Убей меня

— Ну же, милый, выходи, хватит прятаться. — Как ты… — Я тебя за километр учую, Акутагава, ты же знаешь. Тот вздохнул тяжело, не смея пошевелиться. — Пахнет отчаянием. Ты пришел меня похитить? — Я пришел тебя убить. — Так я и думал, что это будешь именно ты. Ну и чего же ты ждешь? Рюноске покашлял, вздрагивая от того, каким громким оказался его кашель. — Умирать от твоих рук не так весело, как задохнуться в петле, но лучше, чем от рук какого-нибудь злодея. Ах! А давай совершим двойное самоубийство? Это так романтично! Ты и твой бывший сенпай летят с крыши, держась за руки. Эй! Ты слушаешь? Ты где? — он скорчил удивленное лицо, так как действительно не заметил, как исчез его потенциальный убийца. Через мгновение он уже чувствовал как нож касается его горла, почти раня. — Ц, ничего лучше не мог придумать? Нож? Как-то ты совсем без фантазии, ты точно мой ученик? — Молчи, — голос его звучал неуверенно, но настойчиво. Казалось, он совершенно не хотел здесь находиться, — мне было приказано тебя убить, и я тебя убью. Осаму Дазай улыбнулся, вздыхая. Он подался вперед, так, что нож чуть поранил его, но Акутагава тут же убрал руку. — Ну неужели ты еще не понял? Ты не можешь меня убить. Мафия просто хочет избавиться от кого-то из нас — видимо ты им тоже надоел. Иначе они такие придурки, что не замечают самого очевидного — ты не можешь меня убить. — Почему ты так уверен? — спокойствие и дерзость его жертвы раздражало, но придавало уверенности и готовности действовать. — Ты что же, думаешь, что я твоя марионетка? Считаешь, что можешь помыкать мной? Ну уж нет. Я докажу, что моя привязанность и гроша ломанного не стоит по сравнению с долгом! Он подался вперед, но одно лишь слово его остановило. — Привязанность? Рюноске опешил, сообразив, что и не заметил, как выдает все свои эмоции под таким сильным напряжением. Решил, что нужно успокоиться, говоря себе, что его чувства не имеют значения: они умрут через несколько секунд вместе с Дазаем. Но тело его не слушалось, и он стоял как вкопанный в метре от своей цели. — И чего же ты замолчал, мне теперь так интересно! О какой привязанности ты говоришь? Как к старшему? Или же ты имел ввиду что-то совершенно другое? — Осаму приближался на миллиметр с каждым словом, и в конце концов уперся грудью в вытянутое навстречу лезвие. — О, я только сейчас разглядел! Это же тот самый клинок, что я тебе отдал вместе с плащом. Ты с ними не расстаешься. И пришел меня убить! Ну же, ребенок, хватит играть в эти игры, мы оба знаем, к чему это приведет, — он вытянул руку, трогая волосы и скулу Акутагавы, от чего у того холодок побежал по спине и он отпрянул. — Прекрати! Хватит. Замолчи, я больше не хочу тебя слушать. Я хочу твоей смерти больше, чем ты сам, и я смогу тебя убить — ничто мне не помешает! Ты предал, бросил меня, и теперь насмехаешься надо мной. Ты лишь делаешь легче мою работу! Сгинь! Он сделал выпад, бросившись на Дазая, и хоть тот и увернулся, все же отхватил себе рану. Ему пришлось немного повозиться, но в конце концов Акутагава оказался в его руках, безоружный, задыхаясь от беспомощности. — Я удивлен. Не думал, что ты так серьезно настроен. Но все же чего-то не хватает. Я считаю, что ты достаточно сильный, и, если бы действительно этого хотел, давно бы убил меня. Тот отвечал лишь плохо скрытыми всхимываниями, еле серживаясь, чтобы не разрыдаться. Было стыдно, жалко, хотелось убежать как можно дальше, хотелось умереть. — Раз ты победил, убей меня, — прозвучало холодным решительным голосом. — Что? Так ты за смертью сюда пришел? Ну уж нет, суицидник здесь я, а не ты. — Меня все равно убьют за проваленное задание. В этот раз — точно. — В этот раз. Понятно. Тогда, может, вступишь к нам в агенство? Несмотря на отчаяние и разрывающую нутро тоску, Акутагава вдруг засмеялся. — Ну да, меня твоя