Детройт — город ангелов

"Алтарь надо почистить", — отстранённо думает Гэвин, проводя рукой по гладкому холодному мрамору. Перекатывает между пальцами другой руки такие же гладкие, нагретые теплом его ладони бусины, и прикрывает глаза. — Господи, я заебался, — тихо проговаривает он. — Обрати уже взор Свой на землю грешную, и либо сделай всё хорошо, либо спали к хуям. Аминь. Не успевает он перекреститься, как за спиной раздаётся жуткий грохот — Гэвин на рефлексе перекатывается в сторону через плечо, бросается вперёд и переводит дыхание, лишь прижавшись спиной к алтарю. Неужели его молитвы были услышаны, и апокалипсис начнётся сегодня? Да ну нахуй. Бога нет, это давно все знают. Мотнув головой, Гэвин подцепляет короткими ногтями одну из досок на полу у алтаря и достаёт обрез с патронами — оружие так знакомо и привычно ложится в руки. Зарядив дробь, он аккуратно выглядывает из своего укрытия. И охуевает до глубины души. Из пробоины в потолке церкви косыми лучами падает солнечный свет, золотит взметнувшуюся в воздух пыль, а из кучи раздробленных камней и разбитых в щепки скамеек поднимается ангел. Переломанные иссиня-чёрные крылья висят безжизненным плащом, по грязным перьям струится ярко-голубая мерцающая божественная благодать. Картинка, достойная стать иллюстрацией к дешёвому фэнтези. Ангел шатается, оглушённый ударом, и падает на колени под весом собственных крыльев. Гэвин сплёвывает, выходя из своего укрытия. — Совсем уже охуели, ушлёпки пернатые. Вам тут что, блядь, посадочная площадка? Постройте уже себе аэродром где-нибудь за городом! — ругается он себе под нос. — Падре, — хрипло зовёт ангел, снова пытаясь подняться, но терпит неудачу. — Они идут. Гэвин подходит ближе, держа ангела на мушке. Присматривается получше — видит тёмные отметины скверны, опутавшие нити божественной благодати. Демоны, значит. — Ещё и сюда их притащил, — недовольно фыркает он, но остаётся спокойным. — Сиди и не дёргайся, приманкой будешь. Не то чтобы с такими ранами пернатый и правда мог куда-то упорхнуть, но всё равно кивает. Послушный какой. В этот момент створки тяжёлых ворот с грохотом распахиваются, ворвавшийся ветер развеивает повисшую в воздухе пыль, и Гэвин едва успевает спрятать обрез под чёрным крылом ангела. Вместо него берёт в руки розарий и, прижав его к груди, оборачивается к незваным гостям. Демонов трое, одержимые женщина и двое мужчин — даже не скрываются, смотрят глянцево-чёрными глазищами то на Гэвина, то на ангела, едва не облизываются голодно. — Пошли прочь, твари! — рявкает Гэвин, поднимая распятие перед собой. В ответ ожидаемо раздаётся смех. То, что демоны не могут ступить на святую землю — лютый пиздёж, который стоил жизни многим наивным любителям сказок. — Какой суровый падре, как страшно! — кривляется девица и первая идёт вперёд. — Не приближайтесь! — снова предостерегает Гэвин, порывисто отступая. Само собой, его никто не слушает. А ещё он краем глаза видит, как на кончиках ангельских пальцев вспыхивают едва заметные голубые искры — приходится наступить придурку на перья, чтобы и не думал выёбываться. Шаг, ещё, ещё чуть-чуть — и Гэвин выдыхает, убирая розарий. — Попались, сучки, — довольно говорит он. — Каждый раз на одно и то же дерьмо ведётесь. Улыбка сползает с лица демона, когда она пытается сделать ещё шаг, но будто в стену врезается. Спасибо, Господи, что сын Твой пернатый грохнулся подальше от входа и не сломал печать Соломона, высеченную в камне пола под деревянным настилом. — Это все? — на всякий случай уточняет Гэвин, и ангел медленно, будто с трудом держится в сознании, кивает. Убедившись, что им никто не помешает, Гэвин неспешно проходит к стене справа от входа, открывает небольшую дверцу и вытягивает оттуда длинный пожарный шланг. — Ты что задумал? — настороженно спрашивает демон, не оставляя попыток прорваться сквозь барьер ловушки. — Отправлю вас домой экспрессом, — скалится Гэвин и поворачивает рычаг на шланге. Душ из святой воды для демонов — зрелищное представление, но для Гэвина давно уже стало рутиной. Несколько секунд он наблюдает, как твари корчатся, исходя дымом и теряя силы, и начинает монотонно читать: — Exorcizamus te, omnis immundus spiritus omnis satanica potestas... Девица сопротивляется дольше своих спутников, но и она, в конце концов, покидает одержимое тело. Чёрный демонический дым льётся с губ, впитывается в пол и устремляется ниже, прямиком в ад, где ему и место. Дочитав заклинание экзорцизма, Гэвин выключает воду, подходит к бессознательным телам и проверяет пульс — слава Богу, все остались живы. Ведь демоны, захватывая людскую тушку, редко заботятся о её сохранности. — Эй, пернатый, ты там не сдох ещё? — спрашивает Гэвин, подходя к ангелу. Тот дышит, но выглядит откровенно дерьмово: липкая скверна отравляет священный сосуд его тела, вот только Гэвин ничем помочь не может — он ведь обычный человек. Обречённо вздохнув, он достаёт телефон. С Маркусом в любом случае нужно будет встретиться, не из своего же кармана оплачивать ремонт и реставрацию церкви, в самом деле. — И тебе здорово, — отвечает Гэвин на вежливое "добрый день, святой отец". — Ко мне тут залетела одна ваша пташка... *** — Прости меня, святой отец, ибо я согрешила, — раздаётся рядом, и Гэвин поднимает взгляд. — Даже не сомневаюсь, — смеётся он, когда Тина коротко чмокает его в небритую щёку, забираясь на соседний барный стул. — Какими судьбами? — По делу, само собой, — отвечает Тина и заказывает пинту тёмного. — Запишите на счёт падре, — улыбается она бармену, Гэвин не возражает. — В Детройте проездом, вот решила заглянуть в гости. И мне кажется, ты засиделся на месте. Не желаешь скататься в Мемфис? Гэвин отпивает из бокала, в котором лёд давно растаял, разбавив виски до состояния безвкусной бурды. Поджимает губы — срываться с насиженного места он не любит, но и без своей цитадели чувствует себя неуютно. Не важно, будь то Детройт, Мемфис или любой другой город. — Что там? — спрашивает он. — Сначала находили обескровленные трупы скота, вскоре начали пропадать люди. — Вампиры? — Фаулер тоже так считает. Мы с Крисом охотились в Толедо, решили проверить. Ты в деле? — Тина протягивает запотевший бокал, и Гэвин, подумав, касается его краешком собственного. Раздаётся немелодичный звон дешёвого стекла. — Всё равно заняться пока нечем, — кивает он. — То-то я смотрю, на дворе вечер вторника, а ты без колоратки. Что стряслось? — Не поверишь: очередной обезумевший пернатый решил спикировать прямо на