И весь мир содрогнулся

Окутанный сизой утренней дымкой, бледный рассвет занимается в небе над Винтерфеллом. В свете прозрачных лучей восходящего солнца его разрушенные чертоги внушают страх и кажутся Дейенерис ещё более враждебными, чем прежде. Всё то, что ещё вчера могло называться родовым поместьем северных лордов, ныне лишь обгорелые развалины, утонувшие в пыли и пламени дракона. Она идёт по узкому коридору, опираясь на тёмные рыхлые стены. В её руках — щербатая чаша с водой, кусок овсяного мыла и добрый моток мешковины, что мейстер Уолкан отыскал дня неё средь груды камней. Остановившись возле одной из комнат, она делает слабый вдох и медленно проходит внутрь, запирая за собой деревянную дверь. Захудалые покои утопают в глухом полумраке, и лишь несколько сальных свечей, дотлевающих по углам, отбрасывают на пол неровные тени. В этом неясном свете на большом дубовом столе она различает знакомые очертания и, едва сдерживая слёзы, замирает в леденящем ужасе. Бездыханное тело, облачённое в чёрный камзол, укрывает суконный плащ, длинные полы которого ниспадают до самой земли. Она медлит, но всё же беззвучно подходит ближе и, откинув в сторону плотную ткань, хрипло выдыхает его имя: — Джорах, — Бурерождённая неуверенно берёт его руку и подносит к своей щеке. Его пальцы тонкие и изящные, но ладони покрыты шероховатыми мозолями, оставленными грубым эфесом меча. Не счесть, сколько раз этими руками Мормонт вырывал свою королеву из цепких объятий смерти, но прошлой ночью она оказалась сильнее. Дрожащими пальцами Дейенерис распускает тугую шнуровку на его потёртом камзоле. Тиснёная кожа плотно прилегает к телу рыцаря, и ей с трудом удаётся высвободить его из остатков брони. Из-под нательной рубахи Мормонта всё ещё продолжает сочиться грязно-бурая кровь, и кхалиси одним осторожным движением разрывает изношенную ткань, чтобы добраться до его груди. Обнажив его тело, она с ужасом видит, как застарелые рубцы и ещё совсем свежие раны сплетаются друг с другом в пугающих узорах. Она погружает холщовую тряпку в мыльный раствор и бережно проводит ей по лицу сира Джораха, смывая с него остатки крови и густую серую грязь. Вода непрерывно стекает по его обнажённому телу, омывает гордую шею и плечи, постепенно спускаясь к груди, туловищу и багровым струпьям на его босых ступнях. Эти ноги прошли долгий путь со своей кхалиси — их обжигали горячие пески Красной Пустоши и не раз рассекали в кровь острые камни. Тогда она была женой великого кхала и носила под сердцем его дитя до тех пор, пока проклятая лхазарянская ведьма не забрала у неё всё. В один миг она потеряла мужа, ребёнка и положение, а кхаласар, ещё вчера готовый вместе с ней вступить в бой за железный трон оставил её одну посреди пустыни, когда Дейенерис больше всего нуждалась в его помощи. И только преданный рыцарь всё это время следовал за ней, одержимый одной лишь единственной верой — верой в неё и в тот чудный новый мир, который она хочет построить. Отяжелевшее тело Джораха едва ощутимо пахнет мылом. Облачив его в чистую нижнюю рубаху, кхалиси заботливо укрывает андала простынёй. Его веки опущены, и в тусклом отблеске свечей кажется, будто он не ушёл от неё в Ночные земли, а лишь забылся глубоким сном. Глядя на благородные черты его лица, сильные руки и мужественный торс, густо изрешечённый рваными ранами, Дейенерис замечает, как он красив. Она впервые видит в нём не своего советника, а мужчину, которого могла полюбить и чьего ребёнка могла носить в своём чреве. В это мгновение сломленная и убитая горем кхалиси как никогда прежде мечтает исчезнуть в безлюдной пустыне знойного Эсоса и навсегда остаться там, где некогда были счастливы они оба. В пекло Винтерфелл, в пекло Семь королевств и железный трон — всё это решительно потеряло свой смысл, когда бездыханное тело Мормонта обрело покой на её ослабевших руках. Из последних сил Дейенерис карабкается на стол, цепляясь за нижнюю рубаху сира Джораха, как за саму жизнь. Оказавшись рядом с ним, она нежно гладит его жёсткие волосы, касается влажного лба и трясущимися пальцами проводит по тонким шрамам, рассекающим его умиротворённое лицо. — Вернись… вернись ко мне, — сбивчиво шепчет она в его приоткрытые губы. Когда-то они с упоением говорили ей о любви, согревали её замёрзшие руки, а в моменты особой нежности с них срывалось такое желанное «кхалиси». Она отчаянно хочет вновь ощутить их тепло на своей коже и жадно вдохнуть в них жизнь, даже если придётся отдать всю свою без остатка. Но глядя на мертвенно-белое лицо Джораха и касаясь губами его ледяных губ, она чувствует только солоноватый привкус запёкшейся крови и своих собственных слёз. Дейенерис чувствует, как дрожь в её теле нарастает с удвоенной силой, и весь мир содрогается вместе с ней. В отчаянии она обнимает его голову и прижимает к груди, из которой вырывается сдавленный крик. Где-то вдали нечеловеческим рёвом на её боль отзывается измученный дракон. Обессиленная, кхалиси опускается рядом с рыцарем и несмело кладёт голову на его крепкую грудь. Её глаза закрываются от усталости и боли, а иссохшие горячие ладони приникают к тому самому месту, где когда-то неистово трепетало его сердце. Здесь, подле него, в этой бездушной промозглой комнате, она наконец-то осознаёт то, на что закрывала глаза прежде — всё это время Джорах Мормонт был для неё единственным. Где-то в углу с прерывистым треском догорает последняя свеча, а с бескровных губ Дейенерис, растворяясь в застылых стенах Винтерфелла, срывается тихое пение: «Плясал с нею бурый весь день напролёт, И с пышных кудрей её слизывал мёд. Кричит она: милый ты мой, косматый, Мой расчудесный медведь косолапый! На парочку эту всем любо глядеть: Прекрасная дева и бурый медведь…»