праматерь китов

- есть вещи куда более странные, куда более тёмные, - говорил ей старый китобой. - призраки, идущие на свет маяка, - лишь одна из угроз. сольвейг закрыла глаза, в волосах клубился солёный ветер. скоро наступит зима. - ты можешь показать мне? китобой усмехнулся. его правый глаз немного косил, морщинистое лицо двигалось странно, но сольвейг давным-давно его не боялась. старый бьорн - лишь часть пейзажа. выученная наизусть пластинка, которая может выдать что-то новое лишь в крайнем случае. сольвейг была как раз на краю обрыва. - твоя бабушка... - вместо этого начал бьорн. - она была так добра ко мне... сольвейг плохо помнила ханну. она видела её всего несколько раз в своей жизни - худая старушка, волосы тонкие, как паутина. тёплые карие глаза, подёрнутые белесой беленой из-за старости. она жила на этом острове до самой своей смерти, там, куда сейчас перебралась сольвейг. маяк, может, и погас, но дом был всё так же крепок. - она была смотрительницей маяка. ты знала? - конечно я знала, - выдохнула облачко пара сольвейг. - бьорн, ты можешь показать мне то, о чём она писала? - она спросила, как меня зовут. мать томаса всегда хранила в карманах по мешочку соли, чтобы пугать нас, а ханна с нами заговорила. ханна... "он ничего не скажет мне. возможно, потому что сам не знает, а может - просто не хочет этого признавать", - сольвейг поднялась с серого валуна, прибитого океаном сюда много-много лет назад. зелёная тень бьорна слегка колыхнулась. - мне пора идти. когда заговоришь, я буду рада тебя выслушать. призрак приоткрыл рот, скривившись, и растаял, подняв порыв ветра. сольвейг повела плечами: духи оставались такими же капризными, какими и описывала их ханна. *** когда ханна умерла, дом перешёл в наследство двум её сыновьям, один из которых был отцом сольвейг. томас, последний смотритель маяка, умер на несколько лет раньше своей жены. судя по её дневникам, оставшиеся годы компанию ханне составляли лишь призраки. у сольвейг была самая простая ситуация: ей нужно было спрятаться от бывшего мужа. "и призраки прошлого привели её к призракам настоящего", - подумала она тогда, поднимаясь по холму к дому. разбирая вещи, она наткнулась на одежду самой ханны и её детей - свитера, брюки и юбки, по несколько раз перешитые из одного в другое. сама сольвейг бежала на остров с одними только документами в рюкзаке. она надеялась, что никто здесь не сможет её найти. *** ханна писала о призраках. записывала их истории. она умела слушать: как и сказал бьорн, она была очень доброй. и очень любящей: несмотря на то, что, выйдя замуж, ханна лишилась практически всего в своей жизни, она была счастлива. у неё родилось три ребёнка - девочка умерла во младенчестве. "надеюсь, она не станет одной из... них" из дневников ханны можно было сложить настоящий роман, на чтение которого у сольвейг ушли бы годы. в тот день она пролистала только один дневник, и правда подумала, что это выдумки. пока тот самый "мистер бьорн, старый китобой, который больше всего на свете любит таинственно исчезать" не пришёл к ней в первую ночь. по всему дому были спрятаны мешочки с травами, в углах пылилась мелкая белая соль. в прикроватной тумбочке рядом с библией сольвейг обнаружила старый... старую фигурку. и довольно странную: что-то человекоподобное, но в то же время совершенно неправильное. она была тяжелее, чем казалась на вид, чёрный камень был весь в прожилках. у фигурки было вырезанное хмурое лицо, на спине - какие-то наросты, слишком много пальцев. сольвейг было не по себе рядом с этой фигуркой. держать в руках то, что было уже старым до твоего рождения, было… конечно, сперва она думала, что ханна скончалась от старости. все эти "призраки вели себя неспокойно с утра", "иногда я снова вижу свет маяка" и малоразборчивые заметки о