Я хочу сделать по-летнему твёрдый, хоть в чём-то уверенный шаг

Потепление приходит на пятый день, с востока. Градусник за окном в протест всегда ошибающемуся и оттого ссущему, как тёлка, не побрившая ноги перед свиданием, гидрометцентру радует растущим ртутным столбом. Вместе с наладившейся погодой оживает именующаяся людьми местная биомасса: скидывает пуховики, мелькает голыми щиколотками, выгуливая друг перед другом новые кроссовки, и перебегает с пятницы до понедельника из бара в бар, повышая крепость алкоголя. Привычный до ледяных заноз под кожей ветер с залива поддаётся общему настроению и бросает попытки скурить сигарету быстрее нерасторопного бывшего зожника. Летний сад закрывается на просушку, но через кованое ограждение являет миру пухнущие почками ветки деревьев, среди которых орут одуревшие от счастья птицы. В общем, жизнь в городе на Неве налаживается. Коляс валяется на полу кухни, вытянувшись во весь рост и грея пузо в пятне солнечного света, текущего сквозь отмытые недавно окна. Имеет он на это право или тварь дрожащая? В конце концов, псы – те же котики. В память о прошедшем накануне субботнике его мучает насморк и похмелье, наступившее ровно после чисто русского способа лечить простуду с помощью стопочки водки с перцем. Естественно, одной он не ограничился. Почему все считают, что это работает? Наверное, дело именно в следующем после животворящего возлияния утре с его трещащей башкой. На больную голову общее хуёвое состояние как-то отходит на задний план, думает Коляс, приподнимаясь и отхлёбывая чай с малиной. Здесь бы просто выжить. Из благостного оцепенения его вырывает резкий звук щёлкнувшего затвором фотоаппарата. Аккуратно отставив чашку и сладко потянувшись напоследок, Коляс зевает, забавно клацнув зубами, и улыбается застывшему в дверном проёме, как олень в свете фар, Ваньку. Тот дёргается, по-детски пытается спрятать камеру за спиной, но потом, плюнув, что его застали на месте преступления, направляет объектив на Коляса. Ваня разом преображается. Он может сколько угодно пиздеть, что он не фотограф, находить логические аргументы, раскладывать всё по полочкам в чертогах своего разума, но... Да похуй. Коляс видит, как Ванёк жадно следит за ритмом его дыхания, прослеживает изгиб напряжённой шеи, лаская взглядом каждый сантиметр кожи. Да-да, он настолько не любит снимать, что аж слюной захлёбывается, когда удаётся поймать Коляса в хорошем свете. Ох уж эти мужики, мысленно рофлит Коляс и поворачивается к Ване всем телом. – А ты точно фотограф? А камеру в руках давно держал? А ничего другое подержать не хочешь? – он подмигивает и так наигранно-пошло двигает бёдрами, что Ванька сгибается пополам от хохота, держась за косяк. Коляс чувствует себя немного тёлочкой, но он обожает такие моменты. И дело вовсе не в том, что они совпадают в любви к шуточкам на грани фола. Вся соль в чувстве единения, каждый раз зарождающемся – как сопливо это ни звучит – где-то в сердце. Именно это чувство держит их рядом друг с другом, подрастает по чуть-чуть, когда они как взрослые обсуждают проблемы или молча тупят каждый в свой телефон, продавливая диван после тяжёлого дня, соприкасаясь коленями и локтями. Коляс каждый божий день боится, что он бомбанёт из-за мелочи, а Ваня по старой памяти не среагирует на чужую истерику, замкнётся в себе, и они потеряют то, что день ото дня зреет между ними, дрожит натянутой красной нитью от одного сердца к другому. И каждый блядский день Коляс видит, что это хуйня, что всё серьёзно. Кажется, они в отношениях, и – вау! – они это не проёбывают. Как же хорошо, что всё сложилось именно так. Спасибо одному одесскому