Надежда

ГЛАВА 1. – Тиншэн? – прохрипел Цзинъянь. – Он в порядке, – ответил кто-то. Цзинъянь был не в состоянии сфокусировать взгляд достаточно, чтобы разглядеть, кто это. Мир ускользал туда и сюда в расплывающейся дымке света и цветовых пятен. – Вам стоит побеспокоиться о себе самом, ваше величество. С этим ядом трудно будет справиться. – Тиншэн, – повторил Цзинъянь. – Я уже сказал, с ним все хорошо. Вы вовремя оттолкнули его с дороги. У него разве что синяки. Эй, там, впустите ребенка, слышите? Последняя фраза позволила Цзинъяню расслабиться. – Надо же было из всех ядов использовать этот! – Голос казался рассерженным. – Лечение от него почти так же тяжело, как само отравление. Мне придется потрудиться, чтобы пройти по лезвию ножа. Вспышка боли в боку лишила Цзинъяня возможности ответить. Он прикрыл глаза и сдержал стон. – Проклятье, – прошипел некто. – Дай мне эту припарку. Что-то холодное распласталось по его боку, но и оно почти не приглушило жгучей муки. Стиснув зубы, Цзинъянь позволил волне боли унести себя и наконец расслабился, когда она миновала – казалось, спустя многие часы. Убийца определенно исполнил свою работу тщательно. Был ли это снова люди из клана хуа? Они уже сделали две попытки, возможно, с третьей им повезло. А, может, это был кто-то еще, набравшийся умений от хуа ради осуществления собственной мести? Это происшествие хотя бы позволило обнаружить дыру в безопасности дворца. Теперь, когда он о ней знает, то сможет ее заткнуть. Ему нужно быть уверенным, что все живущие здесь – в безопасности. На него накинули ткань – по всей вероятности, покрывало, чтобы скрыть его раны, – и щелкнула, открываясь, дверь. – Отец! Цзинъянь с усилием открыл глаза, хотя по-прежнему не мог сфокусировать взгляд ни на чем прямо перед собой. – Тиншэн. Ты в порядке? Он почувствовал слабый вес руки на своем плече. – Со мной ничего не случилось, отец. И со всеми остальными тоже. Вы – единственный, кто пострадал. Что за облегчение. Цзинъянь попробовал собраться, и лицо Тиншена смутно выплыло в поле его зрения на пару секунд, прежде чем он снова потерял картинку в вихре света. – Со мной все будет хорошо, – успокоил он, выдавив слабую улыбку. – Я пока не покидаю тебя. Не бойся. Тиншэн ответил негромким звуком согласия. – Пожалуйста, отдохните, отец, – сказал он, замялся на мгновение и прибавил, тише и придвинувшись ближе: – Я люблю вас. Прошу вас, берегите себя. – Буду, – пробормотал Цзинъянь в ответ. Он попытался поднять руку и коснуться Тиншэна, но одна попытка шевельнуться принесла с собою столько боли, что ему пришлось отказаться от самой идеи. – Ради меня позаботься о бабушке, пока я отдыхаю. Тиншэн пообещал, и чей-то голос настойчиво произнес, что ему пора выйти, потому что император не должен перенапрягаться. Цзинъянь хотел бы, чтобы Тиншэн оставался рядом, но признавал, что этот довод имеет смысл. В присутствии сына он старался держать лицо, и лишь когда услышал, как дверь закрылась, прикрыл глаза и позволил себе коротко поморщиться. – Болит ли у вас что-то, кроме левого бока? Голос был ему чем-то знаком, но отдаленно, словно он слышал его давно и недолго. Как Цзинъянь ни старался, вспомнить, где и когда это было, ему не удавалось. Это не был кто-то из приписанных ко дворцу целителей, однако только человеку, облеченному доверием, позволили бы лечить императора. Он не мог вспомнить никого, кто бы подходил под эти условия. – Вы слышите меня? Где еще болит? Он мысленно проверил свое тело. – Везде? – с сухой иронией предположил он. – Двигаться больно. – Что ж, не слишком добрый знак. Кто-то взял его за руку – не с той стороны, откуда исходил этот голос. Значит, сейчас рядом с ним по меньшей мере двое. Возможно, вдовствующая императрица… нет, эта рука слишком крупная для нее, и для императрицы Лю тоже. Кто бы это ни был, пальцы поглаживали тыльную сторону его ладони, точно слегка ласкали, так что вряд ли на уме у этих людей было что-то нехорошее. С него сняли покрывало, обнаженного торса коснулся прохладный воздух. – Здесь больно? На этот раз Цзинъянь не имел шанса подавить ни скулеж, вырвавшийся из его горла, ни содрогание, охватившее все тело – о чем он немедленно пожалел. – Проклятье. Простите. Дышите же! И не смотри на меня так, я должен был проверить. Это означает, что яд распространился дальше, чем я надеялся. Второй человек ответил тихим и хрипловатым голосом: – Но ты сможешь ему помочь? – А зачем еще ты меня привел? Просто выздоровление будет болезненным, вот и все. Цзинъянь подумал о втором незнакомце и о том, что тот явно пытался изменить свой голос. Он подумал об ощущениях от его пальцев, их размере и о том, как эти длинные пальцы неосознанно чертили круги по его коже. А затем он с полным пониманием того, что делает, заставил себя напрячь все силы, борясь с болью, и отдернул руку. По коже точно мурашки побежали от ощущения потери, но он задвинул свои чувства прочь и натянул на лицо самую совершенную маску безразличия. – Сейчас я собираюсь снова обработать ваш бок. Это будет больно, так что вам лучше держаться за моего помощника, это может помочь. – Нет, спасибо, – отозвался Цзинъянь. – Со мной все будет в порядке, мастер Линь. Короткое молчание. – О, так вы меня узнали? Мне сперва показалось, что нет. – Я сейчас почти ничего не вижу, – ответил Цзинъянь. – Я не мог различить вашего лица. Но теперь узнал ваш голос. – Не думал, что оставил настолько сильное впечатление, – заметил Линь Чэнь, хозяин Архива Ланъя. – Что за ядом они воспользовались? – спросил Цзинъянь. – Он называется «кровавая гниль», – объяснил мастер Линь. – Причиняет сильную боль, а затем приводит к разрыву внутренних жил. Но убивает он не сразу. Кто бы ни выбрал этот яд, он хотел, чтобы ваша смерть была мучительной. Я успел застать воздействие этого яда вовремя, и он вас не убьет. Но мне все же потребуется излечить тот вред, что он уже нанес, иначе вы будете страдать от приступов боли до конца жизни. – Ты способен это предотвратить? – спросил тот, второй. Цзинъянь отказался даже думать, кто это может быть. – По большей части. А как пойдет выздоровление, зависит от множества разных вещей. В бок Цзинъяня вошла игла. Он стиснул в пальцах простыню и со всхлипом втянул воздух, проглотив готовый вырваться крик. О Небеса, это оказалось больней, чем тогда, когда в бою ему вонзили меч в щель доспеха и клинок, скользнув под ребрами, пронзил его насквозь. Хотя, если подумать, в этот раз его проткнули точно так же? Разве что с другой стороны, но сталь снова прошила его насквозь, и на этот раз даже без брони, ослабившей бы удар. Возможно, в конце концов у него будут два симметричных шрама с обоих сторон. Вряд ли его способность терпеть боль уменьшилась с тех пор, как он стал императором. То ли его обманывают воспоминания, насколько это было больно в прошлый раз, то ли яд сделал мучения сильней. А может, и то, и другое. С каждой последующей иглой, которую в него втыкали, его омывало новой волной боли, пока боль не осталась единственным, что он мог ощущать. Он пытался сдержать ее, но слезы все равно лились из плотно зажмуренных глаз, а неконтролируемые спазмы сотрясали тело. Он горел изнутри, удары сердца отдавались в ушах, оно трепыхалось, словно перепуганная птица. Наконец боль утихла. Он лежал на постели, слабо втягивая воздух. Две пары рук обтирали его тело влажной тканью. Он подумал, как сейчас выглядит, и, к своей ярости и стыду, не смог сдержать новых слез. – Ваше величество? Цзинъянь не отозвался. – Только не говори, что он потерял сознание! – пальцы коснулись его закрытого века и аккуратно приподняли. – А может, и да… – Почему он так реагирует? Мастер Линь вздохнул: – Ему повезло, что я добрался до него прежде, чем яд причинил вред телу изнутри. Но к этому моменту он уже распространился так широко, как только мог. Мне нужно стимулировать отдельные точки, чтобы обратить этот эффект вспять, но это как раз те области, которые поражены отравлением и наиболее чувствительны. Все равно как единственным способом исцелить рану было бы засунуть в нее руку. И не один раз. – Как много времени займет его выздоровление? – Пальцы коснулись щеки Цзинъяня, мягко и неуверенно. Цзинъянь отодвинулся, насколько мог, отстраняясь от этого прикосновения. Пальцы убрались и не вернулись обратно. Мастеру Линю потребовалась минута, прежде чем ответить: – Сеансы иглоукалывания мне надо будет повторять трижды в день и по меньшей мере на протяжении двух недель. После этого… посмотрим. – Он вздохнул. – Ну, отчего ты так смотришь? – Ни от чего. – Скверно смотришь. Затянувшееся молчание. – Я просто беспокоюсь о его здоровье. – Какой ты благонравный подданный, – издевательски прокомментировал мастер Линь. – Ты не просто недоволен, что он от тебя отвернулся? Цзинъянь беспокойно вздохнул и намеренно пошевелился. Он не хотел больше этого слышать, и при первом его движении они сразу замолчали, как он и надеялся. Открыв глаза, он обнаружил, что мир вокруг казался чуть менее размытым, чем прежде, хотя его все ещё заливала неестественная светящаяся дымка. И ничего больше не кружилось перед глазами, так что он счел это победой. – Как вы себя теперь чувствуете, ваше величество? – спросил мастер Линь. Цзинъянь попытался ответить, но его голос сорвался на первом же слоге, и ему дважды пришлось прочистить горло, прежде чем он смог говорить. – Словно меня лошадь затоптала. – Звучит похоже на правду, – сухо подтвердил мастер Линь. Чья-то рука протиснулась Цзинъяню под затылок, приподнимая и поддерживая, а другая – размытая – рука поднесла к его губам размытую чашку. Он жадно выпил, не заботясь о том, что часть воды выливается ему на грудь, потому что он еще лежит. – У вас будут три таких сеанса каждый день, готовьтесь. Цзинъянь вздохнул: – Когда можно будет рассчитывать, что я смогу сфокусировать взгляд? – Наверное, завтра, – ответил Линь. – Постарайтесь держать глаза открытыми как можно дольше, даже если ничего не в состоянии разглядеть. Если не будете хорошо видеть к завтрашнему вечеру, я поищу другое снадобье. А пока что – вы можете сесть? Вам нужно выпить лекарство, и вы не можете себе позволить пролить ни капли. Цзинъянь не имел никакого желания, чтобы к нему прикасались, но он был достаточно разумен и понимал, что некоторые вещи бывают необходимы. Он смирился с тем, что ему помогают в четыре руки, и попытался сесть. Попытка выровняться самому лишь обожгла его пронизывающей болью и результата не принесла. Так что он позволил устроить себя в полусидячем положении, подпираемым многочисленными подушками. Сейчас он отчетливо ощущал повязки на животе, а весь левый бок и внутренности горели, как огнем. Он вдохнул сквозь боль и принял еще одну чашку зелья, поднесенную к губам. Отвар был отвратительно горьким и драл горло, но Цзинъянь выпил все без жалоб. – Одеяло? – попросил он. Второй человек накинул на него одеяло и подоткнул. Цзинъянь избегал глядеть на него. – Чжаньин здесь? – поинтересовался он. – Я не знаю, кто это такой, – ответил мастер Линь. – На страже у двери кто-нибудь стоит; спросите у него. Я хочу поговорить с Чжаньином. Наедине. Лишь после минуты замешательства мастер Линь уступил: – Мы будем в соседней комнате, так что вы получите желаемое уединение, но обязательно позовите меня, если боль хоть немного усилится. Понятно? Не пытайтесь ее перетерпеть, это первый признак, что яд снова распространяется и вам нужно больше лекарства. – Я понял. Мастер Линь встал и окликнул караульного снаружи у дверей. Цзинъянь не был удивлен, что это оказался Чжаньин. – Ваше величество, – приветствовал тот, и в его голосе сквозило облегчение. – Пожалуйста, оставьте нас, – попросил Цзинъянь и подождал, пока мастер Линь с помощником не выйдут из комнаты. Лишь когда они остались наедине, Чжаньин упал на колени возле постели Цзинъяня и взял его руку в свои. – Это было как-то страшновато, Цзинъянь, – упрекнул он. – Будь так добр больше подобного не делать. – Я же не нарочно, – запротестовал Цзинъянь, слегка улыбаясь. – Что вы выяснили насчет убийцы? – Что удивительно, он был не из хуа. Его наняла женщина из бывших домочадцев принца Юя. Похоже, она винит тебя в том, что потеряла свое положение, и слишком легко забыла, что это предыдущий император их разогнал. Цзинъянь вздохнул. – Что ж. Я привык, что меня винят за то, чего я не делал, – усмехнулся он. – Дальше. Чжаньин коротко доложил ему обо всем, что случилось с момента попытки покушения. Видеть Цзинъянь лучше не стал, но его разум был ясен, несмотря на боль, и он отдал несколько распоряжений о том, что необходимо сделать, пока он выздоравливает. – Пожалуйста, побереги себя, – попросил Чжаньин, прежде чем встать и уйти. – Мне прислать обратно мастера Линя? Цзинъянь помолчал. – А что ты думаешь про его помощника? Чжаньин ответил после короткой заминки: – Я не могу дать должный ответ: он не общается ни с кем, кроме мастера Линя. У него на лице несколько бесформенных пятен от ожога – полагаю, что бы с ним в прошлом ни случилось, после этого он не доверяет незнакомцам. Однако я не верю, что мастер Линь приведет сюда кого-то, кто намерен причинить тебе вред. «Вред бывает разный», – подумал Цзинъянь, но вслух сказал только: – Скажи им, что сейчас я хотел бы отдохнуть в одиночестве и что позову, если мне понадобится помощь. Чжаньин поклонился и вышел, задержавшись у дверей соседней комнаты, чтобы передать слова Цзинъяня. После него не пришел никто, и Цзинъянь расслабился, уставившись в размытое пятно красной и золотой ткани. Он не мог разглядеть деталей, но по памяти мог сказать, что эта комната отделана тончайшим шелком и дорогим камнем; к этому драгоценному декору он всегда почти боялся приближаться. Что за прекрасная тюрьма этот дворец!.. *** Предательство Мэй Чансу – это оказалось так же больно, как гореть заживо. Его толкало и вело вперед разбитое сердце. Себе он не мог об этом лгать. Гнев, да, конечно, и он много лет знал, что наилучший способ разозлить его – это всего лишь упомянуть рядом с ним о деле Чиянь. Но поверх всего прочего его мечом в тот момент двигало осознание, что человек, которого он полюбил, не заслуживает достаточного доверия. . Колокольчик упал на землю. Пустяковая вещица. И в Цзинъяне что-то словно сломалось в эту секунду. То же самое, что оставалось сломанным даже после того, как Мэй Чансу спас Вэй Чжэна. После того, как следующей ночью Чансу брал Цзинъяня, медленно и любяще, словно между ними ничего не произошло. А потом оно сломалось еще раз, едва Вэй Чжэн подтвердил, что сяо Шу совершенно точно потерян для него. И рассыпалось в пыль, когда мать Цзинъяня лгала, глядя ему в глаза. К тому времени, как он выяснил, что Мэй Чансу и есть сяо Шу, в нем уже не осталось ничего, что можно было уничтожить; лишь принятие положения вещей как оно есть, в прахе и пепле того, чем он был когда-то. В конце концов, он не выбирал, даже если когда-то у него и был выбор. Он все еще оставался наследным принцем и должен был стать императором, и у него не было времени горевать о своих потерях. Не было времени остановиться и подумать обо всех, кто лгал ему, и обо всех способах, какими он был обманут. Не было времени задуматься, сам ли он был настолько слеп, или было приложено столько усилий, чтобы не дать ему видеть ясно. Это время наступило позже. Когда бои завершились и мирные договоры были подписаны. После известий о смерти Мэй Чансу на перевале Мэй. Цзинъянь сел и поговорил с матерью о том, как она узнала сяо Шу. Потом он говорил и с Нихуан, и с Мэн Чжи, и со всеми остальными, кто знал все с самого начала. То, что Нихуан узнала сяо Шу так легко, даже без подсказок, которые были у остальных, уязвило его в самое сердце. Он подавил это чувство и подписал для нее дозволение временно оставить дела ради путешествия. И лишь ночью, один, в своей комнате, обдумал свои чувства снова. Это была не ревность. Это была ненависть к самому себе. Если Нихуан оказалась способна узнать сяо Шу, значит любой, близкий ему в той же мере, должен был быть в состоянии сделать то же самое. Некогда Цзинъянь полагал, что с сяо Шу он близок не меньше, чем Нихуан, но произошедшее не оставило от этой лжи камня на камне. Не было никакой особой близости – хотя он безусловно знал свои чувства, знал, что сяо Шу для него – самый главный в жизни человек. Но он не принимал в расчет чувства самого сяо Шу – с той стороны и существовало отдаление. Иными словами, он вовсе не был важен для сяо Шу так, как думал. Тот ведь не открылся Цзинъяню так же, как Нихуан… нет, нет! Получается, что он винит сяо Шу, но это была не его ошибка, не могла быть. Это сам Цзинъянь не сумел понять. Так и было. Самонадеянность не позволила Цзинъяню увидеть ничего из того, что сяо Шу ему показывал. Он никогда не заслуживал дружбы сяо Шу. Но тот должен был это знать. Неудивительно, что, вернувшись в качестве Мэй Чансу, он скрыл это от Цзинъяня. Тот, кто никогда не мог его разглядеть с самого начала, вряд ли был тем, о ком стоило беспокоиться. Единственная причина, почему он обратил внимание на Цзинъяня – потому что хотел сделать его наследным принцем. И даже здесь Цзинъянь оказался лишь плохонькой заменой. Мэй Чансу сам это сказал, верно? Принца Ци больше нет, нет и иного выбора. Он перебирал в памяти все случаи, когда он знал недостаточно, чтобы вовремя задать вопрос – и споткнулся на том разе, когда мать солгала ему. Он ведь знал, что она лжет, даже если не знал, о чем именно, но теперь все вставало на свои места. Его мать тоже была умна. Она должна была понимать, что планы Мэй Чансу важнее всего. Или, возможно, она понимала, что ее сын что-либо напортит, если будет знать правду. Так и оказалось бы, конечно. Если трое умнейших из известных ему людей – Мэй Чансу, Му Нихуан и его мать – дружно старались скрыть это знание от него, иного объяснения нет. Он бы непременно совершил ошибку. Разве он не наделал множество ошибок? И это было лишь доказательством. Он был неудачником. Он был неудачником – и при этом был императором. Может, он сам по себе не был тем, кого Мэй Чансу выбрал бы, но он был единственной доступной заменой, и он теперь сделает все, что в его силах, чтобы быть достойным памяти принца Ци. И достойным Мэй Чансу, умершего ныне во второй раз и оставившего принца Цзина как свое наследие. Он не мог их разочаровать и бросился в работу: читал, перечитывал, напоминал себе все время об ушедших до него. И, кажется, это сработало. А потом Нихуан вернулась из своей поездки, с сияющими глазами, оживленная. Цзинъянь увидел ее и почувствовал, как внутри застывает лед. Для подтверждения его подозрений потребовались усилия, но в конце концов ему это удалось сделать. Мэй Чансу был все еще жив и путешествовал по Ланьчжоу вместе со своим другом-лекарем и Фэй Лю. А Нихуан к ним ненадолго присоединилась. Что отняло у него много времени, так это письмо. Он никогда бы не стал принуждать Мэй Чансу терпеть нежеланное общество, так что он сформулировал это как запрос. Мэй Чансу оставался главой Союза Цзянцзо, хотя и тайно – для всех его главенство перенял Молодой Хозяин Линь Чэнь. Цзинъянь адресовал свое послание настоящему главе Союза и переписал его пять раз, чтобы удостовериться, что там не осталось ни намека на приказ. Он отправил с этим письмом Чжаньина, но не открыл ему, что там было написано, и принялся ждать, что случится дальше. Только прочитав ответ, он осознал, на что на самом деле надеялся. На нечто совсем иное, нежели «я не желаю тебя видеть». Никак иначе это письмо было понять нельзя. Он надеялся на какое-то признание, что у них было общее прошлое, хотя бы на упоминание дружбы, по меньшей мере. Но ответ был холодным и безличным, и Цзинъянь понял, что он был дураком со своей надеждой. Всегда был. Неудачный сын, который не смог даже поддержать свою мать должным образом, пока вместо него это не сделал Мэй Чансу – и доказательством этому было то, что мать доверяла Мэй Чансу больше, чем Цзинъяню. Неудачный друг, не сумевший даже узнать своего лучшего друга, стоявшего прямо перед ним – и изменившаяся внешность не оправдание, ведь Му Нихуан справилась с этой задачей превосходно. Неудачный собеседник, не заслуживший доверия – Мэй Чансу так и не сказал ему ничего важного, без сомнения предпочитая секретничать с Му Нихуан и Линь Чэнем. Неудачный товарищ, чьей нерассуждающей верности не хватило, чтобы заслужить ответное уважение: любимыми бойцами Мэй Чансу были Мэн Чжи и Фэй Лю, а Цзинъянь оставался всего лишь паршивой овцой. Неудачный господин, он получил свой трон лишь по принципу исключения – Мэй Чансу сам сказал ему в лицо, что у него не было другого варианта. Неудачный любовник, никогда не имевший ни единого шанса преуспеть, потому что был всего лишь заменой – Мэй Чансу всегда желал Му Нихуан, но не мог ее получить, и использовал Цзинъяня как горячее тело, которое всегда под рукой. Что ж. Непохоже, чтобы Цзинъянь повел себя как-то отлично от простой шлюхи из дешевого борделя. В то время происходящее казалось ему свидетельством близости. Даже если он вел себя чересчур жадно, чересчур похотливо, он считал, что Мэй Чансу видит в этом выражение его любви и нужды, что тому это