Наши отношения не должны были быть настолько длительными. Мы встретили друг друга упоенные обидой на своих бывших, и нашли утешение. Он был не таким, кого я хотела бы видеть в роли своего парня, как и я не подходила его идеалу. Он был слишком эксцентричен и груб, а я — чертова эгоистка, вставляющая палки в колеса при любой моей невыполненной прихоти. Он вспыхивал как спичка, а я была тем самым розжигом.
На столешнице всегда стояла открытая банка арахисовой пасты, но он не был развращен американской едой, что делало его в моих глазах гурманом. Я же терпеть её не могла, воспринимая горчичного цвета соленую и жирную массу как нечто противное. В его шкафу футболки часто попадали на плечики, а я с нравоучительным скандалом постоянно снимала их и складывала на полки. Растянутся же. В его глазах часто играла похоть, когда я, сидя на полу, писала стихи в одном нижнем белье. Его всегда забавляло моё безразличие, когда я глотку рвала, чтобы на его лице появилась хотя бы едва заметные эмоции.
Мы начали встречаться полгода назад. Мы просто переспали, а на следующий день, чувствуя ответственность и желание заглушить боль потери вторых половинок, пытались вызвать ревность, наверное, у фантомов, разве. Всё началось так, будто мы всю жизнь прожили вместе. Бесконечный секс, совместные походы в магазин, скандалы и обиды. Он старался переубедить меня подчиниться ему, а я была такой. Была доминантом, не могла отдать власть над нашими псевдоотношениям.
В сумрачной ночи мы ругались как собаки и кричали, как будто резали свиней. Я называла его ублюдком и уродом, а он называл меня сукой и стервой. Ругались из-за мухи, пролетевшей над нашими головами. Ругались из-за планов на будущее. Ругались, кидая друг в друга подушки, вазы, книги. Однажды я кинула в него букет недавно подаренный им роз с огромными шипами и на всю жизнь с того скандала у него осталась царапина на щеке. Ругались до потери пульса, до испарины, до выселения из души бесов, до звездочек над головой. Скажу честно, мы ебались хуже, чем умели трепать друг другу нервы.
Это вошло в привычку. Мы ругались каждый день. Днями примирения были те, когда-либо он, либо я не ночевали дома. Мы дожили до пика — того, который затуманил наши умы. Видели друг в друге только противную сущность и что-то мерзкое, неподвластное и отталкивающее. Сигареты и антидепрессанты не спасали меня, я курила как паровоз и задумывалась над тем, как бы нелегально приобрести психотропные вещества, чтобы сутками лежать и не реагировать на него. Он выжил из моей души все хорошие качества, научил грязно делать минет и курить, пуская кольца дыма. Но, знаете… я тоже успела когтями истерзать ему сердце и мозг.
В один момент я сказала себе, что нужно срочно прекращать эти ущербные отношения и бежать, куда глаза глядят. Мой рот всегда открывался в злобном выражении, но я говорила не эти слова, я говорила другие, из-за которых по дому слышался звук бьющейся посуды, порванных листов с моими стихами и разбитых бутылок дорого коллекционного коньяка Чонгука. Что было потом? Ох, потом начиналась жара. Я била его в грудь, а он заламывал мне руки. А потом? А потом жесткий секс, где я снова проигрывала, находясь под дьяволом воплоти — Чон Чонгуком.
Это всё вошло в привычку. Наши нездоровые отношения напоминали мне животных. Он часто приходил домой пьяным и я просто не могла сдерживать своего гнева. А он? Он не подкаблучник. Он ухмылялся мне в лицо и демонстрационно выдыхал на меня весь этот ужасный концентрат абсента и сигарет с лаймовой кнопкой. Он любил абсент и сигареты с лаймовой кнопкой…
Все полетело вниз, стремительно, с катушек. Мы были хуже семьи алкашей. Мы трахались как животные, вдалбливая друг друга в постель, кусая кожу и разрывая губы. Он имел меня как последнюю и самую грязную шлюху, а я смотрела на него как на монстра, но мне нравилось. Отношения сорвались с цепи, кнопка стоп заклинила. Мы стали зависимы от выворачивающих наизнанку душу секса и скандалов…
Я курила у открытого окна и выпускала приятный мятный дым наружу, но некоторая часть всё равно оставалась в доме. Мне нужно сходить к психиатру, чтобы тот выписал мне рецепт на новые антидепрессанты, потому что предыдущая пачка уже валялась пустой в помойке.
Смотрела на розовое небо с равнодушным лицом. Ненавижу этот цвет.