том, что духи начинали понемногу уходить с острова, не произвели на сольвейг большого впечатления. да, возможно, море обладало некой силой, проявляющей души умерших в нём, словно людей на старых засвеченных снимках. да, возможно, только ханна - и она сама - могли видеть духов. возможно, всё это было правдой. однако задумалась об этом сольвейг гораздо позже. она почти не обращала внимания на окружающий мир: просыпалась, читала дневники как книги, ела, курила, старалась почаще бывать на свежем воздухе. сольвейг влилась в этот мир и не задавала вопросов, и чувствовала себя почти как рыба в воде. мерцающие тени призраков не были проблемой - она просто пришила к шторам одеяла, чтобы ничего не просвечивало. больше всего на свете сольвейг желала остаться в одиночестве: ей всё ещё снились кошмары, а по утрам она порой просыпалась от того, что ей казалось, что в комнату кто-то входил. теперь, она считала, ей нужно побыть одной. пусть всё, что пристало к ней, сойдёт на нет, пусть чужие привычки выветрятся из головы, пусть она снова вернётся к самой себе. сольвейг было не до шёпота призраков и странных фигурок покойной бабушки. ей хотелось наконец-то услышать саму себя. а потом всё изменилось. сперва она думала, что ей показалось, - да и не мог ни один человек подумать по-другому. в тот день сольвейг сидела в заросшем саду: она скрылась от ветра двумя одеялами, в руках - желтостраничный томик с неразборчивыми буквами. в преддверии зимы быстро темнело: сольвейг отвлеклась от чтения, понимая, что света ей уже не хватает, и просто подняла взгляд на небо. далеко-далеко, дальше, чем материк, на западе стояла фигура. существо отдалённо напоминало человека; сольвейг видела его, словно в тумане. оно чем-то было похоже на призрака - так ей и показалось сперва. лица не было видно, да и сами очертания в последних лучах солнца были смазаны. существо обернулось. вместе с его движением до неё донёсся порыв ветра. фигура встала на колени, наклонилась, а потом полностью погрузилось в воду. из-за движения волн казалось, что оно приближается. сольвейг не могла пошевелиться: она ни разу в жизни не видела ничего подобного. ничего, что было бы столь громадным. древним. нечеловеческим. форма гуманоида была будто насмешкой над людьми. голова существа задевала облака, разрывая их на серые клочки. сольвейг не двигалась ещё несколько долгих минут после того, как оно скрылось. ей казалось, что она увидела нечто такое, что ей - и никому из людей в принципе - видеть было не положено. да, это действительно отвлекло сольвейг от проблем её прошлой жизни. она никак не могла проверить, там ли то существо, исчезло ли оно или, наоборот, подобралось ближе. раньше, просыпаясь от кошмаров, сольвейг брала дедушкин плащ и сигареты - ей нравилось курить и смотреть вверх, на звёзды. сейчас ей было страшно выходить из дома на холме. иногда, когда снаружи становилось слишком тихо, ей мерещилось, что к окну наклонялся тот гигант, который следил за тем, спит ли она или нет. иногда, когда на остров опускался туман, ей казалось, что он совсем рядом. сольвейг продолжила читать дневники ханны. её бабушка писала не только про призраков: были "главы", посвящённые советам по уборке, какие-то записи о событиях на маяке. отдельно шли рассказы о личной жизни. сольвейг невольно завидовала чужому счастью. ханна и томас были знакомы с детства и прожили вместе всю жизнь. сольвейг не понимала, как они смогли не сойти с ума на этом острове: если бы не обстоятельства, она не задержалась бы здесь дольше, чем на... "остров", - вдруг осенило её. до этого она задавалась вопросами о том, почему и ханна, и она могли видеть призраков (а со слов бьорна - ещё и мать томаса), а остальные - нет. сольвейг и раньше бывала на море, но она никогда не замечала чего-то потустороннего. ни