Привычка притворяться

Когда Цзинъянь вошел в комнату — и евнух Гао следовал за ним по пятам, — оба сына подняли взгляд и посмотрели на него виновато. Цзинъянь улыбнулся этой картине: Тиншэн с каждым годом все больше походил на своего отца; большинство было уверено, что мальчик — незаконный сын Цзинъяня, но те немногие, кто умел аккуратно считать и знал принца Цзина в его восемнадцать, делали на этот счет более разумные предположения. — И что у нас тут? Сладости, да? Где вы их взяли — неужели бабушка приготовила их для вас? — Мы ходили на рынок вместе с... — начал наследный принц, в свои семь лет уже демонстрирующий те же явные признаки неистребимой честности, что отличали в эти годы самого Цзинъяня. — Ш-ш! — оборвал его Тиншэн. — Ты подначиваешь своего брата лгать мне, Тиншэн? — переспросил Цзинъянь. Тиншэн немедля поклонился. — Лгать — никогда, отец; но разум императора не стоит обременять всякими пустяками. Цзинъянь поднял брови, стараясь не улыбаться. — Возможно, наследному принцу стоит сбегать поприветствовать свою матушку? — предложил он. — Он сможет потом рассказать мне больше о своих приключениях. Нет, и сладости свои забирай, я уверен, они вкусные. Наследный принц задержался на пути к дверям и с самым серьезным видом вручил Цзинъяню ореховую пастилку. Поклониться он забыл. Однако Тиншэн склонился снова, едва его брат повернулся, и головы не поднимал. — Отец, простите мне мое недомыслие. Младший братец захотел увидеть моего учителя, о котором я упоминал в разговоре с ним прежде. Этот господин много путешествовал, обладает приятными манерами и рассказывает много всего интересного. — Вставай, вставай. Что, один из ученых, с которым ты познакомился во время странствий? Почему ты не пригласишь его сюда? — Он, наверное, не пожелает прийти; не такой он человек, чтобы оценить эту честь. Зато он очень хорошо относится к детям, и я знал, что он был бы рад познакомиться с младшим братцем. — А затем вы пошли на рынок, — добавил Цзинъянь. Небольшое приключение, совершенно безвредное и дурацкое — такого же рода ерунда, в какую он сам вместе с сяо Шу ввязывался множество раз. Тиншэн явно устроил это специально, чтобы развлечь брата. Больше всего Цзинъяня впечатлило, как его старший приемный сын умудрился тайком вытащить семилетнего мальчишку из дворца, а затем вернуть, и все так, чтобы никто не прибежал к Цзинъяню с истерикой насчет пропавшего принца. Определенно, путешествие по миру цзянху многому Тиншэна научило. — В следующий раз дай знать охране. Скажи им, что на эти визиты у тебя есть мое дозволение. Таким образом, даже если твой учитель не пожелает прийти сюда, ты отведешь своего брата к нему, и вам не придется потом смотреть так виновато. — Спасибо, отец, — Тиншэн снова поклонился. — Напомни мне, как зовут твоего учителя? — спросил Цзинъянь. — Его имя Чан Линь, отец, — ответил Тиншэн. Цзинъянь замер. — Отец? Цзинъянь спрятал руки глубоко в рукава и произнес с безмятежностью и бесконечным спокойствием: — Я его убью. * — Главнокомандующий Мэн, — распорядился Цзинъянь, — прошу вас опечатать город. Никто не должен выйти из ворот или войти в них. А затем лично отправляйтесь по адресу, который даст вам Тиншэн, и арестуйте господина, который там остановился. Приведите его во дворец и поселите в удобных комнатах, однако под охраной. — Отец, — заговорил нервничающий Тиншэн, — здоровье моего учителя не слишком крепко, и он не сделал ничего дурного... — Успокойся, на самом деле я не собираюсь его убивать, — ответил Цзинъянь. Что-то в его голосе заставило главнокомандующего Мэна обернуться и уставиться на него широко открытыми глазами. — Цин Мэн, поспешите, пожалуйста. Мэн Чжи открыл и закрыл рот несколько раз и наконец произнес: — Он погиб на глазах у двух армий в схватке один на один с генералом Великой Юй, смертельно того ранив. Я видел это собственными глазами, ваше величество! — Разумеется, видели, — согласился Цзинъянь. — А я лишь хочу переговорить с учителем Тиншэна, который к тому же так понравился наследному принцу. Главнокомандующий Мэн не сводил с него глаз еще одну долгую секунду, а затем заторопился к выходу. Цзинъянь слышал, как тот, переходя на бег, кричит что-то