— Опять этот противный запах, — я вздрогнула, возвращаясь в реальность, — я с тобой, вообще-то разговариваю. Где мой темно-серый пиджак и галстук к нему?
Чонгук грубо схватил меня за плечо. Мысленно плюнув прямо в его смазливое личико, я, окинув его равнодушным взглядом, затянулась и со всей силой выдохнула табачный дым ему в лицо. Тот поморщился, крепче сжимая плечо. Люблю, когда ему не нравится.
— Ты сам выкинул его месяц назад, и сказал, чтобы я больше не покупала тебе серое, — я отвернулась к окну, выдыхая ментоловый запах теперь туда.
— Я не помню, чтобы я тебе такое говорил, — Чон начинал звереть, на что я не обращала внимание.
— Тогда сходи к врачу, я тебе чем могу помочь?
— Завали хлебало прямо сейчас, не зли меня.
Я громко и заливисто посмеялась, но потом закашляла, выводя наружу остатки дыма. Он был таким смешным, когда угрожал мне. Как будто я должна была испугаться. Ну-ну…
— На блядках сегодня нужен строгий стиль?
Я потушила сигарету в пепельнице и стала его провоцировать. Откровенно и бессовестно. Парадокс в том, что он был падок на мои грубые слова и снова и снова пытался приструнить меня, зная, что все тщетно. Он плохой, я хуже.
— Хах, не удивлюсь, если встречу там тебя в кучке вычурных сук, — настала очередь смеяться Чонгуку, отчего я чуть не подавилась, — там столько шлюх, которые текут от одного только вида статусного человека, что даже не спрашивают, есть ли толстый кошелек при себе.
Я сглотнула и сдвинула брови, подходя ближе к Чонгуку.
— Ты только и умеешь, замещать свой маленький член имитацией хорошей жизни. Очнись. У тебя не квартира, а халупа, а в ней двадцать четыре на семь тебя ждет уже помятая телка, — парень убрал свою ухмылку, — ой, можно я возьму твои розовые очки на время? Мои просто разбились, когда я начала с тобой встречаться.
Моя рука потянулась к его глазам, но он ловко перехватил её, сокращая между нами расстояние. Прокуренные, злые, разные. Мы смотрели друг в другу в глаза и воевали. Взрывали атомные бомбы, заряжали базуки и кидались гранатами. Только если Чон успел взять меня в плен, я свой шанс проворонила.
— Заткнись, — он не говорил — он рычал, — не смей называть меня никчемным. Лучше выкини свои тупые стихи, чем назови то, на что я заработал сам — ничтожеством.
Он надавил на мою кисть, отчего мне стало больно, но я не подала виду. Два хищника столкнулись и сейчас сожрут друг друга с потрохами. Назвать мужчину несостоявшимся и можно сразу писать завещание. Я знала его слабые точки и метко плевалась туда ядом, как и он. Если для него была важна авторитетная ниша, то для меня всем были стихи.
— Оглянись, мы живем в свинарнике, а всю зарплату тратишь на дорогих баб и алкоголь, домой приходя нажравшимся в ноль, — я с усилиями вырвала своё запястье и потерла его, — этот твой чертов пиджак был весь истертый до дыр и в некоторых местах прокуренный. Ты тогда был в хлам и я знала, что надо было записать твои слова на диктофон.
Парень продолжал сверлить меня взглядом, даже нехотя согласиться с правдой. Он не любил слово истина. Он любил себя и жил по своим правилам, игнорируя все попытки наставления.
— Пусть я и не так хорошо обеспечиваю, замечу, «нас», — он выделил это жутко раздражающее местоимение, на что я фыркнула и отошла, — зато не витаю в облаках, сутками надрачивая свои бесполезные стихи. Это у тебя розовые очки и я давно собирался их растоптать.
Я обернулась, впиваясь взглядом в его глаза. Он знал, что не нужно было поднимать эту тему, потому что единственное, что сейчас помогает пережить этот абсурд в виде наших отношений — это стихи. Выплеск эмоций на бумагу всегда был для меня самым лучшим психотропным веществом.
— Ты хотя бы раз их читал? Кому они посвящены? Ты же баран. Ты ничего не видишь перед собой. Ты зверь, который и знает, что иметь все, что движется и свирепо напиваться. Ты никогда не спрашивал меня о моем увлечении и о том, кем я была и кем хочу стать. Ты эгоист, отставший в развитии, так, на несколько тысяч лет.