разу до того, как она здесь не появилась. дело наверняка было в острове. - ханна писала, что вы идёте на свет маяка, потому что иначе течение вас сносит. это правда? бьорн откликнулся на знакомое имя; он внимательно посмотрел на сольвейг, разглядывая её лицо: - да. я так сказал ей, - кивнул китобой. в дневниках ханны он был совсем другим: гораздо более... жизнерадостным, как бы не подходило это призраку. - тогда почему ты ещё здесь? бьорн усмехнулся. он поднял глаза к небу - в это время года оно всегда было затянуто серыми облаками. - я так же разговаривал с ней. она сидела так же, как и ты сейчас, на этом камне. было где-то до полудня. томас в тот день отплыл на материк, и... - сольвейг не перебивала в этот раз. - и тем же вечером, когда маяк погас, ханна спросила меня: "а почему вас не унесло в океан?" - и что вы ответили ей? – сольвейг подыграла китобою. - память - вещь куда более надёжная, чем свет в океане. особенно, если помнят сердцем. цифры, маршруты и письма хранятся в голове, а люди - даже такие, как я, - если им очень повезёт, становятся частью сердца, - задумчиво проговорил бьорн. - ханна помнила меня именно так. кто-то остаётся на острове потому, что маяк продолжает светить в их памяти. я остаюсь потому, что меня держит ханна. человеческий след не так-то легко стереть. сольвейг поёжилась. - но рано или поздно море тебя унесёт? - необязательно. но в конце концов - да. - но... а как же маяк? почему призраки идут на его свет? почему я не видела их раньше? бьорну, похоже, надоели расспросы. сольвейг не знала, могли ли духи испытывать меланхолию, но у этого было что-то подобное. - понятия не имею. идёшь на свет - и всё тут. я следовал за кораблями, забирался в города. оставаться в воде надолго... - голос бьорна совсем ослаб, - опасно. - опасно? - переспросила сольвейг, но бьорн уже растаял. она раздражённо пнула песок. призрак ничем не помог ей, лишь запутал; а ещё она всё ещё ничего не знала о том существе. "возможно, мне просто показалось. просто вокруг слишком много призраков", - убеждала она себя. в доме были лишь радио и старый телевизор в форме куба, но сольвейг ими практически не пользовалась. постоянный шёпот раздражал. но теперь и звенящая тишина нервировала её. что-то не так с островом. с островом, с ней и с тем амулетом-фигуркой: он буквально не давал ей спать. от него словно доносился шум волн, а в комнате пахло сырой рыбой. в конце концов сольвейг не выдержала, вытащила фигурку и поставила её на тумбочку. статуэтка пульсировала в темноте, и она медленно засыпала, убаюканная древней колыбельной. *** во второй раз гигантов было двое. туман по утрам в океане поднимался на несколько метров ввысь, и существа медленно плыли, рассекая его. они уже были непохожи на того, которого сольвейг заметила первым: в чертах одного из них угадывалось что-то осьминожье, второй представлял из себя кишащую массу... чего-то. гиганты застыли рядом с погасшим маяком, а потом растаяли в робких солнечных лучах. сольвейг наблюдала за ними, сидя на крыльце и до онемения сжимая в руках сигарету. выстиранные простыни хлопали по ветру, грозясь призраками унестись в открытый океан. сольвейг просто смотрела, как тот, что был с щупальцами, приблизился к маяку вплотную - а до её дома оставалось каких-то двадцать метров. она смотрела и не думала ни о чём, боясь, что любое её движение, любая мысль или порыв будут замечены. перед тем, как исчезнуть, гиганты пропели что-то. сольвейг не поняла ни слова, но ритм этой песни показался ей знакомым. как будто бы она погрузилась под воду и слушала, как волны бьются о берег. бьорн как ни в чём не бывало встретил её в саду. призрак сидел на лавочке, хмуро смотря в сторону материка. она догадывалась, почему он так мрачен в последнее время. по дневникам ханны можно