льстит. Теперь он знал, что Мэй Чансу просто терпел его на месте желанной ему женщины. Что же он должен был тогда думать о Цзинъяне! Как должен был сожалеть о своем выборе, но продолжать притворяться, потому что иных вариантов нет… Он оторвал лист бумаги и тщательно выписал на нем несколько напоминаний. Сын, друг, собеседник, товарищ, господин, любовник. «Второй», подписал он внизу листа. Не забывай. Когда чернила высохли, он свернул лист и положил его в карман. Может, он оставит этот список под подушкой как напоминание о своей бесконечной глупости. О беспочвенной надежде, которая заставила его так запутаться. До Нового Года еще далеко, но ничто ему не мешает начать избавляться от дурной привычки прямо сейчас. Этот список заставит его не отлынивать. Он убрал все, сел и уставился на свои руки. Он подумал о том, что эти руки натворили, припомнил скольжение гладкой кожи и растекающееся по ним влажное тепло. Пятен от чернил на пальцах не осталось, но он поднялся и все равно принялся их оттирать, затем замотал кровоточащие царапины и отправился в постель. ГЛАВА 2 Очнулся он в море боли. Цзинъянь глубоко вдохнул, заставив боль отступить достаточно, чтобы попытаться что-то произнести. «Мастер Линь!» – позвал он хрипло. Никто не отозвался. Он сморгнул слезы с глаз и огляделся. В комнате, казалось, сделалось темней, но видеть он стал, напротив, лучше. Рядом никого не было, однако он расслышал негромкое бормотание голосов в соседней комнате. – Мастер Линь! – позвал он еще раз, как можно громче. На этот раз голоса смолкли, и буквально через мгновение мастер Линь поспешил к нему. – Как вы себя чувствуете? – спросил он, беря Цзинъяня за руку. Пальцы прижались к его запястью. – Боль усилилась, – ответил Цзинъянь. – Не знаю, как давно: я заснул и проснулся только что. Мастер Линь согласно хмыкнул и подтвердил: – Пульс у вас слишком быстрый на мой вкус. Дайте мне пару минут. Цзинъянь расслышал постукивание камня о камень и с трудом повернулся. Он почти различал ступку и пестик в руках мастера Линя. В воздухе поплыл резкий травяной запах, и он подавил вздох при воспоминании, как гадко это снадобье на вкус. Сесть потребовало от него таких же усилий, как и вчера, и живот Цзинъяня против сидячего положения решительно возражал. Он послушно выпил лекарство и какое-то время оставался сидеть, собираясь с духом, чтобы пошевелиться и лечь. А уж облегчиться в таком состоянии было поистине жалким делом, даже с чьей-то помощью. В конце концов он так обессилел, что больше не испытывал смущения от того, что за ничтожное зрелище собой представлял, и принимал любую помощь от слуг. Мастер Линь с его предполагаемым помощником продолжали ухаживать за ним, однако Цзинъянь осаживал все их случайные попытки завязать беседу, сохраняя отношения со своими целителями вежливыми, но холодными. Чтобы рана Цзинъяня достаточно исцелилась и дала ему возможность двигаться самостоятельно, требовалось три недели. Со временем воздействие яда делалось все слабей, и к концу второй недели мастер Линь уже не кривился недовольно всякий раз, когда осматривал больного. Однако недуг еще не окончательно отступил, и мастер Линь настаивал, чтобы остаться здесь и полностью завершить лечение. Чжаньин подхватил у Цзинъяня его манеру обращения с целителем и его помощником и вел себя с ними с той же холодной вежливостью, что и его господин. Лишь на четвертую неделю он получил собственный повод для гнева по отношению к этим двоим. Цзинъянь точно знал, когда это случилось: громкий спор выдал их, пусть даже ему не удавалось разобрать слова сквозь дверь. Позже Чжаньин явился к нему, с физиономией покрасневшей и такой расстроенной, каким Цзинъянь его редко видел. – Цзинъянь!.. – выпалил он и лишь затем поправился: – Я хочу сказать, ваше величество. Есть нечто, что я считаю нужным вам сообщить. – Он вытянулся в военной стойке. – Это нечто имеет отношение к персоне помощника мастера Линя? – мягко переспросил Цзинъянь и улыбнулся, когда лицо Чжаньина сделалось отчаянно сердитым. – Сядь, Чжаньин. Все в порядке. Я знаю. – Знаешь? – переспросил тот, вздохнул и опустился на колени у постели Цзинъяня, предпочтя не сесть куда тот показал, а уткнуться лбом ему в руку. И пробормотал: – Ну конечно же, знаешь. Вот почему ты так себя с ними ведешь. Порой поступки или слова Чжаньина давали Цзинъяню повод надеяться, что хотя бы для этого человека он важен. Что он Чжаньину добрый друг или хотя бы добрый господин. Но, однажды приняв решение вытравить в себе дурные привычки, он всякий раз заставлял себя отталкивать эту мысль. Но чем больше он старался, тем труднее это казалось. Он не был создан для одиночества. Это было мучительно, как медленно морить себя голодом, но что еще ему оставалось? Жизнь не раз преподносила ему этот урок, пора его выучить. Всегда и для всех он остается на втором месте. Слишком долго он не мог этого понять, но теперь осознал – и больше уже не забудет. Как друг, или товарищ, или собеседник, или господин – он был вторым: для мастера Линя, для княжны Му, даже для Фэй Лю. Как правитель, он был вторым после старшего брата Ци, который даже в смерти превосходил его. Как сын, он не мог сравниться с сяо… с Линь Шу, которого вдовствующая императрица несомненно ценила выше, чем свое родное дитя. Как любовник, он просто обманывал себя мыслью, что выбрали его, хотя на самом деле был всего лишь доступной заменой. Он отказался от мечты быть первым в чьей-либо жизни. К чему хотеть невозможного? Если только не считать список смертельных врагов, подумал он с улыбкой. Вот этот список он для кого-то возглавляет точно. Но даже зная, что не может быть слишком важной персоной в жизни Чжаньина, Цзинъянь не мог обременить его своим горем. – Все в порядке, – повторил он, гладя его ладонью по затылку, мягко и нежно. – Я уверен, у него на то были свои причины. В любом случае, я не стану его здесь удерживать. Чжаньин посмотрел ему в лицо. Глаза у него были красные. – Но как он мог так солгать… Дальше Цзинъяню предстоял сеанс иглоукалывания и горячего обертывания, сопровождаемый свежей припаркой для заживающей раны у него на боку. Разговор с Чжаньином разбудил неприятные чувства, но Цзинъянь без жалости подавил их, оставаясь с этими двумя людьми таким же холодным и вежливым, как и обычно. Он испытывал незначительную боль в бедре, но решил не рассказывать об этом мастеру Линю, поскольку последний подтвердил, что яд из его тела выведен. Вероятнее всего, боль – один из оставшихся побочных симптомов, и Цзинъянь решил, что лучше будет жить с легкой болью до конца своих дней, чем потерпит эту парочку целителей возле себя дольше, нежели это необходимо. Через неделю Цзинъянь снова приступил к делам. Он мог сидеть достаточно долго, чтобы писать и читать доклады, наверстывая упущенное время. Его мать – вдовствующая императрица – пыталась уговорить его отдохнуть, но он слишком отстал за время болезни. Он не мог себе позволить лежать и дальше. Он делал перерывы лишь для Тиншэна, однако следил, чтобы время, проводимое ими вместе, было ограничено и никому, таким образом, не могло бы прийти в голову использовать мальчика, чтобы убедить императора меньше работать. Уроки Тиншэна тоже шли хорошо, и, хотя тот никогда не сможет занять трон по своему истинному праву рождения, Цзинъянь считал, что, по крайней мере, сможет в один прекрасный день сделать из Тиншэна отличного министра, если таково будет желание мальчика. Несмотря на то, что сейчас с Тиншэном обращались превосходно, Цзинъянь понимал, что опыт жизни в рабстве оставил в его душе неизгладимые шрамы. Если когда-либо Тиншэн пожелал бы окончательно покинуть двор, Цзинъянь бы не удивился. Пока же он жадно поглощал каждую минуту, которую ему было позволено провести со своим драгоценным сыном, и надеялся, что из него вышел хоть немного лучший отец, нежели друг, товарищ, сын и так далее. На пятый день боль в бедре стала сильней. На седьмой день, проснувшись, он обнаружил, что не может подняться. Он подавил почти вырвавшийся у него всхлип, с силой затолкал его обратно в глотку, прождал достаточно, чтобы его голос окреп, и лишь затем позвал слугу. Тот явился и через несколько мгновений стремительно убежал в поисках мастера Линя. – Что случилось? – спросил Линь Чэнь, влетевший в вихре белых одежд. Он был встрепан, словно только что проснулся, но его помощник был одет так же безукоризненно, как всегда. – Боль в бедре, – выдавил Цзинъянь. – Я не могу сесть. Развязав его халаты, мастер Линь исследовал тело. Цзинъянь отвернулся, не желая смотреть. Прошла еще пара минут, и открывшаяся дверь впустила спешащего Чжаньина, который на мгновение сбился с шага, увидев помощника мастера Линя, однако прошел к кровати Цзинъяня и сел по другую сторону от него. – Разве я не говорил тебе не делать так больше? – выговорил ему Чжаньин, убирая пряди волос с его лица. Цзинъянь улыбнулся и прикрыл глаза. – На меня никто больше не нападал. Ты ведь про это тогда говорил? – Я говорил про то, что ты меня пугаешь, – возразил Чжаньин. – Мои извинения, – отозвался Цзинъянь. – Я знаю, когда ты искренен, – вздохнул Чжаньин. Он мягко погладил Цзинъяня по щеке и успокаивающе положил руку ему на плечо. Это прикосновение несло тепло и утешение, словно отвлекало его от того проклятого места, в котором он не в состоянии был чувствовать ничего, даже боль. Цзинъянь моргнул, открыл глаза и сонно улыбнулся Чжаньину. Тот улыбнулся в ответ: – Мне сегодня остаться? Цзинъянь хотел ответить «да», но вместо этого спросил: – Разве не ты сегодня должен делать обход? – Заучил расписание моих обязанностей наизусть? – укоризненно переспросил Чжаньин, легко похлопывая его по шее. – Не беспокойся, я могу попросить кого-нибудь меня подменить. Тяжесть руки Чжаньина, касающейся его шеи, успокаивала. – Ты не должен, – выговорил Цзинъянь, стараясь держать глаза открытыми, но у него не получалось. – Знаю. Цзинъянь позволил своим векам вновь опуститься. – Я ценю это. – А что, так трудно было попросить? – поддразнил его Чжаньин. Губы Цзинъяня шевельнулись, но он ничего не произнес, лишь поднял руку и положил ладонь поверх ладони Чжаньина. Мастер Линь откашлялся. – Мне сейчас нужно будет провести еще один сеанс иглоукалывания, и это будет так же больно, как было в первый раз, так что крепитесь. Первая игла вошла без предупреждения, и вспышка боли охватила его мгновенно. Он бездумно стиснул руку Чжаньина, смутно понимая, что может ее раздавить, и тут же попытался разжать пальцы. – Все в порядке, Цзинъянь, – отозвался тот, перехватив пальцы Цзинъяня прежде, чем тот успел их отдернуть. – Держись как хочешь крепко. – Знакомые губы коснулись его лба, и Цзинъянь рвано выдохнул. Следующие несколько игл принесли с собой одну за другой волны мучительной боли, но после седьмой боль перестала нарастать – Цзинъянь просто не мог ощутить ничего сверх того, что его уже терзало. Затем постепенно боль спала. Разум Цзинъяня медленно собрался в точку, он с трудом открыл глаза и обнаружил, что Чжаньин сидит, скрестив ноги, возле него, и одна его рука по-прежнему остается в хватке Цзинъяня. – Я тебе руку не сломал? – прохрипел он. – Не-а, – ответил Чжаньин, снова касаясь губами его лба. Свободной рукой он провел по волосам Цзинъяня. – Хотя ты очень старался. – Прости, – пробормотал Цзинъянь и позволил ощущению того, что его гладят по голове, погрузить его в полудрему. Он не заснул по-настоящему, поэтому отлично слышал, когда мастер Линь заговорил. – А вам двоим неплохо друг с другом, – сказал тот. – А что, не должно? – отозвался Чжаньин. – Немного странно, чтобы император был настолько близок со своим генералом. – Этот тихий, сдержанный голос не принадлежал мастеру Линю. – Твои проблемы, – ответил Чжаньин. – Если ты постоянно думаешь в понятиях титулов и рангов, ты забыл, что такое дружба. – А ты утверждаешь, что это дружба? – Я люблю его, – ответил Чжаньин просто. Цзинъянь ощутил тепло в груди, пусть даже частью своего рассудка он смутился, с какой бесцеремонной дерзостью это прозвучало. – Он мой ближайший друг и один из самых важных людей в моей жизни. Я люблю его всем сердцем. – Ты подразумеваешь, что я – нет?! – Чансу! – встревоженно перебил его мастер Линь. – Успокойтесь. – Мои извинения. Но если ты думаешь, что я всего лишь что-то подразумеваю, значит, я недостаточно ясно выразился, – ответил Чжаньин. – Я не верю, что человек, уничтоживший его так тщательно, как это сделал ты, может еще что-то говорить о любви. – Не суди о том, что не понимаешь, – отрезал мастер Линь. – Ты не знаешь, через что прошел Чансу. – Не знаю, верно, а кто в этом виноват? Конечно же, не тот, кто не объяснил ничего, а вместо этого сбежал, как всегда? – парировал Чжаньин. – В любом случае, ты заботишься о своем друге. А я всего лишь беспокоюсь о своем. И я знаю, что, какими бы ни были намерения этого человека, в результате он нанес Цзинъяню вред. И я только надеюсь, что этот вред не непоправимый. Так что не жди от меня прощения за то, что он что-то там перенёс. Повисло тяжёлое молчание. Цзинъянь попытался заставить себя как следует очнуться, но у него не было сил даже пошевелиться, – И как это, по-твоему, я его уничтожил? Чжаньин фыркнул. – Если ты такой умный, почему бы тебе самому не догадаться? – Его пальцы в волосах Цзинъяня сжались на мгновение, но тут же расслабились и продолжили его поглаживать. – Лучше скажите, что с ним случилось сегодня? Я думал, по вашим словам, что яд извлечен. – И я думал так же, – ответил мастер Линь. – Но похоже, яда его в теле осталось достаточно, чтобы недуг снова обострился. – Голос у него был невеселым. – Мне потребуется изготовить более сильное снадобье, чтобы на этот раз точно вывести весь яд, но такой сильный состав будет разъедать ему кожу. – До тех самых пор, пока он не выздоровеет, – стиснув зубы, выговорил Чжаньин. – Вам обоим обязательно тут сейчас стоять? Короткая пауза, и голос мастера Линя ответил: – Нет. – Тогда уходите. Я позову вас, если в его состоянии наступят какие-то перемены. Не сразу, но Цзинъянь наконец услышал шорох ткани и звук закрывающейся двери. Чжаньин подозвал слугу и распорядился, чтобы тот вызвал его заместителя, а затем Цзинъянь уже по-настоящему уснул под звук его голоса, диктующего новое расписание на ближайшие две недели. *** Проснуться вместе с Мэй Чансу было отличным началом утра. За прошедшие тринадцать лет Цзинъянь постепенно привык, как с минуты пробуждения ему на плечи снова ложится груз прошлого. Это ощущение ничто и никогда не могло поколебать, но рука Чансу, обнимавшая его сейчас, казалось, сняла с него это бремя, пусть и ненадолго. Цзинъянь глубоко вздохнул, втягивая в себя аромат сливы и трав, который всегда окружал ученого. За ними ощущался слабый, но резкий оттенок пота и нездоровья. Чансу всегда ухитрялся уклоняться от ответа на вопрос, насколько хрупко его здоровье, но этот запах болезни нельзя было ни с чем перепутать. Цзинъянь мог только надеяться, что недуг Чансу не слишком серьезен и что тот скоро поправится. Несмотря на эту неопределенность относительно его дальнейшего состояния, сейчас тело Чансу, обнимающего Цзинъяня, было теплым и крепким. Его ночной халат был просторным, и рука Цзинъяня крепко прижалась к нежной коже выставленного из-под ткани плеча. Рука Чансу с длинными пальцами за время сна прокралась под одежды самого Цзинъяня, и Чансу обнимал его за плечи, стащив с него халат до почти непристойной обнаженности. Цзинъянь подумал было соблюсти достоинство, но отказался от этой мысли и осторожно подкатился поближе, наплевав на то, что халат распахивается еще сильней. – Принц Цзин, – пробормотал Чансу. Значит, он не спал? Цзинъянь недовольно фыркнул. – Хотя бы зови меня Цзинъянем, когда мы лежим вот так, – сонно упрекнул он. – Я называл тебя Цзинъянем всю ночь, – возразил Чансу. – И много раз, если быть точным. – Ночь еще не кончилась, – проворчал Цзинъянь, не открывая глаз. – Уже утро, – голос Чансу был полон веселья, но нежен. – Все еще нет, – возразил Цзинъянь, намеренно жмурясь еще крепче и осторожно проскользнув бедром между ногами Чансу. То, как ровное дыхание того на мгновение сбилось, подсказало ему, что он попал в цель, и он мягко прижался к нему, прежде чем приподняться и слегка подобрать под себя ногу. – Мой дорогой принц, – выговорил Чансу неровным голосом. – В такой-то час? Цзинъянь неохотно приоткрыл глаза. Комнату заливали сероватые сумерки. Свет едва пробивался с небес, и до часа, когда придется вставать, оставалось еще много времени. – Пока достаточно рано, – заявил он, приподнимаясь на локте. Его халат распахнулся. – Если не хочешь, я перестану. Чансу в ответ подался вперед, к нему, и Цзинъянь спрятал улыбку, припав губами к острой ключице. – Тебе нужно больше есть, – посоветовал он и слегка прикусил выступающую косточку, по-прежнему держа колено между ног Чансу и прижимаясь бедром, так, чтобы тот мог подтянуться, держась за него. Он целовал и лизал, продвигаясь от плеч к груди, пока не решил, что дыхание его после сна наконец сделалось достаточно свежим, и тогда потянулся за поцелуем, наслаждаясь тем, как губы Чансу тотчас приглашающе разомкнулись. Они лениво целовались, пока Цзинъянь не ощутил прикосновение прохладного воздуха к своей спине. Он чуть отодвинулся, чтобы Чансу мог окончательно стянуть с его плеч халаты, и они шелковой лужей стекли на пол. А когда его дернули за руку, он охотно последовал намеку, улегшись на Чансу и придавив его к постели. Не потребовалось усилий, чтобы прижать оба запястья Чансу к постели над его головой и лишить его возможности двинуться, придавив собою. Пусть по первому впечатлению Чансу казался человеком примерно одних размеров с Цзинъянем, силы в этом длинном теле не было никакой, и Цзинъяню даже не приходилось напрягаться, чтобы сделать его совершенно беспомощным. – Цзинъянь, – выдохнул Чансу, пытаясь вырваться из его хватки. Убедившись, что не может шевельнуться, он тут же расслабился полностью, и Цзинъянь смог с энтузиазмом это тело исследовать. Он никогда не уставал двигаться этой знакомой тропой. Поцелуй в ямку между ключиц вызывал привычный глубокий вздох наслаждения. Можно было поддразнить Чансу, пару секунд щекоча его за бока, прежде чем смилостивиться и сделать прикосновение крепче. А позволить распущенным волосам легко проскользить по соскам Чансу означало заставить того очаровательно взмолиться, отчего Цзинъянь испытывал огромное удовольствие. Когда его собственное возбуждение стало так велико, что его невозможно было игнорировать, Цзинъянь сел, оседлав бедра Чансу. Хотя он отпустил руки своего любовника, тот не шевельнулся, а просто лежал и смотрел на него затуманенным взглядом. От его первоначальной неуверенности не осталось и следа. Он так недвусмысленно отзывался на прикосновения Цзинъяня, что одно это не оставляло сомнений: неопытность не создает между ними никаких препятствий. Цзинъянь полностью распахнул халаты Чансу, а затем завел руку себе за спину, чтобы проверить, в каком он состоянии. Он не был скользким, но все же масла оставалось ещё достаточно, а и сейчас у него не хватило бы терпения терять время на поиски флакона. Он выпрямил спину, приподнялся и нанизался на плоть Чансу, выдохнув от резкого тянущего ощущения. – Масло, – напряженным голосом охнул Чансу. – Все нормально, – пробормотал Цзинъянь. Он прижал оба запястья Чансу к постели по бокам от тела, снова приподнялся и опустился, сделав вращательное движение бедрами. Чансу изумленно выругался. Цзинъянь сохранял медленный темп, чтобы насладиться ощущениями как можно дольше. Обычно они откладывали занятия любовью до вечера, как это было принято, но с недавнего времени начали проводить вместе ночи, и подобный случай выпадал им и по утрам. Каждый раз утром Чансу оказывался одновременно и более чувствительным, и дольше достигал своего пика, и сейчас Цзинъянь наслаждался возможностью убедиться, что это можно считать подтвержденным правилом. Они никогда не заговаривали о том, сколько продлятся их отношения. Цзинъянь осознавал, на какой исход надеется, но также и знал, что у Чансу есть свой план, который тот не оглашает, но страстно желает увидеть исполненным. Он питал надежду, что Чансу останется с ним и после этого, но, разумеется, не было никаких гарантий, что жизнь повернется именно так. Все заканчивается именно в ту секунду, когда ты меньше всего этого ждешь; Цзинъянь знал это лучше, чем кто-либо. И все же он намеревался наслаждаться тем, что имеет, так долго, как только сможет. Как наслаждался сейчас. Своей собственной восставшей плоти он сейчас не касался, сосредоточившись на ощущении мужского орудия Чансу внутри себя – как оно восстает, как наливается и заполняет его, какое оно теплое, заполняет его, движется… – Все хорошо, – пробормотал он, не сводя глаз с лица Чансу. – Не сдерживайся, не надо, –выговорил он, нарочито артикулируя. Чансу мучительно застонал и взмолился: – Пожалуйста… – Да, – Цзинъянь склонился, целуя его. – Все, что пожелаешь. – Не обещай… все, – ответил тот прерывающимся голосом. – Я стану ждать от тебя слишком многого. «Я на это и надеюсь», – подумал Цзинъянь. Он ничего не ответил, только