Корона погнута, а мантия — в крови

      Черный Ральф проклинает его.       Ненавидит.       Изувечивает в собственной голове.       На месте конечностей — культи. На месте глаз — кровоточащие дыры. Волосы — выдраны клочьями.       Таков Слепой. Таков его удел.       Если бы можно было убить — он бы убил. Сжал костяную куклу в своих руках и раздавил бы.       Он видит ясно: серые глаза, мучные, болезненные, вырываются из глазниц, а рот кровит, исходит багровой слюной. Слепой расцарапывает ему кожу, сжимает скрюченные пальцы, но все напрасно. Ральф окружает его стальной клеткой сухожилий, мышц и костей. Некуда деться. Акела задыхается, сгубленный титановой тюрьмой. Кисти повисают безвольными прутьями. Душа Дома угасает в его руках.       Это лишь фантазия. Лишь сон наяву. Куда бы ни пошел Ральф — ему не угнаться. У Слепого четыре лапы — уж он-то знает. Быстрые, ловкие, способные довести его до самого Олимпа. У Ральфа ноги только две. Не поспеть. Не достичь. Не сравниться. Все, что он может, — наблюдать за ним из тени. Худое тело. Бумажная кожа. Мутные глаза. Ребра как клавиши рояля. А в руках… в руках сотни судеб. Они переплетаются серебряными нитями, и Слепой задумчиво поглаживает их подушечками пальцев.       Как мне тебя поймать?       В самых смелых грезах он видит его изувеченным и обессилевшим. Корона погнулась, а трон сожжен. Мантия — в крови.       Раньше для Ральфа сон и явь были разными вещами. Он мог сказать, где одно, а где другое. Сейчас же его стеклянный дом раздолбили кувалдами, и все смешалось. Отрывки. Фрагменты. Мгновения. Не отделить одно от другого.       Ему снится пергаментная грудь. Искусанные губы. Натянутая на кости кожа. Слепой в его снах похож на зимний лес. Кожа сплошь белая, и ветви… Ветви синих вен. Из безжизненных глаз брызжут слезы. Сердце разрывается в своей камере. А под Ральфом тело… Доступное. Мокрое. Горячее. Тело Вожака. Душа Дома. Он подчиняет его. Раздирает на части. Берет в плен собственной силой. Когда Слепой в его руках, Ральфу кажется, что вселенная сузилась до размеров его худого тела. Власть опьяняет.       Губы на шее. Пальцы замками на запястьях. Чужие бедра вокруг его собственных. И стоны. И всхлипы. И вой обезумевшего волка.       Ральф знает, что для Слепого сон и реальность — одно. Нерасчленимая мутная действительность. Что тут, что там — разницы нет. Для Вожака граница между мирами стерта. Слепой волен зайти так далеко, как пожелает. Нарушить чей-то сон для него — все равно, что войти в реку.       И он заходит. И он видит.       Ральф не знает, что ему чувствовать в подобной ситуации. Контролировать собственное сознание он не способен. Сны не его прерогатива. Да и даже если бы он хотел спрятать их глубоко внутри… какой смысл? Бойся, Вожак. Смотри на меня слепыми глазами. Чувствуй меня всем своим телом. Страшись.       Как бы Слепой не пытался сбежать. Как бы не сквозило отвращение в его естестве — он заточен в темницу собственного тела. Слепой способен скрыться от любого, кроме самого себя. Поэтому он стоит здесь. Несломленный. Отрешенный. Но Ральф единственный, кто может уловить его напряжение. Зажги кто искру — все сгорит в пламени.       — Ты знаешь, зачем я тебя вызвал.       Ральф сидит в кресле и не сводит с волка глаз. Слепой, кажется, решил сделаться еще и немым. Все что угодно, лишь бы не отвечать на по-настоящему бессмысленные вопросы.       — Где Крестная?       Черная, густая тишина служит ему ответом. Она сочится смолой, заползает в уши и застилает глаза. В ней невозможно двигаться, но Ральф привык.       — Что ты сделал с ней?       — Она там, где ей место, — отвечает Слепой и хочет отойти к двери.       Ральф подскакивает из кресла и впивается тому в плечо. И видит сомнения. Ощущает нерешительность. Чувствует страх. На его территории Слепой действительно слеп.       Чужие губы замирают и кривятся.       — Отпусти.       — Что ты сделал с Крестной?       — Помог вернуться домой.       У Ральфа темнеет перед глазами, и он не сдерживается. Слепой сгибается пополам и припадает к стене. Слезы на щеках. Искры из глаз.       — Спрошу еще раз. Где Крестная?       — Поищи, — выдавливает из себя Слепой. — Может, найдешь.       Ральф напрягает мышцы.       Слепой сжимается на ковре бесформенной субстанцией. Если бы Ральф не знал его, то подумал бы, что тот мертв.       — Тебе ведь… тебе ведь плевать, что с ней. Ты просто хочешь знать. Ты — никто. Ты здесь не властен. Ничего не изменишь. Не остановишь.       Ральф хватает его за растянутую горловину и приподнимает над землей. Они смотрят друг на друга, но Ральф чувствует, что он единственный, чьи глаза не зрячи. Да, он чужой. Дом не принимает, но и не отвергает его. Ральф на перепутье. На середине. Была бы воля Слепого — он бы стал своим.       Вожак сжимает его пальцы.       — Я бродил по ним. Я видел, твои сны, Ральф.       Каждый удар сердца — веха быстротечной жизни.       — Ты отвратителен.       Я не…       — Твоя душа такая же, как и твое имя.       Нет…       — Я проклинаю тот день, когда они поверили тебе.       Губы на его губах. Ральф не хочет слышать. Не хочет знать правду. Дом сводит с ума. Дом никогда не сделает его один из своих. Дом отнимет у него самое дорогое. Слепой — нить между реальностью и Другим миром. Он не отпустит. Не отбросит. Ральф не хочет расставаться.       Рычание. Вой. Скулеж.       Слепой сдирает кожу с его плеча, но Ральф упивается сладкой болью. Только так он может прикоснуться к реальности. От запаха слез, крови и шерсти голова идет кругом.       — Не смей!       Ты не сбежишь от меня, Слепой. Твое тело — твоя тюрьма. Даже Дом не спасет тебя в нем. Только если кирпичи над головами не обвалятся от старости.       Ральф сжимает его руки. Ральф гладит его бедра. Ральф наслаждается вихрем из слез и крови. Сны капают на явь. Реальность перетекает в круговорот грез.       Ральф сжимает душу Дома в своих клешнях. Ральф ненавидит. Ральф проклинает.       Ральф не может отпустить.