стримеру. Если бы не он... *** Если бы не Бронсон, ворвавшийся на тех диких выходных в их жизнь, как стоящие первыми в очереди на концерт фаны – на танцпол, всё пошло бы по пизде. Коляс уверен, что он, по въевшейся привычке съёбывать от собственных чувств, перетерпел бы разгорающуюся влюблённость, подрочил с месяц, уткнувшись носом в убитую винцом, но так и не выброшенную из-за светлых воспоминаний о ней толстовку Ванька, и вернулся бы к своим прямым обязанностям. Это же его призвание – быть крепким плечом Ване, тому ещё профессионалу в сфере разведения плесени по любому поводу. И в Ваньке он тоже ни капли не сомневается. Красавцы-мужики с татуировками и почти адекватным отношением к женщинам ныне в почёте. Ванёк не долго ходил бы бобылём: какая-нибудь особо резвая и глазастая кошечка из сабчата, заглянувшая в семнашку на огонёк и очередной коктейль-залупу, увела бы его за ручку из бара в свою постель, а дальше – оладушки на завтрак и всё, пропал пацан. Им повезло, что Серёжа – лисья морда, не зря он именную эту маску поставил на девятимесячную подписку – по-европейски толерантно отнёсся к вздохам Коляса по лучшему другу и развёл их на секс-уикенд, ровно как тех самых пацанов. Коляс до сих пор не понимает, где он прокололся. Что сдало его с потрохами? Нет, у него, конечно же, есть подозрения. Не каждый братан готов вписываться в кипиш, который устраивает Ванька. Миша так вообще открестился обещанием как-нибудь заглянуть к ним на студию в гетто и слился с темы. Но Коляс рад помочь и даже больше: выйти из зоны комфорта скромного менеджера, взять на себя всё что требуется, от мерча до доёбывания музыкантов, приглашённых на эфир и красный сухой чай. Хотя он и не похож на романтика, но ему в радость окружать предмет своих стелсовых ухаживаний вниманием и заботой, пусть даже этот самый предмет ни сном ни духом. Да и реакции тела тоже не поддаются контролю: волей-неволей тянешься по-особому прикоснуться к желанному человеку, даже если потребность в тактильности стремится к нулю. Вот на этом он скорее всего и погорел: не удержал при себе лапы, пока они втроём зависали по кафешкам да барчикам, залип на улыбку и не смог вовремя отвести взгляд, тупо спалился. А Бронсон, обзавёдшийся третьим глазом после своего игрового марафона, заметил и использовал с умом. Да я же и сейчас залипаю, хмыкает про себя Коляс, выпадая из раздумий о превратностях своей нелёгкой судьбы. Он смотрит, как у Ванька ползут вверх уголки губ, пока он щурится в экран фотика, листая отснятые кадры, наблюдает не отрывая глаз. Вот вроде обычный парень: домашние шорты держатся на честном слове, из растянутого ворота застиранной футболки виднеется кусок татуировки-цепи, щетина смешно растёт полосками. Но красивый, собака. Его Ванька. Хуй кто теперь заберёт, даже если у этого кого-то есть упругие, молодые сиськи третьего размера. Коляс волевым усилием утихомиривает разыгравшееся воображение, где он облизывает все укромные местечки зависшего в творческом приходе Вани, и уже собирается разобраться с привставшим членом, воплотив в жизнь поползшие в горизонтальную плоскость мысли, как оставленный включённым доисторический комп начинает старчески булькать. Резко поднявшись с пола и пережив несколько головокружительных секунд, пока кровь прильёт обратно к мозгу, и кухня не перестанет раскачиваться под ногами, Коляс смотрит на зависшее на экране ебло в шапочке до бровей. Вот вам и один одесский стример! Серёжа, словно каким-то магическим способом почувствовавший, что его северные товарищи собрались предаться плотским утехам, требует их в скайп. У-у-у, ведьмак! Посмотреть что ли хочет? – Йо! – принимает вызов