поцеловал Чансу еще раз, отпустив его руки и впитывая удовольствие от того, как ладони наконец-то легли ему на спину, поглаживая, вычерчивая круги на коже – знакомый рисунок, который он, наверное, узнает везде и всегда. – Переворачиваемся, – попросил Чансу, когда они разомкнули губы. Они двинулись вместе, и Цзинъянь не выпустил его из себя, пока наконец тот не оказался на коленях между его ног, а сам Цзинъянь не изогнулся самым распутным образом, задрав ноги и обхватывая его коленями за бока. Должно быть, он представлял собой то еще зрелище, но это его не волновало. Важно было то, как Чансу двигался внутри него, короткими, резкими толчками, перешедшими в удары долгие и медленные, всегда держащие его на самой грани, но не доводящие до разрядки. Цзинъянь прикрыл глаза и откинул голову, смакуя само ощущение того, как Чансу его берет, долго и тщательно. Он никогда бы не подумал, что на ложе можно получить такое наслаждение. Со своей наложницей он всего лишь исполнял обязанности, и даже разрядка в конце была в этом не самым главным. Но с Чансу – ему нравилось все: и общая постель, и то, как Чансу оказывается распростерт под ним, словно изысканное пиршество, и как любовник берет его, как доводит до грани, пока не приходится уступить неизбежному. Он не знал, сколько времени прошло, пока темп движений Чансу не ускорился и тот не стал вбиваться в тело Цзинъяня все настойчивее. Наконец он попытался выйти, но Цзинъянь напрягся, стискивая его ногами и удерживая. – Цзинъянь! – придушенно выдохнул Чансу, но прежде, чем успел еще как-то выразить свой протест, излился в тело Цзинъяня. Цзинъянь аж краской залился при одной мысли об этом, об оросившей его нутро жаркой струе, и собственное опьяняющее удовольствие в этот миг перетряхнуло его всего. Когда он снова сумел прийти в себя, первым, что он разглядел, было лицо Чансу, беспомощно улыбающегося над ним. – Ты меня вообще намерен отпустить? – спросил тот. Цзинъянь подумал и сообразил, что его ноги по-прежнему сомкнуты на талии Чансу, удерживая на месте, хотя тот уже обмяк. Он неохотно выпустил любовника и тут же ощутил, как теплая жидкость вытекает наружу, едва тот отстранился. Он покраснел, кинул быстрый взгляд на Чансу в надежде, что тот не заметил. Увы, тот не отводил глаз от того же самого места, так что эта надежда была беспочвенной. — Я принесу полотенце, — предложил Чансу после слишком долгой паузы. Голос его был хриплым. — Прости, я не должен был... Он не договорил фразы, и Цзинъянь перекатился на живот, пряча лицо в покрывалах, пока Чансу заспешил в умывальню. Привести все в порядок следовало самому Цзинъяню, но у него сейчас слишком горели щеки. По-хорошему, они должны были бы гореть от смущения — и это отчасти было правдой — но гораздо в большей степени Цзинъянь испытывал сейчас восторженное удовольствие от того, что дозволил Чансу излиться внутрь своего тела. Это было вещью, не допустимой ни в малейшей степени, но отношения с другим мужчиной вообще не подходили под понятие допустимого, так что Цзинъянь не видел вреда в том, чтобы добавить к картине еще один штришок. — Принц Цзин, — окликнул его Чансу. Цзинъянь отказался даже шевельнуться. — Принц Цзин? Крошечная пауза, вздох, звяканье миски. Секунду спустя его кожи коснулась влажная ткань, и от ее прохлады он чуть не вздрогнул. Обычно вытирать следы их удовольствий было делом Цзинъяня. Несколько раз, когда это все же сделал Чансу, Цзинъянь лежал в полной прострации и не очень соображал, что тот делает. Интересно, на что сейчас это будет похоже? Он лениво решил, что, наверное, Чансу собирается служить ему деловито и отстраненно. Но Чансу, как было у этого человека в обыкновении, снова поразил его — каждое прикосновение затягивалось, длилось, и он продолжал вытирать тело Цзинъяня уже после того, как тот был уверен, что сделался совершенно чист. Казалось, Чансу намеревался выпросить прощение за все то, чего это стоило. Наконец, когда у Чансу, похоже, не осталось предлога продолжать омовение, Цзинъянь почувствовал, как чужой вес исчез с кровати. Он услышал звяканье миски, звук удаляющихся шагов. «Останься», — молча взмолился он. Шаги вернулись, и теперь послышалось шуршание ткани по ткани. Значит, Чансу надевает свой спальный халат? Готовится уйти? Цзинъянь его за это не упрекнул бы. Скоро настанет утро, и, вероятно, будет лучше, если Чансу к этому часу тайно вернется в свое жилище. Сегодня днем ему собирался нанести визит принц Юй, и Чансу потребуется время на приготовления к его приходу. Но теплое тело снова скользнуло в постель рядом с ним, свернулось, прижавшись к спине Цзинъяня, Тот расслабился против своей воли, и был вознагражден тихим смешком. — Ну как ты, наконец проснулся? — Нет, — пробормотал Цзинъянь. Чансу легко коснулся губами его загривка. — Ну конечно же нет. Тогда сладких вам снов, мой дражайший принц. Интимный тон этих слов снова непреодолимо вогнал Цзинъяня в краску. В его груди вспыхнула надежда, жгучая, теплая и сладостная: он подумал, каким мог бы стать их с Чансу роман, когда они оба достигнут своей цели. Как он будет его соблазнять по всем правилам. Сон снова его настиг, когда он нежился в объятиях Чансу. ГЛАВА 3 — Ты думаешь, я совершаю ошибку? — спросил Цзинъянь у Чжаньина. Тот помолчал, его рука замерла на груди у Цзинъяня, прежде чем он продолжил аккуратно обмывать пораженную кожу. — В отношении? — В отношении него. Стоило ли мне поступить совершено по-иному? — Полагаю, все зависит от твоих намерений, — медленно ответит Чжаньин, проводя мочалкой по правой руке Цзинъяня. — Могу я спросить, в чем они состоят? Цзинъянь уставился в стену. — Я не хочу его тревожить, это так. То письмо, что я отправил — ответ на него был ясен, он не хочет иметь с двором ничего общего. А где двор, там и император, эти вещи неразделимы, так? Если он не хочет иметь со мной дела, тогда и я отказываюсь его принуждать. Он уже пожертвовал ради империи достаточно и заслуживает делать то, что сам хочет. — А что ты сам? — спросил Чжаньин. Он в последний раз провел мочалкой по спине Цзинъяня, затем набрал немного воды и принялся омывать его, тщательно избегая изъязвленного участка на левом боку. Цзинъянь попытался ответить на вопрос, но слова по-прежнему застревали у него в горле. Наконец он ухитрился выдавить полушепотом: — Мне по-прежнему больно от того, что он здесь. Когда я знаю, что он ко мне безразличен. Чжаньин взял полотенце, закутал в него Цзинъяня и обнял поверх мягкой ткани, прижав его голову к своему плечу. — Ты намокнешь, — запротестовал Цзинъянь, но все же приглушенным голосом. Он не мог заставить себя шевельнуться. — Да плевать, — ответил Чжаньин, осторожно положив ладонь ему на шею сзади. Его большой палец разминал напряженные мышцы, двигался мягкими кругами, заставляя Цзинъяня постанывать от удовольствия. — Вам нужен отпуск, ваше величество, — пробормотал Чжаньин, произнеся титулование слишком нежно, чтобы Цзинъянь его упрекнул, что тот не зовет его по имени. Он улыбнулся, уткнувшись лицом в плечо Чжаньина, и ответил: — У меня нет на это времени. Слишком много всего нужно сделать. — Ничего такого, что бы не подождало самое меньшее пару недель, — ответил Чжаньин, но вздохнул и уступил: — Хотя бы заботься о себе как надо. Или позволь позаботиться о тебе другим. — Вызываешься на эту работу? — спросил Цзинъянь. — Конечно, — ответил тот. Кровь прилила к щекам Цзинъяня, едва он услышал этот мгновенный ответ. — Но я подозреваю, есть кое-кто иной, кого ты предпочел бы видеть на моем месте. Румянец Цзинъяня уступил место бледности так же моментально, как и возник. — Я ему не нужен. — Знаешь, в чем проблема? – спросил Чжаньин и продолжил, не дожидаясь ответа: — В том, что он идиот. Цзинъянь растерянно заморгал и отпрянул, чтобы посмотреть Чжаньину в лицо. — Я вообще-то уверен, что он — один из умнейших людей на свете. — Быть стратегом и советником — это одно, — ответил тот. — А понимать людей — другое. — Он вздохнул и потер лицо ладонью, а затем снова потянулся к полотенцу, чтобы вытереть Цзинъяня. — Я знаю, что был несправедлив, но и он — тоже. Однако самая проблема в том, что он не видит, что сделал с тобой, и этого я ему простить не могу. Цзинъянь подумал об этом и о том, как Чжаньин встал на его защиту против Линь Чэня и... и против главы Мэй. Он собрался с духом, предчувствуя отповедь. — Объясни мне? Боюсь, я слишком близко, чтобы разобрать, что ты делаешь. Чжаньин молча обтер Цзинъяня и помог ему встать. Тот проглотил стон — все суставы отозвались болью одновременно, но обнимающие в защитном жесте сильные руки Чжаньина поддержали его, и он с благодарностью на него оперся. — Прежде чем начну, я должен убедиться в одной вещи, — предупредил Чжаньин, твердо взглянув ему в глаза. — Ты знаешь, что я чувствую к тебе? Цзинъянь помнил те слова Чжаньина, хотя до сил пор не знал, верит ли в них или нет. Он покачал головой, — Я люблю тебя, — сказал Чжаньин. — У меня четверо братьев, знаешь, и ни к одному из них я не чувствую того же, что к тебе. Между нами нет общей крови, но ты все равно мой брат. Ты мне веришь? Цзинъянь попытался кивнуть, не смог и ответил во внезапном приступе бессмысленной честности: — Пытался в это поверить, но не знаю, в силах ли. — Хотя бы пытался, уже хорошо. Я тебе напомню, если ты начнёшь забывать. Цзинъянь мягко улыбнулся, чувствуя, как что-то теплое разливается в груди. Чжаньин отступил на шаг, подобрал нательный халат Цзинъяня, встряхнул и помог ему облачиться. И все это время Цзинъянь думал, сколько тот делает для него. Верно, что часть всего этого он исполнял по обязанности, но множество раз выходил далеко за границы долга. Цзинъянь сам думал о Чжаньине как о брате, конечно же, иначе никогда не потребовал бы, чтобы тот звал его по имени, а не «ваше величество». И лишь тогда Чжаньин уступил, потому что Цзинъянь знал — тот никогда не противится прямому приказу, как бы ни относился к нему. И все же Цзинъянь был слишком эгоистичен, чтобы отменить это распоряжение. В их отношениях с этого дня что-то изменилось — они стали настолько близки друг к другу, словно отказ от официального обращения, пусть только наедине, убрал всякую дистанцию между ними. Знать, что хотя бы один человек, которому он доверяет, видит в императоре просто Цзинъяня, было слишком ценным даром, от которого невозможно было отказаться. Он так и не понял, что согласие Чжаньина подчиняться его распоряжению могло значить, что он разделяет чувства Цзинъяня. Когда Цзинъянь был одет, Чжаньин коротко обтер свою шею и одежду — там, где на него накапало. Но прежде чем выйти из умывальной, он предупреждающе положил руку на запястье Цзинъяня и сказал: — Тебе придется меня поцеловать, чтобы я мог доказать тебе одну важную вещь. Цзинъянь поднял бровь. — Поцеловать в губы, — не оставил Чжаньин места сомнению. — И так любовно, как ты только сможешь изобразить. Цзинъянь невольно сморщил нос, и Чжаньин рассмеялся: — Да-да, но все же попробуй. Ты ведь думаешь, что Мэй Чансу относится к тебе с полным безразличием, верно? Цзинъянь невольно вздрогнул, услышав это произнесенным прямо и недвусмысленно, и все же признал: — Это правда. — А я так не считаю, — поправил Чжаньин, мягко, но непреклонно. И вздохнул. — Что бы я ему тогда ни сказал, на самом деле я верю, что он тебя любит. Но если ты любишь кого-то – это не значит, что ты не можешь причинить ему боль. А ведь он даже не понимает, какой ущерб нанес тебе. Если он поймет это и попытается исправить — ну, тогда я подумаю, не простить ли мне его. Но пока что позволь мне просто показать тебе, что он на самом деле о тебе думает. — И это все – всего лишь поцеловав меня? — спросил Цзинъянь, сосредоточившись на последней фразе. Остальное, сказанное Чжаньином, было слишком болезненно, чтобы о нем задумываться прямо сейчас. — Не такое уж это ребячество, как выглядит, — с усмешкой возразил Чжаньин. — Веди себя со мной любовно, когда он рядом. Не думаю, что он сорвется в ревнивую ярость; мне кажется, вы оба думаете друг о друге одинаково: «что делает его счастливым, на то я соглашусь». Но все же он окажется потрясен достаточно, чтобы я смог заставить его признать этот факт вслух, а ты — услышать это. — Вряд ли сработает, — ответил Цзинъянь. Он хотел бы надеяться, что да, сработает, но свой урок насчет надежды он уже выучил. — В конце концов, если он и испытывает подобные чувства, то к княжне Му... — Позволь мне доказать это. Пожалуйста. Доверься мне. Цзинъянь набрал воздуху и кивнул. Это не сработает, конечно, но он по крайней мере сможет доказать Чжаньину, что прав, а затем оставить все эти глупости позади. С этим он справится. Однако он не ожидал, что его решимость подвергнется испытанию немедля. Когда они вернулись в комнаты, там их уже ждали мастер Линь и глава Мэй. Пресловутые ожоги на лице главы Мэй (Цзинъянь был почти уверен, что это грим) довольно сильно искажали его черты, но Цзинъянь ясно разглядел, как тот неприязненно отвел глаза при его появлении. Пальцы Чжаньина на его руке на мгновение напряглись, и Цзинъянь неожиданно подумал, а не могла ли быть у главы Мэй иная причина отводить взгляд, нежели отвращение? «Оставь надежду», — одернул он себя. — Я не думал, что сейчас отведено время для лечебных процедур, – холодно произнёс Чжаньин, помогая Цзинъяню лечь в постель. Цзинъянь опустился на подушки со скрываемым облегчением и не удивился, когда Чжаньин остался стоять рядом, возле его плеча. — Скорее обследование, чем лечение, — ответил мастер Линь. — Мне не нравится, что яд вернулся снова, когда я полагал, что уже изгнал его, так что я хочу сейчас еще раз проверить тело на его наличие, чтобы быть уверенным. — Полагаю, вам нужна кровь? — спросил Цзинъянь, садясь в постели и опираясь на подушки. Чжаньин сделал шаг вслед за ним. Его присутствие было теплым и успокаивающим. — Всего лишь капля. Мастер Линь занялся приготовлением раствора, потом проколол палец Цзинъяня и выдавил каплю крови, которую и добавил в свое зелье. Жидкость медленно приобрела ярко-красный цвет, и лицо Линь Чэня покраснело вслед за ней. — Проклятье! Откуда он все время берется? — взорвался он, вскакивая на ноги. Цзинъянь в смятении и тревоге прикрыл глаза. Чжаньин шагнул в сторону, выпустив его плечо, но,прежде, чем Цзинъянь успел расстроиться, тот уже сел на постель рядом и обнял его обоими руками. Можно было уткнуться в него лицом, на то короткое мгновение, которое было ему необходимо, чтобы скрыть страх перед болью, которую ему предстояло вынести в очередной раз. — Я здесь, — шепнул Чжаньин. Цзинъянь вдруг вспомнил свое детство. Ребенком ему часто снились кошмары, и единственными, кто был в состоянии его после этих кошмаров успокоить, были бабушка — вдовствующая императрица — и брат принц Ци. И та, и другой позволяли ему спать рядом и обнимали после страшных снов, пока он не переставал плакать, а затем обещали, что он в безопасности и они никогда его не бросят. Теперь он стал умней и больше не верил обещаниям «я всегда буду с тобой». Подобное не в воле человека. Но в объятиях Чжаньина он вдруг почувствовал себя в безопасности — давнее, почти забытое ощущение. Повинуясь импульсу, Цзинъянь поднял лицо, замерев достаточно долго, чтобы успеть заметить веселый блеск в глазах Чжаньина, а затем их губы соприкоснулись. Краткий, нежный, целомудренный поцелуй, и, несмотря на отсутствие в нем какого-либо любовного интереса, Цзинъянь понял, что наслаждается сейчас любящей защитой, которая его окутала. Чжаньин отстранился, легко коснулся его губами еще раз и со вздохом выпрямился. — Так почему же яд все время возвращается? — повернулся он к мастеру Линю, который сейчас уставился на них, застыв на половине экспансивного жеста. Цзинъянь постарался согнать со щек румянец, вызванный необходимостью что-то изображать на публику. Он подвинулся, прижался затылком к плечу Чжаньина — вроде бы случайно, но это позволяло ему глядеть в нужную сторону. Он увидел, что глава Мэй застыл и притих, не поднимая глаз и разглядывая свои руки. — Не знаю, — признался мастер Линь после паузы. Он кашлянул и убрал ладони в рукава. — Припарка совершенно точно вытянула яд, и ему было бы неоткуда взяться, если бы в тело не поступила новая доза. Цзинъянь обдумал это утверждение. — Еда или одежда, — предположил он. — Я проверю, — тут же вызвался Чжаньин, но мастер Линь показал головой: — Яду необходимо попасть в кровяное русло напрямую. Отравление привело бы только к незначительному расстройству желудка. Ваши раны всегда прикрывают повязками прежде, чем вас одевают, то есть одежда – тоже вряд ли. И я точно знаю, что это не сами повязки, потому что их я беру из своих собственных запасов и никому не позволяю к ним прикасаться. — Может, осколок клинка все еще остался в теле? — тихо спросил глава Мэй. — И продолжает выпускать яд в кровь? Мастер Линь колебался. — Это возможно, учитывая, что клинок был пропитан ядом, а не просто смазан. Но если это и так, я не смогу удалить осколок, поскольку даже не знаю, где он. Меч проткнул тело вашего величества насквозь, это слишком обширная область, чтобы вскрыть и исследовать ее всю. Цзинъянь вздохнул и расслабил тело, молча изучая ощущения. Болело все, но не было ли таких мест, где болит больше остального? Он сосредоточился на тепле осторожного объятия Чжаньина, позволил этому ощущению затопить все его существо и перекрыть незначительную боль. Он убирал из сознания источники боли один за другим, начиная с самых слабых. И наконец остались лишь постоянная ноющая боль в суставах и резкая, тянущая — в бедре, точно на краю того места, где вошел в тело отравленный клинок. Он положил ладонь на бедро. — Шанс невелик, но попробуйте здесь, — предложил он. — В смысле боли — это всегда было самое неприятное место. Мастер Линь немедля приблизился, чтобы произвести осмотр, но поверхностный взгляд не смог обнаружить в заживающей ране ничего. Цзинъяню пришлось ответить на несколько уточняющих вопросов, и подозрительное место было очерчено точнее, а тогда уже не было оснований откладывать операцию. Мастер Линь немедленно удалился к себе, чтобы приготовить снадобья. Чжаньин практически запихал Цзинъяня обратно в постель, поцеловал долгим поцелуем и напоследок потребовал: — Попробуй отдохнуть. Пожалуйста. Цзинъянь кивнул, прикрывая глаза. — Ты останешься? Пока меня будут резать? — Разумеется. — Чжаньин поцеловал его в лоб — привычный жест утешения. И Цзинъянь, улыбнувшись, разобрал его тихий, чуть задыхающийся шепот: «Слушай!..» Он так утомился, что было вовсе не сложно притвориться, что он заснул. Не заснуть на самом деле оказалось сложней, но в ту же минуту, когда он расслышал голоса Чжаньина и главы Мэй, вся его усталость точно испарилась. — Тебе определённо есть что сказать, — заметил Чжаньин вполголоса, точно стараясь ни за что не разбудить Цзинъяня — Давай, делись. Голос главы Мэй был тих и ровен: — Могу ли я поинтересоваться относительно характера ваших отношений? — А тебе что-то не до конца ясно? — ответил Чжаньин вопросом на вопрос. Долгая пауза, увенчавшаяся тихим вздохом. — Да, — пробормотал глава Мэй, — полагаю, все ясно. — И что, отказываешься бороться? – спросил Чжаньин с оттенком насмешки в голосе. — Не собираешься заявить, что на моем месте должен быть ты? — Это его выбор, и я вмешиваться не стану. Пока он счастлив, я не буду предпринимать ничего, — последние несколько слов глава Мэй произнес, запнувшись. — У меня нет никакого права находиться рядом с ним, так с чего мне что-то заявлять? — По крайней мере, ты способен это признать. Ты ведь любишь его, верно? — Да. Признание вышибло у Цзинъяня дыхание из груди. Но он заставил себя не шевельнуться в постели и не издать ни звука. Чжаньин вполне успешно заслонял его лицо от глаз главы Мэй, но если якобы спящий примется слишком активно двигаться, это его тоже выдаст. Чжаньин вздохнул. — Понимаешь, он-то считает, что ты его ненавидишь. — Что?! — задохнулся глава Мэй. Почему этот голос прозвучал так удивленно? В конце концов, это ведь чистая правда. — Он написал тебе письмо, едва узнал, что ты жив, — объяснил Чжаньин. – И что ты ему ответил? Ах да, «глава Союза Цзянцзо не желает вмешиваться в дела двора», так? Снова долгое молчание, и на этот раз первым заговорил Чжаньин. — Так как насчет этого? — Какое письмо? — переспросил глава Мэй. Цзинъянь невольно распахнул глаза в удивлении и тут же зажмурился, радуясь, что Чжаньин его заслоняет. Но в голосе Чжаньина прозвучало не меньшее удивление: — Он рассказал мне, что выяснил, что ты жив, после возвращения княжны Му. И, выяснив, он отправил письмо главе Союза Цзянцзо, через молодого хозяина Архива Ланъя. Он рассчитал, что кто бы из вас двоих ни прочел его первым, вы поймете, что он знает про тебя и просит встретиться. Он не имел намерений настаивать, чтобы ты остался здесь против твоего желания — всего лишь хотел увидеть тебя еще раз. — Я никогда не получал никакого письма, – ответил глава Мэй, чей голос сейчас звучал потрясенно. — Я должен потребовать ответа у Линь Чэня. Чжаньин вздохнул: — Чем больше я выслушиваю истории с обеих сторон, тем больше убеждаюсь, что вам двоим надо поговорить и