было судить, что после того, как погас маяк, призраки всё чаще не возвращались из океана. ханна достаточно ярко описала тот день, когда город на материке чуть было не погиб, сметённый волной растерянных духов. судя по всему, их было тогда сотни, если не тысячи. сейчас же на острове едва бы нашёлся десяток-другой призраков. - ты видела? - спросил её бьорн. сольвейг кивнула. некоторое время они молчали. сольвейг ждала ответов. - они нами кормятся. старые боги, - скривился китобой. - древние. давненько я их не видел... сольвейг вспомнила о фигурке на прикроватной тумбочке. впервые увидев её, она тоже так подумала: "оно древнее". откуда она взялась у ханны? - есть вещи куда более странные, куда более тёмные, - повторил свои слова бьорн. - призраки, идущие на свет маяка, - лишь одна из угроз. старые, забытые боги - обидчивые прожорливые ублюдки, которые бродят по океану, надеясь найти такой остров. они любят старые земли, - бьорн сплюнул себе под ноги. - боги? - мерзкие твари. - они пожирают души? бьорн кивнул: - я думал, они все уже померли. не видел их больше двухсот лет. но что-то меняется, - он повёл носом, будто принюхиваясь. - маяки только гаснут, а звёзд больше не видно. такого на моей памяти не было. сольвейг пожала плечами, переводя взгляд на горизонт. серое небо, тёмная вода. картина не менялась с тех пор, как она здесь появилась. - это просто зима. китобой посмотрел на неё, но ничего не сказал. что-то было не так. бьорн исчез, стоило ей отвести взгляд. сольвейг поёжилась: после такого разговора ей не хотелось оставаться в одиночестве. "значит, боги", - наконец подумала она, поднимая взгляд на затянутое тучами небо. почему именно сейчас? почему именно с ней? ханна ведь справилась бы лучше. она смогла разговорить призраков, в конце-то концов, возможно, смогла бы договориться и с богами. ей определённо было не плевать на судьбу мира. если только духи с острова чуть было не уничтожили прибрежный город, то чего можно ждать от оголодавших богов? сольвейг перевела взгляд на то место, где она впервые увидела то громадное человекоподобное существо. вспомнила, как неправильно это ощущалось: что-то, что древнее человека, но так на него похоже. что-то, что уже было старым, когда она только родилась. она снова вспомнила о фигурке на тумбочке, и на мгновение ей показалось, что что-то тянет её обратно в спальню. сольвейг поднялась с лавки и пошла в дом: она порядком замёрзла, а ещё до сих пор не завтракала. последние лет десять лейтмотивом всех фильмов-катастроф было глобальное потепление. льды таяли - уровень воды повышался. древние монстры просыпались, почуяв что-то не то. не хотелось повторять их сюжет, особенно, если главной героиней будет она. *** - это неправильно. бьорн пожал плечами: - они голодны. и раздражены. - это всё равно неправильно, - пробормотала сольвейг. кит, а вернее то, что от него осталось, смотрел в сторону маяка, широко раскрыв пасть. от него сохранилась ровно половина туловища и ещё несколько тяжёлых жёлтых позвонков. - здесь не так глубоко. откуда... откуда здесь взялся кашалот? - одной рукой сольвейг закрывала нос и рот воротом свитера, а во второй руке держала длинную палку, которой аккуратно водила по мёртвому животному, покрытому глубокими царапинами. казалось, что вторую половину оторвали, а не просто съели. да даже если бы и съели, смысла в этом не было. - может, принесли в подарок. ты, должно быть, первый человек, заметивший их за последнее... - бьорн задумчиво поскрёб подбородок. - время. сольвейг прикрыла глаза. от запаха тухлой рыбы, липшего к стенкам гортани, её начало мутить. она бросила палку и отошла от зловонной туши, отплёвываясь. но и вода у берега отдавала этим привкусом и сделала только хуже. - похоже на бред. - боги создали людей или люди богов? ха! - гаркнул