своим солдатам. Тиншэн стоял с потрясенным видом. — Иди и окажи помощь главнокомандующему Мэну, — сказал ему Цзинъянь. — Отец? — Иди, пожалуйста. Тиншэн вышел, не переставая бросать в его сторону обеспокоенные взгляды. Лишь когда двери закрылись за его сыном, Цзинъянь рухнул на трон и расхохотался. Он смеялся без остановки до тех самых пор, пока его обеспокоенно и слегка неодобрительно не окликнул евнух Гао: — Ваше величество! Цзинъянь несколько раз сглотнул и спрятал на мгновение лицо в ладонях. — Ваше величество, — повторил евнух Гао. — Что ты думаешь? — спросил его Цзинъянь — Я бы не позволил себе оспаривать мудрость вашего величества, — ответил евнух Гао, — но думаю, что, как ваше величество и предполагали, главнокомандующего Мэна постигнет неудача. — О нет, теперь он не убежит, — возразил Цзинъянь. — Если бы он не хотел, чтобы я о нем узнал, я и не узнал бы. — Или, — осмелился предположить евнух Гао, — этот господин — всего лишь обычный ученый. Я уверен, что сын вашего величества хорошо знал Су Чже. Он бы заметил, если... Цзинъянь повернулся к нему и посмотрел в упор. Евнух Гао помолчал и внезапно рассмеялся. — А может и нет, — признал он, но больше ничего не прибавил. * — Я не стану тебя убивать, — сказал Цзинъянь. Человек, лежащий лицом в пол, произнес: — Я безмерно благодарен мудрости и милосердию вашего величества. Мне не следовало брать юного принца на рынок. Прошу вас простить мне мою несказанную глупость. — Вот Нихуан могла бы, — продолжил Цзинъянь. Человек на полу ни на кого не походил. И халат у него был аккуратно заштопан в нескольких местах. — Я не ведаю, какую обиду мог нанести низший вроде меня княжне Нихуан, — ответил человек по имени Чан Линь. — Ваш слуга умоляет о снисхождении. Он приподнял голову достаточно, чтобы уставиться на Цзинъяня умоляющим, перепуганным взглядом. В его лице ничего не казалось знакомым, даже глаза. Цзинъяню вдруг пришло в голову, что, не исключено, он сейчас просто без всякой причины запугивает обычного странствующего ученого. Именно это определение больше всего подходило к ситуации. Если он продолжит так и дальше, пойдут слухи, что император поступает неправедно или мыслит нездраво. Он откинулся на спинку трона. — Что ты думаешь о моем сыне? Ответь честно. — Это юный господин выдающейся добродетели и примечательного ума, — произнес Чан Линь в пол. Цзинъянь фыркнул. — Сядь. Если ты представляешься ученым, так и говори как ученый. Меня это не оскорбит. Чан Линь медленно сел и после секундной паузы произнес: — Он — очень честное дитя. — Знаю, — согласился Цзинъянь. — Он пошел в меня. И только недавно узнал, что не надо кричать «парик!», увидев принаряженную даму из Внутреннего дворца. Чан Линь издал негромкий придушенный звук. — Как отец, я в отчаянии. Сам я был лучше воспитан. Даже в его возрасте я подобного не выкрикивал. — «Разумеется, потому что это безобразие устроил Линь Шу». — О самообладании вашего величества воистину ходят слухи по всей земле, — ответил Чан Линь. Цзинъянь фыркнул. — Что вы порекомендуете в отношении его обучения? — спросил он. — Думаю, вы прибыли именно за этим. — Не знаю, о чем именно говорит ваше величество, — ответил Чан Линь. — Если хотите, сделайте допущение, что мой разум блуждает от вопроса к вопросу, утомленный делами государственного правления, о которых я без чьей-либо помощи пекусь день и ночь. Но ответьте на мой вопрос. — Уверен, у вашего величества есть множество способных помощников... Цзинъянь закатил глаза. — Просто ответь мне, сяо Шу. Чан Линь очень удачно изобразил на лице выражение рядового подданного, который отчаянно пытается скрыть панику, запертый в комнате с совершенно незнакомым типом, который оказался опасным сумасшедшим и одновременно его императором. Секундная пауза — и он, запинаясь и перемежая речь извинениями и вежливыми отсылками к своей собственной ничтожности и императорской мудрости, начал излагать основные принципы обучения наследного принца. — Погоди, — сказал Цзинъянь. — Я должен записать. * * * Цзинъянь отдал приказ на кухню, чтобы ученому присылали еды в изобилии. Он чуть не распорядился, чтобы в числе прочих блюд туда добавили и ореховое печенье, но в