тогда вы будете вдесятеро счастливее, чем сейчас. — Он помолчал. — И не смотри на меня так, меня этим не испугаешь. Ты кстати, знаешь, что он себя во всем считает вторым? – О чем ты? — Он убедил себя, что не заслуживает трона и получил его лишь потому. что никого больше не было, — ровно пояснил Чжаньин. Жар прилил к щекам Цзинъяня, когда он услышал, как его ошибки и неудачи обнажаются одна за одной. Пусть он сам постоянно не давал себе забыть, что он неудачник, и все же слышать это, особенно из уст Чжаньина и в присутствии главы Мэй, было тяжко. — Он считает себя вторым, заменой, выбранным из того, что было под рукой. И, глава Мэй, он думает про себя так в отношении любой роли, которую когда-либо играл в вашей жизни. Цзинъянь открыл глаза, тупо уставившись в спину Чжаньина. Ох. Ему следовало догадаться, что Чжаньин и эту кость выложит на стол. Что ж, это была чистая правда, и у Цзинъяня не было права чувствовать себя уязвлённым этим знанием. — Он что, не знает? — прошептал глава Мэй. — Теперь ты понял? — спросил Чжаньин. Его голос сделался предельно мягок, из него исчез весь едкий гнев. — Ты сломал его. Ты полагаешь, что можно лгать без всяких последствий? Или что с этими последствиями придется иметь дело только тебе одному? Думал, он просто отряхнется и пойдет дальше? Молчание. — И знаешь, что самое худшее? Что он до сих пор полон решимости исполнять свои императорские обязанности лишь потому, что от него этого хотел ты! Он себя этой работой до полусмерти загоняет, только чтобы тебя не разочаровать. В неподвижном воздухе раздалось нечто очень похожее на всхлип. — Пожалуйста, — попросил Чжаньин. — Ради вас обоих. Поговори с ним. И на этот раз скажи ему правду. Чего бы ты там ни боялся — наверняка твои страхи столь же обоснованы, как его уверенность, что он для тебя ничего не значит. Судя по словам Чжаньина, тот считал, будто то, во что верит Цзинъянь, на самом деле неправда. Цзинъянь прикрыл глаза и попытался вспомнить, как дышать. Тут открылась дверь, и Цзинъянь расслышал шелест одежды. – Комната для операции готова, – объявил мастер Линь. Помолчал и с обвинительными интонациями в голосе вопросил: – Проклятье, что у вас тут произошло? – Линь Чэнь, – голос главы Мэй был хриплым, но твердым. Мастер Линь досадливо вздохнул. – Ладно. Будите его, и мы начнем. Кровать приняла вес присевшего рядом человека, и в следующее мгновение Цзинъянь ощутил, как чья-то рука легонько трясет его за плечо. – Цзинъянь, – тихо проговорил Чжаньин. – Пора вставать. Цзинъянь тихонько застонал, сам не зная, хочет сейчас открывать глаза или нет. – Не заставляй меня устраивать побудку с помощью Ци Мэна, – добавил Чжаньин. – Поднимаюсь, поднимаюсь, – сдался Цзинъянь, содрогнувшись. – Не надо мне угрожать. – Понятия не имею, о чем ты говоришь, – безмятежно отозвался Чжаньин. Цзинъянь послал ему самый свой лучший сердитый взгляд; увы, тот не возымел никакого действия. Чжаньин лишь улыбнулся и помог ему сесть. – А я могу поинтересоваться, о чем вы? – мастер Линь переводил взгляд с одного на другого. – Лучше не надо, – отозвался Цзинъянь страдальческим голосом, что на этот раз не имело никакого отношения к его ранам. Побудки Ци Мэна в их воинском отряде не зря считались формой наказания. Чжаньин сдержал смешок и стоял рядом, пока Цзинъянь поднимался на ноги. Комната, отведенная для операции, оказалась поблизости. Цзинъянь скинул одежду, как ему сказали, выпил предложенное снадобье и аккуратно улегся. Его привязали ремнями – ощущение крайне неуютное, но он его снес со всем возможным терпением. Вряд ли было лучше, если бы вместо этого его пришлось удерживать на месте слугам. Так он хотя бы избежал лишних глаз. Сперва Чжаньин уселся рядом с ним, потом поднял глаза, вздохнул и встал. Ухватив главу Мэй за руку, он подтащил его к кровати и заставил сесть по другую сторону от Цзинъяня. Цзинъянь приложил все силы, чтобы не покраснеть, когда Чжаньин выпустил руку главы Мэй, и та легла точно поверх его собственной. Непроизвольный порыв отдернуть руку был силен, но Цзинъянь заставил себя, напротив, повернуть ее и вложить пальцы в ладонь главы Мэй. После секундной заминки его ладонь обхватили прохладные пальцы, и облегчение затопило Цзинъяня. Он поднял глаза. Чжаньин улыбался. Снадобье уже начало действовать, размывая мир вокруг Цзинъяня и делая все благословенно отдаленным, вплоть до места, где нож мастера Линя вошел сейчас в его тело. В эту секунду лишь ремни не дали ему дернуться и отпрянуть, и вся его решимость сдержать ругательства вылилась лишь в сорвавшийся с губ жалкий скулеж. Два пылающих копья агонии вонзились в него, раздирая на части. Цзинъянь со стоном содрогнулся, безотчетно пытаясь вырваться из ремней. Что-то холодное коснулось его щеки, и он подался к этому прикосновению, скуля от мучительной боли. Густой запах крови пропитывал воздух... Наверное, в какой-то момент он потерял сознание, потому что, открыв глаза в следующий раз, обнаружил себя снова в своей спальне. Болело все. Весь левый бок горел настолько, что он не мог даже понять, где к его прежним ранам прибавились новые. Одна мысль о том, чтобы пошевелиться, была невыносима, но справа он чувствовал чье-то присутствие, и ему было необходимо знать, кто же это. Он медленно выдохнул и как можно осторожнее повернул голову. Сидя подле него, уснул глава Мэй. Его рука надежно лежала в хватке Цзинъяня, а на другую руку он уронил голову. Свет свечей играл на бледной коже. Какой бы грим глава Мэй ни использовал, чтобы обезобразить свое лицо, сейчас этот состав размазался о рукав и в сочетании с освещением придавал его лицу странный оранжеватый оттенок. Он пошевелился во сне и подвинул руку Цзинъяня ближе к своим губам, обдав его кожу влажной теплотой дыхания. Рот у него был полуоткрыт, расслаблен, и на рукав определённо вытекла ниточка слюны. Лишь узел его прически оставался идеально ровным, словно чтобы подчеркнуть, в каком беспорядке в эту минуту пребывало все остальное. Цзинъянь хотел бы сказать, что глава Мэй выглядит прекрасно – потому что именно так ему полагалось думать, – но на самом деле внешность того была далека от совершенства. Цзинъянь сдержал улыбку и на мгновение прикрыл глаза, но тут же распахнул их снова. Не важно, насколько ужасно тот выглядел, Цзинъянь ни на минуту не хотел отводить от него глаз. Он до сих пор так до конца и не поверил Чжаньину. Но сейчас он так устал. Когда глава Мэй уедет, Цзинъяню хотя бы останутся воспоминания. Даже если его чувства безответны, нет никакого вреда в том, чтобы потакать им, если при этом он ни к чему не принуждает главу Мэй. Это ведь не слишком много – напрашиваться на то, что защитит его от жалящего холода одиночества? Цзинъянь лежал молча, впитывая в память каждую подробность этой тихой минуты. *** Оторваться от любовника было той еще задачей, но Чансу уже полчаса не выказывал никаких намерений просыпаться, а Цзинъянь ни за что не хотел прерывать сон, который был тому явно необходим. Но все же у него самого была работа, которую необходимо сделать, и не так уж много часов на неё. Он с осторожностью выпутался из одеял, прикоснулся невесомым поцелуем ко лбу Чансу и принялся спешно приводить себя в порядок и одеваться для наступившего дня. Для завтрака еще было слишком рано, поэтому он направился прямо в кабинет и приступил к делам. Если он закончит рано, может, он уговорит Чансу вечером отправиться в постель раньше. Он вгрызался в работу уже примерно час, когда отвлекся на мягкий шорох ткани. Он поднял глаза – и от открывшегося зрелища дыхание у него перехватило. Чансу стоял в дверях, глаза у него были заспанные, а волосы взлохмачены со сна. – Доброе утро, – пробормотал Цзинъянь, вставая и широкими шагами направляясь к своему любовнику, чтобы взять его лицо в ладони и быстро поцеловать податливые губы. Следующий поцелуй пришелся в кончик носа, и лишь затем последовало крепкое объятие. – Похоже, ты в хорошем настроении, – смущенно рассмеялся Чансу, уткнувшись носом ему в шею. – Доброе утро, ваше высочество. – Славный день, – коротко ответил Цзинъянь, не желая объяснять подробнее. Застенчивая просьба Чансу остаться на ночь – а тот завел об этом разговор в первый раз с тех пор, как началась их связь, – привела Цзинъяня в абсурдно хорошее настроение, которое не исчезло и когда он проснулся поутру. – Прости, что ты проснулся один, но мне нужно было заняться работой. Чансу вздохнул, признавая свое поражение – и его дыхание, коснувшись кожи Цзинъяня, вызвало у него дрожь. – Трудоголик, – признал Чансу и легким поцелуем мазнул по его щеке. – Я проснулся таким одиноким, ваше высочество. Могу я соблазнить вас вернуться обратно в постель? – Я уверен, что ты можешь соблазнить меня на что угодно, – согласился Цзинъянь. Особенно если он продолжит произносить это «ваше высочество» подобным голосом. Он покосился на свитки, над которыми они с Чансу работали вчера до поздней ночи и с которыми он так решительно намеревался закончить этим утром. Чансу негромко рассмеялся и поднял голову. – Тогда вперед, – мотнул он головой в сторону стола. – Мне надо только привести себя в порядок, и я к тебе присоединюсь. Цзинъянь поцеловал его ниже уха. – С бОльшим удовольствием я бы сейчас присоединился к тебе, – сказал он честно. – Но ты ставишь долг выше удовольствий, – отозвался Чансу, кладя Цзинъяню на щеку хрупкие прохладные пальцы. Большим пальцем он очертил линию скулы. – Верно? Цзинъянь молча кивнул. – Не переживай, дорогой мой, – произнес Чансу, и Цзинъянь вздрогнул от того, с какой легкостью и небрежностью прозвучало между ними это «дорогой». – Это и привлекло меня в тебе с самого начала, так что я вряд ли стану сожалеть. Позволь мне тебе помочь, а после того, как мы закончим, у нас еще останется время потакать своим желаниям. Цзинъяню потребовалось несколько мгновений, чтобы очнуться после того, как Чансу вышел, и еще минута – чтобы найти в себе силы сосредоточиться на работе. Но к моменту, когда тот вернулся, он был более-менее в норме, хотя сердце замерло в груди, когда Чансу, садясь рядом с ним, одарил его ласковой улыбкой. Он боялся, что присутствие Чансу будет его отвлекать, но вместо этого они вошли в легкий ритм совместной работы. Чансу подсказывал ему те политические ловушки, которые он сам не замечал, и помогал разрабатывать стратегию для их обхода. Как обычно, даже недолгого времени, что они проработали вместе, хватало, чтобы способности Цзинъяня возросли, и уже к концу второго часа он сделался намного проницательней в вопросе всяческих подводных камней. Чансу – отличный наставник, подумал Цзинъянь, откладывая в сторону сделанную работу. И вместе с Чансу все выходило намного лучше. Рядом с ним всё снова и снова напоминало Цзинъяню, что он больше не обязан оставаться один; что он может черпать силы других людей, и это – не проявление его собственной слабости. Он так давно не испытывал подобного ощущения ни с кем. Даже его дружба с Нихуан после смерти сяо Шу зачахла, и хотя они оба знали, что отдадут жизнь друг за друга, расстояние между ними не давало Цзинъяню к ней потянуться. Что касается его матери, в эти дни он ее почти не видел, и хотя доверял ей и полагался на нее так же сильно, как и прежде, трудно опираться на человека, когда его нет рядом с тобой. Был ли в его жизни еще кто-то, кому он доверял? На ум приходил разве что Ле Чжаньин. Цзинъянь был не из тех людей, кто обзаводится большим количеством друзей, и с годами их малочисленный круг сделался еще меньше. Но появление в его жизни Чансу напомнило, что он еще способен найти того, кому сможет довериться, и он был за это навсегда ему благодарен. – Ваше высочество, – тихонько окликнул его Чансу и коснулся руки. Цзинъянь отринул все мысли и потянулся к Чансу, который с такой охотой шел в его объятия. – Простите меня, – покаялся он, поцеловав его за ухом, – я отвлекся. – Хотел бы я знать, что вас так отвлекло? – с легким жеманством переспросил Чансу. – Разумеется, я думал о вас, – ответил Цзинъянь. Румянец, заливший щеки Чансу, был восхитителен, и Цзинъянь не мог удержаться и не поцеловать его еще раз. Чансу передвинулся к нему на колени, оседлав, полы его одежды собрались на голени, открывая нижние штаны. Прямо здесь, в кабинете было совсем не место для утоления плотских желаний, но Цзинъянь не мог сдержать себя. Их точно никто не побеспокоит – завтрак им уже приносили, а слуги знают, что господина не стоит отвлекать во время работы. – Можно мне? – спросил Чансу, потянувшись к его верхнему поясу. – Вперед. – Его руки проскользнули под скомканные халаты Чансу, проследили очертания его ног под тонким шелком штанов. Украшение звякнуло, когда пояс Цзинъяня лег на пол. Чансу принялся развязывать его халаты, а Цзинъянь забрался обеими руками под его одежду, обхватил ладонями задницу и притянул его ближе. – Хотя бы дай мне сперва это снять, – рассмеялся Чансу, слегка задыхаясь. Цзинъянь улыбнулся ему снизу вверх. – Ты думаешь, мое самообладание так сильно, что я смогу перед тобой устоять? Чансу укоризненно щелкнул его по носу. – Сможешь, – заявил он с полнейшим доверием. – Если я передумаю и захочу вернуться домой, ты ведь сразу прекратишь. – А ты хочешь? – спросил Цзинъянь. Пальцы Чансу замерли на мгновение. Потом он издал печальный смешок: – Ты думаешь, мое самообладание так сильно, что я смогу перед тобой устоять? Цзинъянь, улыбаясь, зарылся лицом в его шею и, раз уж было так удобно, прихватил губами напряженное сухожилие. Левой рукой он пробрался под пояс штанов Чансу, ощутив под подушечками пальцев горячую кожу, и слегка царапнул ее. Пальцы Чансу дрожали все сильней, и, наконец, он сдался и закинул руки Цзинъяню на шею, шумно вздохнув ему прямо в ухо. – Если уж ты такой требовательный и настойчивый, потрудись проделать часть работы самостоятельно. Цзинъянь обдумал это требование, пока массировал нежную кожу, а потом послушно пробрался выше и на ощупь развязал штаны Чансу. Едва они сползли, он снова уселся, скинул с плеч свой верхний халат, развернул и уложил любовника на мягкую ткань, подхватив его ладонью под затылок, когда тот с возгласом удивления опрокинулся на спину. Он расторопно развязал пояс Чансу и завязки его халата, распахнув, но не снимая с него одежду. Только от штанов он его избавил окончательно. Чансу теперь был обнажен перед его восхищенным взглядом. Он был нездорово худым, и Цзинъянь подумал, что запихнуть бы его в постель и кормить, пока он перестанет выглядеть так, словно вот-вот свалится от слабости. Но несмотря на это, первой и непроизвольной реакцией Цзинъяня на его тело были любовь и желание. – Ты не возражаешь, если я попробую тебя на вкус? – лениво поинтересовался Цзинъянь, теребя его сосок. – Да, будь добр, – выдохнул Чансу. Цзинъянь улыбнулся и положил голову ему на грудь, как тот и ожидал. Но через мгновение, скользнув по соску щекой, уже двинулся ниже. Чансу издал придушенный звук, и его колени, раскинутые по обе стороны от Цзинъяня, вздрогнули. – Ваше высочество… это не подобает человеку вашего положения… Цзинъянь поднял голову и облизнул губы. – Вы намерены кому-то об этом рассказать? – Неразборчивый стон был ему ответом. – Будем считать, что вы ответили «нет», – решил он и продолжил двигаться вниз. . На этот раз бедра Чансу на мгновение конвульсивно стиснули его голову, и расслабить их явно потребовало от него немалых усилий. Он все еще непроизвольно дрожал, и волна удовольствия прокатилась по телу Цзинъяня. Прежде он никогда не делал подобного. Да, со своей наложницей он использовал рот и пальцы, но это было другое дело. Иное тело, и трудно угадать, не делает ли он что-то не так. Но дрожь и стоны Чансу подсказали, что он на верном пути. Он обхватил ладонью янское орудие Чансу, оценивая свои возможности и примеряя его к своему рту, потом приподнялся и обхватил губами навершие, замерев на секунду и привыкая к привкусу и тяжести у себя на языке. Со вкусом еще надо было свыкнуться, но это не проблема, а эти жар и плотность у него во рту он уже обожал. Он осторожно наклонился. Смутная мысль, что он способен принять в рот все орудие Чансу целиком, была отброшена сразу. Это потребует значительно больше практики. Он попробовал свернуть язык и обнять им ствол насколько мог, а остальную часть, не поместившуюся, взять в ладони. То, как Чансу мгновенно толкнулся в его рот, было вполне ощутимой наградой за усилия. Значит, сработало. Он втянулся в ритм – посасывал, лизал, быстрыми толчками двигался вверх и вниз, тем временем представляя, как это могло бы быть, если бы он был способен принять Чансу целиком, если бы тот не удерживал его всякий раз, когда он пытался продвинуться, а просто взял от рта Цзинъяня все, что хочется. Ему не хватило смелости предложить сейчас, но когда он станет поопытней – может быть… Вкус у него во рту сделался резче, и он удвоил усилия, протянул руку и прижал палец между ягодиц Чансу. Там не было масла, но это место у Чансу было чувствительным даже без проникновения. Он принялся обводить кругами сжатый вход и ощутил пульсацию под пальцами. – Ц-цзинъянь… – выдохнул Чансу, запинаясь. – Я… хватит, я же сейчас… Цзинъянь упорно продолжал свое занятие, даже когда пальцы Чансу вцепились ему в волосы, безуспешно пытаясь заставить его отдернуть голову. – Цзинъянь… – застонал тот. – Я… Бедра Чансу дернулись вперед, и рот Цзинъяня наполнился густым семенем. Рефлекторно он попытался сглотнуть, но не сумел и отпрянул, закашлявшись. Влажное и теплое брызнуло ему на лицо, он зажмурился, но рукой по стволу двигать не прекратил, пока наконец не почувствовал, как стихает содрогание под пальцами. Когда он открыл глаза и поднял голову, Чансу смотрел на него неотрывно, как завороженный. – Прости, – смутился Цзинъянь и, не подумав, поднял руку к лицу. Стереть брызги не удалось – он их только размазал. Он машинально облизнул губы и замер, когда взгляд Чансу жадно проследил движение его языка. А если он… Цзинъянь для пробы снова облизнулся, и снова взгляд Чансу с неотрывным вниманием прикипел к этому зрелищу. Еще попытка – Цзинъянь высунул язык, облизнув уголок рта, и жаркая волна поднялась в нем, когда он услышал, как у Чансу перехватило дыхание. Он поднял руку к лицу, собрал несколько капель семени на пальцы, поднес ее ко рту и лизнул. Чансу просто открыл рот, но не произнес ничего, только смотрел и смотрел. Действуя на ощупь, Цзинъянь аккуратно очистил лицо как мог, а затем кошачьими движениями вылизал пальцы. – Я ничего не пропустил? – хрипло выговорил он. Чансу дернулся с места, забрался ему на колени и буквально впился жадным поцелуем. Цзинъянь погрузился в этот поцелуй с наслаждением и немалой долей облегчения от того, что его маленький спектакль все же возымел желаемый результат. Поцелуй вышел неловким и неистовым; казалось, сейчас Чансу не в том настроении, чтобы задумываться об искусности действа: он просто лизал и кусал всюду, куда мог достать. У Цзинъяня голова закружилась от удовольствия. Наконец Чансу отстранился, но лишь затем, чтобы выдохнуть прямо ему в губы: – Цзинъянь. Мой принц. Мой дорогой. Я так хочу почувствовать тебя во мне. – В спальню, – скомандовал Цзинъянь, стараясь сохранить ясность мысли. Аромат Чансу мешался с пряным запахом соития, и Цзинъянь вдруг резко осознал, насколько болезненно возбужден. Нет, это подождет. Он сгрёб Чансу в объятия и, шатаясь, поднялся, чтобы шагнуть в прилегающую к кабинету спальню. Когда они без всякого изящества рухнули в постель, Чансу рассмеялся. Его горящий взгляд был сейчас откровенно жаждущим, хоть и нежным. – Быстро, – потребовал он, изворачиваясь в подходящую позицию, поджал колени и развел ноги. – Не хочу ждать. – Да ну? – переспросил Цзинъянь, скидывая с себя халаты. Он потянулся за бутылочкой масла, которую с недавних пор хранил возле кровати полной и готовой к использованию, и показал ее Чансу. – В обычных обстоятельствах мне нравится, когда ты тянешь время по своему вкусу, – отозвался Чансу. Он изогнулся, не сводя взгляда с паха Цзинъяня. – Но прямо сейчас – пожалуйста. Хочу тебя во мне. – Как я могу тебе отказать? – Цзинъянь с вопросительным видом протянул бутылочку в сторону Чансу, и тому пришлось сесть и вытянуть руку. Он открыл пробку и вылил в его руки немного масла. Ладони проскользили по его мужскому орудию, тщательно смазывая. Цзинъянь глубоко дышал, одной силой воли оттаскивая себя от грани. – Как думаешь, этого хватит? – Я не намерен рисковать тем, что наврежу тебе, – ответил Цзинъянь и легко пихнул его, опрокидывая навзничь, прежде чем налил масла на собственные руки. Чансу уже лежал, как и прежде, приглашающе приподняв бедра Из уважения к желанию Чансу сделать это побыстрее, Цзинъянь пренебрег всяческим поддразниваниями и использовал сразу два пальца, наклонившись при этом, чтобы поймать с губ судорожный вздох. Когда он повернул пальцы, обильно смоченные маслом, Чансу аж выгнуло, и он с приглушенным ругательством оторвался от губ Цзинъяня. – Хватит! – выкрикнул он, дрожа. – Цзинъянь, пожалуйста, давай! Цзинъянь никогда не слышал, чтобы голос Чансу звучал так отчаянно. Он опустился на колени, и с силой подался вперед и вниз. Рот Чансу открылся