Рождение звезды

Два дня бабушка пробыла в реанимации. на третий мне наконец-то позвонили из больницы, сообщили, что ее перевели в обычную палату и ее можно будет навестить днем. Я тут же оповестил Фурцеву и Брежнева. Екатерина Алексеевна сразу сказала, что заберет меня после школы. Брежнев же сказал, что приедет уже в больницу. Как я не крепился, все же увидев бабушку на больничной койке, не выдержал, расплакался. — Ну прекрати, Саша, видишь, все со мной в порядке. — Действительно, Саша, прекращай уже слезы лить, чай не девчонка, — высказалась Фурцева, а у самой глаза на мокром месте. — Так, это что тут у нас за всемирный потоп? — в палату вошел дядя Леня. — А ну хватит, тут уже с нижнего этажа жалобы поступают, затопили, говорят. Такой вот нехитрой шуткой Брежнев пытался разрядить обстановку. Я все же смог себя взять в руки и улыбнуться. — Я просто рад, бабуль, что тебе стало лучше. — Не волнуйся, Саша, я еще ого-го какая, я еще твоих внуков нянчить буду, хотя нет, это не так долго ждать с твоей любвеобильной натурой, — ну что же, бабушке действительно стало лучше, коли она опять вернулась к теме моих отношений с женским полом. — Я еще твоих правнуков нянчить буду. — Так ведь у нас это семейное по мужской линии, давай бабушка праправнуков. Народ засмеялся, даже бабушка улыбнулась. — Ну вот и прекрасно, а то зашел, а тут слезы кругом, — Леонид Ильич сел на стул рядом с кроватью. — Эх, напугала ты нас, Аннушка! Ну ничего, врачи тут хорошие, быстро тебя на ноги поставят, а то вон Сашка даже решил отказаться от поездки во Францию. — Не смей, — как то уж больно резко прозвучали слова бабушки, — не смей отказываться, ты должен обязательно поехать, слышите, Леня, Катя, обещайте что проследите за этим. — Аня, тебе нельзя нервничать, — Фурцева попыталась успокоить ее. — Ты еще сама его проводишь на самолет. — Бабушка, да чего ты говоришь такое, вот выздоровишь, тогда я и полечу, никуда эта Франция не денется, а тебе коль так хочется, чтобы я полетел туда, нужно просто быстрей выздоравливать. — Леня, обещай, что проследишь, Катя слишком привязалась к нему, чтобы настоять. — Аня, да что ты так взвилась, все будет хорошо, — но увидев упрямое лицо бабушки, все же подтвердил обещание. — Хорошо, я прослежу. — Леня, Никитка не успокоится, — по щекам бабушки потекли слезы. — Бабушка, не плач, я поеду, только перестань плакать, — блин, молодец Саша, чего так уперся «не поеду, не поеду», не видишь, как она боится. — Анна, я же пообещал, что прослежу и не дам ему навредить, а ты прекращай себя накручивать, — в голосе Брежнева зазвенела сталь, бабушка даже прекратила плакать.  — Ну вот и хорошо. Мы просидели с бабушкой еще полчаса, после чего нас попросили покинуть палату. Уходил я уже с приподнятым настроением. На следующий день я узнал, что вечером бабушке стало вновь плохо, так что она провела ночь вновь в реанимации. В больницу я приехал опять с Фурцевой, и только благородя ей узнал, что бабушке требуется операция на сердце. Меня перед этим разговором, конечно, хотели выдворить из кабинета главного врача, но я смог настоять, а Екатерина Алексеевна не смогла уже отказать мне. — Каковы шансы на успех операции? — поинтересовалась тетя Катя. — Екатерина Алексеевна, не буду обманывать, — при этом врач посмотрел на меня и тяжело вздохнул. — В отличие от наших коллег за границей, у нас такие операции редкость пока, но у нас уже тоже появились неплохие специалисты, так что шансы есть. Да и все равно операцию проводить нужно, иначе любое сильное волнение может вновь вызвать инфаркт. — Тетя Катя, Мари Мишон говорил,а что у ее семьи есть друг Кристиан Каброль. — Да, прекрасный кардиохирург, — подтвердил главврач. — Мы с ним общались два дня назад, я был даже удивлен, когда он связался со мной, но он вряд ли прилетит сюда. — Да вы правы, — дальше я не стал слушать их и покинул кабинет. Вечером меня навестила Фурцева, но не одна, а с Мишон, и новость, которую они принесли, была очень неожиданная. — Саша, у Мари прекрасные новости, — видя мое хоть и вежливое, но далеко не заинтересованное выражение лица, немного поморщилась, — точнее две новости: врач, о котором ты сегодня говорил, готов прооперировать бабушку, а вторая новость — для нее тоже сделали приглашение во Францию. От такой новости у меня сразу подскочило настроение, но буквально через несколько секунд упало еще ниже, чем было. — Тетя Катя, это, конечно, хорошие новости, но толку от них ноль — ведь еще нужно, чтобы ее отсюда выпустили, а я почему-то абсолютно в этом не уверен. Ведь действительно наше правительство еще те козлы. Ради того, чтобы не терять престиж страны, как же, гражданина