальное лицо и чувствовать всю боль. Хотя казалось бы – куда уж дальше? Сейчас он знает, как тогда можно было поступить, и что нужно было сказать. Не пришлось бы исчезать из чьей-то жизни, вырывать из сердца приятные воспоминания и прятать их в дальнем пыльном углу. Тогда бы и вся жизнь пошла по другому пути. Вергилий плох в чувствах, плох в расставаниях. Но тогда он решил, что цветы будут наилучшим вариантом, поэтому и оставил на крыльце дома Ирики целый букет астр. Им не нужна была бумага с пылкими и искренними извинениями на ней, им не нужны были слова. Ирика не знала язык цветов и не придавала им особого значения, считая их скорее красивым украшением, нежели способом выражения своих чувств. Полудемон хотел думать, что он поступил правильно: что не вырвал девушку из её родной среды, что не рассказал ей правду о себе. Хотелось думать, что и расставание было правильным. Кого он обманывает? Разве что только себя. Если бы ему предоставили шанс – он бы всё исправил, нашел бы дорогого сердцу человека и извинился перед ним. Вергилий готов был унижаться, втоптать свою гордость в грязь, даже если вездесущий Данте будет над ним подтрунивать, только лишь бы Ирика простила его. А она может и не простить его, предателя и беглеца, и это будет справедливым наказанием. Всё верно, Вергилий совершил ошибку. Он бросил свой любимый цветок. Он никогда себе этого не простит.

***

В Аду время течёт как-то по-особенному, Вергилий не знает как конкретно. Но в любом случае - у него есть целая вечность, чтобы выяснить свои отношения с братом. Перерывы между битвами так коротки и редки, что их хватает только на то, чтобы перевести дух. Пару минут (мгновений?) на отдых, а затем очередной раунд с ненаглядным братцем или бесконечными ордами демонов. И, разумеется, Данте всё пытается, пытается строить из себя острого на язык засранца. Игнорировать его нескончаемые словесные выпады легко, даже просто. Данте любит сотрясать воздух словами, и как бы порой болезненно они не звучали – это всего лишь очередная попытка воздействовать ему на нервы. По крайней мере, Вергилию хотелось так думать. Хотелось так думать до момента, когда Данте в который раз открыл свой рот. – Раз уж у нас есть немного времени, - по привычке беззаботно говорит Данте, – то, может быть, наконец, поболтаем? Как два обожающих друг друга брата, разумеется. – С претензией на юмор закончил он. Вергилий не оценил его стараний разрядить атмосферу (разрядить ли?), а потому смерил брата-близнеца недовольным взглядом. Тому, впрочем, было как-то побоку, как на него посмотрели. – Ой, хорош дуться, Верг, – продолжает гнуть свою линию Данте, попутно с наигранным интересом рассматривая свой демонический меч. – Лучше бы за Неро объяснился, сам понимаешь, в каком смы-… Договорить ему не дал воткнувшийся рядом с ногами спектральный клинок, исчезнувший спустя пару секунд. И весьма красноречивый взгляд Вергилия, означавший только одно: Данте наступил на его больную мозоль и вдоволь потоптался на ней. Одной брошенной невпопад фразой открыл старую рану, заработанную по собственной же глупости и которую просто так не залечить. Точнее – её вообще нельзя залечить.