старый китобой. - но сперва был океан. - и жизнь зародилась в нём, - продолжала кашлять сольвейг. - мне плевать. я не могу жить рядом с этим. - а может, тебя хотят пригласить? - бьорн кругами ходил вокруг неё. от туши они отошли уже метров на тридцать. - та статуэтка же всё ещё у тебя? - какая? - выпалила сольвейг, не думая. вернее, не так: она ни на минуту не забывала о том... артефакте. особенно с тех пор, как пробудились и показались древние боги. но призраку это было знать ни к чему, раз он сам не спешил делиться секретами. бьорн пожал плечами; сейчас, даже в неярком свете, он выглядел тускло. - раз ещё не нашла, значит, хорошо, - сказал он будто сам себе. - может, они именно за ней и пришли. сольвейг закрыла все окна в доме, завесила их шторами. синяки сходили с её тела медленно, выцветая всеми цветами радуги; язык продолжал резаться об осколок зуба, а запах одеколона всё ещё душил её в ночных кошмарах. но теперь всё было хуже. угроза, как и тогда, зависла над ней, как дамоклов меч. и теперь сольвейг было некуда бежать. следующим утром китовая туша исчезла, и дышать стало намного легче. но сольвейг впервые - по-настоящему - остаётся на острове одна: мистер бьорн, старый китобой, который больше всего на свете любит таинственно исчезать, больше так и не появляется. *** к новому году пляж, по которому любила гулять ханна, окончательно затопило. в тёмной воде даже не было видно камень, на котором она любила сидеть, беседуя с призраками. паромщик - единственный живой человек, с которым сольвейг говорила за последние два с половиной месяца, - настойчиво попросил её вернуться на материк. у мужчины кожа была серая и как будто бы лоснящаяся. он говорил что-то о том, что оставаться на острове опасно - лодки пропадают, по ночам слышен какой-то вой. но сольвейг отказалась. древние боги стали её призраками - она видела их, слышала их каждый день, каждый час, с закрытыми глазами и в глубоком сне. возможно, это всё-таки было приглашением: гигантские рыбы, которых здесь никогда не водилось уже последние несколько миллионов лет, ластились к ней, подставляя тёмные лбы ей под ладони. боги были так голодны, это правда: и голод толкал их на истинные безумства. сольвейг ещё не понимала этого, когда пила из большой раковины, оставленной кем-то перед порогом её дома. жидкость обжигает холодом внутренности, и, кажется, напитывает её целиком. она, как и желала с самого начала, теряет всё человеческое, становясь всё более похожей на саму себя: светлые крашенные волосы выцветают в чёрный – морское дно - совсем как в детстве, начале её пути. все сомнения, разочарования, догадки ушли куда-то в сторону. внутри себя сольвейг слышала лишь морской прибой. но кое-что она всё-таки чувствовала. обида и желание всё исправить наполняли её до краёв - этим руководствовались боги, обретавшие за счёт людских душ плоть и кровь, занимая место, которое они когда-то по глупости уступили. уровень воды поднимался и поднимался: скоро сольвейг приходится вплавь добираться до маяка, чтобы, взобравшись на самый вверх, увидеть то, что осталось от прибрежного города. в первый день нового года сольвейг возьмёт статуэтку в руки. перед тем, как зайти в воду, она на мгновение помедлит: в памяти, испепеляясь навечно, будут вспыхивать воспоминания её прошлой жизни - родители, первая любовь, открытия и бегство. она на мгновение увидит мир ханны и подумает: да, та любовь могла бы спасти мир. только вот вместо сердца у сольвейг уже будет раковина, а по венам побежит морская вода да холодная кровь. крабы радостно защёлкают клешнями, приглашая зайти поглубже. в одной руке у сольвейг останется статуэтка - не древнее, чем то, чем она стала, - под другую её подхватит течение. рождение новой богини означает гибель старого мира. и боги приветствуют её.