последнюю минуту сдержался. Злобность — недостойное качество для императора, и мама бы этого не одобрила; а кроме того, он был полностью уверен, что Линь Шу способен притвориться, что эти печенья он съел. — Вы уверены, что это сяо Шу? — спросил главнокомандующий Мэн. — Ваше величество, я хочу сказать — он даже не похож... — Это он, — ответил Цзинъянь, не став прибавлять очевидное: в прошлый раз тот тоже не был похож сам на себя. — Но откуда вы знаете? — вопросил Мэн жалобно. — Когда Линь Шу не хотел, чтобы я что-либо знал, я не знал, — пояснил Цзинъянь. — А сейчас я знаю; значит он должен был этого хотеть. Это он. Главнокомандующий Мэн отчего-то заморгал. Хотя Цзинъяню в этом деле все было совершенно ясно. — Убедись, что его комнаты охраняются. И окна тоже. Пожалуйста, приглядывай за этим сам. — Не думаю, что этот господин обладает умениями, которые позволили бы ему легко исчезнуть из дворца, ваше величество, — предположил главнокомандующий Мэн. — Меня не он беспокоит. А Фэй Лю. Главнокомандующий Мэн несколько секунд смотрел на него очень пристально. — Фэй Лю, — хрипло повторил он, и глаза его вдруг увлажнились. — Ваше величество... — Знаю-знаю, ты там был. Но послушай. Я в состоянии поверить, что сяо Шу мог умереть. Я даже способен поверить в то, что он намеревался умереть. Но не в то, что он умер в сражении именно таким образом, как об этом рассказывали; тогда Фэй Лю должен был погибнуть первым. Главнокомандующий Мэн упал на одно колено. — Ваше величество, но именно так с Фэй Лю и произошло. Его одолел целый вражеский отряд, превосходящий его по силам, который... — Именно. Брат Мэн, подумай про сяо Шу. Позволил бы он Фэй Лю умереть? — Даже сяо Шу не в состоянии ничего поделать с судьбой, — ответил главнокомандующий Мэн, но брови все же задумчиво нахмурил. — Конечно, нет, — согласился Цзинъянь. Повисло молчание. — Я буду охранять его лично, ваше величество, — пообещал Мэн Чжи. — Спасибо, главнокомандующий. Я это ценю. * * * Чан Линь не исчез из дворца этой ночью, и следующей тоже, и потом. Он оставался в заточении в своих комфортабельных и круглосуточно охраняемых гостевых покоях. Цзинъянь позволил Тиншэну навещать его, а затем — и наследному принцу, когда тот стал упрашивать. Сам он тоже заходил проведать этого человека во второй половине дня почти ежедневно. — Давайте прогуляемся по саду, — сказал ему Цзинъянь на четвертый или пятый день. Он предложил Чан Линю руку, которую тот вынужден был принять. Евнухи и стража в ужасе закатили глаза при таком нарушении протокола. — Сегодня прекрасный день. — Ваше величество. — слабо выговорил Чан Линь, с оцепенелым видом шагая рядом с ним. Он был одет в халат поприличнее — Цзинъянь их прислал ему несколько штук, на замену тому залатанному, в котором он попал во дворец. Они уселись в павильоне, туда принесли чай. Цзинъянь внимательно смотрел за руками Чан Линя — но те лежали на коленях совершенно неподвижно и ровно все то время, пока они двое обсуждали прелесть этого времени года, и красоту открывающегося вида, и стихи, которые Чан Линь припомнил и прочел для Цзинъяня, слегка смущаясь. Прошло немного времени, и беседа сама собой утихла, но в этом не было никакой неловкости. Чан Линь молча разглядывал сад, и Цзинъянь делал то же самое. — И все же я думаю, что с жемчужиной — это было жестоко, — произнёс он ни с того ни с сего, как раз в то мгновение, когда Чан Линь поднес к губам чашку. И нет, тот не расплескал чай. — Разумеется, сработало оно как надо. Но это было немилосердно. Полагаю, то же можно сказать про письмо для Нихуан. Ты знаешь, что теперь она замужем? Чан Линь пробормотал нечто утвердительное. — Она счастлива, — сообщил Цзинъянь. — И я счастлив, разумеется. Все идет так, как устроилось тогда. — Ваше величество, — произнес Чан Линь, — простите мне мою самонадеянность, но мне кажется, вы несете с собой печаль. Печаль часто рассеивается, если ее разделить, а философия несет утешение. — Буду рад услышать от вас философские утешения, господин Чан, — ответил Цзинъянь. — Ваше величество, — поклонился тот. — Завтра мы тоже будем гулять по саду. * * * Они повторили это завтра, и на следующий день, и потом, не считая тех дней, в