Коляс. – Ты подзаебался дрочить на картонки и решил переключиться на... – появившийся в окне Слава открывает рот и в ахуе закрывает его обратно, – нас? Почему это моя жизнь, вопрошает у вселенной остолбеневший Коляс, на космических скоростях перебирая в уме способы отшутиться. В голове – гулкая тишина, в тонких спортивках – почти оформившийся стояк, а за спиной – Ванька, наконец-то отложивший камеру и переключившийся на реальность, в которой модер Бронсона звонит с его же аккаунта. – Я... – Слава откашливается и начинает заново: – Я перетереть с тобой хотел, но вижу, что ты занят. Коляс тяжело сглатывает. Предатель-член не проникается неловкой ситуацией и даже не думает опадать. Славик тоже не помогает. Он, вытаращив глаза, пялится ему в пах, благо обзор вебки приходится как раз на самые интересные части тела. Первым не выдерживает Ванька. Он сжимает губы, но сдаётся и начинает хохотать в голос, от полноты чувств аж хватаясь за живот. Ваня почти плачет, прикрывая улыбку ладонью, словно пытается отмахнуться от смеха, спрятать искреннее за сарказмом – уже поистёршейся надписью, перечёркивающей все эти линии жизни и судьбы. Коляс оборачивается к нему с непреодолимым желанием то ли вмазать по морде, то ли по-человечески объяснить, что поддержка – это важно, но ловит радостный взгляд Ванька, замечает, как у него расползаются морщинки у глаз, палят, что их хозяин счастлив. Ну и что я хотел сделать, думает Коляс, хмыкая и поддаваясь подошедшему поближе Ване, как всегда становясь на его сторону. – Kappa Pride, чуваки, вот просто Kappa Pride, – отмирает позабытый Слава. – Я-то думал, что Серый пиздит, а оно вон как. А оно вон как. Что там Серёжа рассказал Славчику? Как его разложили на двоих на вот этом самом столе, что испокон веков – ну точно ещё до того, как они наврали арендодателю, что они приличные люди, и устроили стримерский притон – стоит в углу? Или как сам Бронсон – грустный, и явно не из-за скорого отъезда – зажал напоследок Коляса в коридоре с настойчивым советом не проебать возможность и бороться за того, кого любишь? И почему Слава решил набрать Колясу, а не заблокировал их на пару с Ванькой в естественном для большинства носителей Y-хромосомы желании огородиться от пидорской – да простит его Twitch-кормилец – заразы? – Ты чего звонишь вообще? – скучающим тоном озвучивает Ваня самый главный вопрос и, точно красуясь, потягивается. Он ведёт плечами – опять что ли спина ноет? – и притирается к Колясу сзади, удовлетворённо выдохнув тому в затылок. От горячего воздуха, на секунду всколыхнувшего отросшие зелёные волосы, по шее разбегаются колкие мурашки, а в животе что-то тяжело ворочается, вздёргивая по новой только поутихшее возбуждение. Коляс готов поклясться, что это раскрывают крылья те самые бабочки, будь неладны они и миллион сопливых, тупых отсылок к устоявшемуся сравнению. – Ебать ты Русалочка... – Слава отвлекается от разглядывания открывшейся ему картины и смущённо трёт нос. – Да у меня вопрос тут назрел о Серёже, но как-то... Короче, забейте! Славчик мельтешит на экране, щёлкает мышкой в попытке вырубить связь и по-английски свалить в офлайн, но путается в собственных конечностях и сшибает локтем металлическую кружку, подаренную Бронсону сердобольными подписчицами. Она летит вниз и с раздражающим, как звонок на урок, дребезгом встречается с полом. А Коляс со школьных времён знает, что конец перемены – это не к добру. – У него большой, да, – подтверждает Ваня подозрения Коляса, прерывая все эти неловкие телодвижения, хохмит с серьёзной миной. – Меньше, конечно, чем у Коляса, – добавляет он и, нисколько не стесняясь, опускает руку ему на