крышу моей церкви. Крыша в хлам, само собой, церковь закрыта на ремонт, а я живу в сраном мотеле через три квартала, — жалуется Гэвин. — Да ты счастливчик, каких поискать! — Тина смеётся в голос и хлопает по спине так, что Гэвин едва не давится вискарём. — Ну тебе хотя бы не надо придумывать сказки про упавший метеорит. Так-то оно так, но Господи, как он устал от этого дерьма. Мало кто знает, что мэр Детройта, Карл Манфред, шесть лет назад приютил, а после и усыновил, не абы кого, а целого падшего архангела. С тех пор ни СМИ, ни полиция не задавали неудобных вопросов, касающихся сверхъестественного, зато пернатые ушлёпки посыпались на город, как спелые яблоки с деревьев по осени. Детройт стал самым настоящим Городом Ангелов — вот правда, даже в ЭлЭй такой срани нет! И хер бы с ними, с ангелами, но на запах божественной благодати со всей округи стала стягиваться нечисть всех сортов, размеров и степеней опасности. Вот это уже нихуя не поэтично, особенно для охотников-старожилов, таких как Гэвин, которые не мечутся по всей стране в поисках приключений на свои задницы, как Тина с Крисом. Такие, как Гэвин, возводят дома-крепости или строят бункеры, окружают их защитой от любых тварей ночи и охраняют свою территорию. Церковь стала цитаделью Гэвина, когда старик Андерсон совсем поехал крышей. Впрочем, Гэвин прекрасно его понимает — он знает, каково это, когда твоего единственного родного человека раздирают на куски у тебя на глазах. Никто не становится охотником на нечисть просто так. Он по привычке трёт занывший шрам на переносице — подарок от вервольфа, напоминание. Андерсон сейчас должен быть где-то в Канзасе, потрошить этих самых вервольфов на шапки. — Выезжаем завтра в семь, — Тина вырывает Гэвина из мыслей, цокнув пустым бокалом о стойку, достаёт ключ от номера в мотеле и показывает ему брелок с названием. — Не опаздывай. — Договорились, — кивает он и протягивает сжатый кулак. Легонько ударив по нему своим, Тина покидает бар, а Гэвин остаётся сидеть на высоком стуле и гонять по стойке собственный бокал. Чувствует, как тело наконец-то наполняется теплом, но вовсе не от выпитого алкоголя — азарт предстоящей охоты будоражит кровь. Наверное, он и правда засиделся на месте. Пора размяться. *** Мемфис по сравнению с Детройтом — тихий маленький городок с минимальной инфраструктурой и собственной еженедельной газетой, в которой на первые полосы зачастую попадают такие сенсации, как: "На ферме Клаусов выращена самая огромная в истории Мемфиса тыква". Падёж скота их взволновал куда больше, чем пропажа людей — люди-то отсюда постоянно бегут в большие города. Насторожило лишь то, что хозяйство они своё бросали, как и личные вещи. Никого не предупреждали об отъезде — странно же, правда? Шериф Мемфиса выкладывает Гэвину всё как на духу, стоит тому рявкнуть с порога "полиция Детройта!" и ткнуть в лицо фальшивым жетоном детектива. Местные жители на удивление охотно общаются с копами из большого города, вот только приходится фильтровать полезную информацию от жалоб на местного управляющего, херовую экологию и чёрт знает какие ещё проблемы. Но Гэвин подобного наслушался на исповедях, ему не привыкать. Гнездо вампиров они находят на второй день расследования, по свежим следам ещё одной похищенной жертвы. На этот раз совсем молодая девчонка — родители не стали дожидаться сорока восьми часов, пришли в полицию, едва дочь не вернулась к положенному времени. Охотники, получив сведения от шерифа, тоже медлить не стали. Соваться к вампирам следует днём, когда они, насосавшись крови и бухла, дрыхнут пьяным сытым сном. Но на кону стоит человеческая жизнь, возможно даже не одна — с недавних пор у упырей вошло в моду держать людей как скот и сцеживать с них еду потихоньку. Как молоко с коров. Со стороны гнездо вампиров больше походит на тусовку неформалов в заброшенном доме. Если б только их основным блюдом не была пропавшая намедни девочка, подвешенная за руки к потолку и истекающая кровью. Гэвин медленно выдыхает сквозь зубы и передаёт бинокль Крису. — Трое из упырей — новообращённые. Угадайте, кто? — Первые пропавшие? — спрашивает Тина. — Именно, — подтверждает Крис. — Они набирают новых членов в семью. Кажется, девчонку ещё не поили вампирской кровью, лицо чистое. Мы можем её спасти. — Очевидно, сейчас они не станут её обращать. Подождём, пока уведут из комнаты, а потом, — Гэвин достаёт из-за пазухи осколочную гранату и банку с кровью мертвеца. — Устроим ублюдкам дискотеку. *** Та ночь была поистине кровавой: головы крошились в ошмётки, разрываемые дробью, холодная вампирская кровь струилась по лезвиям мачете, но выстрелов и криков умирающих тварей вдали от города никто не слышал. Как и отчаянных ругательств Гэвина, пока Тина зашивала глубокую рану на его бедре. В Мемфисе они не задержались. Довезли девочку до больницы и уехали в пригородный мотель в Детройте, где Тина и Крис ещё день наблюдали за Гэвином — попади кровь вампира в рану, и друзья без раздумий снесли бы ему башку. Но в этот раз обошлось. Разошлись они в том же мотеле — Тина и Крис отправились в Эллингтон по новой наводке Фаулера, а Гэвин — домой на автобусе, зализывать раны. В Детройт он возвращается будто из отпуска. Натруженные мышцы ноют, как после марафона — давно он не был на настоящей охоте, чёрт возьми! Сумка с оружием оттягивает левое плечо, но на правое её не перекинуть, там красуется здоровенная гематома после вывиха, да и рану на бедре нужно перебинтовать — печёт, сука. Ремонт в его церкви ещё не закончился, как сообщил вчера Маркус, но Гэвин всё равно выходит на остановку раньше, чтобы понаблюдать, как идёт работа. Чего он точно не ожидает, так это увидеть знакомую смазливую рожу, трущуюся на паперти. — Ты здесь что забыл, пернатый? — совсем недружелюбно спрашивает Гэвин. Ангел поднимает голову, и Гэвин невольно передёргивает плечами. Даже от падших, низвергнутых с Небес их же братьями, божественной силой фонит за пару метров. А вот нормальных ангелов Гэвин не встречал, и слава Богу — Норт говорила, они те ещё бездушные ублюдки. Нихуя не хранители, скорее уж небесный спецназ, и встречу с ними человек вряд ли переживёт. — Здравствуйте, отец Гэвин, — поднявшись со ступени, приветствует падший. — Я пришёл принести извинения за доставленные неудобства, — Гэвин хмыкает, кинув взгляд на ремонтные леса. — И просить приюта. — А ты не охренел ли? — вполне обоснованно возмущается Гэвин. — Катись к Маркусу, это он реабилитацией пернатых занимается, не