которые шел дождь. Здоровье Чан Линя не было слишком хрупким, но Цзинъянь помнил, что Тиншэн о нем беспокоился, и проявлял умеренность. На свой спокойный лад Чан Линь излагал ему утешение философии. Он еще не раз читал ему стихи, и после некоторых уговоров со стороны Цзинъяня признался, что эти стихи — его собственные, и затем принимал его похвалы с видом смущенного удовольствия. Цзинъянь устроил так, чтобы тот мог брать из императорской библиотеки какие захочет книги. И чтобы Тиншэн приходил к нему каждое утро заниматься. Он бы не отказался присылать на уроки к Чан Линю и наследного принца, но столь великая милость, оказанная бедному странствующему ученому, оскорбила бы тех, кому Цзинъянь предпочел бы оскорблений не наносить. Император лишен роскоши делать что ему захочется. Вместо этого он передал свои собственные записки с рекомендациями Чан Линя императорскому наставнику, и тот, увидев, чьей рукой они начертаны, вопросов не задавал. Так прошли две недели. В душе Цзинъяня расцвело сомнение. При мыслях о Су Чже он первым делом вспоминал, как отвратительно Линь Шу умел маскироваться — и сколько раз сам Цзинъянь колебался тогда на самой грани невозможного, и только та или другая мелкая ложь оттаскивала его от этой грани, прежде чем он наконец перевалил за грань окончательного понимания. Теперь же он разговаривал с Чан Линем много часов подряд, сидел с ним, когда тот читал, размышлял или говорил о своих трудах, глядел, как тот ест и пьет, выслушивал плоды его усилий в стихосложении, которые разнились от однозначно навевающих скуку до нескольких почти достигших имени истинно возвышенной поэзии. Он часто следил за руками Чан Линя, но те никогда не мяли тонкую ткань его новых одеяний. Цзинъянь начал с ним говорить о государственных делах, объясняя запутанные проблемы и задавая вопросы. Чан Линь отвечал неуверенно, и некоторые из данных им советов были откровенно плохи. А некоторые — вовсе нет, но он, в конце концов, был ученым. И, разумеется, умным человеком. Прошло две недели, и Цзинъянь принял решение. — Господин Чан, — начал он как-то, сидя с гостем, который все еще, как ни крути, оставался его пленником. Евнух Гао принес им чаю. — Я должен вам свои извинения. — Ваше величество не должны беспокоиться обо мне, — пробормотал Чан Линь. — Когда мы с вами говорили в первый раз, — пояснил Цзинъянь, — должно быть, я показался вам сбитым с толку. Боюсь, что я причинил вам тревоги сверх необходимого. — Нет, ваше величество. — возразил Чан Линь. — Оставьте нас одних, — бросил Цзинъянь через плечо, и служанки и евнухи исчезли. — Господин Чан, ваши слова о бремени печали были мудры. Подобное бремя я нес много лет. Вы, с вашей мудростью и сердечностью, легко поймете, как я долгое время тосковал без дорогого друга. С моей стороны было краткой безумной причудой убедить себя, что вы и есть этот друг. — Он отвернулся и прибавил: — Вы с ним не очень схожи, но вы бы ему понравились. — Горе нести тяжело, ваше величество, — произнес Чан со своей нерешительной любезностью. — Но вам стоит перечесть все те блага, которыми вас наделили Небеса, и укрепить свое сердце. — Да, — согласился Цзинъянь. — Вы правы. — Он снова встретил взгляд Чан Линя, улыбнулся и накрыл его ладонь своей. — И я обнаружил, что все еще нуждаюсь в друге. Глаза Чан Линя немного распахнулись. Цзинъянь подался вперед, но в последнее мгновение остановился. — Пожалуйста, поймите, что ваш отказ меня не оскорбит. Даю вам в этом свое слово. Чан Линь не ответил ничего, так что Цзинъянь склонился еще немного ниже и поцеловал его. Спустя секунду Чан Линь поцеловал его в ответ. Его руки с длинными пальцами без мозолей нерешительно легли Цзинъяню на плечи и остались там. Цзинъянь заключил его в объятия. Это тело было худым, но теплым. Тело Линь Шу было гибким и исполненным силы, а Мэй Чансу казался промерзшим до самых костей; не то чтобы Цзинъян обнимал их когда-либо вот так. Он продолжил целовать Чан Линя осторожно, так же медленно и обстоятельно, как обычно целовал императрицу Лю, столь дорогую его сердцу. Чан Линь издавал негромкие звуки то ли удовольствия, то ли удивления, но уж точно не протеста, и это было самым важным. Наконец