Клетка

На красном не так заметна кровь, и Люцифер бы рад, будь рана там, а не аккуратной точкой на лбу Евы, словно она восточная девушка. Бородатая шутка о метке для прицела его почему-то совсем не веселит. Выстрел не разнёс Еве половину головы — он был прицельно-ювелирным, на достаточном расстоянии, чтобы не испортить её красоты. Первая женщина на Земле, творение из адамова ребра. Застрелена в голову и низвергнута в ад, под его вечное покровительство. Под его истязания. Он не подходит к её дверям слишком часто, вовсе нет. Увиденное однажды переламывает что-то внутри, там где должно биться сердце. Только оно совсем не бьётся, как у самой Евы. — Как ты умерла? — не выдерживает Люцифер однажды, истязаемый собственной пыткой, самим адом и своим заключением — незримыми крюками, впившимися в его крылья, тянущими вниз, к усеянной пеплом земле. Она не раскалена, как думают многие. Она холодна, и мгновенно промерзают все кости. — Во что ты вляпалась, Ева? — ему хочется накричать на неё. Хочется взять за плечи и встряхнуть, ведь ей — первой деве — не место здесь. Или, наоборот, самое подходящее? Для той, что согрешила в Эдемском саду однажды и сбежала спустя многие годы, променяв рай на греховную, грязную жизнь. — За мной сложно уследить, Люц, — Ева ему улыбается и глаза прячет, стеклянные, озёрные блюдца. Такие большие, придающие схожесть с оленёнком. Глупым, полезшим в капкан. Люцифер не чувствует вину. Он не был за неё в ответе. Но на происходящее в персональном аду Евы смотреть тоже не может. Безысходная тоска, царящая в каменных стенах, душит его. И каждый раз возвращается, вслушиваясь в происходящее за дверью. — Меня всегда оставляют, — произносит Ева ровно, спокойно, и её голос не ломается от подступивших слёз. Она водит босой ногой по каменным плитам, в ожидании, пока петля замкнётся укушенным змеёй хвостом. — Словно бы вся моя роль сводилась к тому, чтобы родить первого убийцу. Люцифер — дьявол. И он не станет её утешать. Не по адским это правилам и законам. Но накрыть когтистой рукой голое плечо Евы хочется. Как и утереть вечно текущие по лицу струйки крови. Иногда он задумывается, каким нашли её тело? А может, её нашла полиция Лос-Анджелеса? — Словно бы моя роль, — продолжает Ева и смотрит на него с необычайно жёсткостью, — свелась к тому, чтобы ты осознал себя, мой любимый из грехов. Люцифер закрывает глаза. Люцифер не хочет погрязать в своём аду ещё больше. — Ты хотела бы вернуться? — говорит он слишком легкомысленно для тех, кто в плену собственных демонов. — Я мечтаю о смоге Лос-Анджелеса. Ева глядит на него исподлобья, наматывая волнистые волосы на пальцы. Чувствует ли она зарождающийся в его голове бунт? Слышит ли то, как пустота в его груди заполняется ударами? Знает ли она о его злости? Впервые не за себя, а за то, что Отец низверг своего ребёнка, убрал с доски и дал ей умереть, выкинув как ненужную игрушку. — Хотела бы доказать, что ты не марионетка в чужих руках? — В руках твоего Отца? Брось. Мы все подвешены за ниточки. Даже ты, Мятежный. Люцифер дёргает головой, как отфыркивающийся зверь. И присаживается перед ней, беря узкие аккуратные ладони в свои, наверняка исцарапывая, вспарывая мягкую кожу. — В Его руках. В моих руках. Руках кого бы то ни было. Покуда ты веришь в это, милая Ева, — произносит он, глядя в черноту её глаз, — эти нити не ослабнут, и ты не сможешь выйти из своей клетки. «Навеки оставленная». «...и мной тоже». Люцифер не говорит этого, потому что достаточное количество раз разбивал ей сердце. — А как ты выйдешь из своей? — Ева наклоняет голову к плечу. Кровавая струйка стекает из её раны по лбу, наползает на глаз. Люцифер (не) подавляет в себе желание стереть её пальцем. Он наклоняется и целует основание её запястья. — Вместе с тобой.