я. Ангел морщится, будто ему крыло отдавили, и тихо отвечает: — Не могу. Братья не примут меня. — С чего вдруг? — До своей измены Небесам я был генералом карательного отряда. И вот теперь Гэвин охуевает по полной. Как-то раз словоохотливый Джош, притащившийся к Андерсону лет пять назад и от лица Маркуса предложивший союз церкви с падшими, рассказал, что за срань творится на Небесах, и почему вдруг на землю попадало столько ангелов. Про то, что Бог исчез и перестал отвечать на зов своих сыновей. Про гражданскую войну, которую в отсутствие Отца затеял Маркус, и что его армия была разбита после того, как генерал карательного отряда низверг главного пернатого революционера с Небес. Значит, они как минимум равны по силе. Значит, перед Гэвином стоит грёбаный архангел, повинный в том, что всем ангелам, обитающим нынче на Земле, переломали крылья. — Чудесно, — вздыхает Гэвин. — Что ж они тебя не грохнули? — Маркус не позволил. А ещё они боятся, — без капли гордости отвечает ангел. — Да тебя три черноглазые твари отмудохали в котлету! Падший опускает глаза и говорит совсем тихо: — Это выжившие. Когда напали, их было около сотни. — Пиздец, — присвистывает Гэвин. — Я бы на месте пернатых тем более тебя добил, пока ты не очухался. Ангел улыбается грустно, понимающе. — Поэтому они идут за Маркусом — он всем даёт второй шанс. Ведь мы изначально были созданы как карающая длань Господня. Мы должны были исполнять приказы, в этом был смысл нашего существования. Но когда Отец покинул нас... — он ненадолго замолкает, глядя в безмятежное синее небо. — Много времени прошло с тех пор, многое изменилось. И Маркус повёл за собой тех, кто осмелился ослушаться последних заветов Отца. Тех, кто хотел помогать людям, а не просто наблюдать за миром, тонущем в насилии. Теперь же ничего более и не остаётся — на Небеса нам путь заказан. — Да понял я, понял, — ворчит Гэвин, которому от тоски в голосе ангела уже физически неудобно. — Лапочка-Маркус тебя пощадил, но под крыло не пускает. Охуеть как гуманно с его стороны. И чем ты собираешься заниматься теперь? Взгляд падшего светлеет — чувствует наверняка, что голос Гэвина стал мягче. Он почти сдался. Потому что ангелы не лгут принципиально, им это нахер не надо. — Я бы хотел помогать вам, отец Гэвин. Я обязан вам жизнью. И могу быть полезным, — уверяет этот пернатый терминатор, уделавший почти сотню демонов в одиночку. Будто Гэвин в этом, блядь, сомневается. От неловкого движения рану на бедре обжигает резкой болью, но Гэвин даже вскрикнуть не успевает — ангел касается его лба двумя пальцами, и боль исчезает мгновенно. Не только в ноге, но и в плече, и, кажется, даже мелкие ссадины перестаёт печь. — Нихера ж у тебя хил прокачан, — ошарашенно моргнув, говорит Гэвин. — Как хоть тебя звать, чудо чудесатое? — Коннор, — отвечает падший. — Теперь — Коннор. *** Коннор оказывается столь же полезен, сколь и зануден. — Простите, отец Гэвин... Вы вообще в курсе, что входит в обязанности священнослужителя вашего ранга? Какого, нахуй, ранга, думает Гэвин. Это Андерсон был настоящим священником, а для Гэвина сутана с колораткой всегда были лишь прикрытием, он и верой-то особой никогда не отличался. И правильно делал. — Побойся Бога, старик. Хорош уже, — говорил Гэвин, пытаясь забрать у Хэнка бутылку. — Какого Бога, Гэвс? Ты же слышал, что пернатый сказал. Нет его. А если и есть, если он весь этот пиздец видит и ничего не делает... Да нахуй такого Бога. Как хрупка вера человеческая: стоило контрактнику Андерсону чудом выжить под ковровой бомбардировкой — уверовал. Не смог спасти сына от когтей нечисти... И вот. — Я выслушиваю людское нытьё, позволяю им заглушить совесть, за церковью вот приглядываю. Ты прекрасно сам знаешь, что все эти ритуалы — полное фуфло, но они дают людям надежду. Так и она уже почти никому не нужна — за то время, что здесь отираешься, ты на пальцах можешь пересчитать прихожан, — это не преуменьшение, и Коннор уязвлёно поджимает губы. — Гораздо важнее то, что я делаю как охотник. И то, что делаешь ты, Супермен грёбаный. Гэвин усмехается довольно — он чертовски горд достижениями Коннора на поприще спасения жалких людишек. Пернатая братия Маркуса, конечно, тоже еблом не щёлкает, но у них тут скорее подготовительный лагерь юных крылатых спасателей: тех, кто поопытнее, отсылают в другие большие города, создают там свои прибежища — ангельская сеть постепенно окутывает Штаты. Гэвин бы заволновался, будь это любые другие твари, потому что происходящее сильно походит на оккупацию, вот только у ангелов функция пиздежа отсутствует в принципе. И если Маркус сказал, что будет защищать людей — то так оно и есть. — Я рад, что смог оправдать ваше доверие, — мягко улыбнувшись, говорит Коннор. Он говорит это каждый день, и Гэвин уже не считает нужным отвечать, только рукой взмахивает. В этот момент один из приёмников, улавливающих частоты экстренных служб, сообщает о пожаре в жилом доме на Таузенд стрит. — Давай, лети на помощь, герой. Коннор кивает и с лёгким хлопком крыльев растворяется в воздухе. Чёрт, когда-нибудь Гэвин обязательно попросит показать их, а может даже и полапать. Встряхнув головой, он возвращается к компьютеру и ведёт свою эльфийку в бронелифчике на городской рынок, скинуть нафармленный лут. Коннор возвращается спустя час, с тем же самым хлопком появляясь прямо перед Гэвином, который как раз натягивает джинсы. — Мать твою! Придурок пернатый, сколько раз говорить — личное пространство! — ругается Гэвин, и Коннор поспешно делает шаг назад. Ну хорошо хоть не в душевую залетел, как в самом начале их знакомства, когда Гэвин ещё тусовался в мотеле, а ремонт церкви только подходил к концу. Хотя сейчас Коннора неплохо было бы пихнуть под воду — лёгкой летней куртки, в которой улетал, на нём уже нет, джинсы опалены и восстановлению не подлежат, а от футболки остались лишь проеденные огнём лохмотья. На самом ангеле, конечно, ни царапинки, так что Гэвин просто достаёт из шкафа запасной комплект повседневной одежды и швыряет тряпки Коннору. — Переодевайся, Супермен, Аллен ждёт нас на кладбище Элмвуд — охеревшие гули решили, что там их личный макдональдс, — быстро поясняет Гэвин, продолжая одеваться. — Как прошло? — Без жертв, — коротко отчитывается Коннор. — Вот и ладуш... Блядь, это что за херня?! Так и не натянув до конца футболку, Гэвин толкает Коннора в плечо, разворачивая к себе голой спиной, и проводит ладонью по длинным шрамам, перечерчивающим спину крест-накрест. Выглядят