СССР лечили в чужой стране, еще и специально для этого вывозили. А это значит что? Правильно, это значит, у нас не самая лучшая медицина и мы отстаем от капиталистов. Не может такого быть, так что никто ее не выпустит, а тем, кто посмеет предложить это, можно будет и с карьерой попрощаться. — Почему ноль, Саша? — удивилась Фурцева. — Потому что, тетя Катя, никто мою бабушку из СССР не выпустит на лечение. — Так, Александр, хоть это уже и не твои заботы, но я все же поясню, твоя бабушка является работником министерства культуры, так как работает в библиотеке, но главное в этом именно отношение к моему министерству, а уж кем она работает, не важно. Так, что она будет отправлена за границу как сопровождающая тебя в этой поездке. — Мари, — обратился я к француженке, которая пока кроме приветствия не проронила ни одного слова, — Вы не будете возражать, если мы не надолго с Екатериной Алексеевной вас покинем? Нам надо кое- что обсудить. — Конечно, конечно, не стесняйтесь, Алексадэр, — женщина мило улыбнулась. Я же повел тетю Катю на кухню. — Тетя Катя, вы понимаете, что у вас могут возникнуть неприятности из-за этого, — как бы я был рад той новости, что принесли женщины, я не мог не сказать этого. — Саша, — Екатерина Алексеевна подошла ко мне, обняла за плечи, прижав к себе, потом немного отслонила и посмотрела на меня так, как, наверное, смотрят матери на свое неразумное дитя. — Все я прекрасно понимаю, но ты не волнуйся, ничего он мне сделать не сможет, не дадут ему. Но мне очень приятно, что ты волнуешься обо мне. Фурцева еще раз прижала меня к себе, после чего чмокнула в щеку, улыбнулась. — Все будет хорошо, Саша, езжай смело. Тут кстати еще англичане тобой заинтересовались, так что если они предложат контракт на твои выступления, мы сможем сделать так, что ты сразу из Франции полетишь в Англию. Тетя Катя села за стол, немного помолчала, потом, видимо, решилась. — Саша, если у тебя получится их заинтересовать на продление выступлений, сделай все для этого. Постарайся как можно дольше пробыть там. Но я видел, что эти слова ей дались не просто, и она боится чего-то. И тут меня осенило, ведь из-за того, что я еду с бабушкой, меня ничего не держит навсегда уехать из страны, а это такой удар по ней, что ее точно как минимум снимут с должности, а там еще и копать начнут, искать, что бы еще на нее повесить. А судя по уже одному, пусть и неудачно совершенному самоубийству, она вполне может его повторить. — Тетя Катя, вы не бойтесь, я не сбегу, не сделаю я такой гадости, не посмею я так поступить со своей самой любимой тетей, — улыбнулся ей, пытаясь успокоить ее. — Спасибо, Сашенька. После чего мы еще немного посидели на кухне, просто молча, каждый думал о своем. — Мари, а что насчет перелета бабушки, что на этот счет говорит Кристиан? — этот вопрос тоже меня очень волновал, самолет не лучший транспорт для сердечников. — О, не волнуйтесь, Александэр, Крис, пообщавшись с вашими врачами, сказал, что если в течение трех дней у вашей бабушки состояние не ухудшится, то она вполне выдержит перелет, а уже в Париже ее заберут прямо с самолета. Этот вопрос решен на высоком уровне, так что ей не надо будет проходить таможенный досмотр. Точнее, сотрудник таможни при посадке прибудет в самолет и оформит все прямо там. Вещи же потом мы ей доставим. — Тетя Катя, а что насчет всех остальных, они со мной полетят? — Нет, Саша, тут мы менять ничего не будем, они полетят через полторы недели после тебя, да и я думаю, им там смысла нет никакого находиться раньше. Тут за ними последит Абрам, чтобы они упорно репетировали, да и я пригляжу. — Ну что же, коли мы все решили, давайте пройдем на кухню, попьем чаю или, может, вы голодны? — решил вспомнить о гостеприимстве, и честно, даже засмущался, от чего тетя Катя даже засмеялась. — Да ладно уж, гостеприимный ты наш, — от этих слов уши мои еще больше покраснели. — Мы пойдем уже, а я приеду к тебе завтра, надо, я думаю, с тобой посетить один магазин, подобрать тебе одежду в поездку, ведь ты должен их покорить, а внешний вид — важная часть этого. Три дня пролетели быстро. Школу, кстати, я посещал в эти дни. Олегу и Вите сказал о том, что я улетаю раньше, они только порадовались за меня с бабушкой и обещали, пока я не улечу, не распространятся об этом. В эти дня я так же посетил магазин Нины Емшановны, знаменитую двухсотую секцию, ту, что фактически приравняли к медали героя СССР, не верите, а зря, началось все это с Гагарина, которого наградили помимо звезды, разовым пропуском в этот товарный рай, а дальше так стали поступать со всеми космонавтами, звезда, пропуск. И началось все это не с Брежнева, как все