*
День рождения Майкла — двадцатое сентября. 9/20 9/20 9/20 9/20 9/20 9/20*
15-21-4 — пароль от шкафчика Майкла.*
Чит-коды в Зельде: Непобедимость: AVVLAUSZ 16 сердец: NYKPOYZX Бесплатные предметы: SZVXASVK и AEVEVALG*
Это глупо.*
20 сентября*
Любимая кружка Майкла — керамическая, небесно-голубая, с рисунком микросхемы на ручке.*
Это на самом деле очень страшно, потому что я не знаю, что именно я забыл, пока мне не напомнят, что я вообще-то должен это знать — и это даже в лучшем случае, если я вообще замечу, что облажался. Вся загвоздка в том, что я осознаю, что забываю что-то, но просто не могу понять, что именно. Это как то чувство, когда пытаешься вспомнить какой-то термин, или название фильма, или когда встречаешь кого-то знакомого, но никак не можешь припомнить его имя — оно прямо на кончике языка, и это так расстраивает, потому что на самом деле ты знаешь, но память на мгновение тебя подводит. Майкл всегда говорит, что ключ к тому, чтобы вспомнить такие штуки — двигаться дальше и подумать о чём-то другом, а ответ сам к тебе придёт, — и он всякий раз сообщает, когда такое с ним происходит. Майк постоянно выпаливает странные забытые факты из предыдущих разговоров в середине текущих, потому что к нему приходит ответ. Потому что он вспоминает. Но со мной так не работает, потому что эта информация как будто удалена, и это в десять раз хуже. Это как будто забыть собственное имя. Не знать о дне рождения Майкла чувствуется так, будто я не знаю свой. Я не знаю, как объяснить, и я не знаю, что делать, и, боже, это такой отстой. Лучше бы я никогда Сквипа и не принимал.*
Что я помню: Любимая кружка Майкла — керамическая, небесно-голубая, с рисунком микросхемы на ручке. Майкл любит удовлетворённо стряхивать невидимую пыль с рук после того, как настроит видеоигру на консоли. У Майкла странные, но почему-то всегда срабатывающие решения, которые помогают мне, когда в моей голове какие-то сбои. Я это помню. Я это знаю. Я никогда не хочу забывать. Я забыл его номер телефона. Мне пришлось писать ему с телефона Кристин, но его номера у неё, конечно же, нет, а я никак не мог вспомнить. Я самый худший друг в мире.*
Номер телефона Майкла — 202-555-0182 День рождения Майкла — 20 сентября*
Прошлым летом я потащил Майкла на какое-то бродвейское шоу, которое очень нравилось Кристин, а я хотел произвести на неё впечатление своими познаниями в театре. Это было глупо. Я понимал, что он на самом деле не хотел идти, потому что тот не смотрел мне в глаза, когда я сказал, что и ему билет взял, и всё время корчил эту свою мягкую полуулыбку, по которой видно, что не очень-то он и счастлив. И в этом-то и дело. Когда Майкл улыбается, он, блять, улыбается. У него зубы видно, и его язык всегда торчит немного, и его улыбка от уха до уха такая солнечная, что мне тоже хочется улыбнуться. Не знаю, считает ли он, что эта вялая полуулыбка вообще кого-либо обманывает, но я на неё не куплюсь — и забывать я об этом тоже не хочу, потому что я много чего, оказывается, о нём не помню, так что вот. Пусть это тоже будет здесь. В любом случае, это была пиздецки долгая поездка на поезде, и потом нам пришлось ещё раз проезжать на метро, а это была субботняя ночь — в это время там всегда многолюдно и жарко. Майкл всё время молчал и возился со своими браслетами. Он всегда это делает, когда нервничает. Я всегда хочу протянуть руку и взять его за ладонь, чтобы он остановился и успокоился, но я не могу. Потому что это ещё одна важная деталь о Майкле. Он ненавидит физический контакт, и единственное исключение — когда он сам является тем, кто его начинает, и для меня это нормально, окей? Я могу обычно подтолкнуть его немного, или за руку подержать, но точно никаких объятий или вроде того, и абсолютно никаких прикосновений во время его панических атак, и вот почему всё это было плохой идеей, ведь метро всегда переполнено, там всегда толкаются, а для него это, должно быть, самый настоящий ночной кошмар. А я об этом позабыл как-то, потому что я всё продолжал и продолжал говорить ему идти быстрее, ведь мы опаздываем, и я был так сосредоточен на том, чтобы увидеть шоу, которое нравится Кристин, что забыл на секунду остановиться и проверить, как там Майкл. И я не то чтобы сам толпы люблю — я ненавижу толкучку, но в тот момент я был слишком занят, думая о Кристин. А Майкл делал всё это ради меня, чтобы мне не пришлось видеть шоу в одиночестве, а я притащил его туда, и заставил его чувствовать себя некомфортно, и даже, блять, сам того не заметил. Боже, я самый худший. Итак, мы