его ладонь деликатно сместилась Цзиньяню на шею, да так и осталась там — ощущение само по себе приятное. Увы, Цзинъянь не мог позволить себе этого удовольствия слишком надолго. Время — недоступная роскошь для императоров. Он наконец сумел разомкнуть их объятия и любовался Чан Линем, который под его испытующим взглядом покраснел. — Господин Чан, — произнес он, чуть улыбаясь, — я причинил вам затруднение. — Вовсе нет, вовсе нет! — тут же запротестовал Чан Линь. Цзинъянь улыбнулся еще раз и склонил голову: — Как любезно с вашей стороны было так сказать. Прекрасно иметь друзей. Я увижусь с вами завтра. * * * — Ваше величество, простите меня, если я что-то не так спрошу, — начал командующий Мэн, — но что вы делаете? — Иду поговорить с моим другом, — ответил Цзинъянь и продолжил шествовать дальше, сопровождаемый спешащими вслед за ним евнухами. — Так сяо Шу он или нет? — не выдержал Мэн. — Как он может быть сяо Шу? Разве сяо Шу не погиб в поединке с генералом Великой Юй на глазах у целых двух армий? — Да! — ответил Мэн. — И разве сяо Шу был бы настолько жесток, чтобы обмануть своих друзей и притвориться мертвым на много лет, а потом наконец вернуться в облике незнакомца и с ложью на устах? — Нет! — ответил Мэн так же решительно, затем нахмурился и прибавил: — Погодите... — Так что, пожалуйста, продолжайте нести охрану, главнокомандующий Мэн, — приказал Цзинъянь и скрылся в покоях Чан Линя. Чан Линь тут же вышел поприветствовать его. Цзинъяню уже удалось убедить его держаться наедине не так официально, как это требовалось на людях, и вместо преклонения колен тот лишь низко поклонился со словами: — Ваше величество. — Поднимитесь, — попросил Цзинъянь, подошел, уселся в свободной позе и похлопал по месту рядом с собой. Склоня голову и улыбаясь, он наблюдал, как Чан Линь усаживается и расправляет полы халатов. Ученый был склонен суетиться, но Цзинъянь находил эту его манеру даже привлекательной. — Что вы читали сегодня? И как успехи Тиншэна? — задавая этот вопрос, он поймал ладони Чан Линя в свои. Тот уставился на императора широко открытыми глазами и лишь после заминки принялся рассказывать о тексте, который дал Тиншэну переписать, и объяснять, почему выбрал именно этот текст. У него был упорядоченный ум ученого и четкая речь, Цзинъяню нравилось его слушать. А еще ему нравилось переплетать с ним пальцы и большим пальцем медленно рисовать круги по его ладони. — Ваше величество! — воскликнул Чан Линь, сбившись на половине фразы, и повернулся к нему. — Воистину это я, — по-дурацки отозвался Цзинъянь. Будь рядом Линь Шу, тот перестал бы дразниться. Чань Лин всего лишь посмотрел на него изумленно, хотя к этой минуте его вряд ли могло удивить продолжение — что Цзинъянь поцеловал его. Из покоев ученого в свою спальню он вернулся поздним вечером. Главнокомандующий Мэн, которого он миновал в коридоре, посмотрел на него обеспокоенно, а евнух Гао, напротив, держался еще безмятежней, чем всегда. Обычно это было сигналом, что Цзинъяню следует успокоиться. — Да я уже спокоен, Гао, — заверил он. — Конечно, ваше величество, — отозвался евнух Гао, низко кланяясь. — Передай главнокомандующему Мэну, что ему не нужно больше держать караул у покоев Чан Линя. Этот роман длился уже месяц или около того, когда одним теплым душистым летним вечером Цзинъянь заметил, что Чан Линь отводит глаза. — Что такое? — А вы... вы не... — начал тот, перевел дух и высказался: — Возможно, вашему величеству доставит удовольствие, если... — А-а, — понял Цзинъянь. — О, конечно, прошу вас. Побаловать себя занятием подобным тому, какое предложил Чан Линь, Цзинъянь не имел повода уже несколько лет, и казалось разумным сейчас делать все медленно и с терпением, особенно когда по дрожи и шальному выражению лица Чан Линя Цзинъянь заподозрил, что тот никогда не занимался этим прежде. — Не дай мне сделать тебе больно, — наставлял его Цзинъянь. — Скажи мне. — Ваше величество, — только и выговорил Чан Линь. — С другой стороны, лучше молчи, — решил Цзинъянь. Ему нужно будет просто быть очень внимательным. Не так это и трудно. Через некоторое время он начал командовать: «Ложись — вот так — доверься мне...» — стараясь делать свои