член, сразу же отзывающийся на аккуратные поглаживания. Славик тяжело сглатывает, кладёт руки на стол и застывает, как жена Лота, тоже не вовремя взглянувшая на грехопадение своих приятелей. Вместе со Славой замирает мир, ещё секунду назад полный звуков и запахов. Вселенная сосредотачивается на пальцах Ванька. Потому что только они – жадные и чуть дрожащие – продолжают путешествовать по шву на чужих спортивках и выше, к поясу, чтобы нырнуть под слабую резинку, туда, где Ване в руку толкается не сжатый бельём член. Всё, пиздец, думает Коляс, покачнувшись в поиске опоры, откидываясь назад и цепляясь за бёдра Ванька. Связь между Одессой и Питером идёт с помехами, но даже пиксельная картинка передаёт, как Ваня настраивается на волну Коляса и ловит его мельчайшие движения, как сам Коляс синхронизируется с Ванькой, ритмично потирается о него задницей. Славику не требуется HD разрешение, чтобы видеть, как двое людей хотят друг друга. И врёт тот, кто говорит, что расстояние – это препятствие для чувств, потому что Славу задевает по касательной чужое удовольствие, затапливает невольно украденная страсть. Не секс, с его сдерживаемыми стонами и шорохом неснятой одежды, а именно то единственное, самое светлое и всепоглощающее, что есть в этом мире, – любовь. Именно она не даёт Ване и Колясу отвлечься друг от друга, вспомнить, что они не одни в квартире да и на всём белом свете. Им плевать, подглядывает Слава или уже сбросил звонок и ищет способ стереть себе память. Их интересует только одно: они в руках друг друга. Счастье, к которому ты непричастен, мешается, как несрезанный ярлык на футболке, давит. И Слава как наяву ощущает его тяжесть на своих плечах, собственное глупое одиночество. Он снова тянется к мышке, чтоб уж наверняка оборвать дурную ситуацию и съебать из истории, в которой ему точно нет места. Славик почти щёлкает на значок завершения звонка, но теряется, когда Коляс – явно открывший в себе внутреннюю богиню и несущий теперь её учение всем окружающим – на секунду отвлекается от Ванька, косится куда-то за спину Славику и подмигивает в камеру, чтобы сразу же вернуться к более важному делу – засовыванию языка в рот Вани. Славу бросает в холодный пот. Палец соскальзывает с левой кнопки мышки, но связь всё равно завершается, оборванная быстрым нажатием Reset на системном блоке, прерванная не его рукой с натянутым до костяшек рукавом худи. Очень знакомой рукой. Не то чтобы Славик имеет привычку пялиться на конечности своих друзей, но тут особый случай – на завораживающие движения Серёжи сложно не зависнуть, бро он ему или не бро. Ворох тупых мыслей про предназначение музыкальных пальцев проносится в голове Славы, и он, коротко простонав в голос, бьётся лбом о стол. Чёртов Коляс! Если бы не он... *** Если бы не Коляс, через раз появляющийся в рассказах Серёжи о поездке в культурную столицу России, хуй бы Слава сейчас прикидывал, как бы так выйти из этого гостеприимного дома и уйти в закат. Так-то он проболтал с Серым всего час. Они едва успели прикончить по бутылке пива и начать перемывать кости общим знакомым, как Серёжу пробрало откровение свыше, и он вывалил всё: как он сорвался в Питер и, надышавшись там их влажным воздухом, влез в полный пиздец, закончившийся внезапным открытием собственной сексуальности. И вот эта вот растерянность Серёжи – типа, я знал, что есть парни, которые трахают других парней, но как-то не подозревал, что я с ними в катки гонял, и более того, захочу их – стала последней каплей. Слава почти открыл рот, чтобы разораться, но мелкий и громогласный Дракон успел первым: со двора послышался жалобный визг. Серёжа сразу же побежал спасать