они свежими, недавно зарубцевавшимися. Что за тварь могла так ранить архангела? — Это... Часть моего наказания. Не беспокойтесь, падре, скоро заживут, — отвечает Коннор, опустив голову и не пытаясь даже уйти от чужих прикосновений. Только лопатки под кожей заметно вздрагивают, и Гэвин отдёргивает руку. — Ладно, погнали, Аллен заждался, — говорит он, с трудом сглотнув вязкую слюну. — Можем полететь, — предлагает Коннор, застёгивая пуговицы рубашки. — Нет уж, нахер, пожалей мой вестибулярный аппарат. Я в прошлый раз после этого охренительного аттракциона полночи блевал. Коннор фыркает насмешливо, но от комментариев воздерживается. *** Гули, маленькие шустрые трупоеды, воняют ни капли не лучше, чем их еда. Гэвин с отвращением скидывает в яму последнюю дохлую тушку и понимает, что в машину в таком виде точно не сядет — вся одежда перепачкана ошмётками монстров, а Коннор, к сожалению, не всемогущ и не в силах утилизировать этот пиздец. — Как хочешь, Ал, но отмываться я буду у тебя — до твоего дома отсюда и пешком дойти можно, — категорично заявляет Гэвин. Аллен выливает в яму остатки бензина, кидает зажжённый коробок спичек, и в рыжих отсветах вспыхнувшего пламени его ухмылка выглядит весьма однозначно. — Без проблем, — кивает он и недобро зыркает на Коннора. — Только этот с нами не пойдёт. Коннор с любопытством склоняет голову, переводя на Гэвина вопросительный взгляд. — Возвращайся домой, пернатый, заклинание отвода глаз скоро перестанет действовать, а оставлять церковь без присмотра нельзя, — говорит он. — Я вернусь утром. — Утром? Но сейчас нет и полуночи... — Давай-давай, лети! Кыш! Гэвин взмахивает руками, будто пытается отогнать настырного голубя, и Коннор, бросив на него странный взгляд, упархивает, хлопнув напоследок крыльями. — И как тебя угораздило связаться с пернатой жопой? — спрашивает Аллен, тяжело опираясь на лопату. Останки гулей медленно догорают в яме, остаётся только закопать их, и дело с концом. Гэвин берётся за вторую лопату. — Ты видел, каков он в деле? Занудный, да, приставучий, но нечисть щёлкает как орешки. И знаешь, с ним я чувствую себя в безопасности. Почти как с тобой, — Гэвин подмигивает, и Аллен ржёт в голос. — Не делай так никогда, выглядит уёбищно. — Ой, иди нахер. Дом у Аллена большой — слишком большой для одного человека, — и защищён ничуть не хуже церкви Гэвина. Тот скидывает грязную куртку с футболкой прямо на пол, направляется к ванной, и взгляд как всегда цепляется за одинокую рамку с фотографией: молодой ещё совсем Аллен, улыбаясь, обнимает красивую девушку за большой живот, а та целует его в щёку, скосив взгляд на камеру. Гэвин сам делал этот снимок. Вот только ребёнку так и не суждено было родиться, как и его матери — пережить встречу с маньяком-шейпшифтером. — Не тормози, Гэвс, а то горячей воды не достанется, — зовёт Аллен. Гэвин, встряхнувшись, скидывает оставшуюся одежду, заходит в ванную и, несколько секунд полюбовавшись мускулистой смуглой спиной, расчерченной белёсыми шрамами, становится рядом с Алленом под струи воды. А в следующее мгновение тот вжимает Гэвина спиной в не успевший прогреться кафель и сминает его рот грубым напористым поцелуем. Гэвин выдыхает носом и расслабляется. Нахер прошлое. Они давно живут в мире, где завтра может для них не наступить, и единственный способ не сойти с ума от страха и паранойи — жить сегодняшним днём, настоящим моментом. И будь что будет. *** "Надо почистить алтарь", — касаясь холодного мрамора кончиками пальцев, замечает Коннор. В пустой церкви слишком тихо, на улице ночь, и прихожан в такое время ждать не стоит. Не то чтобы днём их бывает больше. Люди постепенно теряли веру в Бога, а Бог терял веру в людей — теперь Коннор как никогда ясно понимает, почему он ушёл. Но ведь не уничтожил своё творение, не затопил бескрайними морями, не заморозил вечным льдом, не сжёг диким пламенем. Оставил на попечение своим сыновьям... А они, вместо того, чтобы пытаться что-то исправить, просто продолжали наблюдать. Люди не переставали удивлять Коннора. Любимое творение Господа... От рождения имевшие свободу воли, они вели себя настолько нелогично, что он никогда не мог предсказать их действий наверняка. Праведники могли творить ужасное зло, а грешники — проявлять безграничное милосердие. Такие противоречивые, странные, интересные люди. Беззащитные в большинстве своём. Гэвин Рид же оказался тем, кто, рискуя своей жизнью — столь короткой, хрупкой человеческой жизнью, — охранял покой слабых от тварей ночи. Пусть священником он был ужасным, да и не чувствовал Коннор в нём божественного благословения, он оставался хорошим защитником. Наверняка из-за таких людей Отец и решил дать человечеству ещё один шанс. Маркус был первым, кто понял замысел Отца. Коннор был тем, кто сломал ему крылья. И снова это ужасающее чувство вины, чуждое ангелам, дерёт изнутри острыми когтями. Коннор ощущает это почти физически — из-за того ли, что теперь у него есть человеческое тело? Нет, впервые он испытал подобное ещё на Небесах, когда в очередной раз наблюдал за земной жизнью, и сомнения вплелись в его волю тонкими крепкими нитями. Что тогда, что сейчас, терпеть это невозможно, и Коннор вновь спускается в подвал, надеясь найти искупление. С каждой уходящей вниз ступенью становится всё холоднее. Коннор проходит мимо двери, за которой отец Гэвин хранит запас непортящихся консервированных продуктов и алкоголь, мимо второй, запертой на замок, где находится его оружейный склад, и останавливается напротив третьей. Здесь, судя по массивному засову снаружи и испещрёнными глубокими царапинами стенам внутри, располагается тюрьма для монстров. Коннор входит внутрь, прикрывая дверь, медленно раздевается, аккуратно складывая одежду на каменном полу. Обнажившись, становится на колени и складывает ладони в молитвенном жесте — но уже не молится. Отец не услышит его, также как и братья, и все эти ритуалы, как выразился отец Гэвин, действительно полное фуфло. Потому Коннор, вытянув руку, призывает орудие для своего наказания — плеть с семью кожаными хвостами, на рукояти которой светятся голубым енохианские символы. Жажда искупления и искреннее раскаяние затмевают страх перед адской болью. Прежние следы уже почти исцелились, и Коннор замахивается, не ограничивая себя в силе. Болью продирает не только тело — всё его существо будто рассекает от левого плеча до правого бедра. Мучительный крик застревает в горле, так и не сорвавшись с губ. Глубоко вдохнув, Коннор замахивается