прикосновения такими же осторожными, как если бы он имел дело с необъезженной лошадью. — Конечно... доверяю, — прерывисто произнес Чан Линь, — ваше величество... И тут в окно влетела некто в маске и во всем черном. Когда человек в черном пронесся по комнате, несколько хрупких фарфоровых ваз в вихре его движения с грохотом рухнули на пол и раскололись на куски. Цзинъянь машинально, не успев даже продумать, что делает, метнулся перед Чан Линем. Человек в маске отпрыгнул, ловя последнюю из падающих ваз и осторожно поставил ее на пол. Тут в то же самое окно вломился главнокомандующий Мэн с криками: «Ваше величество, ваше величество!» — и последней вазе тоже пришел конец. — Ха! — выдохнул человек в маске, атакуя. Главнокомандующий Мэн отшатнулся, прогибаясь, под внезапным вихрем злых ударов. Цзинъянь смотрел на это зрелище во все глаза. Чан Линь вскинулся на постели, весь красный, натягивая на плечи халат. Совершенно внезапно главнокомандующий Мэн прекратил отбивать град нацеленных в него ударов. Человек в маске немедля поднял его в воздух и швырнул на пол, куда тот рухнул неловко и с грохотом. А затем Мэн Чжи перекатился, приподнялся на локтях и произнес со слезами в голосе: — Фэй Лю?! — Хм! — отозвался Фэй Лю, стаскивая с лица маску. Он ухмылялся широкой детской улыбкой, которая смотрелась еще страннее обычного на лице уже взрослого — спустя восемь-то лет! — молодого человека. — Опять забавно! Цзинъянь наблюдал происходящее словно со стороны — вот в следующую секунду главнокомандующий Мэн повернул голову, словно марионетка на ниточках, и уставился на него и Чан Линя. Цзинъянь тоже повернулся к Чан Линю. Он не стал суетиться и одеваться — вообще-то было уже несколько поздно это делать. Он лишь сказал: — Брат Мэн, не мог бы ты выйти и не позволить охране ворваться сюда? — Я — э-э — да! — выпалил главнокомандующий, судя по голосу, все еще ошеломленный. Он поднялся на ноги и еще мгновение стоял, озираясь вокруг. Потом схватил Фэй Лю в охапку, стиснул в коротком радостном объятии — Цзинъянь смог из-за его плеча разглядеть встревоженную физиономию молодого человека — и ринулся вон из комнат, успев еще разок оглянуться на Цзинъяня и Чан Линя. Еще мгновение Цзинъянь глядел на Чан Линя, ничего не говоря. Только положил руку ему на локоть, на тот случай, если тому придет в голову вытворить что-нибудь по-настоящему глупое, например, вскочить и убежать. Затем он снова повернулся к Фэй Лю. — Рад видеть тебя снова, — сказал Цзинъянь. — Водяной Буйвол, — вежливо ответил Фэй Лю. Самое сердечное приветствие, какое Цзинъянь слышал за многие годы. — Что привело тебя сюда? Могу я помочь? Фэй Лю переступил с ноги на ногу, почесал ухо и признался: — Скучно. — Понимаю. Тебе бы понравилось служить? Здесь ты смог бы стать воином и каждый день тренироваться с братом Мэном. Фэй Лю громко фыркнул. — Ваше величество, — заговорил Чан Линь. — Прости, что твой братец Су оказался так невнимателен и на такой долгий срок оставил тебя одного, — сказал Цзинъянь. — Ты не знаешь, что он на это раз сделал со своим лицом? Он все еще держал Чан Линя за руку и потому почувствовал, как тот сдержал дрожь. Фэй Лю закатил глаза, подошел к дивану и резко ткнул сидящего двумя пальцами в шею, игнорируя его слабый возглас: «Ваше величество...» — перешедший в явно более решительное: «Эй!» — Что «эй», сяо Шу? — уточнил Цзинъянь. Линь Шу со своим собственным лицом — узким лицом Мэй Чансу — уставился на него в упор и произнес свирепо: — Ты не знал! — Иллюзия, — подсказал Фэй Лю любезно. — Иди отсюда, Фэй Лю, ты уже и так достаточно всего натворил, — горько произнес Линь Шу. — Иди и дразни брата Мэна. Фэй Лю вопросительно хмыкнул. — И да, можешь пойти отыскать Тиншэна, — добавил Линь Шу. Фэй Лю ухмыльнулся. Затем изобразил полную беззаботность и щелкнул Линь Шу по уху, проходя мимо него к двери. — Фэй Лю!.. — предупреждающе проговорил Линь Шу. Фэй Лю показал ему язык. А потом, выразительно взглянув на Цзинъяня, добавил безошибочно непристойный жест. Цзинъянь изо всех сил прикусил губу, чувствуя, как нечто непреодолимое поднимается в его груди, стремясь вырваться на свободу. Фэй Лю развернулся на месте и неспешно удалился, провожаемый