добираемся до театра, а Майклу, должно быть, было правда плохо, но он молчал, потому что это Майкл, а я просто не обращал на это никакого внимания, пока не стало слишком поздно. Мы заходим внутрь, и у нас было где-то минут десять, чтобы найти наши места, но мы застряли на балконе или вроде того, и везде было так много людей, и билетеры постоянно просили проверить наши билеты, а к тому моменту, когда мы наконец добрались до нашего прохода, мы поняли, что не знаем, где находится ряд G, потому стояли, как вкопанные, ища знак, а женщина позади нас была очень шумная. Она постоянно повторяла нам, чтобы мы поторапливались, потому что мы ей проход блокировали, но мы, в самом деле, никому не мешали — Майкл был ко мне практически приклеен, а я занимаю не так уж и много места, и в этом квадратном футе было, право, ещё миллион людей, которые занимали места побольше, чем мы, но она всё равно решила пристать именно к нам. Я обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как она толкнула Майкла, а у того и так без этого паника начиналась, но что-то в этом движении его завело. Он не выдержал, у него начало учащаться дыхание, и это, кажется, вообще было гипервентиляцией, я не знаю, и его руки всё сжимали и дёргали шнурки худи, а я понятия не имел, что делать. Я уронил программку из рук и было уже вытаскивал Майкла оттуда, а он сам до конца не понимал, что происходит. Еле протиснувшись мимо той леди, мне пришлось стоять между ним и остальной толпой людей, что толпились в очереди, и все на нас уставились — кто-то смеялся, кто-то отводил взгляд, а я чувствовал себя так нелепо, потому что нам шестнадцать, а не шесть, и у нас не должно быть панических атак на публике, и я был немного смущён, но Майкл просто таковым был, и это не его вина. А вся эта толпа продолжала на нас пялиться, и я был так зол на всех них. Но вместо того, чтобы высказаться им, я сказал Майку, что мы уходим, и нам уже даже не обязательно оставаться, и он, казалось, понял, потому что продолжал постоянно кивать, а затем он всё извинялся и извинялся на повторе, пытаясь заглушить свою панику рукавом. Я спросил, могу ли прикоснуться к нему, а он продолжал кивать — я не знаю, слышал ли он меня вообще, потому я схватил его за руку и вытащил оттуда в почти пустой вестибюль, ведь шоу уже должно было начаться. Майкл присел на один из стульев, и билетеры были очень милы и продолжали спрашивать, нужно ли нам что-нибудь. Но я знаю, что Майк ненавидит, когда за ним так ухаживают, поэтому я отказался. А через несколько минут он снова нормально вдыхал и выдыхал, и всё ещё продолжал извиняться, и выглядел он так, будто себя всей душой ненавидит, и это было просто ужасно. Но я сам должен был догадаться. Должен был понять. Майкл ненавидит такие вещи, и я должен был это помнить, и поступать так с ним было несправедливо. Майкл не любит физический контакт, у него тревога в толпе, но он всегда молчит и не жалуется, когда ему некомфортно. Майкл возится со своими браслетами, дёргает шнурки худи, натягивает странные полуулыбки, извиняется по любому поводу, когда нервничает, и пытается это скрыть. Майкл думает, что я стою такого постоянного беспокойства. Или, может быть, думал раньше. Я не знаю, но точно уверен, что сейчас я такого определённо не заслуживаю. Майкл был таким замечательным другом, и всё ещё им и является, наверное, но теперь он будто поломан, и это всё моя вина. Я никогда не смогу этого исправить.*
Любимая кружка Майкла — керамическая, небесно-голубая, с рисунком микросхемы на ручке. Майкл любит удовлетворённо стряхивать невидимую пыль с рук, как какой-то отец, который только что построил качели, а не как подросток-задрот, который просто настроил видеоигру на консоли. Майкл выпаливает рандомные факты, которые только что вспомнил прямо по середине разговора, что никак этой темы не касается — и всегда с искренней солнечной улыбкой, высунув язык немного, и его глаза так светятся, как будто он только что раскрыл убийство, а не вспомнил название фильма, который видел на прошлой неделе. У Майкла очень красивая улыбка. У Майкла тревога в толпе, но он притворяется, будто всё нормально, пока не становится слишком поздно.*