снова. *** Гэвин просыпается от тревожного ощущения чужого присутствия, но глаза не открывает, и дыхание его не сбивается ни на миг. Он крепче сжимает рукоять беретты, спрятанной под подушкой, и резко садится, вскидывая пистолет. Коннор даже не вздрагивает, а Гэвин лишь чудом не матерится в голос. Опускает ствол и оборачивается — Аллен беспокойно спит на другом краю кровати. Жестом показав Коннору, чтобы не шумел, Гэвин оглядывается в поисках трусов, не сразу вспомнив, что все его вещи постираны и висят в сушилке. Плюнув на это, поднимает с пола перекрученную простыню и, обернув её вокруг бёдер, направляется на кухню, на ходу кивая Коннору. — Ты чего посреди ночи припёрся? Случилось что? — спрашивает Гэвин, наливая себе стакан холодного апельсинового сока. — Нет. Просто хотел увидеть вас, — с ангельской непосредственностью заявляет Коннор. — До утра подождать не мог? Я, вообще-то, затрахался во всех смыслах и хотел бы спокойно поспать. — Вы с Алленом... — Хоть слово ляпни про грех Содома, пернатый, и вылетишь из моей церкви не на крыльях, а пинком под зад, — предупреждает Гэвин, допивая сок и снова наполняя стакан. Коннор поджимает губы, и Гэвину чудится обида в его взгляде. — Я не осуждаю — мои грехи куда тяжелее чем у любого человека. Просто... Вы любите друг друга? Гэвин давится очередным глотком, едва не пуская сок носом, а откашлявшись, вздыхает, подбирая слова. Всё же некоторые аспекты человеческой жизни падшему ангелу приходится объяснять на пальцах. Во избежание дальнейшего недопонимания. — Людям необязательно любить друг друга, чтобы переспать. Просто снимаем стресс, хорошо проводим время — в жизни охотника, знаешь ли, очень мало хорошего. Понимаешь? Коннор склоняет голову к плечу, вглядываясь в лицо Гэвина, и тот даже почти не стремается такого внимания — привык уже. — Я знаю, что люди часто так делают. Но не понимаю этого. — Пиздец, что за настройки вам Создатель прикручивает по дефолту? — риторически вопрошает Гэвин, подняв глаза к потолку. — Сам попробуй. Сними девчонку — или парня, тебе терять нечего, — на ночь, развлекись хорошенько. С твоей внешностью труда не составит. Ты ведь, ну, типа совсем как человек теперь? — он неопределённо поводит ладонью в воздухе, — В плане анатомии? Коннор заторможено кивает, и Гэвин впервые в жизни видит, как краснеет ангел. — Денег на мотель подкинуть? — он ухмыляется и подмигивает, чем окончательно вгоняет Коннора в ступор. — Пока не надо, — спустя несколько долгих секунд отзывается тот. — Но я подумаю над вашим предложением. — Окей, думай дома, и дай мне уже поспать спокойно. Гэвин зевает, потягиваясь, и лишь в последний момент успевает подхватить упавшую с бёдер простыню. Задницу обдаёт прохладным воздухом, и Гэвин спешит снова прикрыться. А вслед за прохладой его облизывает жаром чужого взгляда — чёрт знает, сколько силы воли Гэвину требуется, чтобы не обернуться к ангелу. Несмотря на то, что несколько минут назад Коннор видел его абсолютно голым, отчего-то именно сейчас щёки немилосердно теплеют от смущения. — Спокойной ночи, Гэвин, — говорит Коннор, а вслед за его словами раздаётся хлопот крыльев. — Ну охуеть теперь, — выдыхает Гэвин, осознав, что Коннор впервые назвал его просто по имени. *** Гэвин проебался. Правду говорят, что к хорошему быстро привыкаешь — он успел привыкнуть за те несколько месяцев, что работал вместе с Коннором. К тому, что ангел всегда прикроет ему спину. Что для них двоих нет невыполнимых задач. Зазнался, глупый ничтожный человек. Отправляясь в одиночку охотиться за призраком — всего-то мелким призраком! — Гэвин был уверен в собственных силах. А сейчас валяется на грязном полу разгромленного дома, и лишь судорожно прижатая к животу ладонь не даёт его внутренностям вывалиться наружу. Пиздец какой. Кровь булькает в горле, перед глазами темнеет, и последние мысли путаются в голове: что станет с Коннором? Поладят ли они со стариком Андерсоном, когда тот вернётся? Останется ли Коннор в их церкви? Коннор... "Раньше меня звали Уриэль", — признался вдрызг пьяный ангел. Тем вечером они не смогли спасти очередного алчного идиота, продавшего демону душу, от клыков адских гончих, и Коннор выглядел настолько пришибленным, что Гэвин решил расслабить его алкоголем. Действовать начало лишь на втором ящике виски, но Гэвин не жалел о просевших запасах бухла — знать истинное имя падшего архангела было бесценным откровением. — Уриэль, — хрипит Гэвин и тут же кашляет, захлебнувшись кровью. От каждого спазма тело прошивает нестерпимой болью. Гэвин понимает, что умирает, и надежды почти нет, но отчаянно цепляется за соломинку — за молитву. Пусть он не верит в Бога и ангелов-хранителей — знание и вера далеко не одно и то же, — но в Коннора, своего ангела, он верит безоговорочно. Ему Гэвин молится в последние мгновения своей жизни. И не знает точно, это правда Коннор пришёл за ним, или мозг спроецировал в глюки его предсмертное желание. *** — Доброе утро, отец Гэвин, — раздаётся тихий, до боли знакомый голос, и Гэвин открывает глаза. Коннор так близко, что не сразу получается сфокусировать взгляд на его лице. — Я уже в раю? — хрипло спрашивает Гэвин почему-то шёпотом, будто светлый образ ангела может растаять вмиг от неловкого движения или громкого звука. — Слава Богу, нет, — Коннор улыбается и прикрывает глаза, а после прислоняет к губам Гэвина край стакана. — Но вы были на пороге. — И всё же ты пришёл, — напившись воды, заключает Гэвин. Коннор смотрит странно, и Гэвина от его взгляда наполняет теплом до самых кончиков пальцев. — Я был создан, чтобы карать отступников, а теперь спасаю жизни. Мне никто никогда раньше не молился, — Коннор снова наклоняется и кладёт прохладную ладонь на небритую щёку. — Ты сделал меня счастливым, Гэвин. Спасибо. — Придурок пернатый, — голос дрожит, и Гэвин сжимает губы. — Рана была слишком тяжёлой, тебе нужен отдых. Спи, — говорит Коннор и прижимается губами ко лбу. Гэвин послушно проваливается в сон. *** Когда он снова приходит в себя, Коннора рядом нет. Гэвин пытается подняться, и у него на удивление получается — боль совсем исчезла, будто ему вовсе не вспарывали брюхо. Даже шрама не осталось. — Хилер восьмидесятого левела, — усмехается Гэвин и тянется к заботливо оставленному на столе стакану с водой. Утолив жажду, садится за компьютерный стол и выводит на один из экранов записи с видеокамер. Куда упорхнул пернатый? Камеры зафиксировали, что приходила старушка Эбигейл, и Коннор, напялив сутану