С каждым словом я всё ближе подходила к Чонгуку и озлоблялась всё больше. Он усмехнулся, рассматривая мою жестикуляцию. Что не так? Во мне. В нём. В «нас»?
— Я читаю твои стихи, Розэ, — он вновь стал серьезным, а я, кажется, остановилась, — я читал твои гребаные стихи и говорил тебе об этом. Говорил о том, что ты талантлива, и что твои работы — это искусство, — мне показалось, что он не лжет и продолжила слушать его, — но, знаешь что? Ты эгоистка. Да, именно ты. Ты этого не слышала и искала чем бы вызвать во мне злость.
Я молчала, смотря в его шею. Не хотела смотреть на него снизу вверх. Он был прав. Прав, и я не хотела признавать поражение.
— Давай, прямо сейчас скажи, что ненавидишь меня. Как яростно кричала на своих листах долбанных стихов. Если сможешь произнести мне это в лицо, мы навсегда расстанемся, забывая друг о друге.
Чонгук схватил меня за подбородок и насильно заставил посмотреть на него. Я заметила его томный, злой и немного надеющийся взгляд. Его слова заставили меня опешить, отчего хотелось просто убиться. Почему он прав, когда правой должна оставаться я? Долбанная эгоистка…
— Почему ты просишь меня произнести эти слова, когда и сам видишь, как наши отношения пробили дно?
Парень смотрел на меня, не отрывая глаз. Он был сосредоточен. Его хватка ослабла, когда осознал смысл моих слов.
— Потому что это дно придумала ты, — он отстранился, зарываясь руками в своих волосах, — мы стали жить как труп, к которому привязали камень к ногам и кинули в бездну, — я отвела взгляд и сжала губы, — ты стала такой стервой, самой настоящей сукой. Каждый день ебешь мне мозг, — он усмехнулся, — да и я тоже хорош. Не ставлю ничего, выше своего и сутками бухаю как алкоголик последний.
Я задумалась, поворачивая голову в сторону.
— Хочешь сказать, что всё кончено?
Чонгук оторопел, пока я, сложив руки на груди, прожигала дыру в стене. Он вздохнул, опираясь бедрами о край гарнитуры. Наши лица без единой эмоции. Да, мы оба виноваты. Несомненно.
— Я не хочу, я должен. Ты не представляешь, как я устал от твоего бесконечного гонора. Я хочу, чтобы мы разошлись, пока не стало хуже. Как бы ни было больно, я должен тебя отпустить, и ты… меня.
Резко повернув взгляд к парню, я смотрела в его глаза, представляя в голове нашу последнюю ночь и последний разговор. На его лице была всё та же маска безразличия, когда моя уже давно треснула по швам. Я не могу представить себя без него…
Проглотив ком обиды, я опустила голову, чувствуя, как неконтролируемо быстро набираются в уголках глаз слезы. Обидно.
Безвозмездно тратила всю себя на него. Тратила свои чувства, злость, страсть, любовь и ненависть. У нас были абьюзивные отношения, но нам это нравилось. Рядом с ним мне даже показалось, что я стала мазохисткой и наркоманкой. Правда, наркотиком являлся Чонгук…
— Хорошо, я ухожу. Оставлю эту тупую недосказанность между нами, но с гордо поднятым носом уйду.
Пустив первую слезу, я, не глядя в глаза Чонгука, выбежала из кухни и, напихав на скорую руку необходимые вещи в сумку, закинула её на плечо и ушла, оставляя на тумбочке кулон, который когда-то подарил мне парень. Я забрала всё. Всё, что напомнило бы ему обо мне. Забрала до каждой пылинки. И даже ментоловый запах сигарет уже успел испариться. Уже вдалеке, я безумно по нему скучала. Плакала навзрыд и прокусила до крови все кисти рук, называя своего теперь уже бывшего парня самым ужасным на свете. Да, у меня такая привычка. Я виню всех, но не себя. И только потом с трепетом на душе, молча прошу прощения…
***
Хлопок двери. Чонгук теперь один. В своей квартире, в которой раньше можно было разглядеть полуголую девушку, пробегающую из ванной до спальни в одном только полотенце. Можно было учуять запах ещё любимых вишневых духов и запах ментоловых сигарет. Рассмотреть на полочке банку антидепрессантов, разглядеть в воздухе невидимые феромоны девушки. Её звали Пак Розэ. Она не любила розы, но любила Чонгука. Чертовски бесила, но ужасно возбуждала. Заставляла его пить до головокружительного опьянения и идти на следующий день домой только из-за неё.