в безмолвном вопле. Цзинъянь продолжал надавливать с той же ровной силой, пока весь не погрузился в его тело, потом наклонился и поймал губы Чансу своими, глотая срывавшиеся с них всхлипы и стоны. – Д-двигайся, – простонал Чансу ему в губы, и Цзинъянь послушно чуть подался назад и снова качнулся вперед. Чансу на его плоти был так чудесен, что он и вправду не был уверен, как долго сможет продержаться, но он так хотел постараться для своего любовника как можно лучше, что заставил себя сдерживаться, войдя в размеренный, медленный ритм. Но не похоже, чтобы Чансу желал замедлиться даже сейчас. Он сжался вокруг Цзинъяня, толкнулся бедрами ему навстречу. – Быстрей, – потребовал он. – Я не сломаюсь, Цзинъянь. Сильней! Цзинъянь поднес его руку к губам, целуя костяшки пальцев. – Все, что пожелаешь, милый. Тебе достаточно попросить. Его голос был нежен, но не так тверд, как он хотел бы, и он быстро выпустил руку Чансу, чтобы поменять позицию и разобраться, под каким углом лучше наносить удары. Да, вот именно так, понял он через несколько секунд: Чансу в приступе удовольствия запрокинул голову и прогнулся. Теперь Цзинъянь понимал, куда целиться – и оттого тщательно избегал этого места, но входил в Чансу сильно и быстро, заставляя того хныкать от наслаждения. Его орудие медленно поднималось снова, и быстрей, чем Цзинъянь того ожидал, и оттого он был полон решимости длить их соитие, пока не доведет Чансу до разрядки. Он снова сменил ритм и скорость, теперь чередуя удары в точку наслаждения случайным образом и пьянея от того, как всякий раз Чансу отзывается на них стоном изумленного удовольствия. Увидев, что орудие Чансу налилось в полную силу, Цзинъянь сперва решил, что поможет ему разрядиться руками. Но одна мысль, что он довел его до этого возбуждения, взмокшего, дрожащего от удовольствия, ни разу не коснувшись, он вдруг задумался, не может ли довести происходящее до логического финала. – Чансу!.. – выдохнул он между размашистыми толчками. Голос Чансу поднялся до вопля и надломился. Он отчаянно вцепился в спину Цзинъяня, выгнулся всем телом, содрогнулся вокруг его плоти и снова излился. Не так обильно, как прежде, зато дольше, пока он наконец не успокоился с последним, стонущим выдохом. Цзинъянь вышел из него осторожно и медленно, пока Чансу был еще так обостренно чувствителен. – Ш-ш, все хорошо, – успокоил он Чансу, поглаживая по ногам и заставляя распрямиться. Как только тот наконец улёгся удобнее, Цзинъянь обхватил кулаком собственное орудие, двинул раз, другой и разрядился с рваным всхлипом. Его коснулись тонкие пальцы, поддерживая на этой самой долгой волне удовольствия, какую он когда-либо испытывал. Когда Цзинъянь пришёл в себя, Чансу успел уже вытереть их обоих и свернулся в постели, прижавшись к нему спиной. Цзинъянь закинул на него руку и притиснул к себе. Его собственная спина отозвалась неуютным саднящим ощущением. – Чансу, – пробормотал он удивленно. – Ты мне что, спину расцарапал? Тот застыл. – Я не хотел, – предположил Чансу слабо. В его голосе виноватые нотки смешивались с довольными. Цзинъянь тихо рассмеялся. – Все хорошо, – утешил он и сонно поцеловал Чансу в загривок. «Еще только день, а они уже засыпают, удовлетворив свои желания». Цзинъянь никогда не предполагал, что способен на такое, но вот же. С появлением Чансу в его жизни список того, из чего он мог выбирать, действительно расширялся с каждым днем. Если он способен впустить Чансу в свою душу, тогда он уж точно сможет открыться для других людей, верно? Сможет иметь дело с Ле Чжаньином не только по служебной надобности, подумал он с надеждой, когда его веки уже смежились. Его положение всегда было препятствием между ними, но, может, Чжаньин захочет преодолеть этот барьер, хотя бы наедине. Может, со временем он сумеет найти еще друзей, которым сможет доверять? Конечно же, Цзинъянь справится с этим делом теперь, когда решил невыразимо более сложную задачу – найти кого-то, кого он полюбит не меньше, чем сяо Шу. ГЛАВА 4 – Это неприятно и тяжело, – заявил Чжаньин. – Полностью согласен, – ответил мастер Линь. – И почему нам просто было не запереть их вместе и подождать, пока они друг с другом не поговорят? – Потому что эти двое раньше умрут от старости, – ответил Чжаньин. Цзинъянь возразил бы, если бы не считал, что Чжаньин прав. При одном взгляде на главу Мэй любые слова, что он мог бы произнести, застревали у него в горле. Без уродующего грима его лицо выглядело сейчас снова до боли знакомым, и всякий раз, когда Цзинъянь смотрел на него, ему хотелось плакать. Чжаньин вздохнул и положил руки на колени. – Тогда давайте начнем с письма. – Он покосился на мастера Линя и изложил всю историю с письмом, посланным Цзинъянем. – Что произошло, вы в курсе? Мастер Линь нахмурился: – Нет, я никогда не получал никакого письма. Когда это было? Цзинъянь пробормотал под нос точную дату. – Мы тогда еще путешествовали, – ответил глава Мэй. – Нас даже в Архиве Ланъя не было. Линь Чэнь, кого ты оставил вести свои дела? – Того, кто скоро явно будет разжалован, – кисло отозвался мастер Линь. – Я напишу и проверю, отвечал ли он кому-либо, не поставив меня в известность. В докладе, который я получил по возвращении, об этом определенно ничего не было. – По крайней мере, мы можем сказать, что этот ответ не исходил ни от одного из вас? – Совершенно точно можете, – сказал глава Мэй. – Я не видел ни письма, ни ответа на него. Цзинъянь откинулся на подушки, с интересом изучая дальнюю стену. Чжаньин хлопнул ладонью. – Тогда вопрос первый и самый очевидный: зачем ты инсценировал свою смерть? Цзинъянь не пошевелился. Глава Мэй умоляюще глядел на мастера Линя. – И почему у меня такое ощущение, что теперь мы двое будем отвечать вместо них? – вопросил мастер Линь, возводя очи горе. – Причин несколько, и большая их часть сводится к тому, что он идиот. Во-первых, он думал, что его смерть – дело нескольких месяцев, и не ожидал, что переживет сражение с Великой Юй. Впрочем, и я тоже. Но он выжил, а я ухитрился поддерживать в нем жизнь и дальше. Но его здоровье оставалось по-прежнему хрупким, и он решил притвориться, что умер, чтобы вашему величеству не пришлось смотреть, как он угасает с каждым днем. – Нельзя сказать, какой из вариантов был бы хуже, – тихо заметил Цзинъянь. – Следующая причина? – вмешался Чжаньин. – У него в мозгах засело некое дурацкое убеждение, что Мэй Чансу – грязная личность и недостоин быть рядом с вашим величеством, – сообщил Линь Чэнь. – Он что, на самом деле идиот? – вопросил Чжаньин, прикрыл глаза и помассировал переносицу. – Извините. Считайте, что я этого не спрашивал. – Да, – весело согласился мастер Линь. – Да, он идиот. – Есть какие-то еще объяснения? – перебил его Цзинъянь. Глава Мэй выглядел сейчас слишком неловко, чтобы Цзинъянь позволил и дальше над ним насмехаться. – Я могу предположить еще одно, – ответил мастер Линь. – Не сразу, но трава Бинсюй обнаружила несколько неожиданных побочных эффектов, и я нашел правильную комбинацию снадобий, позволивших продлить ему жизнь. Ему придется принимать эти снадобья всегда, и болеть он будет тоже постоянно, но сейчас, по крайней мере, нет риска, что он свалится мертвым в ближайшие десять секунд. Но пока он это понял, вы уже считали его мертвым, и… – Я страшно испугался, – вмешался глава Мэй голосом тихим, но твердым. – Всё сводится именно к этому. Я не смел взглянуть тебе в лицо после того, как дважды солгал о своей смерти. Что, если это на одно предательство больше, чем возможно; что, если это убедит тебя отвергнуть меня? Я посчитал, что не вынесу этого. – Я бы не стал, – ответил Цзинъянь. Чжаньин пробормотал себе под нос нечто неразборчивое. – Ладно. Еще объяснения есть? – спросил он наконец. Глава Мэй покачал головой. Цзинъянь задумался. Он был так уверен, что глава Мэй не вернулся к нему, потому что не желал больше иметь с ним ничего общего. Цзинъянь выполнил то, для чего был предназначен, и у главы Мэй определенно больше не было причин терпеть его присутствие. Но это не сходилось с тем, что сказали сейчас сам Мэй и мастер Линь, и Цзинъянь не знал, как задать им свой вопрос. – Чтобы всё прояснить раз и навсегда: дело не в том, что ты хотел держаться подальше от Цзинъяня? – уточнил Чжаньин. – Что тебе было неприятно его присутствие, или что ты был рад от него избавиться? Цзинъянь вздрогнул. Вот Чжаньин всегда точно знал, как задать вопрос, да еще и приобрел раздражающую привычку читать прямо в его мыслях. – Нет! – ужаснулся глава Мэй. – Это… нет, никогда. Цзинъянь, ты ведь так не думал? Цзинъянь молча отвел глаза. – Никогда! – выдохнул глава Мэй. – Цзинъянь, быть с тобой – единственное, что когда-либо составляло мое счастье. Я никогда в жизни не хотел уйти от тебя. Никогда не делал подобного выбора. Но я лгал тебе так много, что просто не видел, каким образом ты бы мог меня за это простить. Тонкие пальцы сжали его руку. Дышать внезапно сделалось тяжело. Тяжело поверить. Этот человек уже лгал ему прежде и сам в этом только что признался. Откуда Цзинъяню знать, может ли он доверять словам главы Мэй сейчас? Он отобрал руку и положил обе на колени, стараясь, чтобы они не дрожали. – А ты… – начал было Чжаньин, но мастер Линь перебил его: – Вы задали достаточно вопросов. Теперь наша очередь. Чжаньину пришлось согласиться, хотя его кивка Цзинъянь уже не увидел. Он упрямо опустил взгляд и разглядывал свои руки. Все время казалось, что на них грязь. Хотелось их вымыть. После общего молчания мастер Линь горестно вздохнул. – Ладно. Я спрошу. Вы вините Чансу в том, что он вам солгал? – Нет, – ответил Цзинъянь без колебаний. – И никогда не винил. – Вот видишь, – сказал мастер Линь наставительно. Чжаньин кашлянул. – Я… я знаю, что ты предпочел бы этого не говорить, но почему бы тебе еще не объяснить им, почему. Цзинъянь покосился на него, чувствуя себя как человек, которого неожиданно предали. – Я на твоей стороне, – проговорил Чжаньин тихо. – И считаю, что ему нужно это знать, тогда он поймет. – Теперь и мне любопытно, – медленно проговорил мастер Линь. – Почему вы не вините Чансу? Цзинъянь сглотнул, и собрал до последней крошки все мужество, что у него осталось. Не то, чтобы его оставалось слишком много, и все же он сумел ответить на этот жуткий вопрос: – Потому что я бы сделал… я совершал бы ошибки, если бы знал, кто он такой, так что для его плана было лучше, чтобы я не знал. – Чжаньин смотрел на него слишком печально и понимающе, и Цзинъянь закрыл глаза, чтобы хватило сил проговорить оставшееся: – И потому что я не… я не был… – Он прикусил губу и впился ногтями одной руки в запястье другой. – Мне не нужно было знать. – Ты не был кем-то достаточно важным, чтобы знать, – поправил Чжаньин. Мгновение, и Цзинъянь кивнул. – Это «недостаточно важным» – ты хочешь сказать, он считает… – начал мастер Линь. – Что он был просто еще одним камнем в игре, а камни не заслуживают объяснений, – ответил Чжаньин. – Все, что от них требуется – двигаться по доске, как им скажут. Цзинъянь, пожалуйста!.. Сильная рука перехватила его запястье, отвела одну руку от другой. Цзинъянь стиснул кулаки, больше всего мечтая смыть с рук прилипшее к нему ощущение мерзости и грязи. Мастер Линь встревоженно воскликнул: – Эй, вы еще не выздоровели! Зачем добавлять к своим ранам новые? Цзинъянь открыл глаза, безразлично поглядел на алые рубцы у себя на запястье и тщетно попытался отобрать свою руку у Чжаньина. – Пусти, – рявкнул он. – Еще испачкаешься. – Ты только что мыл руки, – ответил Чжаньин, – и они совершенно чистые. – Нет! Они… я не… – Цзинъянь отчаянно дернулся, пытаясь высвободиться, но это движение лишь вызвало вспышку боли у него в боку. Он подавился криком и скорчился в безотчетной реакции на опасность – но от этого было только больней. Когда боль отступила, он обнаружил, что Чжаньин держит его в объятиях. – Прости меня, прости, – шептал тот ему в волосы, – Ш-ш, все в порядке. Цзинъянь хотел оттолкнуть его, но не мог найти в себе сил для этого. Он только лежал не шевелясь, сосредоточившись на том, как дышать, сквозь отвращение и панику. – Проклятье, да что же происходит? – воскликнул мастер Линь. Чжаньин прижал Цзинъяня к своей груди и обеими ладонями плотно закрыл ему уши. Цзинъянь не сопротивлялся. У него не было никакого желания слышать, что тот должен будет сказать. Но слух у него всегда был острым, и приглушенные слова все же достигали его, несмотря на все усилия Чжаньина. – Разве не очевидно? – спросил Чжаньин голосом тихим, но яростным. – Ты заставил его чувствовать себя, точно использованная шлюха, и всякий раз, когда он теперь об этом вспоминает, то пытается оттереть свои руки. Вместе с кожей. Знаешь, сколько раз мне приходилось менять ему повязки, потому что сам он обдирал руки до мяса и не мог этого сделать? – Но почему ты позволил… – Мастер Линь осекся и тяжко вздохнул. – Он не понимает, когда делает это, верно? – Понимает лишь после, – подтвердил Чжаньин и расслабил хватку, освобождая уши Цзинъяня и ясно давая всем понять, что разговор на эту тему исчерпан. Цзинъянь отодвинулся назад и снова лег в подушки. – Извини, – пробормотал он, не сводя глаз с о своих судорожно стиснутых рук. – Не извиняйся, – выговорил глава Мэй. Голос его был слабым и напряженным, точно готовым сорваться. – Единственный, кому надо просить прощения – это я. – Многим стоило бы извиниться, но у меня такое ощущение, что вы двое постоянно извиняетесь не за то, – вмешался мастер Линь. – Позвольте мне выяснить, правильно ли я понял. Вы думали, что были до самого конца просто средством достижения цели, и Чансу на вас было наплевать и все, что он когда-либо делал, было только ради реализации его замысла. – Он помолчал, но Цзинъянь не мог заставить себя ответить на эту безоговорочную истину. – Чансу, тебе нечего на это ответить? Я могу произнести всё за тебя, но не думаю, что это возымеет тот же эффект. – Можно нам остаться наедине? – спросил глава Мэй. Чжаньин сперва посмотрел на Цзинъяня, и тот ответил коротким, покорным кивком. Лучше покончить с этим раз и навсегда. Он уже насмотрелся достаточно и запасся воспоминаниями о главе Мэй, чтобы заполнить им дни своего грядущего одиночества. – Будь честен, – напутствовал мастер Линь главу Мэй, проходя мимо него к дверям. Чжаньин не сказал ничего, но обнадеживающе улыбнулся Цзинъяню, прежде чем тоже выйти. Несколько долгих мгновений они сидели в молчании. Потом глава Мэй встал, подошел к кровати, присел рядом с Цзинъянем и обнял его обеими руками, недвусмысленно крепко – но аккуратно, чтобы не задеть раненый бок. – Я обожаю тебя всей душой, – начал он, и Цзинъянь вздрогнул. – Послушай. Последними словами моего отца были «живи ради Армии Чиянь», и лишь поэтому я выжил. Я думал, что добьюсь для них справедливости, и едва эта цель будет достигнута, для меня больше не останется места в этом мире. Линь Шу умер в тот день, а Мэй Чансу заменил его лишь затем, чтобы взыскать правосудие, и едва это будет сделано – в Мэй Чансу больше не будет необходимости, верно? Он гладил Цзинъяня по плечу – бессознательным, знакомым жестом. – Все годы я работал ради этой цели. Я думал, раз Линь Шу умер так давно, все уже отгоревали по нему и живут себе дальше. Но когда я вернулся в Цзинлинь – когда увидел тебя, Цзинъянь, – ты по-прежнему хранил мой лук. И не позволял никому к нему прикасаться. Твое горе по мне так и не прошло. Я не посмел сказать тебе, кто я такой, потому что все еще думал, что должен буду умереть в конце, а как я мог бы поступить так с тобой? Но и оставить тебя страдать в одиночестве я не смог. Цзинъянь придвинулся чуть ближе. Шелк халатов главы Мэй был мягким, а его шея, к которой он прижимался виском – прохладной. Под ухом Цзинъяня ровно и сильно стучал его пульс. – Когда ты попросил меня остаться, тогда, в нашу первую ночь – я просто поверить не мог, – признался глава Мэй тихим и доверительным голосом. – Ни на что подобное я никогда не смел и надеяться. Я тебя всегда любил, знаешь? Со времен нашей юности. Нихуан была в курсе, и когда нас с ней сговорили, обещала, что станет нам помогать ускользнуть вдвоем всякий раз, когда мы захотим. Он так хотел поверить в то, что сейчас слышал. И верил. Но он уже давно принял решение отринуть надежду и столько времени придерживался этого решения, что теперь и вера, и надежда были для него почти болезненными. – Но ты предложил себя мне – мне, Мэй Чансу! – и это было как сон. Как мечта. Я думал, что, наверное, смогу для тебя это сделать. Смогу сделать тебя счастливым, пусть я и не сяо Шу. И мне эгоистично хотелось знать, как это – быть с тобой. Я ждал этого так долго, что мне не хватило сил тебе отказать, даже понимая, что в самом конце я причиню тебе боль своей смертью. – Каждая минута, которую мы провели вместе, была самым счастливым временем моей жизни в столице. Мне пришлось здесь нелегко, ты ведь знаешь? Приходилось уравновешивать все и вся и бороться со своим слабым здоровьем, зная, что умираю… Я столько раз испытывал искушение сдаться, но шел дальше, потому что считал, что у меня нет выбора, что я должен исполнить то, для чего предназначен. А потом у меня появился ты – и новый резон держаться. Я хотел быть с тобой. Хотел бы жить вместе с тобой, состариться вместе с тобой, пусть и знал, что нет никакого способа это сделать. Я так хотел… Капли упали на лоб Цзинъяня. Он слушал бы и слушал, так прекрасно это звучало – но он не мог перенести, что глава Мэй несчастен. Приподнявшись, он протянул руку и стер слезы с его щеки. – Не плачь, – прошептал он, едва сдерживая порыв покрыть поцелуями это бледное лицо. – Я люблю тебя, – сказал глава Мэй. Слезы у него так и продолжали течь, несмотря на то, что все лицо напряглось от усилий их сдержать. – Мне так жаль, Цзинъянь. Я никогда не предполагал, что ты подумаешь иначе. Это правда, что я с самого начала намеревался возвести тебя на трон, и правда, что ради этого тобой манипулировал. Но больше не было никаких манипуляций, никогда и ни в чем, клянусь. Я не знаю, сможешь ли ты мне поверить после всего, что я натворил, но мои чувства к тебе никогда не были ложью. Я по-прежнему обожаю тебя, и по-прежнему ты – первый в моем сердце. Просто я так перепугался, что ты больше не захочешь иметь со мной никакого дела… Цзинъянь стоял на перепутье и понимал это. Он мог принять слова главы Мэй и открыться возможной боли, если они окажутся неправдой. И мог отвергнуть то, что только что услышал, и причинить боль главе Мэй, если окажется, что это правда. Да не было тут никакого выбора, в конце концов. – Я верю тебе, – пробормотал Цзинъянь и наклонился сцеловать слезы с глаз Чансу. – Ох, Цзинъянь, мой дорогой, – прошептал Чансу. Он повернул к нему лицо и поймал губы Цзинъяня легким поцелуем. – Мой возлюбленный император. Вряд ли ты мне веришь. Но только позволь мне остаться рядом с тобой, и я проведу всю оставшуюся жизнь, доказывая тебе, что я сказал правду. Цзинъянь отступил, все еще неуверенный. Его сердце трепетало в руках Чансу. – Ты никогда и ни в чем не был для меня вторым, – сказал Чансу, взяв его лицо в ладони и серьёзно глядя глаза-в-глаза. – Ты всегда был тем, кого я хотел выбрать, но считал, что не могу, хоть и мечтал об этом превыше всего. Клянусь душами моих родителей, что это правда. Всем, что я есть, я принадлежу тебе. *** Рука господина Су была прохладной. Странно было думать в ту минуту именно об этом, но это было все, на чем Цзинъянь сумел сосредоточиться. – Принц Цзин? – тихо проговорил господин Су. На мгновение в разуме Цзинъяня воцарилась ужасающая пустота, прежде чем он вспомнил, что намеревался. – Вы не останетесь еще ненадолго? – спросил он, чудесным образом не запнувшись посреди фразы. Он разжал пальцы, стискивающие руку господина Су, и медленно выпустил ее, проведя при этом пальцами по его запястью. Это был достаточно явный намек и в равной мере обещание, что он не станет на него давить. Решение оставалось за господином Су. Господин Су пристально разглядывал его целое долгое мгновение, а потом сделал шаг к нему. – Насколько именно ненадолго? – шепнул он, положив пальцы на руку Цзинъяня. И это простое прикосновение точно прожгло все слои одежд и опалило его кожу. – Настолько, насколько вы пожелаете, – отозвался Цзинъянь, глядя в глаза господину Су со все возрастающей надеждой. Он вдруг обратил внимание, что тот выше его ростом. На самую малость, но прежде он этого вовсе не видел, потому что этот человек всегда казался столь хрупким и недосягаемым. Теперь же они стояли достаточно близко: и чтобы подметить разницу в росте, и чтобы различить слабый блеск в этих темных глазах, когда господин Су наклонился к нему. Цзинъянь вздохнул прямо в поцелуй и потянулся привлечь господина Су к себе. Сперва касания их губ были целомудренными, и оба нервничали достаточно, чтобы одно это пресекало любые попытки зайти дальше. Что же, хорошо. Цзинъяню нравилось само чувство, что он может беспрепятственно касаться господина Су. Ему нравилось скрытое дозволение в том, как господин Су двигался и придерживал его. Но затем их поцелуи затянулись, и между тем, как они отрывались друг от друга глотнуть воздуха, проходило