Гэвина, слушал её полуторачасовую исповедь. Больше гостей не было. Просматривая остальные камеры, Гэвин хмурится: вот Коннор идёт по коридору, а на следующей записи его уже нет. Улетел? Возможно, но под рёбрами зудит тревожное чувство, и Гэвин, быстро одевшись, выходит из своей кельи. Тот коридор ведёт в одно место — в подвал. Неужели пернатый решил добить остатки его вискаря? Гэвин заглядывает на склад, но там никого нет, и оставшиеся после ангельской пьянки бутылки стоят на месте. Оружейная заперта на замок, а вот засов тюряги сдвинут в сторону. Толкнув тяжёлую дверь, Гэвин теряет дар речи: стены, пол, потолок — всё забрызгано мерцающими голубыми каплями, и посреди всего этого пиздеца на коленях стоит Коннор. Спина разодрана в мясо крест-накрест, дрожащие пальцы с трудом сжимают рукоять плети, но Коннор упрямо поднимает руку вновь. Гэвин кидается вперёд, не раздумывая, выбивает плеть из слабой руки и падает перед Коннором на колени, хватая его лицо в ладони. — Какого... Какого хуя ты творишь, идиотина пернатая, — звучит как злое шипение, но Гэвин сам не смог бы сейчас распутать колючий клубок собственных эмоций. Коннор смотрит будто сквозь него, чёрный зрачок сожрал всю радужку, но лицо у него спокойное, умиротворённое. И это пугает сильнее, чем гримаса боли или слёзы — да что угодно, только бы не эта пустота. — Коннор... Уриэль, блядь! — кричит Гэвин, отвешивая звонкую пощёчину. И Коннор наконец-то смотрит на него. — Я не справился. Я должен был быть рядом, — отрывисто проговаривает он, и Гэвин сразу понимает, о чём речь. — Ты десяток других людей в это время спасал, ты всё сделал правильно! — Они... Не мои. Только ты, — Коннор мотает головой, шепчет совсем уже неразборчиво и устало утыкается лбом Гэвину в плечо. А тот обхватывает Коннора за шею, стараясь не касаться изувеченных плеч, и не знает, что ответить. Что сделать. Грудную клетку сдавливает так, что дышать невозможно. — Исцеляйся давай, — в конце концов говорит он, едва заметно встряхнув Коннора. — Не могу. Это оружие генерала карательного отряда. Исцелить оставленные им раны под силу разве что Создателю, — голос у Коннора тихий и монотонный, безжизненный совсем. — Дай мне полчаса. — Тебе станет легче? — спрашивает Гэвин, аккуратно укладывая Коннора на бок, головой к себе на колени. — Мне уже легче. Коннор улыбается, закрыв глаза, а Гэвин смотрит, как мерцают на белой коже брызги божественной благодати, и зажимает рот рукой. В носу щиплет невыносимо, но он лишь жмурится и пропускает сквозь пальцы взмокшие пряди волос. Из всей крылатой братии ему, несомненно, достался самый ебанутый ангел. *** Гэвин не знает, сколько сидит так, разглядывая идеальное лицо Коннора. Ноги давно затекли, раны на истерзанной спине зарубцевались, а капли божественной благодати испарились, будто и не было их. Сколько раз Коннор уже проделывал это под самым носом у Гэвина? А он, дебил, лишь раз заметив, не стал даже разъяснений требовать. Ангелы, конечно, лгать не могут, но недоговаривать — вполне. Коннор глубоко вздыхает и открывает глаза, глядя на Гэвина снизу вверх. Измученный и прекрасный до боли. — Привет, — глупо говорит Гэвин, не сразу даже понимая, что, залюбовавшись, положил ладонь Коннору на шею, да так и оставил, поглаживая подбородок большим пальцем. — Ты как? — Тепло, — тихо отвечает Коннор и снова прикрывает глаза. — Я получил твоё прощение. — Придурок, ты можешь получить от меня что угодно и без самобичевания. — Это так не работает, Гэвин. Ангельские ритуалы, в отличие от людских, имеют реальную силу. Чувство вины способно выжечь самую нашу суть — поэтому мы никогда не лжём. И за грехи свои ищем искупления. — Я тебе индульгенцию пожизненную выпишу за всю хуйню, — ворчит Гэвин. Коннор тихо смеётся в ответ, и Гэвина наконец-то попускает. — Это превышение должностных полномочий. Да и не священник ты, если говорить честно. — Ишь, какой умный нашёлся, добрался до библиотеки? — До интернета, — лукаво улыбаясь, признаётся Коннор, и у Гэвина ни одной приличной мысли в голове нет по этому поводу. Потому что интернет был создан для порно и котиков, и особой любви к кошачьим он за Коннором не замечал. — Пол холодный, и я уже ног не чувствую, так что если тебе стало лучше... — Конечно, идём, — перебивает Коннор, поднимаясь в полный рост одним слитным движением. — Спасибо, что остался со мной. Он мимолётно касается ладонью щеки Гэвина, и ноги в один миг обретают чувствительность, наливаясь силой. Коннор успевает надеть джинсы, когда Гэвин оборачивается и снова натыкается взглядом на свежие шрамы. — Не надевай рубашку, пусть заживёт нормально, — говорит он, и даже если это необязательно, Коннор слушается. — А тебе... Крылья выпускать не больно будет? — Нужно проверить, но не здесь — места слишком мало. — В спальне? Она большая, — предлагает Гэвин. Он сам после ухода Андерсона сносил стены между кельями, чтобы обеспечить себе нормальное жильё в церкви. Коннор оборачивается, заглядывает в глаза пристально, как в самом начале их знакомства, а после подходит вплотную, почти коснувшись голой грудью резко вздымающейся груди Гэвина, и берёт его лицо в ладони. — Наконец-то оно проснулось в тебе. — Что?.. — Это чувство, которого я так долго ждал. Любовь, Гэвин, — с улыбкой говорит Коннор. И целует приоткрытый от удивления рот. Будь это кто угодно другой, Гэвин оттолкнул бы, рассмеялся в лицо и спросил, что за хуйню несёт этот полоумный. Но ангелы не лгут, а Коннор — самый ебанутый, самый красивый, самый охуенный ангел. И он достался Гэвину. Это так восхитительно, что слёзы на глаза наворачиваются. — Интернет тебя испортил, — бормочет Гэвин, когда Коннор, вылизав его рот, отпускает, наконец. — Может, я тебя просто трахнуть хочу? — Плотской близости со мной ты хочешь уже давно. Если бы мне этого было достаточно, я бы не стал ждать, — доверительно сообщает Коннор и легко толкает Гэвина в грудь. — Вы, люди, склонны лгать не только друг другу, но и самим себе. Плохая привычка, Гэвин, бросай её. И пойдём уже в спальню. Гэвина аж перетряхивает в предвкушении, пока он следует за Коннором. Шрамы на его спине уже не выглядят так страшно, да и сам он вполне бодро ступает босыми ногами по каменным ступеням. Только на пороге комнаты Гэвин замирает и просит: — Покажи их... Коннор же без вопросов раскидывает руки в стороны, а в следующую секунду Гэвину в лицо бьёт мощный порыв ветра — огромные иссиня-чёрные крылья распахиваются, занимая всё пространство от стены до стены. Гэвин как