злобно горящим взглядом Линь Шу. — Я позволил ему слишком долго находиться в обществе Линь Чэня, — пробормотал тот и вдруг резко повернулся к Цзинъяню: — А ты!.. Это было уже слишком. Больше Цзинъянь выдержать не мог. Он затрясся в приступе совершенно непреодолимого, выжимающего слезы из глаз и сотрясающего все его тело смеха. — Ты не знал, — настаивал Линь Шу. — Прекрати смеяться. Ты не знал! — Не знал, — согласился Цзинъянь и честно попытался не смеяться дальше, но это было ему действительно не под силу. Смех кипел и рвался из него пузырями. Ему пришлось ухватиться за плечо Линь Шу, чтобы не свалиться с дивана. Заодно он наполовину стащил с Линь Шу халат, который тот по-быстрому на себя набросил при явлении посторонних. Линь Шу натянул халат обратно и уставился на Цзинъяня сердито. — Если бы ты не знал, ты бы не...— начал он, но только жестом показал на диван и на самого Цзинъяня, по-прежнему неодетого. С лица Линь Шу еще не до конца сошел румянец, но на худой физиономии Мэй Чансу он смотрелся совсем по-иному. — И ты этого не планировал. Невозможно запланировать Фэй Лю! Никто этого не может, кроме меня. — Разумеется, — отозвался Цзинъянь. — Я не знал, и я ничего не планировал. Честное слово. — Не нужно мне твое честное слово! — огрызнулся Линь Шу. Цзинъянь не видел его таким разъяренным с молодости. Среди прочего, тот просто ненавидел проигрывать. — Я и так знаю, что ты не планировал. И прекрати смеяться! — Прекратил, прекратил, — честно ответил Цзинъянь, хотя смех еще сидел у него внутри и булькал в животе. — Что ты так разозлился? Знаешь, я теперь должен быть императором, работа не из легких. Неужто так плохо, что я поумнел достаточно, чтобы перехитрить тебя? — Нет, — безапелляционно отозвался Линь шу. — Ну так мне это и не удалось, — признался Цзинъянь и чуть не расхохотался снова, но затем призвал себе на помощь весь свой императорский самоконтроль и все-таки не стал. — Я тебя не перехитрил, сяо Шу, а ты сам себя — да. — Кончай нести чушь, — отозвался тот. — Ты ведь мог бы вообще не приезжать, — сказал Цзинъянь. — Мог бы выждать, пока наследный принц станет старше — теперь у тебя же есть время, верно? — Надо найти какой-нибудь способ отблагодарить Линь Чэня, который был воистину великим целителем. — Или ты мог бы воспользоваться кем-то иным, а не Тиншэном, или устроить так, чтобы мальчики доели свои лакомства до возвращения во дворец, или выбрать себе другое имя. — Но ты-то не знал! — возразил Линь Шу. — И никак не мог знать. Я тебя провел. А ты... ты меня соблазнял! — Он посмотрел свирепо. — Ты все время хвалил мои стихи! — Мне они действительно нравились, — согласился Цзинъянь. — Он развел руки и улыбнулся. — Или Чан Линь был Линь Шу, и ты мог бы сказать мне "довольно", или он не был Линь Шу, а я… я был одинок. — У тебя двадцать семь наложниц. И императрица — отличная, между прочим! Я выбрал для тебя самую лучшую! — Моя мать уверена, что это она выбрала лучшую, — поправил Цзинъянь. — Но госпожа Лю мне очень нравится, так что спасибо. — Заткнись! — И обязательно ли было тащить Фэй Лю в столицу вместе с тобой? — Линь Чэнь ведет себя как суетливая наседка, — пояснил Линь Шу, что, конечно, не было ответом «да». — Ты и вправду забыл, что он начинает скучать? — Да. Нет. Да. — Линь Шу не смотрел на Цзинъяня. — Сяо Шу, — позвал Цзинъянь. — Я уже говорил главнокомандующему Мэну: когда ты не хотел, чтобы я что-то знал, я и не знал — но на этот раз ты хотел дать мне знать, и я узнал. — Заткнись, — отрезал Линь Шу. Он ссутулил плечи. — Не хотел я, чтобы ты знал. Я не могу быть здесь, рядом с тобой, превращая тебя в мою марионетку. Я тебя разрушу. Все разрушу. Я же все так идеально устроил — вернулся и уладил как положено. — Умер, — поправил Цзинъянь. — Хочешь сказать, ты умер "как положено". — И это было правильно. Так, как должно и быть. — Ты должен будешь мне рассказать, как это тебе удалось. Уверен, все было довольно хитро придумано. — Нет, довольно просто. Я… — начал Линь Шу и осекся, стрельнув в него очередным сердитым взглядом. — Но было нелюбезно включать в эту схему Фэй Лю. Его друзья очень горевали. — Все они были в порядке, полностью, — буркнул Линь