все больше времени, и все больше и больше казалось, что одних поцелуев им будет мало. Цзинъянь хотел дать господину Су возможность сделать первый шаг – ему уже случалось видеть, как некто, занимающий высокое положение, посредством этого получает желаемое, и он поклялся, что сам никогда так не поступит, – но он не мог удержаться и не взять инициативу на себя. Самую капельку, подумал он, и провел языком по верхней губе господина Су. Губы господина Су тут же открылись для него с такой готовностью, что Цзинъянь чуть было не пошел на попятный. Но он не упустил возможность, делая поцелуй глубже и вкладывая в него каждую каплю накопившейся в нем страсти. С мягким стоном господин Су обмяк в его руках. В эту минуту Цзинъянь обнимал его столь крепко, что тот не свалился, но потрясение его было столь сильно, что он совершенно застыл. – Вы в порядке? – вопросил он встревоженно после того, как опустился на колени и осторожно положил господина Су на пол. Лишь через несколько секунд господин Су прекратил задыхаться, и за это время Цзинъянь успел перебрать в уме самые ужасающие варианты. Однако, восстановив дыхание, тот улыбнулся ему, кривовато и застенчиво. – Я в порядке, – сказал он, положив руку на щеку Цзинъяня. – Нет, в самом деле, в порядке. Вы знаете, что я нездоров – и порой мне не хватает воздуха. Те вещи, которые Цзинъянь хотел проделать с ним, определенно требовали, чтобы господин Су дышал полной грудью. – Мои извинения, господин Су, – произнёс Цзинъянь, чувствуя, как резко приливает кровь к щекам. – Я не подумал… – Да и я тоже, – признался господин Су, вздохнул и прижался чуть ближе к Цзинъяню. – Знаете, не могли бы вы называть меня Чансу? Мне кажется странным слышать «господин Су» в такую минуту, как сейчас. Цзинъянь бездумно гладил господина Су по спине и пытался заставить себя думать о нем как о Чансу. Оказалось легче, чем он предполагал. – Все зависит от того, станете ли называть меня «Цзинъянь» вместо «ваше высочество принц Цзин»? Чансу вздрогнул и рассмеялся, уткнувшись Цзинъяню в плечо. – Ох, – выдавил он сквозь смех, – К этому будет сложно привыкнуть. Он подался вперед и поцеловал Цзинъяня в шею ниже уха, заставив его невольно задрожать. – Хватит, – пробормотал Цзинъянь не слишком искренне. – Если вы не можете… Острые зубы прикусили мочку его уха. – У вас ведь, конечно, хватит силы отнести меня в мои комнаты? – спросил Чансу. – Там у меня есть лекарство, которое с этим поможет. Мне чрезвычайно хотелось бы продолжить с того места, где мы остановились, принц Цзин. – Он замолк и поправился – тихим, хрипловатым голосом: – Цзинъянь. Цзинъянь подхватил Чансу на руки и поднялся одним плавным движением, улыбнувшись, когда тот удивленно взвизгнул и тут же тот кашлянул и отвернулся, точно притворяясь, что столь недостойный звук от него никогда не исходил. Было несколько неудобно открывать двери из тайного прохода, маневрируя с ношей на руках, особенно когда эта самая ноша проявляла твердое намерение расцеловать любую часть его лица, до которой могла дотянуться. Но в конце концов Цзинъянь ухитрился сделать и это, и, к счастью, по ту сторону двери никого не оказалось. Он положил Чансу на кровать и взял с дальнего столика бутылочку, на которую тот ему указал. – Одну пилюлю. Спасибо. И не дадите ли мне еще тот флакон, что рядом с ней? Нет, тот, что побольше. Цзинъянь подал и его, ожидая, что Чансу примет из него лекарство, но вместо этого тот поставил флакон рядом с кроватью и протянул к Цзинъяню обе руки, мягко улыбаясь. От такого приглашения Цзинъянь был не в силах отказаться. Он упал на колени рядом с ним, прижимая Чансу к постели, утыкаясь лицом в его шею и вдыхая на мгновение его запах. Запах свежих фруктов и резкий аромат трав поверх той же нотки нездоровья. Цзинъянь чуть царапнул зубами то место, где на шее билась жилка, и был вознагражден резким сбившимся вздохом. Цзинъянь принялся целовать его губы, все еще слегка беспокоясь, что со своим напором зайдет слишком далеко. Но его осторожность, казалось, не была оценена по достоинству. Почти сразу Чансу прижался к его губам сам, требовательно, разомкнув их в явном приглашении, сливаясь с ним. Цзинъянь откликнулся на приглашение (пусть и не забывая сделать за дыханием и движениями Чансу), вжимаясь в него все крепче с каждым новым звуком удовольствия, который тот издавал. Для своей обычной сдержанности этот человек оказался на удивление шумным. И, охваченный внезапным желанием в точности выяснить, какие звуки тот еще способен издать для него, Цзинъянь выпрямился. Это вызвало недовольное хныканье, мгновенно сменившееся глубоким вздохом, едва Цзинъянь принялся развязывать свой пояс. Чансу сел – с некоторым трудом, потому что Цзинъянь все еще нависал над ним, – отвел его пальцы в сторону и принялся раздевать его сам. Никогда в жизни Цзинъяня так быстро не избавляли от одежды. И он не смог сдержать смешка, видя, как жадно глядит на него Чансу. – Ш-ш! – рассеянно возмутился его Чансу, чей взгляд скользил по его телу с явным одобрением. – Я представлял себе эту минуту слишком долго, чтобы теперь ты ее испортил, смеясь надо мной. – Ну что ты, наслаждайся, как пожелаешь, – разрешил Цзинъянь. – Но позволь мне хотя бы уравнять условия. Чансу не высказал никакого желания отводить глаза, но охотно помогал, когда Цзинъянь со всем уважением стаскивал с него халаты, слой за слоем, Раздеться до полной наготы формально было непристойным, но Цзинъянь что-то не слышал, чтобы существовали установленные приличия для близости с мужчиной. В эту минуту Цзинъянь решил забыть все, что когда-либо учил про должное поведение, и следовать тем простым правилам, которым научился с собственной наложницей: помни, для чего тебе руки и рот, убедись, что позаботился о ней, и лишь затем достигай разрядки сам. Он надеялся, что этого хватит, чтобы возместить его неопытность в подобных отношениях. Он скинул их одежды с кровати на пол одной неаккуратной кучей и прижал Чансу к постели поцелуем. Потом отстранился, но сразу пресек любые жалобы, принявшись поглаживать Чансу по груди и животу. – Есть что-то особенное, чего ты хочешь? – Что угодно, – ответил тот, чуть потянувшись наверх. Но Цзинъянь в эту минуту держал его крепко, мешая пошевельнуться, поэтому слегка разжал хватку. Однако Чансу не стал вырываться, напротив, замер, и выражение у него было слегка разочарованное. – Что угодно, пока ты меня касаешься. Для пробы Цзинъянь прижал запястья Чансу к кровати и снова увидел, как странное чувство на мгновение отразилось в его лице. На этот раз, когда тот попробовал высвободиться из его хватки, Цзинъянь его не выпустил, позволив Чансу напрячься изо всех сил и убедиться, что все это бесполезно. Тот расслабился в его руках с тихим вздохом. – Ты уверен, что это не то самое особенное? – уточнил Цзинъянь, улыбаясь. – Хочешь заставить меня сказать это вслух? – Чансу отвернулся, пряча лицо. – Мне было бы приятно это услышать, – ответил Цзинъянь, наклоняясь за поцелуем. – Но принуждать тебя я не стану. Понимаешь? – Конечно, – выдохнул тот. Они лениво целовались, и Цзинъянь все время следил, чтобы фиксировать Чансу всем телом. Чем дольше тот оставался прижатым, тем больше таял с каждым прикосновением Цзинъяня, пока не задышал короткими рваным выдохами, перемежаемыми постаныванием. Несколько раз Цзинъянь останавливался убедиться, что Чансу не испытывает никаких проблем со здоровьем, но тот, казалось, был в полном порядке, поэтому Цзинъянь без опасений продолжал все так же медленно изучать его тело. Он поймал губами его пальцы и рассеянно подумал, что попробовать на вкус каждое местечко на этом теле может стать отличным способом провести сегодняшний вечер. – Цзинъянь, – жалобно выговорил Чансу, с недовольным видом растянув последний слог. – Хватить меня дразнить. – И чего ты хочешь? – спросил Цзинъянь, откидываясь назад, чтобы видеть всю картину в ее полноте. Чансу был сейчас в очаровательном беспорядке: распущенные волосы разметались, тело раскраснелось, мужское орудие напряжено и готово разрядиться. – Ты что, не слушаешь? – вопросил Чансу. – Нет, – признался Цзинъянь. – Отвлекся. – Он положил руку на пах Чансу и позволил ей медленно проскользнуть между бедер. – Я же сказал, мне все равно, – простонал Чансу. – Ты во мне, или я в тебе, или ты руками – все равно, просто позволь мне… пожалуйста! – Руками, да? – Он определенно расслышал пыл в том, как прозвучали эти слова. Он мягко забрал плоть Чансу в свой кулак и спросил: – Тебе они действительно настолько нравятся? В качестве ответа Чансу потянулся к его правой руке и поднес ее к губам, тут же забрав в рот два пальца, посасывая и лаская языком. Цзинъянь смотрел, застыв, как околдованный, как Чансу стонет, не выпуская его пальцев изо рта, и поглаживает тыльную сторону его ладони ритмичным, неосознанным движением. Лишь когда его бедра слегка подались наверх, Цзинъянь вспомнил, что и сам должен двигать кулаком. Хотя это движение плохо шло насухо, и едва он попытался извиниться за это, Чансу протянул ему ту самую бутылочку, которую прежде попросил принести со столика. – На руку, – хрипло выговорил он, выливая несколько капель Цзинъяню в ладонь. – Массажное, подойдет. Ты можешь – нас вместе… Цзинъянь позволил маслу пролиться на себя и Чансу и слегка размазал, прежде чем забрать в руку сразу оба орудия. Первое прикосновение буквально обожгло, и он ощутил во рту вкус крови прежде, чем понял, что прикусил губу. Но боль позволила ему слегка отпрянуть от самого края и продолжить двигать рукой для совместного наслаждения. – Дай я поднимусь, – выдохнул Чансу. – Я хочу… Цзинъянь разжал руку, и тот моментально приподнялся, держась за него и отстранившись, пока он не уселся удобно. Тогда Чансу забрался к нему на колени, оседлал и закинул руки ему на плечи. – Хочу держать тебя, – признался он и вскинул бедра ему навстречу. Плоть скользнула, соприкоснувшись с другой плотью. Цзинъяню удалось просунуть руку между их телами и продолжить двигать кулаком по плоти Чансу, не касаясь пока своей собственной. Долго этого не потребовалось. Чансу прикусил его шею, достигнув пика – и этот неожиданный острый укус швырнул самого Цзинъяня за грань. Теперь уже он сам спрятал лицо у Чансу на плече, увлекаемый волнами опаляющего экстаза. Затем он мягко подпихнул Чансу и получил в ответ лишь недовольное ворчание. Подавив смешок, он высвободился, уложил любовника на простыни и отправился на поиски влажного полотенца. Обтерев обоих, он сел рядом с Чансу и несколько секунд смотрел, как тот спит. Когда тишина показалась Цзинъяню тягостной, он встал и отыскал спальные халаты Чансу. Тот не пошевелился, даже когда Цзинъянь его переворачивал, чтобы одеть. Он надежно завернул Чансу в одеяла, легко поцеловал его в лоб, быстро оделся сам и направился к подземному ходу. Ему хотелось остаться, но не хотелось, чтобы его присутствие стало нежеланным. Если Чансу согласится еще и на следующий раз, может, тогда он позволит Цзинъяню остаться на ночь? Эта надежда согревала его, когда он рухнул в свою постель и уснул. ГЛАВА 5 Когда отравленный осколок был извлечен из тела, выздоровление Цзинъяня пошло много быстрей, чем прежде. Линь Чэнь больше не смотрел на него тоскливо, а Чжаньин вернулся к своим повседневным обязанностям, едва Цзинъянь смог вернуться к своим. Теперь Чансу сидел рядом с ним, когда он работал, и сначала Цзинъянь из-за этого чуть нервничал. Но едва погрузившись в доклады, он забыл волноваться о том, что его могут сейчас оценивать, а к концу первой недели он привык просто игнорировать присутствие Чансу рядом в эти минуты. Труднее было игнорировать то, как эти темные глаза следили за ним всякий раз, когда он делал перерывы в делах, чтобы провести время с Тиншэном. Он обычно сидел с сыном около часа, и раз в неделю они ужинали вместе. На первом же после выздоровления Цзинъяня ужине Тиншэн вывалил ему все, что он успел делать за день, засияв, когда отец похвалил его усилия. – А завтра Чжаньин-гэ разрешит мне попробовать сесть на его лошадь, – прибавил Тиншэн. – Он считает, что ты достаточно готов для нее? – удивленно спросил Цзинъянь, подняв брови. – Он сказал, что мне придется постараться, но я должен хотя бы на ней усидеть, – признался Тиншэн. – И еще он сказал, что единственный способ научиться – это попробовать, но он будет рядом и проследит, чтобы я не пострадал. – Отличный совет на все случаи жизни, – сухо согласился Цзинъянь. – Лошадь Чжаньина буйная и не терпит никого, кроме него, так что будь осторожен. – Буду, – обещал Тиншэн. – Но, полагаю, ты ведь тоже был бы в силах на ней ездить, отец? – Она мне это позволяет, но чувствует себя подо мной не слишком спокойно, – ответил Цзинъянь. – С боевыми конями так бывает, тебе ещё предстоит это узнать – они привыкают к своему постоянному седоку и не понимают, как им быть, если на них садится кто-то еще. Тиншэн кивнул, положив в рот клецку. – Чжаньин-гэ сказал, что пока он рядом, она не станет слишком усердствовать. Наверное, если я попытаюсь проехаться на ней сам, без него, ей это не понравится. – Она сделает все, чтобы тебя сбросить, – согласился Цзинъянь. – Даже и не думай об этом. – Никогда, – ответил Тиншэн с самым благонравным видом, не вязавшимся с тем смешком, которым он ответил на скептическое выражение лица Цзинъяня. – Нет, обещаю, отец, не буду. – Что ж, если ты все-таки попробуешь, то мы назовем это попыткой научиться самым сложным путем, – задумчиво сказал Цзинъянь и подложил еще мяса на тарелку Тиншэна. – Ешь. Тиншэн послушно съел, и до конца ужина они болтали о том, как проходят его уроки. Когда с едой было покончено, Тиншэн откланялся, по обыкновению обняв Цзинъяня на прощание. Наверное, он был для такого уже слишком взрослый, но так долго в своей жизни мальчик был лишен семейного тепла, что Цзинъянь просто не мог настаивать, чтобы тот начал ему отныне кланяться, как положено. Тиншэн отлично знал, как он должен себя вести, когда они на людях, а все, что случалось у них наедине, было только их делом и ничьим больше. – Ты отличный отец, – сказал Чансу, когда Тиншэн вышел. Цзинъянь помедлил и все же признательно склонил голову: – Спасибо. Они ушли в его покои, и Чансу устраивал ему постель, пока Цзинъянь умывался и переодевался на ночь. Когда он вернулся из умывальни, Чансу помог ему лечь в кровать и, поцеловав в лоб, укрыл одеялом. С тех пор, как они поговорили, он каждую ночь оставался у Цзинъяня, пока тот не засыпал. Цзинъянь не знал, как это толковать, но просыпаясь наутро один, чувствовал себя измученным. – Как думаешь, глава Мэй останется еще ненадолго? – спросил он сегодня у Чжаньина. Чансу исчез по своим делам – помогать с чем-то мастеру Линю, а Чжаньин пришел, когда у Цзинъяня случился перерыв в делах. Якобы обсудить маршруты для патрулей и стоит ли еще раз пересмотреть полномочия императорской гвардии, но Цзинъянь знал, что это скорее чтобы составить ему компанию, пока он выздоравливает. Чжаньин посмотрел на него озадаченно через стол – Цзинъянь настоял, чтобы тот сел, когда пришел. – А он упоминал, что желает уехать? – Нет, но я предполагаю, что он пожелает. Разве нет? – Я в этом не так уверен, – ответил Чжаньин и тепло улыбнулся. – А почему бы вам не спросить его об этом самому, ваше величество? – Что, я уже снова «ваше величество»? – со вздохом упрекнул его Цзинъянь. Чжаньин неизменно сбивался с обращения по имени на титул, пробыв слишком долго в официальной обстановке. – Что, меня должны еще раз проткнуть мечом, чтобы ты это прекратил? – Я не выдержу второго сердечного приступа, так что будь добр, не надо, – попросил Чжаньин. – Может, тебе надо специально напоминать, как меня зовут? – предположил Цзинъянь и швырнул в Чжаньина ядрышком арахиса. Чжаньин нахмурил брови, как тот, кого незаслуженно обидели и застали врасплох – и это, конечно, никак не скрыло его намерений, когда он сам потянулся за орехами. Когда через полтора часа вернулся Чансу, он так и застыл на берегу разлившегося по полу целого моря орехов. – Во имя небес, что тут случилось? – вопросил он, прикидывая, как бы ему через них пробраться. – А что такое? – с самым честным лицом спросил Чжаньин. – Откуда тут все эти орехи? – изумлённо спросил Чансу. Чжаньин с самым драматическим видом огляделся. – О! Боги, а я и не заметил. Интересно, откуда они взялись. – И мне интересно, – пробормотал Чансу, и недоверие в его голосе заставило Цзинъяня рассмеяться, как он ни крепился. Чжаньин усмехнулся: – Что ж, мне стоит вернуться на обход патрулей. Я навещу вас завтра. Цзинъянь кивнул, все еще улыбаясь. «Спроси его», – изобразил Чжаньин одними губами, выходя, и его улыбка увяла. Цзинъянь прикусил губу, когда дверь за Чжаньином закрылась, оставив их с Чансу наедине. – Ты закончил дела на сегодня? – спросил Чансу. – Хм, министерства весьма преуспели в том, чтобы организовывать все самостоятельно, а мне подавать краткий доклад о результатах, – признался Цзинъянь. – Он получается много короче обычного. Хотя как только я окончательно выздоровею, надо будет взглянуть на это все подробнее. – Может, сегодня ты найдешь время встретиться с матерью? – спросил Чансу. – Она хотела повидаться с тобой, если ты сможешь. Цзинъянь медленно кивнул. Вдовствующая императрица нечасто теперь просила его о встрече, понимая, что он отдалился, хотя и не зная причин. Он подозревал, что она винит в этом тяжесть его императорских обязанностей, и ничего не делал, чтобы вывести ее из этого заблуждения. – Чуть попозже – да. И Ча… глава Мэй, я хотел бы знать, когда вы собираетесь уехать? – А зачем мне уезжать? – спросил Чансу после паузы. – У тебя есть свои собственные обязанности. Я не могу просить тебя остаться. – Я уже передал все эти обязанности в руки Линь Чэня, – ответил Чансу. Он положил руку на колено Цзинъяню. – Формально я до сих пор остаюсь главой Союза Цзянцзо, но большую часть работы уже взял на себя Линь Чэнь. Я останусь только его консультантом для сложных случаев и даже ради них не намерен покидать Цзинлинь. Если ему будет нужно, он сможет сам ко мне приехать. Цзинъянь прикрыл дрожащие пальцы краем рукава, чтобы их не было видно. – Понимаю. Тогда мне стоит помочь тебе устроиться здесь? Если ты обоснуешься в своем прежнем поместье, тебе потребуется больше слуг. – Мое бывшее поместье уже продано… – начал Чансу. – Я купил его, – перебил его Цзинъянь. Это он сделал почти сразу, едва до него достигла весть о предполагаемой смерти Чансу. Одно то, что туннель между домами был засыпан, причиняло боль; он не хотел терять и эту последнюю вещь, которая связывала его с Чансу. – Оно все ещё твое, если ты пожелаешь. Последовало недолгое молчание, а затем Чансу тихо рассмеялся, взяв Цзинъяня за руку, и поднес ее к своим губам. – Ты слишком добр ко мне. Признаюсь, это поместье для меня кое-что значило, но я буду счастлив где угодно, если это позволит мне оставаться рядом с тобой. – Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя обязанным, – не выдержал и честно сказал Цзинъянь. – Это последнее, чего я хотел бы, так что, пожалуйста, не думай, что ты должен… – Единственное, что я сейчас чувствую – совершенно эгоистическое желание оставаться с тобой, и чтобы ты был моим, – перебил его Чансу. – При чем тут обязанность, дорогой мой? Если честно, от обязанностей меня уже тошнит. Я долго чувствовал обязанность восстановить доброе имя своей семьи и своей армии, и обязанность служить империи, и обязанность помочь людям, которые помогали мне достичь моей цели. Могу я теперь делать то, что сам хочу? – А чего ты хочешь? – спросил Цзинъянь. – Тебя, – ответил Чансу. – Да, я знаю, что мне придётся делить тебя с твоими женами – и не собираюсь этому препятствовать. Но если я могу получить даже крошечный уголок в твоем сердце, я буду самым счастливым из живущих. Цзинъянь оценил преимущества честности и, после мучительно долгой секунды, позволил правде излиться из своих уст как есть: – Мое сердце принадлежит и всегда принадлежало тебе. Целиком. Чансу придвинулся ближе, сплел свои пальцы с пальцами Цзинъяня и положил голову ему на плечо. – Что, правда? – Да, и ты это знаешь. – Не знаю, – вздохнул Чансу. – Я знаю, на что я надеялся и чего желал, но не знаю, сколько из этого соответствует действительности, – он крепче стиснул пальцы Цзинъяня, – и как много я видел лишь потому, что так сильно хотел увидеть. Казалось, Цзинъянь должен бы был все больше нервничать при этом разговоре, учитывая, насколько его дергало все, что было связано с этим печальным и постыдным делом. Вместе этого его сердце укрепилось, а голос стал идеально ровным, когда он признался: – Я любил сяо Шу с тех пор, как мы были детьми. Когда я понял, что влюбился в Мэй Чансу, я злился на себя за то, что это казалось мне неверностью. Но я ничего не мог поделать со своими чувствами, и, поскольку в отличие от сяо Шу, Мэй Чансу не был просватан, я воспользовался шансом. – Он уставился на их переплетенные пальцы. – Разумеется, я многого тогда не понимал. Он вытащил руку и продолжил, воздвигая дистанцию между ними: – Раз ты теперь здоров, ты ведь женишься на княжне Му? Нет причин избегать этого с тех пор, как ты знаешь, что