часто говорят, а именно с Хрущева. Ну да и черт с ними. Магазин описывать не буду, а что его описывать? Нам ли, жителям двадцать первого века, восхищаться возможностью купить иностранные вещи и технику? Правда, единственное, что отличает эту секцию от современных бутиков — это цены, тут даже иностранные делегации с удовольствием покупали, так как цены намного дешевле, чем в их магазинах. Я же купил себе два костюма: черный и светло голубой, две пары туфель под них, модные солнцезащитные очки с большими стеклами, пару рубашек и приятный одеколон. Больше ничего брать не стал. Конечно, я навещал бабушку в эти дни. Новость о поездке со мной во Францию мы ей рассказали на следующий день. Расплакалась, но это были слезы радости и поэтому на состояние ее не повлияло, скажу больше: оно у нее даже улучшилось. Вечером, в последний день перед поездкой, меня посетил Леонид Ильич. — Саша, я не надолго, Екатерина Алексеевна мне поведала вашу беседу на кухне, так что повторяться не буду, просто попрошу, не подведи, — взгляд его был пронзительный, он словно искал во мне то, что могло его заставить засомневаться, но, видно, моя уверенная моська не дала ему такого повода, как и слова. — Дядя Леня, вы слишком многое сделали для нашей семьи, чтобы я вам отплатил черной неблагодарностью, даю слово, что не подведу. — Что же, Саша, слово Семеновых надежно. А еще я хочу кое-что дать, — и протянул мне конверт. Заглянув в него я обнаружил франки, наверное, глаза у меня были очень большие, когда я взглянул на Брежнева, он даже засмеялся. — Ох, Саша, ну и лицо у тебя было. Ладно, Саш, там три тысячи, положишь их в карман костюма, обыскивать тебя в аэропорту никто не будет, так что не волнуйся, деньги тебе могут пригодиться. Все же пусть там тебя вроде как всем обеспечат, но лишними они точно не будут, ну, а теперь давай прощаться. Завтра проводить я тебя не смогу, буду на заседании у генерального. Успехов тебе, Саша, покажи им всем там. Я же просто сделал к нему шаг и обнял в порыве благодарности. — Спасибо вам, дядя Леня, за все и не волнуйтесь, я не подведу Вас, — еще раз пообещал ему. Брежнев же просто потрепал по волосам, хлопнул пару раз по спине и ушел. Следующий день. Кремль. Хрущев внимательно слушал доклад Брежнева, он начал давно уже раздражать его, и для себя он решил, что на осеннем пленуме он поставит вопрос о снятии его с должностей, а так же поднимет вопрос о членстве в партии. Доверенные люди уже начали усиленно собирать на него материал. Внезапно в малый зал, где происходило заседание, открылась дверь, и в кабинет вошел Сергей, один из порученцев Никиты Сергеевича, быстрым шагом подойдя к генеральному секретарю, протянул записку. — Вы просили сообщать срочно, если будут какие-либо новости по Семенову, — тихо прошептал, но все же не настолько, чтобы его не услышали те, кто сидел ближе к Хрущеву, один из них как раз был Брежнев. Прочтя записку, лицо Никиты Сергеевича сначала побледнело, потом пошло красными пятнами. — Кто позволил им лететь во Францию? Все присутствующие резко повернули головы по направлению к Хрущеву, даже те, кто чуть ли не спал при зачитывании доклада Брежневым. — О ком ты? — Суслов был недоволен в последнее время Никитой, особенно ему не нравились эти странные психические выверты его поведения. — Малолетний Семенов со своей бабкой только что перелетели границу СССР, — говорил он так, словно цедя из себя слова. — Кто такой Семенов? — опять же поинтересовался Суслов. — Никита Сергеевич, скорее всего говорит о жене и внуке покойного генерала Семенова, которого пригласили во Францию выступить с концертами, — решил пояснить Брежнев и напомнить о деде Саше, так как многие помнили его и многие очень хорошо к нему относились, включая самого Суслова. — Вот только я не пойму, почему это так Вас взволновало, Никита Сергеевич. Хрущев кинул на Брежнева злобный взгляд, но все же ответил, так как все смотрели на него в ожидании. — Потому что этого внучка не стоило отправлять за границу. Человек, который поет в церкви молитвы, по-моему не может представлять нашу страну за границей. Поэтому, я думаю, стоит передать нашему послу во Франции, чтобы как только они приземлятся, его забрали в посольство и отправили обратно ближайшим рейсом. Андрей Андреевич, распорядись, пожалуйста. Министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко, прекрасно помнил генерала Семенова и сейчас после слов Хрущева, переводил взгляд с Брежнева на Суслова и на Никиту Сергеевича. А тем временем наш герой, ничего не подозревая, спокойно сидел в пятом ряду на месте у иллюминатора в самолете, который только что покинул воздушное пространство СССР.