Шу. — Сяо Шу, — попенял Цзинъянь, — ты говоришь неправду. Повисло молчание. Линь Шу судорожно кутался в свои халаты и по-прежнему не смотрел Цзинъяню в глаза. — И что с тобой такое творится, — сказал он наконец. — Кидаешься на какого-то ученого, которого притащил с улицы Тиншэн. А что, если бы этот Чан Линь оказался убийцей? Дурень, не надо страдать от одиночества. Чаще навещай своих наложниц. — Он покосился на Цзинъяня. — И общайся с братьями. Цзинъянь поклонился: — Приложу все усилия, следуя вашему совету. — Хватит. — Ты и вправду намеревался так и не дать мне знать, что ты жив? Я полагаю, что правда для тебя — вещь очень высоко ценимая. Линь Шу уставился на свои руки. Они мяли кинутую на диван ткань — по большей части, сброшенные Цзинъянем халаты. — Я не учитывал в своих планах, что ты можешь меня простить, — сказал он. Цзинъянь по-настоящему изумился: — Я всегда тебя прощу. — Откуда мне было знать, что ты по-прежнему слишком глуп, чтобы разозлиться? — Я не это сказал, — поправил Цзинъянь. — А вот Нихуан меня не простит, — с вызовом заметил Линь Шу. — Как печально, — заметил Цзинъянь, — что столь частые смерти пагубно сказались на разуме гения цилиня. Лин Шу фыркнул и не ответил. Цзинъянь подумал, не попробовать ли протянуть руку и коснуться его, но это была неудачная идея. Даже если бы восемь лет на троне не научили его здраво оценивать ситуацию, Линь Шу он знал и любил всю свою жизнь. Сейчас единственное, что он мог — это ждать. Наконец тот поймал взгляд Цзинъяня, покачал головой и улыбнулся: — Ладно. Пусть будет так. Тогда я уйду, только позволь мне забрать Фэй Лю. Это и к лучшему, что Цзинъянь в любом случае не ждал от него извинений. — Хорошо, — ответил он. Линь Шу, приподнимавшийся с постели, замер на половине движения. — Хорошо? — он глядел, как Цзинъянь склонил голову. — И ты не попытаешься остановить меня? — Сяо Шу, кому, как не мне, знать, что даже император не может удержать тебя от того, что ты желаешь сделать? Мгновение Линь Шу стоял неподвижно, прикрыв глаза. Цзинъянь сидел и разглядывал его, это худое тело с выступающими костями, все еще полуодетое, хотя румянец от их недавних занятий уже сошел с его щек. Уйдет тот или не уйдет, но он жив, ходит по этой земле и видел своими глазами то, чего достиг Цзинъянь, и, даже не признаваясь в этом самому себе, он дал Цзинъяню знать. Это понимание… казалось, будто он вскрыл старый шрам и вычистил из раны последний осколок зазубренного наконечника стрелы. Цзинъянь больше не чувствовал печали. — Ну и прекрасно, — внезапно произнес Линь Шу, скинул халаты вместо того, чтобы окончательно в них укутаться, и забрался снова в постель. — Я уеду завтра. — Тиншэн будет по тебе скучать. — И вернусь через полгода, — добавил Линь Шу мрачно. — А тебе лучше не подбирать ученых на улице до моего возвращения. — А что, если это будешь ты? — уточнил Цзинъянь. — Обычно ты не был таким вредным, — посетовал Линь Шу и поцеловал его. Это был не сладкий поцелуй Чан Линя, а почти укус. — Да, не был, — согласился Цзинъянь, когда опять смог дышать. По всей комнате на полу валялись осколки фарфора, а Линь Шу снова сидел перед ним. — Но потом ты сделал меня своим императором. Эпилог — Так объясни теперь, в чем состоял твой план, — потребовал Линь Шу, слегка усмехнувшись на слове «план», словно просто не мог удержаться. Его щеки и торс были все еще красными от последствий их бурных упражнений. Мягкость Цзинъяня в таких делах он находил весьма раздражающей. Цзинъянь как бы невзначай прижал палец к жилке на его запястье, как он прежде делал порой при беседах с Чан Линем. Было приятно ощутить, как ровно бьется его пульс. — Ты знал, что, если Чан Линь не поддастся на твое соблазнение, значит, он должен быть мною. Но я знал, что ты это знаешь. А ты знал, что я знаю, что ты знаешь, хотя я, конечно, понимал, что…. — Если честно, я всего лишь рассчитывал на поцелуй с красивым человеком. Линь Шу лишился дара речи. — Теперь я понимаю, конечно, где был не прав. — У тебя красивая жена! И красивые наложницы! — Да, — согласился Цзинъянь, — но они не ты. — И я не был мною! — Ну правда же, сяо Шу, — серьезно переспросил Цзинъянь, — откуда мне было это знать?