твоей жизни ничто не грозит. Чансу наморщил лоб: – А что насчет тебя? Цзинъянь отмел это легким пожатием плеч: – Я буду рад за тебя. Обо мне не беспокойся. – Для этого ты должен больше заботиться о себе сам, – возразил Чансу, и его резкий тон в сочетании с незнакомыми словами заставил Цзинъяня вздрогнуть. – Ты ведь знаешь, что Нихуан приезжала ко мне в Архив Ланъя после войны, верно? Он знал. – В то время она еще не знала правды, но приехала и доставала всех своими подозрениями добрых три недели, пока я не сдался и не показался ей, – признался Чансу. – Тогда она дала мне пощечину, а потом заявила, что останется здесь, пока не убедится, что я действительно в порядке, а поскольку я этого тогда еще не знал, она отправилась путешествовать с нами. Мы пробыли вместе месяц, и знаешь, что она мне сказала в конце этого месяца? Он продолжил, не дожидаясь ответа: – Что она любит меня и рада, что я жив, потому что теперь она наконец-то может со мной расстаться. Она сказала, чтобы я нашел себе человека, с которым буду счастлив, потому что она сама точно собирается сделать то же самое, и что она не затем теряла время, проверяя, свободен ли путь для братца Цзинъяня, чтобы я потом тосковал издалека. Как, звучит это похоже на то, что мы с ней до сих пор влюблены друг в друга? Цзинъянь уставился на свои руки. – Не знаю, как бы все вышло, если бы мы с ней поженились и все случилось так, как мы рассчитывали, когда были молоды. Но прямо сейчас – даю тебе слово! – это не без нее я жить не могу. – Он помолчал. – А без тебя. Чтобы ты вдруг не подумал, что я говорю про кого-то еще. – Я не думал, – пробормотал Цзинъянь. – А мне это откуда знать? Ты вечно находишь для всего самые скверные объяснения… Цзинъянь, я обожаю тебя, я бы тебя боготворил, если бы ты мне позволил. Ты – вся моя жизнь, а я – трус, который не смог объяснить это тебе раньше. И я так сожалею об этом, но прошу тебя, прошу, не отсылай меня прочь от себя! Он приподнялся на коленях, обнимая его лицо обеими руками. «Поцелуй меня», – молча и потрясенно взмолился Цзинъянь, и, словно он произнес это вслух, прохладные губы коснулись его собственных. Сперва это было невинное касание, но затем Чансу прихватил зубами его нижнюю губу, а его язык настойчиво пробился в рот Цзинъяня. Головокружительное ощущение. Цзинъянь проглотил стон. Они оторвались друг от друга через несколько долгих минут. Чансу не сводил с него затуманенных глаз. – Ты сказал, что твое сердце принадлежит мне, – прошептал Чансу. – Теперь я буду лучше заботиться о нем. Обязательно. А мое сердце – в твоих руках, Цзинъянь, и уже очень давно. – Он склонил голову, опустил руки. – Может, задолго до того, как я сам это понял. Эти слова кружили голову Цзинъяню, ложась бальзамом на его старые шрамы и свежие раны. – Я, наверное, не очень могу сейчас двигаться, – сообразил он вдруг, резко осознав, что последствия от ножа хирурга едва зажили, – но целоваться с тобой я хочу еще и еще. Если это можно. Изумленный, придушенный смех вырвался из горла Чансу. – Думаю, это мы как-нибудь сможем устроить, – пообещал он, глядя на Цзинъяня сияющими глазами. В следующем поцелуе чувствовался привкус слез, но Цзинъянь слизнул соль с губ и не отпустил их. Затем все устроилось как-то без вмешательства Цзинъяня. Ужасное осознание, что он ничего не стоит, сократилось до чего-то такого, что он по большей части мог не вспоминать. Он надеялся, что это, дарящее ему свободу, ощущение не исчезнет, потому что уже и не помнил, как это – не ждать, не в силах ничего предпринять, пока что-то обязательно пойдет не так. Он отчаянно хотел удержаться в этом состоянии духа хотя бы еще немного. Чтобы его хватило на разговор со вдовствующей императрицей. С его матерью. Цзинъянь пришел к ней назавтра, в конце дня; вчера он так увлекся поцелуями с Чансу, что потерял счет времени и понял это лишь когда слуги поскреблись в дверь с вопросом, подавать ли ужин. Сейчас Чансу отказался идти вместе с ним по каким-то причинам, которые не пожелал открыть, и Цзинъянь направлялся на встречу один, мысленно придумывая, какими словами описать происходящее. Слуги моментально объявили о его визите, и мама встретила его с улыбкой. Годы уже оставили следы в уголках ее глаз и губ, но с ними она выглядела еще прекраснее. – Ты хотела видеть меня вчера? – спросил Цзинъянь. – Прости, я не смог прийти раньше. – Все хорошо, – отозвалась она. – Я знаю, что ты занят в эти дни. Пойдем выпьем чаю – я составила новый сбор. Он уселся и отпил чаю, который мама ему налила, и действительно, для чая он оказался неплох: мягкий, легкий и без следа горечи. – Я хотела поговорить с тобой, потому что получила… скажем, так, брачное предложение, – начала она, и Цзинъянь застыл. – С той стороны живых родственников не осталось, так что обратились прямо ко мне. Поскольку речь идет о чувстве, наверное, будет лучше, если ты тоже скажешь свое слово по этому делу. – Сейчас я не заинтересован в новом браке, – выдавил Цзинъянь. – Но хотя бы взгляни, – настаивала она, придвигая к нему сложенное письмо. – Почему ты скрыла от меня истинную личность Мэй Чансу? – внезапно спросил он. Она вздрогнула, отвела взгляд от письма и посмотрела сыну прямо в глаза. – Ты имеешь в виду… когда он помогал тебе в борьбе за трон? – Да. Она опустила взгляд на свои руки, смирно лежащие на коленях, – Полагаю, тому было много причин. Он просил меня об этом, и он был последним, что осталось от моего дорогого названого брата, так что я чувствовала обязательство перед ним. Одного этого не было бы достаточно – это соображение связывало бы мой язык лишь до той минуты, как я поговорила бы с ним сама. Но, поговорив, я поняла, что он умирает, и побоялась рассказывать тебе. Когда ты потерял его в первый раз, это тебя чуть не уничтожило. Это я понимала отчетливо. Потерять его во второй раз… Я не могла вынести мысли, что лишусь и тебя тоже. – Понимаю, – слабо выговорил Цзинъянь. – Я всего лишь хотела защитить тебя, – настаивала она, с глазами, блестевшими от слез. Цзинъянь протянул к ней руки и взял ее ладонь в свои. – И я все время спрашивала себя, что было правильней, сказать тебе или не сказать. Я надеялась, что выбрала правильно. Нет, неправильно, но он не собирался ей об этом говорить. Не теперь, когда ее слова легли исцелением на ту часть его души, которой он до сих пор ощущал сердечную рану и неуверенность. Он почувствовал, какой глупостью были все эти мысли, которые он лелеял в себе, но еще сильней он чувствовал благодарность. Ему до сих пор было трудно верить; он так долго полагал, что все обстоит совершенно по-иному, что ему было нелегко преодолеть груз старых привычек. Но он надеялся, что рано или поздно с этим справится. Надо будет отыскать какой-нибудь по-настоящему впечатляющий способ отблагодарить Чжаньина за то, что тот поддерживал его во всех испытаниях, что боролся и добился для него ответов, едва понял, через что Цзинъянь прошел. – Теперь все хорошо, – ласково сказал он маме. – Просто… я давно хотел это узнать. – Он выпрямился и перевел взгляд на письмо, самым невинным образом лежащее на столе, тем самым давая маме время собраться и осушить слезы. – Знаешь, вот этим я правда не интересуюсь. – Посмотри, прежде чем говорить, – настойчиво повторила она, робко улыбнулась и чуть придвинула бумагу к нему. – Это предложение стало для меня настоящим сюрпризом, но если тебе оно окажется не интересно, я буду на твоей стороне. Цзинъянь открыл было рот возразить, но передумал, внезапно испытав некоторое подозрение. Он развернул письмо, взглянул на строку приветствия в самом начале, выполненную аккуратной каллиграфией, и разобрал имя Мэй Чансу. – В самом деле? – переспросил он ласково, проглядывая письмо до конца. – Вряд ли министр ритуалов должным образом оценит необходимость устраивать подобный брак. Его мать рассмеялась. И пусть в этом смехе слышались слезы, Цзинъянь притворился, что не заметил. – Он сказал мне то же самое и отметил, что если это создаст слишком много затруднений, он будет счастлив занять место рядом с тобой без формальностей. Ну, может, совсем маленькая, приватная церемония… Цзинъянь свернул письмо и вернул его матери. – Формально, прецедент был. Хотя в Лян такого не случалось очень давно. – Значит, ты обдумаешь это? – спросила она. Он отдал ей поклон и чуть улыбнулся: – Я доверяю суждению моей матушки. И уверен, что вам доставит удовольствие все это организовать. – Для тебя я все устрою безупречно, – пообещала она и свернула беседу на какие-то незначительные темы. Цзинъянь чувствовал себя бесконечно довольным. Будущее казалось ему немного светлей, и он обнаружил, что с нетерпением ожидает наступления нового дня. *** В лунном свете бледная кожа господина Су словно сияла собственным светом, его волосы чернильным водопадом стекали, незаплетенные, по плечам, а его бездонные глаза, казалось, глядели сквозь все маски Цзинъяня прямо ему в сердце. – Ваше высочество, – тихо проговорил он, поднимая ладони в вежливом поклоне. – Простите мой неопрятный вид. – Это я виноват, явившись в такой час, – поправил Цзинъянь, кланяясь в ответ. – Я не отниму слишком много вашего времени – я лишь хотел уточнить с вами несколько подробностей, учитывая мою завтрашнюю встречу с отцом. – Ваше появление всегда желанно, в какой бы час оно ни случилось, – ответил господин Су. Его пальцы словно замерзли на холоде – слабая дрожь пробежала по ним, заметил Цзинъянь. – Прошу вас, садитесь. Цзинъянь скинул свой плащ и укутал плечи господина Су, радуясь, что не задержался переодеться, явившись домой после всех дел поздним вечером, а сразу отправился его навестить. – Разве у вас нет более теплой одежды? – спросил он, окидывав взглядом его халаты. Они были плотными, но для господина Су не казались достаточной преградой от холода. Тот не ответил, и, подняв глаза, Цзинъянь увидел, что господин Су с изумленным выражением лица мнет пальцами край воротника его плаща. Внезапно Цзинъянь смутился своего бездумного порыва, но решил держаться так, словно не произошло ничего необычного. – Я готовился ко сну, – наконец пояснил господин Су, – поэтому теплое верхнее платье уже снял. – Я быстро, – повторил Цзинъянь с чувством легкой вины. Улыбка господина Су была слабой, но ласковой. – Как я сказал, ваше появление всегда желанно, – сказал он и коснулся руки Цзинъяня кончиками пальцев. – Прошу вас, проходите же. Они сели вместе у горящей жаровни, и Цзинъянь торопливо изложил несколько своих вопросов. Завтра он должен был предоставлять результаты другого расследования – дело было небольшое, включающее в себя заявление о взятке, но в идеале его следствием должны были стать перемещения в нижних эшелонах Министерства Работ. Он знал, что от него ждали завершения дела, но также знал, что отец несомненно отвергнет его решение с ходу, если в нем он окажется слишком прямолинеен. Он не мог оставить несправедливость без воздаяния, и если это значило спросить у господина Су наставления в том, как представить дело, значит так тому и быть. Как он и надеялся, господин Су выслушал, затем сделал несколько предположений, как именно сможет отвечать Цзинъянь в зависимости от того, что скажет отец-император. Это было больше, чем Цзинъянь мог надеяться, и он теперь с большей уверенностью ожидал завтрашнего представления дела. Господин Су был готов развить сделанные им замечания, но Цзинъянь поднял руку и покачал головой, едва записал самые основы. – Вы выглядите утомлённым, – сказал он. – Вашему здоровью не пойдет на пользу принимать меня в гостях и дольше. – Ничего страшного, я в порядке, – возразил господин Су, но признательно склонил голову, когда они оба поднялись из-за стола, – Однако если мой принц велит, я, конечно же, отправляюсь спать. – Если так, считайте, что принц повелел, – настаивал Цзинъянь, и тут же ему пришлось протянуть руку и поддержать господина Су, когда тот споткнулся. – Осторожно! Вы нездоровы? Позвать вашего лекаря? – Нет, нет, – выдохнул господин Су, опираясь на его руку и вцепившись в нее с такой силой, что для него самого, должно быть, было смертельной хваткой, хотя для Цзинъяня – обычным прикосновением. – Я просто поднялся слишком резко, и у меня закружилась голова – такое случается порой, но быстро проходит. Цзинъянь другой рукой обнял господина Су за талию и, поддерживая, привлек чуть ближе к себе, пока наконец тот не выпрямился с легким вздохом. – Спасибо, – произнес он. Его рука соскользнула с локтя Цзинъяня, и пальцы легко коснулись тыльной стороны его ладони, прежде чем отдернуться совсем. – Вы уверены, что в порядке? – спросил Цзинъянь. – Совершенно, – отозвался господин Су, и легкая улыбка тронула его губы. – Прошу вас, не беспокойтесь обо мне, ваше высочество. – Вы предоставили мне свою поддержку, не так ли? – риторически переспросил Цзинъянь. – Это означает, что я буду заботиться о вас так же, как о любом из своих людей. И вместо того, чтобы просить меня не беспокоиться, вам стоит позаботиться о себе. Господин Су склонил голову, волосы скользнули по его лицу. – Я приложу все усилия. Когда он выпрямился, его глаза пылали текучим жаром, проникая в самую душу Цзинъяня. Потрясенный, он ухитрился поклониться и пробормотать слова прощания. Господин Су проводил его до самых дверей подземного хода, остановившись лишь когда Цзинъянь шагнул туда. – Ваше высочество, – внезапно окликнул его господин Су. Цзинъянь оглянулся и увидел, как пальцы того теребят накинутый на плечи плащ. – Вы забыли ваш плащ. В противоречие словам, тот словно кутался в теплую одежду еще больше вместо того, чтобы скинуть ее – и застыл, встретив взгляд Цзинъяня, а затем торопливо снял. Цзинъянь шагнул обратно принять плащ из его рук, встряхнул и снова накинул на плечи господину Су. – Оставьте его. Он вам идет. Темно-синий украшал его чрезвычайно, а серебряная вышивка по подолу смотрелась точно стелющаяся за ним серебряная пыль. – Вряд ли мне возможно принять такой изысканный подарок, – встревоженно проговорил господин Су. – Разумеется, вы это можете, – ответил Цзинъянь. – Считайте его благодарностью за вашу помощь и извинением за то, что я держал вас на ногах сегодня ночью. Хотя… я уже появлялся в нем при дворе, так что, полагаю, пока мы храним наш союз в тайне, вам стоит носить его только дома. Бледные пальцы господина Су сжались на мягкой теплой ткани. – Я… благодарю вас, ваше высочество, – пробормотал он, скромно опустив глаза. – Я буду хранить его, как сокровище. Цзинъянь улыбнулся ему и еще раз откланялся. Он чувствовал, как взгляд господина Су не отрывается он него, когда он шагнул в подземный ход. Лишь вернувшись в свои комнаты и готовясь ко сну, он сознал, что именно означала эта собственническая забота, побудившая его укутать господина Су своим плащом. Странно, подумал он, лежа неподвижно в своей холодной постели и глядя в потолок. Он думал, что его сердце отличают верность и твердость, но вот, поддался слабости и увлекся кем-то другим. На сколько хватило этой верности? Всего на двенадцать лет. Даже если сяо Шу в своем посмертии был на него зол, Цзинъянь не мог отказаться от того, что чувствовал сейчас – теперь, когда узнал это чувство. Мягкая, утонченная натура господина Су и его терпеливые наставления завоевали его сердце так же верно, как это сделали блестящий и проказливый характер и добродушные поддразнивания сяо Шу. Он так никогда и не признался сяо Шу в любви, потому что знал, что человек, завоевавший его сердце, сам отдал свое сердце Нихуан. Но это ничего не меняло в совершившемся предательстве. – Я сожалею, сяо Шу, – прошептал он. Он прикрыл локтём горящие глаза и понадеялся, что душа сяо Шу, быть может, простит его. Назавтра он отодвинул в сторону любые мысли о своем внезапном открытии, пока представлял отцу-императору результаты своего расследования, следуя инструкциям господина Су. Отец, похоже, был в хорошем настроении, и пусть Цзинъянь получил от него лишь похвалу на словах и никакой награды, зато ему удалось провести свои рекомендации. Это было достаточной наградой само по себе, что бы об этом ни думал министр Цай Цюань. Что ему больше всего нравилось в стратегии господина Су, так это то, что тот всегда учитывал в ней натуру самого Цзинъяня. Господин Су мог раз за разом советовать Цзинъяню проявлять большую гибкость, и с недавних пор он уже пытался и учился приспосабливаться к обстоятельствам – но в то же время советник, казалось, всегда знал, по каким вопросам Цзинъянь никогда не уступит, не может уступить, и помогал ему с ними. Хотя это слегка действовало на нервы. Прежде Цзинъянь был в силах хранить дистанцию между ними и критически оценивать предложения господина Су. Но теперь, когда он осознал свои чувства, он лишь надеялся, что они не сделают его слепым. Отныне ему придется вдвое тщательней убеждаться, что он действительно и полностью согласен с планами господина Су, решил Цзинъянь. Одно дело – испытывать чувства, но он не мог позволить симпатичному лицу влиять на направление его мыслей. Господин Су прислал ему приглашение отужинать, передав его через Фэй Лю, который перепрыгнул стену, разделявшую их поместья, и вручил ему записку. – Пожалуйста, сообщи господину Су, что я буду рад отужинать с ним, – ответил Цзинъянь, отметил непонимающий взгляд Фэй Лю и поправился: – Да, я приду на ужин. – Хорошо! – выпалил Фэй Лю и исчез. Цзинъянь был почти уверен, что паренек задержится нарвать цветов у него в саду, но решил, что на это мелкое воровство закроет глаза. – Я слышал, ваш доклад сегодня прошел отлично, – заметил господин Су, когда Цзинъянь пришёл. – Так хорошо, как я только мог надеяться, – согласился Цзинъянь, не сводя глаз с темно-синего плаща, надёжно укрывающего господина Су. Медленная, радостная улыбка изогнула его губы. – Отец принял мои рекомендации, и провинившиеся чиновники будут уволены. Это означает определенную реорганизацию в министерстве, но поскольку я также изложил свои соображения, как смягчить последствия переводов – согласно вашим предложениям – его это не слишком обеспокоило. – Чудесные новости, – согласился господин Су. Его пальцы скользнули по руке Цзинъяня, прежде чем он сделал приглашающий жест, и он прикрыл глаза, когда Цзинъянь взглянул ему в лицо. – Прошу вас сюда. Ужин уже накрыт. Пока ели, о работе они говорили немного, а затем беседа свернула на места, которые обоим случилось посетить. Господин Су много путешествовал по Лян и даже совершил несколько случайных поездок в другие страны, и Цзинъянь завороженно слушал его рассказы об иных землях. Среди них были места, где еду готовили с таким количеством специй, что господин Су был ее просто не в состоянии переварить, или места, где одевались совершенно по-иному, поэтому господина Су целую неделю принимали за юношу из веселого дома, пока он этого не понял. – Но я уверен, вам тоже есть что рассказать, – наконец заметил господин Су, когда блюда со стола уже убрали, и они оба расслаблялись за чаем – Ничего столь разнообразного или интересного, – ответил Цзинъянь. – Все мои путешествия связаны с военными походами, а во время них подобных изысканий не проведешь. – Но у вас хотя бы было время что-то увидеть, – заспорил господин Су. – Кое-что, – уступил Цзинъянь. – У нас хватало времени заезжать в ближайшие деревни и города, и, конечно, нам пришлось узнать окрестные места как следует, даже просто объезжая их с патрулем. – Тогда у вас должны быть какие-нибудь истории, – рассмеялся господин Су. – Давайте же, у вас не получится уклониться так легко, ваше высочество. Цзинъянь наклонил голову, чтобы скрыть улыбку. – Как я сказал, ничего особо интересного. Может, я расскажу про те времена, когда добывал жемчуг на Восточном море? Господин Су поднял чашку с чаем и отпил глоток. – Будьте так добры – Эта местность славна своим жемчугом, – начал Цзинъянь. – Я хотел отыскать большую жемчужину для подарка, но… полагаю, я был придирчив. Ничего из того, что я видел, не казалось мне достаточно хорошим. Что ж, я провел не один месяц, перебрал, наверное, все запасы жемчуга на продажу, и наконец один из искателей заявил мне, что я могу с тем же успехом нырнуть за жемчугом сам, раз столь недоволен качеством их товара. Он чуть смущенно рассмеялся. – Не то чтобы у них не было красивых жемчужин. Просто мне нужна была крупная. В любом случае, кончилось все тем, что я принялся нырять за жемчугом сам – и тот же самый ныряльщик, что ворчал на меня, решил, что моя разборчивость – это нечто забавное, и научил меня, как. Я отплатил ему тем, что отдал часть найденного, но несколько жемчужин сохранил для себя, в подарок моей матери. – Ваша мать воистину счастлива иметь сына, способного для нее на такие усилия, – отметил господин Су. Что-то странное блеснуло в его глазах, но эту загадку Цзинъянь разгадать не мог. – Удалось ли вам отыскать вашу безупречную жемчужину? Улыбка Цзинъяня увяла. – М-м, в общем, все получилось не так, как я надеялся. Но я хотя бы обучился новому умению, так что не могу сказать, что потратил время зря. – И что же это за умение? Наверняка нырять вы тогда уже умели и так. – Разумеется. Но не умел задерживать дыхание на целых четыре минуты подряд. Господин