Майкл пьёт крепкий чёрный кофе. Он начал это ещё со средней школы, потому что никак не мог оставаться бодрым — сейчас он даже заснуть нормально не может, но всё равно постоянно продолжает потреблять кофеин. У него, наверное, на самом деле бессонница, потому что тот никогда не спит, и всегда выглядит, словно какой-то зомби, но сам он настаивает, что всё у него в порядке. Я так не думаю. Майкл никогда не спит, и это началось когда-то тогда, между тем, как я принял Сквипа и как от него избавился. Ну, или думал, что избавился. Потому что я всё ещё не знаю, когда день рождения у моего лучшего друга. За эти два месяца с Майклом много чего произошло. Он перестал спать. Он стал более настороженным. Он что-то от меня скрывает, а ведь раньше мы друг другу всё рассказывали. Я бы хотел, чтобы он этого не делал, но я не могу злиться на него из-за таких мелочей, потому что он всё ещё пытается со мной дружить. За эти два месяца Майкл купил себе шесть новых браслетов, чтобы скрыть шрамы на руках. Шесть грёбанных браслетов. Я это сделал. Я сделал это с ним. Я заставил его почувствовать себя настолько плохо, что он снова вернулся к этому, или вроде того, как это вообще работает, я не знаю, и он всё ещё продолжает но мы теперь никогда об этом не говорим и ...я хочу сказать ему, как сильно мне жаль, но Майкл никогда эту тему не поднимает, и из-за этого я тоже не могу — он отклоняет мои попытки или просто их игнорирует. Он никогда не говорит о новых браслетах, что появляются каждую неделю, и мне всё хуже и хуже от этого факта. Иногда мы говорим о его проблемах или о причинённом нам обоим вреде, но никогда о том, в чём я виноват — и на самом деле нам нужно именно это и обсудить. Мне нужно сказать ему, как мне жаль. Мне нужно, чтобы Майкл перестал из-за этого волноваться, потому что это не его вина. Я и раньше о селф-харме Майкла знал. Я должен был, блять, догадаться, что его блокировка приведёт к тому, что он может снова начать, но я никогда не думал, когда со мной был Сквип. Я просто не понимал. Я просто хотел понравиться Кристин. Я как-то пытался помочь ему перестать, хотя сам виноват в том, что это происходит, и уже никак не могу это поправить, и моя помощь, наверное, вообще не приветствуется — я не знаю, нужна ли она была вообще когда-либо, но раньше, по крайней мере, он хотя бы позволял мне попробовать. Я всё ещё пытаюсь, но. Я просто надеюсь, что в какой-то момент он позволит мне поговорить с ним об этом, но я знаю, что мои извинения должны быть на его условиях, когда он сам будет готов, так что всё, что я могу сделать — ждать, ждать,*
Сегодня я вёл себя глупо и волновался из-за буквально каких-то пустяков, и решил позвонить Майклу посреди ночи. Он приехал, потому что всё равно был рядом, по его словам, но я точно не знаю, мне всегда так плохо, когда я беспокою его со своими мелочами. Потому я извинился, и когда это не сработало, я поблагодарил его, потому что он этого заслуживает. Майкл всегда отмахивается от этих вещей со своей постоянной мягкой полуулыбкой и каким-нибудь рандомным комментарием, или мыслью, или фактом, или любым оправданием, чтобы прервать то, что я хочу сказать. Я даже не знаю почему, но он никогда не слушает, и я чувствую себя дерьмово из-за этого. Потому что в этом всё и дело с Майклом. Он ненавидит извинения, и благодарности, и, видимо, всё, чего он заслуживает.*
Майкл снова начал вслух подпевать музыке в своих наушниках. Он не делал этого ещё с тех пор, как я принял Сквипа. У Майкла очень красивый голос. Не то, чтобы я ему это когда-нибудь скажу, но да. А ещё он широко улыбается, когда поёт.*
Сегодня я узнал, что пока я продолжал тупить со Сквипом, Майкл просмотрел все сезоны Последнего героя. Последний герой. Майклу теперь нравится такое. Это странно. У нас всегда были общие интересы. Может, и были разные мнения об этих самых интересах, но всё же. А сейчас ему нравится Последний герой, а я вообще не в курсе, что это такое. Мы зависали вместе, и он скроллил твиттер, а затем начал сходить с ума из-за того, что какой-то чувак, который ему нравился в прошлом сезоне, возвращался в новом или типа того — потом он вспомнил, что я, должно быть, и понятия не имею, о чём он говорит, и осознал, что я не знаю этой новой детали о нём. И он, должно быть, вспомнил, почему конкретно я его не понимаю, и затем он полностью закрылся. Так что теперь я не только забываю что-то о Майкле, но сейчас есть вещи, которые я вообще о нём просто не знаю.*
Сегодня Майкл разбил свою любимую кружку.*