щенка от неминуемой по его мнению гибели, а Слава поступил как малолетняя истеричка и даже хуже – он на силе горения собственной задницы понёсся защищать честь дамы, пусть сама дама и ебала его защиту в рот. Хотя, кто их знает, кто там кого ебал. На этом моменте рассказа Слава словил что-то по ощущениям отдалённо похожее на паническую атаку и старался просто дышать. Вдох и выдох. Слава делает те самые вдох и выдох. В конце концов, он реально может свалить из города и жизни всех близких ему людей. Он в состоянии поднакопить деньжат, потерпеть до конца лета, отсиживаясь в тильте, а там, ближе к осени, свинтить из города вместе с жарой и своими воспоминаниями. Это не такая уж плохая идея. Это самая дерьмовая идея в его жизни. Слава повторно прикладывается горящим лбом к столешнице. Прохладная поверхность мелко вибрирует вслед за включающимся после экстренной перезагрузки компьютером. Перегрелся, бедолага, от рейтинговых картинок… Да и Слава не лучше. Господи, о чём он думает? Серёжа, словно у него настроен удалённый доступ к его мозгу, как-то сочувственно запускает ему пальцы во взмокшие волосы, проходится кончиками от лба к затылку и оставляет руку на загривке – весомо, так, как будто он имеет на это право. – ...с их лапами главное, чтоб запись с экрана была отключена, – еле разбирает Слава сквозь мерный гул в ушах конец фразы. На то чтобы открыть глаза и взглянуть в лицо Серёже и своим страхам требуются все его силы. Те самые силы, что закончились, когда Серёжа вернулся из Питера каким-то другим, отдалившимся и от этого ещё более желанным. Слава моргает, ждёт, пока перед глазами перестанут плавать радужные – как весь этот день – пятна, и задирает голову. Серёжа не смотрит на него. Он задумчиво перебирает зубочистку во рту, напоследок зажимает её зубами и выплёвывает в подставленную ладонь, чтобы выбросить в первую подвернувшуюся кружку из тех, что стрим за стримом копятся на столе и выдержали попытку Славчика свалить до того, как всё пошло по пизде. – ...а то есть вероятность, что на следующий кинострим они закажут ваше совместное порно, – продолжает Серёжа свою мысль, переводя взгляд на Славу. – И я словлю бан, потому что уж точно не упущу возможность поглазеть, как ты медленно закипаешь! Он внезапно весь расслабляется, как человек, решивший задачку, которая мучила его годами, и это пугает Славу до нового приступа асфиксии. Спасибо Ване, Колясу и Серёже: Славик и не знал, что он трепетная фиалка. – Ну что, возьмём пример со старших стримеров и их модеров? – с той немногой серьёзностью, что ему выдана вселенной, продолжает Серёжа и аккуратно надавливает на затылок Славика, обозначая, на что он намекает. – Всё как завещали предки? – тупо переспрашивает оглушённый происходящим Слава, запрокидывая голову сильнее, стараясь не думать о том, что это выглядит как приглашение, что это оно и есть. – Именно! – кивает Серёжа и наклоняется к нему на расстояние дыхания, так низко, что Слава видит еле заметные светлые точечки в карих глазах и его многочисленные родинки: у носа, на скуле и ту одну, почти невидимую, у самых губ, приоткрытых в ожидании. Слава разом вспоминает все цитаты про «в омут с головой» и о том, как сложно пойти навстречу своим желаниям. Но не зря великие читают в своих треках про победу сердца над разумом. Так что он сжимает в кулаке ворот толстовки Серёжи и сокращает всю неуверенность в собственных действиях и ужас перед будущим – то немногое расстояние, что есть между ними. Он просто делает свой первый – с тех пор, как они были двумя дураками, один в красной рубашке, второй в свитере с узорами – и уверенный шаг навстречу Серёже. Он целует его.