собачка на куски разорвет в первый же день! Да и я не предатель — в отличие от тебя. — Человек, спасающий свою шкуру любыми способами — не предатель. Они замолчали, и Акутагава совсем расслабился в руках Дазая. Его ожидала смерть или последняя попытка убить свою цель, но прямо сейчас почему-то было спокойно и хотелось остаться вот так, полулежа, окутанным знакомым запахом. Удивляло то, что от старшего не исходила опасность. Было надежно и хорошо, как не было уже очень долгое время. Осаму тоже расслабился, и схватка уже больше походила на объятия. — Почему ты сопротивляешься? — А? — Почему ты не перейдешь к нам? Я думал, это то, чего ты хочешь. — Что за глупость. — У тебя было множество возможностей убить меня и все силы на это. Или совсем оставить агенство в покое. Но ты продолжал искать меня, терпел мои выходки и унижения; мне казалось, все для какой-то цели — и единственно логичным было то, что ты тоже хочешь в агенство. А теперь я ничего не понимаю. Ты пришел убить меня, но не сделал этого, и вступать к нам в команду отказываешься. Я не могу найти твой мотив, хотя мне кажется, что он должен быть очевидным — по крайней мере для меня. Ты мне не скажешь, что движет тобой? Чего ты хочешь? Покой начал постепенно покидать Рюноске, привычная тревога начала разъедать внутренние органы. Он сморщился, сглатывая тошноту. Понимая, что его жизнь больше не имеет никакой ценности, и скоро он с ней простится, парень приподнялся, освобождаясь от “хватки” Осаму. — Я просто ненавидел тебя, когда ты ушел. Не мог ни о чем другом думать — только о том, как мне жалко себя из-за того, как ты со мной поступил. Всячески тебя оправдывая, я и себя возненавидел за то, что осуждаю тебя, и все это колесо ненависти замкнулось в круг и превратило мою жизнь в ад. С одной стороны, я действительно желаю тебе смерти, потому что верю, что моя жизнь снова обретет смысл, когда тебя не станет. Но с другой… ты и есть смысл моей жизни, так что ты прав — я не могу тебя убить. Убей меня, чтобы они этого не сделали. — Меня искренне удивляет твоя откровенность. С чего это вдруг ты такой открытый? — Дазай прятал боль, откликнувшуюся в своем сердце в ответ на откровение Акутагавы. Он всегда догадывался о его чувствах, но и подумать не мог, какую муку могут принести его слова. — Ты сказал, тебе интересно. А мне нечего терять, ведь меня ждет смерть — сегодня или завтра, — он отвернулся, все же стыдясь своей искренности. Осаму потянутся к нему и смахнул прозрачную каплю на скуле: — Мой мальчик не должен плакать. Я учил его быть сильным. — Заткнись!— взвыл Акутагава. Дазай рассмеялся на такую реакцию, и от радости, зная, что это веселит не его одного. Затем он притянул Рюноске к себе, обнимая, прижимаясь носом к волосам. Младшего ударило неожиданностью, и он не смог сдвинуться с места, ощущая каждое прикосновение как удар тока. — Я знал, что ты придешь, но я не думал, что потребуется столько времени, и что в конце концов ты попросишь себя убить. — Я больше не могу так жить, — только и смог промолвить тот, проваливаясь в объятиях. — Но я тоже не могу тебя убить! — Почему? — искренне удивился тот после недолгого замешательства. — По той же причине, что и ты — я к тебе привязан. Он сказал это так просто, будто это очевидность или очередная шутка. Младшему хотелось ответить что-то, или хотя бы попросить не издеваться над ним, но он смог только тихо расплакаться, не в силах больше стыдиться или бороться. Осаму лишь обнял его сильнее и сказал: — Я не хочу, чтобы ты плакал. Я хочу, чтобы ты чувствовал себя в безопасности. Дазай продолжал говорить ему какие-то нежно-теплые слова, обнимая, поглаживая макушку и перебирая волосы. Звук его голоса успокаивал, унося его далеко из этого мира. Они так и уснули в объятиях, пока их не нашел совершенно шокированный подобным зрелищем Ацуши.