Майкл распробовал уже много самых разных других кружек, но ни одна не смогла заменить ту самую керамическую небесно-голубую чашку с рисунком микро-схемы на ручке. Он продолжает говорить, что они ему просто не кажутся правильными. Майкл начал реконструировать оригинальную PlayStation сегодня. Мы были в его подвале, и, закончив настраивать консоль, он удовлетворённо стряхнул невидимую пыль с рук, словно какой-то опытный отец, только что построивший качели, а не как подросток-задрот, что просто включил видеоигру. Ему нравится так делать, и это за этим очень забавно наблюдать, потому что со стороны это выглядит довольно мило. Майкл знает много странных интересных фактов. Он читает статьи и смотрит документалки. Майк знает очень много и практически обо всём, словно какая-то ходячая энциклопедия, и если вы чего-то не знаете о какой-то странной теме — спросите Майкла, потому что он с радостью расскажет вам всё, что только сможет найти. А когда он не может припомнить, то лучше дать ему несколько минут и сменить тему, и ответ к нему сам придёт — он вспоминает. У Майкла красивая улыбка. Когда он по-настоящему счастлив, то широко улыбается — от уха до уха, у него зубы видно и всегда немного торчит язык. Так можно отличить его правдивую, настоящую улыбку, от мягкой и усталой, что он постоянно теперь корчит. На фотографиях, где он улыбается по-настоящему, по-своему, так, как нужно — он всегда указывает на то, что как-то странно тут улыбнулся, что у него язык торчит, это не мило и вообще странно, надо переснять. И мы всегда переснимаем. Но я никогда не удаляю первое фото — первую я всегда оставляю себе, потому что я никогда не хочу забывать, как выглядит его настоящая улыбка; я надеюсь, что она никогда не прекратит сиять. У Майкла тревога в толпе, и мне нужно научиться распознавать это получше, потому что сам он будет притворяться, что его ничего не беспокоит, чтобы меня не донимать, по его мнению — ради моих чувств, или типа того. Я такого не заслуживаю, и даже если сам он так не считает, он всё равно не должен такого делать. Майкл пьёт слишком много крепкого чёрного кофе. У него хроническая бессонница, но он делает вид, что всё в порядке. Майкл носит много браслетов, чтобы скрыть шрамы — старые и новые, но сам он не хочет говорить со мной о них. Он вообще теперь мало о чём хочет говорить. Майкл — прекрасный слушатель, если, конечно, вы не пытаетесь его поблагодарить или извиниться за то, что были глупы. Я иногда думаю, что, быть может, я — причина его бессонницы. А может и нет, но я определенно никак не помогаю. Я хочу, конечно, но я никак не могу понять, как именно. Наверное, в большинстве случаев я наоборот приношу вред. Майкл часто подпевает вслух музыке в наушниках — когда убирается, например, или в своей машине, когда мы едем в школу. Его голос лёгок и трепетен, и всё равно силён в то же время, и поёт он действительно красиво. После всего, что произошло со Сквипом, он в течение нескольких месяцев перестал это делать — передо мной, по крайней мере, — поэтому сейчас, когда он поёт, всё снова кажется почти нормальным, — как будто всё в порядке, как будто ничего и не произошло. Майкл любит странные сериалы, которые я никогда не смотрел — Последнего героя, например. Майкл также любит рисовать. У Майкла есть полная коробка, что забита нитками и иголками для вышивания — он умеет делать себе браслеты, и это хобби у него с детства. Его руки покрыты ими, чтобы прятать то, что высечено на коже, но даже так у него есть другая коробка, что доверху полна самыми разными браслетами, ведь он уже сделал так много, что даже не знает, что с ними можно вообще сделать. И всё это так ново. У Майкла много новых интересов, которых не было до Сквипа, хотя, казалось бы, измениться с его помощью должен был я. Я стараюсь уследить за всем, но иногда не получается. Но когда он говорит об этих вещах, когда он говорит про свои новые интересы, когда говорит странные забавные факты, которые вспоминает посередине разговора, ровно до того, как осознаёт, что я понятия не имею, о чём он говорит, он по-настоящему счастлив. Его глаза загораются, — светятся, и отражают все солнечные лучи, что сияют на небе, — когда мы говорим о Людях Икс, или когда он упоминает что-то о новом сезоне Последнего героя, или когда он получает сообщение о том, что в Spencer’s Gifts ему готовы задержать новую порцию старой газировки, что давно уже не появляется на витринах. И по традиции всегда присутствует эта нелепая улыбка, и он забывает понизить свой голос, забывает то, что мы на людях — машет руками, говорит очень громко, забывает то, как теперь закрывается рядом со мной, — и наблюдать за тем, как он волнуется или радуется очень увлекательно. Это делает его счастливым, а это, в ответ, делает меня настолько счастливым, что я никогда не смогу описать это чувство. И, кстати, да. День рождения Майкла — 20 сентября. Я надеюсь, что он никогда это не прочитает.