завороженный подходит ближе, не в силах оторвать глаз от этого великолепия: стержни огромных перьев светятся мерцающим голубым, и каждое пёрышко будто присыпано фосфором по самому краю. Рука сама собой тянется вперёд, и под гладким чёрным полотном чувствуется тёплое, трепещущее — живое. Коннор вытягивает одно крыло в сторону и смотрит на Гэвина через плечо. — Нравится? Раньше они были белыми. Гэвин проводит ладонью по плечевым перьям и, совсем осмелев, прижимается к Коннору сзади, касаясь губами пуха у самой спины. — Офигенные. Чёрный идёт тебе больше. Коннор вздрагивает и резко выдыхает, когда Гэвин, оставив в покое его крылья, оглаживает раскрытыми ладонями голую грудь и живот до самого пояса джинсов. — Меня никогда ещё так не касались, — тихо говорит Коннор и наклоняет голову в сторону, позволяя Гэвину целовать шею. — Могу прекратить, если ты... — Не смей! Я слишком долго ждал этого дня. Коннор вдруг оборачивается, хватает Гэвина за руку и, подтолкнув крылом, швыряет его на кровать. От зашкаливающего возбуждения и резкой смены положения голова идёт кругом, а Коннор уже нависает над ним, закрывая распахнутыми крыльями весь потолок. Чернильные, с яркими голубыми росчерками, они похожи на летнее ночное небо в разгар звездопада. И Гэвина снова накрывает этим чувством, приятным до боли, сильным и острым. Об этом Коннор говорил? Это она и есть? — На тебе слишком много одежды, — жарко шепчет Коннор, уткнувшись Гэвину в шею, и тот лихорадочно хватается за пояс собственных джинсов. — А исчезнуть ты её не можешь? — Только если в небытие. — Хер с ней. Жги, — решает Гэвин, и через мгновение остаётся абсолютно голым под тяжёлым горячим и таким же обнажённым телом ангела. — Господи-боже-блядь... — Не поминай всуе, — усмехается Коннор. Вжимается крепче между ног Гэвина, подаётся вперёд и ловит его стон губами. И так сейчас всё правильно, так хорошо, но ведь может быть ещё лучше. — Смазку надо, — всё же говорит Гэвин, не переставая массировать нежную кожу у основания крыльев — Коннор от этого явно прётся. — Ты, конечно, можешь за секунду исцелить мой зад, но... — Но лучше обойтись без травм, — соглашается Коннор. И достаёт из-под матраца новенький тюбик лубриканта. — Что? Я подготовился. — Отрублю интернет нахер. Я представлял это как совращение невинного ангела похотливым священником! — Я видел этот ролик в истории твоего браузера. Забудь, у нас всё будет иначе. Коннор подсовывает одну руку Гэвину под спину, удерживая его на месте, а другую опускает между ног — и Гэвин выгибается весь, насаживаясь на его пальцы. — О да, чёрт возьми! Всё, что пожелаешь, — на выдохе проговаривает он. — Этого тоже не поминай, он и явиться может. Гэвин стонет сквозь сжатые зубы, пытается податься навстречу, но Коннор крепко удерживает его, аккуратно и терпеливо раскрывая на своих пальцах. — Хватит, трахни меня уже, — голос срывается от желания заполучить этого восхитительного ангела только себе. — Всё, что пожелаешь, Гэвин. У него есть лишь пара секунд на передышку, прежде чем Коннор подаётся вперёд, заполняя его собой. Не останавливается, не даёт привыкнуть, будто читает мысли Гэвина — будто знает, что эта острая боль в самом начале заводит его круче любых предварительных ласк. И Гэвина ведёт нещадно, размазывая по влажным от его собственного пота простыням, он целует Коннора куда придётся, жмурится и не сдерживает голос. — Гэвин, — не переставая двигаться, зовёт Коннор, у него дыхание тоже сбилось, и это круто. — Гэвин, посмотри на меня. Глаза открыть всё же приходится — хотя бы для того, чтобы снова пропасть с головой. Коннор такой красивый, с блестящими, почти чёрными, как у демонов, глазами, яркими зацелованными губами, с испариной на лбу. Почти как человек, и в то же время совершенно нереальный. И в то же время — весь для Гэвина. — Держись, — шепчет Коннор. И взмахивает крыльями. Гэвин даже кричать не может — Коннор так глубоко, будто насквозь его пробить хочет каждым мощным толчком. Всё, что Гэвину остаётся, это держаться за его плечи, чувствуя, что ещё немного, и мир рухнет. Его собственный мир или весь вообще — не важно. Важно лишь то, что Коннор рядом. С ним. Ныне и присно, и во веки веков. Аминь. — Гэвин, — доносится откуда-то издалека. — Гэвин, ты в порядке? — Я в полном беспорядке и это охуительно, — хрипло отзывается тот, нехотя открывая глаза. — Тогда я продолжаю? — невинно спрашивает Коннор и снова поддаёт бёдрами. — Бля! — вскрикивает Гэвин, упираясь руками ему в плечи. — Дай хоть в себя прийти немного! Ощущение, будто меня отбойным молотком выебали. — Оу, прости. Приму за комплимент, — улыбается Коннор и касается двумя пальцами лба. — Так лучше? Боль в пояснице и заднице вмиг отступает, тело наливается энергией, и Гэвин чувствует, что готов ко второму раунду. — Охренеть как удобно, — замечает он, снова обхватывая Коннора ногами за талию. — Я могу повторять это снова и снова, пока ты не скажешь остановиться, — шепчет тот на ухо, медленно раскачиваясь сверху. Гэвина от одного лишь его низкого бархатного голоса продирает мурашками вдоль позвоночника. А от смысла слов внутренности сжимаются в возбуждении. — Я подумаю над твоим предложением, — Гэвин гладит его шею, притягивая ближе, но замирает, так и не коснувшись губ. — Слушай. А если ты кончишь внутрь, меня не разорвёт? Коннор тихо смеётся, утыкаясь лбом ему в плечо, и уверяет: — Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось. — Верю. Тогда погнали! Гэвин наконец-то целует его — и Коннор срывается. *** Вода в тазу с каждой минутой становится всё грязнее, зато мраморный алтарь наконец-то приобретает первозданный белый цвет. — Ужас какой, — вздыхает Гэвин, отирая запястьем пот со лба. — Коннор, слетай, поменяй ещё раз, — просит он, отодвигая тазик в сторону. — Ты бы переоделся — всю сутану перепачкал, — замечает Коннор и улетает, не дожидаясь ответа. — Да какая разница? Будто кто-то может прийти средь бела дня в эту дыру, — бурчит Гэвин себе под нос, продолжая тереть щёткой гладкую поверхность алтаря. — Добрый день, святой отец. — Мать вашу! — вскрикивает Гэвин, от неожиданности падая на жопу. — Маркус, блядь! Просил же дверями пользоваться! — Простите, я не так уж часто захожу к вам. Доброжелательностью, которую излучает улыбка Маркуса, можно неделю отапливать пару кварталов Детройта. — Вот-вот, заходишь только когда случается какой-нибудь глобальный пиздец, — Гэвин поднимается и, не жалея замызганной сутаны, вытирает об неё мокрые руки. — Что в этот