Су отставил чашку и поглядел на него завороженно. – Вы действительно так можете? – Четыре минуты – это практически мой предел, – признался Цзинъянь. – Обычно я оставался под водой около трех минут подряд. В тех местах есть люди, способные нырять на пять или шесть минут, или даже семь – и видеть такое просто невероятно. – Потрясающее зрелище. Я никогда не видел искателей жемчуга за работой, но, возможно, вскоре мне выдастся такой случай. – Возможно, я могу вам где-нибудь это показать, – предложил Цзинъянь. – Я не нырял так уже долго… и уверен, что сейчас мне не хватает практики. Может быть неплохо попробовать это вновь. – Тогда поедем на Восточное море вместе, когда все, о чем мы говорили, будет исполнено, – предложил господин Су. – Поедем, – с готовностью согласился Цзинъянь и встретил его взгляд. И это было словно нырнуть в глубину океана, миновать бурные волны и погрузиться в безмерное спокойствие и тяжесть присутствия чего-то древнего. Цзинъянь завис между мучительной жаждой и противоречивой надеждой, и вечность распростерлась перед ним. Эпилог – Доброе утро, дорогой мой. Не открывая глаз, Цзинъянь потянулся и прижался плотней к худощавому телу. Лишь на прошлой неделе мастер Линь объявил его окончательно исцелившимся, и ему до сих пор казалось волшебной возможность двигаться без боли. – М-м. Вот ты где. Легкий смешок порхнул у него над ухом, и Цзинъянь, поерзав ещё немного, вслепую дотянулся поцелуем до ближайшего же участка нежной кожи. Это оказался край уха. Он потыкался носом, нашел мочку и мягко прихватил ее губами. – Если и утро, то не раннее. – Голос звучал невероятно довольным, и Цзинъянь укоризненно прикусил его обладателя за ухо. Но в ответ получил лишь стон удовольствия; определенно, за наказание это не сошло бы. – Хотя только погоди… подожди, Цзинъянь… ты… Цзинъянь оторвался от губ Чансу, лишь когда получил с них все, ему причитающееся, и тогда наконец открыл глаза. – Да? – переспросил он лукаво, довольным взглядом окидывая раскрасневшегося и задыхающегося любовника. – Что? – Чансу потребовалось мгновение, чтобы самым поразительным образом собраться. – Ах, да. Есть одна вещь, которую я хотел бы попробовать. Если тебя можно уговорить. – Подозреваю, что меня ты можешь уговорить на что угодно, – это признание было на самом деле серьезнее, чем стараниями Цзинъяня должно было сейчас прозвучать. И Чансу, похоже, понял это, потому что его взгляд потеплел. Потом он протянул руку и показал Цзинъяню несколько длинных полос шелка, которым явно запасся заранее. – Ты меня не свяжешь? – попросил он. Цзинъянь впился в него глазами, сердце так и забилось. – Мне нравится, когда ты меня удерживаешь, не давая приподняться, – тихо проговорил Чансу. – Нравится, когда я полностью в твоей милости и могу только лежать и принимать все то, что ты хочешь дать мне. Несомненно, мне очень понравится, если ты меня свяжешь, и я буду в твоей власти, пока ты делаешь с моим телом все, что пожелаешь. – Он смолк и покосился на Цзинъяня с деланой застенчивостью. – Я был прав, – прошептал Цзинъянь после секундного оцепенения. – Это… очень приятно слышать. Легкая улыбка тронула губы Чансу. – Если захочешь прекратить, только скажи, – напомнил Цзинъянь, садясь. Он откинул одеяла в сторону, чтобы ничто не скрывало их общую наготу, и оглядел кровать в поисках того, куда можно будет прикрепить шелковые шарфы. – Знаю, – согласился Чансу, протягивая ему шарфы. Цзинъянь взял их и подвинул Чансу ближе к центру кровати, затем оседлал его бедра и склонился в поцелуе. – Да, ты уверен? – проговорил он, оторвавшись от его губ. – Да, – с горящими глазами подтвердил Чансу. – С тобой – да. И ни с кем другим. Ты единственный, кому я когда-нибудь позволял управлять мною. – Как и ты управляешь мной, – подтвердил Цзинъянь и легко провел свисающими кончиками шарфов по телу Чансу. Тот не смог сдержать невольную дрожь мускулов. Цзинъянь улыбнулся. – Руки. Спасибо. Сперва он соединил оба запястья вместе красным шарфом, потом пропустил через его узел синий и привязал к одному из столбиков кровати. – Я тебе и ноги думал связать, – поделился он задумчиво, – но это может мне помешать. Ты как полагаешь? Единственным ответом Чансу было чуть учащенное дыхание. Цзинъянь развел и поднял ему колени, устроившись между них с небрежно собственническим видом. Под взглядом Цзинъяня плоть Чансу уже начала наливаться, а ведь он даже не начал его ласкать. Если не считать, разумеется, что сам факт пребывания в полной телесной власти Цзинъяня подействовал на Чансу таким предсказуемым образом. – Хочешь что-нибудь особенное, милый? – спросил Цзинъянь. Чансу пошевелился. – Ты во мне, – выговорил он охрипшим голосом. – Если ты не против. – Конечно, – легко уступил Цзинъянь. – Хотя ты извинишь меня, если для этого потребуется некоторое время, да? Чансу тихо застонал. Цзинъянь улыбнулся. – Хочу спросить, – Цзинъянь потянулся за последним оставшимся шарфом и прикрыл им глаза Чансу. – Да или нет, милый? Чансу на секунду задержался с ответом. – Да, – выдохнул он, подняв голову. Шарф соскользнул с лица. Цзинъянь взял его в руки, расправил и свернул вдвое, прежде чем обернуть вокруг головы Чансу и завязать. Потом он нежно поцеловал Чансу поверх повязки в каждый глаз. Тихий вздох сорвался с губ Чансу, когда он лег плашмя на постель. Цзинъянь потянулся за маслом, вылил щедрую порцию себе в ладонь, отставил бутылочку и потер руки друг о друга, чтобы его согреть. Несколько капель упало на грудь Чансу, и первая же заставила того вздрогнуть снова. Настолько чувствительный, да? Обманув с трудом скрываемое Чансу предвкушение, Цзинъянь аккуратно размазал всю пригоршню масла по его нежной бледной коже. Мышцы Чансу не были крепкими, и его тело поддавалось под каждым нажатием пальцев. Тонкие темные волосы росли кустиками на груди, и он вздрагивал всякий раз, когда ладонь Цзинъяня двигалась против их роста. Цзинъянь сделал это специально несколько раз, чтобы посмотреть на его реакцию, а затем сменил направление и провел ладонями по его ребрам легкими круговыми движениями. От щекотки Чансу дернулся, его губы вздрогнули от сдерживаемого смеха, но улыбка исчезла, когда Цзинъянь немного усилил нажим, разминая слабые мышцы. Он ничего не знал про лечебный массаж, но старался как мог, руководствуясь непроизвольной реакцией Чансу на каждое его прикосновение. Теперь Чансу больше не угрожала смерть каждую минуту, но его тело оставалось слабым и хрупким. Однако под руками Цзинъяня оно постепенно расслаблялось. Румянец залил его кожу, спустившись до живота, и прижатая к нему плоть окрепла – но все остальное тело было по-прежнему уступчивым, легко поддающимся под каждым незначительным движением Цзинъяня. Картина была восхитительной. Цзинъянь размял ему каждую ногу по очереди, потом обе руки и задумался, не хочет ли перевернуть Чансу на живот, чтобы добраться и сзади. С одной стороны, любой повод лишний раз забрать Чансу в свои руки того стоил, с другой, вид с такого ракурса мог представлять собой непреодолимый соблазн. В целом… нет, лучше не надо. Закончив разминать предплечья Чансу, он сел, утвердив колени по обе стороны его лица. Ни в коем случае не прижимая его своим весом, ведь Цзинъянь не хотел ему ничем повредить и, к тому же, в этой позиции не мог должным образом следить за его дыханием. И все же, когда возбужденная плоть Цзинъяня коснулась лица Чансу раз, а затем другой, тот издал несколько рваных вздохов. Быстрый взгляд назад подтвердил, что да, это было однозначно удовольствие. Цзинъянь улыбнулся и снова сосредоточился на руках Чансу. Что бы сделать, что? Он не хотел его сейчас развязывать совсем, но его намерения предполагали, что и так привязанным его оставить тоже было нельзя. Жаль, у него не было времени все спланировать заранее. Он никогда не предполагал, что нечто подобное возможно, и все его фантазии не слишком затрагивали практические стороны. Иначе он бы перебрал свои мечты одну за другой и отбросил кое-что из воображаемого, прежде чем устроил все как должно; а теперь ему придется ограничиться чем-то очень простым. Он все хорошенько обдумал и отвязал синий шарф от кроватного столбика, но сами руки оставил связанными. Вылив еще масла, он растер его по обеим кистям Чансу, а затем взял левую в свои руки, чтобы хорошенько заняться ею. – Достигать пика тебе пока нельзя, – рассеянно предупредил он, нежно потирая костяшками пальцев чувствительное основание ладони. Тяжелый вздох был ему единственным ответом. Интересно, насколько хорошо Чансу удастся сдержаться? Он начал разминать ладонь, нажимая большим пальцем и массируя кругами у основания каждого, потом принялся брать и решительно потягивать один палец за другим, растер нежную кожу между пальцами – и снова поднялся по ним, чтобы покатать между подушечками каждый сустав. – Цзинъянь, – прошептал Чансу едва слышным, дрожащим голосом. Его кисть напряглась, выгнулась в хватке Цзинъяня. Цзинъянь поднес его руку к губам и нежно поцеловал костяшки пальцев. – Что такое? – переспросил он мягко, распуская узлы между запястьями Чансу. Он быстро обвязал пропитанный маслом красный шелк вокруг каждой руки по отдельности и соединил их так, чтобы на этот раз между ними оставалось немного места. Тогда он снова взял масло и налил на руки Чансу еще немного, небрежным движением размазав по его пальцам. – К-как еще долго… – М-м, поглядим, – улыбнулся Цзинъянь. – Почему бы тебе пока не подготовить себя, милый? Чансу уставился на него невидящим взглядом, лихорадочный румянец обрисовался пятнами у него на щеках. – Давай, – уговаривал его Цзинъянь. – Ты ведь знаешь, как. Он развел ноги Чансу, приподнял их и взял его правую руку в свою. Путы, обхватившие руки, теперь давали достаточно простора для движений. Едва слышно ахнув, Чансу потянулся меж своих бедер, осторожно заводя руку туда, где полушария смыкались. Его мужское орудие дрогнуло. – Помни – пока никакого пика, – лениво посоветовал Цзинъянь. Он прижал основание большого пальца Чансу и несколько мгновений, разглядывая, удерживал нажим. – Хм, нет, Обведи вход. Пока только снаружи. Зрелище было еще прекрасней, чем прежде. – Колени шире, – распорядился Цзинъянь, переплетя свои пальцы с пальцами Чансу, затем медленно убирая руку. – Вот так. Бедра выше. Подушка нужна, милый? – П-пожалуйста. Цзинъянь оторвался от Чансу лишь на столько, чтобы подхватить подушку и подложить ему под поясницу. Затем он устроился все в той же позе, продолжая глядеть. Пальцы и бедра Чансу вздрагивали, он пытался сдержаться, делая глубокие вздохи, словно всеми силами оттаскивал себя от края. – Ты так прекрасно это делаешь, милый, – пробормотал Цзинъянь. Его собственное тело уже горело и ныло от напряжения, но он сосредоточился только на Чансу. – Теперь давай внутрь – один палец, почему бы и нет? Чансу практически всхлипнул, когда его собственный палец раздвинул мышцы, проникая внутрь. Волна странного удовольствия прокатилась по телу Цзинъяня, когда он увидел обращенное к нему невидящее лицо Чансу, безмолвно просящее дальнейших указаний. – Как ты сам хочешь, милый. Медленно, но с удовольствием. Чансу успел ввести в себя уже два пальца, прежде чем терпение Цзинъяня оказалось на исходе, и выпустив правую руку Чансу, он втиснул свой палец вместе с его. Придушенный звук раздался из горла Чансу. – За меня не беспокойся, – утешил его Цзинъянь, целуя бьющуюся жилку у него на горле. Он продвинул палец чуть глубже. Чансу сжимал его – горячо и тесно, его нутро пульсировало. Он продвинул свои пальцы к пальцу Цзинъяня, а тот царапнул зубами по нежной коже его горла и прикрыл глаза. Так хотелось сгрести его под себя! – Как думаешь, сколько пальцев ты сможешь принять? Чансу застонал, крепко стискиваясь вокруг его пальца. – Мы сможем попробовать потом, – предложил Цзинъянь. – Вынимай. Чансу отозвался не сразу, но наконец его пальцы выскользнули из тела, и Цзинъянь тоже убрал руку. Чансу протестующе охнул. – Ты говорил, что хочешь меня в себе, верно? – Да, п-прошу, – выдохнул Чансу. Цзинъянь сел на колени, устроился точно так, чтобы его плоть была устремлена точно ко входу Чансу. – Тогда давай, вперед. Чансу тяжело сглотнул и вслепую потянулся к нему. Под таким углом ему это определенно было сложно сделать, но Цзинъянь не пошевелился, чтобы ему помочь. Наконец Чансу ухитрился на ощупь найти правильное положение и напряженно подался к нему, поскольку Цзинъянь так и не стал делать этого сам. С полуоткрытыми губами, спутанными волосами, мокрый от пота – и масла, все еще блестевшего на коже, с телом обнаженным и раскрытым, трепещущим от желания, Чансу выглядел таким безусловно похотливым и испорченным, каким некогда чувствовал себя сам Цзинъянь. Вот в чем было дело, с испуганной оторопью вдруг понял он. Ему нужно было подтвердить, что Чансу и впрямь хочет его столь же сильно, как заявляет это на словах. Что тот способен ради этого на столь же многое, как некогда сам Цзинъянь. Он проверяет своего любовника подобным образом? Цзинъянь ощутил укол вины, но отступать, тем не менее, не намеревался. Уперевшись в кровать, Чансу вздернул бедра и насадился на Цзинъяня. Он продвигался медленно. Сперва он принял в себя лишь самую головку и замер, переводя дыхание, и лишь потом решительным поворотом бедер продвинулся до конца. Повязка на его глазах медленно намокала. Цзинъянь не шевелился, пока ягодицы Чансу не прижались к его коже. Тогда он выдохнул в тихом наслаждении и склонился к нему, целуя долго и обстоятельно. – Ты так прекрасен, милый, – проговорил он негромко и подсунул руку ему под лопатки. Поднимаясь, другой рукой он подхватил его за талию, и потянул на себя слитным плавным движением, в то же время перекатившись назад. В результате Чансу оказался сидящим у него на коленях, а Цзинъянь поднырнул под его связанные запястья, так что теперь Чансу мог удерживать равновесие, держась за его плечи. – Давай, – поощрил его Цзинъянь, осторожно снимая повязку с глаз. Чансу смотрел на него в упор, пораженно, вопросительно. – Ты ведь этого хотел? Тогда почему бы тебе самому не постараться? Чансу покраснел с ног до головы. Он подался вперёд, прижимаясь теснее всем телом и пряча залитое румянцем лицо у Цзинъяня на плече. Цзинъянь дал ему такую возможность, поскольку одновременно с этим тот приподнял бедра и чуть повертел ими, примериваясь, прежде чем снова соскользнуть вниз. – Вот так, – пробормотал Цзинъянь. – Тебе так нравится, милый? Чансу выгнулся всем телом, ничего не ответив, и Цзинъянь укоризненно похлопал его по ягодице. – Отвечай, Чансу. Тебе так нравится? – А-ах… да-а... – выдохнул тот. – Нравится. Я… – Ты?.. – подсказал Цзинъянь. Чансу задрожал. – Я… мне нравится это ощущение, – прохрипел он. – Как ты заполняешь меня. Самому Цзинъяню всегда тоже безмерно нравилось ощущение заполняющей его плоти Чансу, но в то же время ощущать себя внутри него было особым, отдельным удовольствием. Он погладил Чансу по спине. – Тогда почему ты не двигаешься? Всхлип застыл в горле Чансу. – Пожалуйста, я не могу… можно мне закончить, пожалуйста, я не могу больше сдерживаться… – Нет? – переспросил Цзинъянь, улыбаясь ему в плечо. – Хорошо, подожди минутку, успокойся. – Я не могу… – Нет, – покачал головой Цзинъянь, нежно растирая ему спину. – Излиться тебе пока не разрешено. Чансу задрожал в его руках. – Все хорошо. Вдохни поглубже, – подсказал ему Цзинъянь. – Задержи дыхание. Выдохни. Вот так. Еще разок, вдохни. Задержи. Выдохни. Ты отлично все делаешь, милый. Он подождал, пока Чансу перестанет так угрожающе балансировать на грани, а затем с намеком поддал бедрами. Чансу со всхлипом втянул в себя воздух и начал двигаться. Однако он все еще пытался прятать лицо, так что едва он подался вверх, Цзинъянь взял его за подбородок и поднял. – Руки мне на плечи, – тихо приказал он. – Локти прямо. На щеках Чансу сейчас цвели ярко-красные пятна, и этот цвет медленно стекал по шее на грудь, однако тот послушно поменял положение так, как сказал ему Цзинъянь. В таком виде ему пришлось прогнуться в спине, и Цзинъянь с наслаждением воспользовался преимуществом своей позиции, распробовав все, что перед ним открылось. Чем больше он прикусывал и прихватывал губами торс Чансу, тем более бурными и беспорядочными делались его движения, пока он не стиснул пальцы на плечах Цзинъяня и не взмолился: – Пожалуйста, Цзинъянь, сейчас? – Еще нет, – ответил Цзинъянь, не поднимая головы. – Подыши еще, милый. Жалобный стон сорвался с губ Чансу. – Еще немного, – подбодрил его Цзинъянь. Он провел языком по коричневому соску, и его окатило жаром, когда Чансу тяжело задышал. – Тебе не поможет прямой приказ твоего императора, а? – Б-боюсь, скорее наоборот, – прохрипел тот. Цзинъянь спрятал улыбку, уткнувшись в его ключицу. – Тогда не будешь ли ты так любезен исполнить желание своего императора? Последовало короткое молчание, заполненное лишь периодическими вдохами – Чансу все же пытался успокоиться, несмотря на прикосновения. – Все, что пожелает мой император, – выдохнул он наконец. Руки у него дрожали, взгляд был лихорадочный и пьяный, но слова звучали с отчаянной искренностью. Цзинъянь потянулся к нему и поцеловал, долго, нежно и любяще. Когда они разомкнули губы, он убрал с лица Чансу прядь волос и осторожно опрокинул его на спину на постель, выскользнув из замка связанных рук. Цзинъянь опустился перед ним на колени, подождал, пока затуманенный взгляд сосредоточится на его лице. Тогда он улыбнулся и крепко намотал на руку полосу красного шелка, соединяющую руки Чансу, так что они сомкнулись. Когда-нибудь, подумал он, надо будет связать Чансу руки и ноги, привязать его так, чтобы он не смог двигаться, и разложить на своей постели. Он тогда выкроит целый день от всех дел, чтобы наслаждаться его телом, чтобы заставлять его балансировать на грани, но не дать за нее упасть. Он неимоверно жаждал увидеть, сколько Чансу сможет продержаться, если он его об этом попросит. Но сейчас – он не хотел ничего больше, чем смотреть, как Чансу достигнет пика. Хотел видеть его лицо в то мгновение, когда он утратит все свое обычно идеальное самообладание. Он сильно и быстро вбивался в тело Чансу, и каждый толчок сопровождался непотребным хлюпающим звуком. Чансу обвил его ногами за талию, но не так крепко, чтобы Цзинъянь не мог двигаться по своему желанию. Голова Чансу моталась по постели, взгляд был невидящим. Прежде Цзинъянь всегда старался, чтобы Чансу достиг вершины первым. Он увеличил скорость, втискиваясь в это жаждущее тело, оставаясь в здравом рассудке лишь настолько, чтобы быть уверенным, что не причинит вреда своему хрупкому любовнику. И когда волна наслаждения понесла его к вершине, он не пытался ей противиться. Ноги Чансу напряглись, пытаясь удержать его со всей невеликой силой. Как восхитительно! Слезы брызнули из глаз Цзинъяня, когда он резко достиг пика в горячей гладкой тесноте этого тела. Откатываясь назад, волна удовлетворения окатила его тихим содроганием. Когда он смог вновь воспринимать мир вокруг, Чансу был распростерт под ним, его всего трясло от настоятельного желания, напряженная плоть дрожала. – Все хорошо, – хрипло выговорил Цзинъянь. – Давай, можно. Чансу уставился на него бессмысленными, дикими глазами. Цзинъянь потерся носом об его ухо, прижался поцелуем к горячей коже на шее, стиснул в кулаке влажный красный шелк, напоминая Чансу, что в эту секунду тот в его власти. – Излейся. Для меня, милый, – выдохнул он. И с придушенным выдохом Чансу так и сделал. Наслаждение точно разорвало его на части. Цзинъянь держал его в объятиях, гладил горячую и мокрую от пота кожу, шептал на ухо какую-то успокаивающую чушь, пока тот не прекратил дрожать – и это потребовало несколько долгих минут, во время которых Чансу не отзывался и явно не понимал, что происходит вокруг. Наконец хоть какая-то ясность вернулась в его взгляд. – Ну вот так, – шепнул Цзинъянь, гладя его по щеке. – Цзинъянь, – выговорил тот, точно пьяный, сжался вокруг его него, обхватив ногами, и лишь затем поморщился и осторожно лег ровно. – Чувствительный, да? – покачал головой Цзинъянь. Он сам определенно ощущал все предельно остро, хотя его плоть и опала. Если бы кто-то мог быстро возбудить его вновь, так это точно Чансу. – Было хорошо, – произнес Чансу. Слова он выговаривал ещё невнятно, и на лице у него цвела глупая, довольная улыбка. Цзинъянь улыбнулся в ответ и протянул руку развязать красный шарф и наконец освободить Чансу. Только сейчас он выскользнул из его тела. Но не это приковывало его внимание, а красный шарф у них в руках. – Цзинъянь, – пробормотал Чансу, подняв их соединённые красным шёлком руки к губам. – Цзинъянь, можно я останусь? – Можно ты останешься со мной? – отозвался Цзинъянь. Чансу никогда не нужно было разрешение остаться; сердце Цзинъяня всегда принадлежало ему. Однако куда важней было сейчас выяснить, что верно и обратное. Чансу столько раз уже покидал его, но, возможно, на сей раз Цзинъяню будет позволено быть вместе с человеком, которого он любит. Темные глаза смотрели на него пристально и с сонным довольством, и Цзинъянь ощутил, как в душе расцветает надежда, неожиданная и желанная. – Навсегда.