Они никогда. Никогда не говорили друг другу слова «люблю». Они оба страдали от собственных же принципов. Страдали, но любили… Хотя не знали, что это такое. Они были разными, но одинаково не знали как вести себя в отношениях.
Парень, тяжело сглатывая, закрыл глаза. Он спустился вниз, по дверце кухонного шкафчика и замычал, ударом пробивая деревянную гладь. Зол. Взбешен. Вне себя. Он упустил самое дорогое, что имел в своей жизни. Тупую овцу и суку, которую любил. Шлюху и стерву, которую ненавидел. Чонгук встал и, не чувствуя себя в сознании, стал крушить всё. Всё летело под ноги. Разбивалось, трескалось и ломалось. Он собрал под одну гребенку каждую вещь, до которой касалась пусть и колючая, но рука любимой девушки. Чонгук разбил костяшки в кровь, когда выбивал стекло рамки, где находилась их совместная фотография. Кричал, ругался и впервые заплакал, роняя горькие слезы на фото самой дорогой и любимой. Они упустили. Потеряли…
***
4 года спустя…
Парень в чёрном притягательном пальто направлялся по улице, которую совсем не назовешь центром города. Потускневшие от гнета времени рекламные вывески, шумные голоса пожилых людей и звук кипения воды, в которой варилась уличная еда. Чонгук посмотрел вверх и задумался, вспоминая, как жил в одном из этих серых и постаревших многоэтажных домов. Оглядевшись, он вспоминал всю ту же атмосферу спального района, где жил… В буквальном смысле и по-настоящему.
Сейчас он успешный бизнесмен. Старая двухкомнатная квартира в этом районе быстро продалась, и на эти деньги парень не погулял в баре, как делал это раньше, а открыл собственный бизнес. После того очень болезненного расставания он понял, что надо что-то менять. Только тш, не нужно сейчас об этом ему напоминать.
Парень прошел ещё сто метров, после чего остановился, смотря вверх. Перед ним был его тот самый дом. В котором у него была халупа, на которую юный Чонгук заработал сам, ни копейки не взяв в долг или даром. Он смотрел, ностальгируя. Смотрел, когда сердце скребли кошки. Время — неуловимая и непостижимая человеку вещь, отнимающая и дарящая, наказывающая и прощающая.
— Молодой человек, так вы будете что-нибудь брать?
Чон дернулся, опуская голову. Он стоял перед палаткой лотка, где женщина в теплой куртке торговала книгами. Парень, сжав губы, подошел ближе, чтобы осмотреть ассортимент. Ему не нравилось читать, но ради «благотворительности» и статуса мецената, смущенно разглядывал названия книг, лежащих боковой стороной с названием вверх. Он уже медленно отходил от палатки, как его резко будто ударило током. Чонгук молниеносно подлетел в книгам и стал судорожно искать имя, которое только что пропустил среди этих книг. Женщина-торгаш смотрела на него с подозрением.
Черно-розовая книга, усыпанная рисунками постельных тонов цветов, была забита среди серых и скучных дизайном книг. Парень испуганно опешил, разглядывая, будто инопланетную вещь. Дрожащими руками Чонгук достал книгу и, несколько раз погладив обложку, открыл корку, всматриваясь в слова автора…
«Мой первый сборник стихов посвящен тому, кто являлся моим вдохновением и первым читателем. Мой бывший мужчина, которому я обязана всем. Чонгуку, которого я любила всем сердцем. Когда он читал мои стихи про ненависть к нему, я мысленно, будто молитву читала стихи про его любовь. Я не хранила их на видном месте, я хранила их в сердце. «Без тебя» началось четыре года назад и никогда не закончится…»
Слеза скатилась по щеке Чонгука и упала на пальто. Дрожащие руки, будто под ударами тока, тряслись так, что книга взлетала. Парень замер, вдумываясь в слова любимой женщины. Он понимал, какой был дурак, когда променял спокойствие на безудержную страсть и злость рядом с этой девушкой: Пак Розэ.
— Мужчина, вы покупать будете?
Женщина снова вывела из своих мыслей покупателя. Чонгук очнулся, начиная прятать книжку — единственное воспоминание о ней во внутренний карман.
— Да, конечно. Я отдам всё, что есть, — протягивая нескончаемое количество разноцветных шершавых купюр из внутреннего кармана, сказал расстроенный парень. Слёзы и от радости и от горя.
— Но ведь это больше заявленной стоимости.
— Тогда я был скупым, отпуская самое дорогое, что у меня было…