раз? — Мне нужен Коннор. У Гэвина вмиг внутри всё холодеет, в голове сами собой вспыхивают строки заклинаний и енохианские символы, способные хоть ненадолго сдержать ангела. — А год назад он тебе не был нужен. Что изменилось? — настороженно спрашивает Гэвин. Маркус склоняет голову набок, сканируя фирменным ангельским взглядом, и поднимает руки в беззащитном жесте. — Нет-нет, я не желаю ему зла. Мне нужна помощь. — Помощь в чём? — спрашивает Коннор и, поставив таз с чистой водой на пол, протягивает Маркусу руку. Тот пожимает её в ответ — между их ладонями, будто между высоковольтными проводами, пробегают голубые искры. — Так, блядь! Отставить телепатию, — вклинивается Гэвин, оттесняя Коннора плечом и вставая между двумя архангелами. — Говори, пернатый, что у вас там стряслось? — Маркус смог открыть портал на Небеса, — потрясённо отвечает Коннор. Маркус кивает. — Теперь я собираю всех падших, чтобы вернуться домой. И выиграть эту войну. — И что, Коннор получил амнистию в связи с военным положением? — всё ещё недоверчиво спрашивает Гэвин. — Он давно искупил свои грехи и мог бы вернуться к братьям. Но пожелал остаться с вами, отец Гэвин, — и снова эта сногсшибательная доброта — в улыбке, в разноцветных глазах, в каждом жесте архангела. Коннор вдруг обхватывает плечи Гэвина тёплыми сильными ладонями, и тот будто сдувается, медленно выдыхая и расслабляясь. — Ну окей, второй виток революции не за горами. И что, если проиграете, на землю прольются огненные дожди и прочая библейская муть? — Небеса — это другое измерение, святой отец. Наша война никак вас не коснётся, — успокаивает Маркус. — Ага, только снова поломанные ангелы повалятся нам на головы. — Вряд ли в случае неудачи нам дадут ещё один шанс, скорее всего эта битва будет смертельной. — Блядь, — выдыхает Гэвин и, с силой проведя ладонью по лицу, выпутывается из рук Коннора. — А если победите, останетесь там у себя, на Небесах? — Мы сражаемся за свободу выбора и свободу воли. Если кто-то пожелает вернуться на землю, препятствовать ему не станут. Гэвин поднимает на Коннора отчаянный взгляд. На языке так и вертится этот дурацкий вопрос: вернёшься? Коннор же, будто мысли прочитав, улыбается мягко и, наклонившись, прижимается губами к губам в целомудренном поцелуе. — Конечно, Гэвин, — уверенно говорит он. — Ты только смотри там не сдохни, — с трудом сглотнув ком в горле, просит Гэвин. — Дофига ещё архангелов в оппозиции? — Только один, Габриэль, — говорит Маркус. — Всего нас было пятеро: Рафаэль ушёл вместе с отцом, Люцифер правит в Аду и вмешиваться не собирается... — Ох, нихуя ж себе! — восклицает Гэвин. — Так, методом исключения, ты у нас Михаэль? — Маркус согласно кивает. — Эй, Коннор, так ты, оказывается, завалил самого крутого архангела! Маркус с Коннором одновременно корчат очень сложные лица, но Гэвина уже несёт: — Тогда вдвоём вы точно надерёте этому Габриэлю его пернатый зад! Ну всё, парни, я за вас спокоен. Удачи желать не стану, она вам нахер не нужна, сами справитесь. А теперь выметайтесь из моей церкви! Коннор смотрит удивлённо, но ничего не говорит — Гэвин сам не сдерживается, когда тот отворачивается, направляясь к выходу, хватает его за рукав куртки и тихо серьёзно обещает: — Если сдохнешь, я за тобой хоть в Ад спущусь, но верну на землю грешную. Коннор улыбается и кивает. — Я тоже люблю тебя. И упархивает одновременно с Маркусом, не дав даже толком осознать услышанное. Гэвин медленно оседает на деревянную ступень, пытаясь уложить в голове всё произошедшее за эти несколько минут. Всковырнув одну из досок пола, достаёт пыльную пачку сигарет, оставленных в тайнике вместе с зажигалкой и бутылкой коньяка ещё стариком Андерсоном, и неумело закуривает, пытаясь не кашлять. Когда сигарета истлевает, а голова перестаёт кружиться, Гэвин поднимается, оглядывает алтарь и снова берётся за щётку. — Ну, Господи, теперь я с тебя не слезу... *** Бутылка вздрагивает в тонких пальцах — виски проливается янтарной лужицей на прозрачный столик. — Что с тобой в последнее время, Рафаэль? Переживаешь из-за грядущей войны? — спрашивает Творец, щелчком пальцев испаряя пролитый алкоголь. — Нет, это... Один святой отец не даёт покоя. Он в курсе происходящего, и последние три дня молится так громко, что у меня голова раскалывается. — Вот оно как. За кого молится? — За падших. Правда, молитвами это можно назвать с натяжкой. Творец заинтересовано приподнимает брови, глядя на своего сына, прячущегося под личиной миниатюрной белокурой красавицы. — И что говорит? — Конкретно сейчас угрожает, что если Вы не вернётесь и не помирите всех пернатых, он сам разъебёт Небеса и нассыт в Святой Грааль. Кажется, он пьян — вчера был вежливее, — невозмутимо транслирует Рафаэль. — А это случайно не тот самопровозглашённый священник, который заботился об Уриэле? — Да, это он, Отец. — Ха, если смог достучаться до тебя, значит, сильно его припёрло. Что любовь с людьми творит... — Теперь не только с людьми, — замечает Рафаэль. — Вы собираетесь вмешаться? Творец допивает виски и со звоном ставит бокал на стеклянный столик. — Нет конечно, какой тогда во всём этом смысл? Сотни лет прошли, прежде чем Михаэль прозрел и решил действовать. Я не стану пускать его старания псу под хвост. Если они с Уриэлем победят — оставлю Небо и Землю на них. Погибнут — сожгу всё к чёрту. Таков мой Замысел. Рафаэль покорно склоняет голову и вновь наполняет бокал. *** Чёрный бентли с личным водителем Карла Манфреда высаживает Гэвина напротив церкви уже за полночь. Тесно общаться с мэром они начали лишь около месяца назад — когда оба их архангела упорхнули на передовую. Месяц... Это много или мало по меркам небожителей? Как долго они могут воевать? Годы, десятилетия? Может, когда Коннор вернётся, Гэвин будет дряхлым стариком, или вовсе погибнет на охоте? А может, его уже убили, и Гэвин будет ждать до конца жизни, так никогда и не узнав правды? От этих мыслей в груди снова щемит до боли. Отсалютовав водителю на прощанье, Гэвин неровной походкой направляется ко входу в церковь, тяжело опускается на холодные ступени и закуривает. Прохладный ночной воздух и никотин немного прочищают голову — и лишь тогда Гэвин замечает, что охранное заклинание отвода глаз не просто иссякло — его сломали, грубо выжгли подчистую. Выбросив недокуренную сигарету, Гэвин поднимается и достаёт из-за пазухи любимую беретту. А распахнув тяжёлые створки двери, замирает, не веря своим глазам. На алтаре спиной к нему сидит ангел, его белоснежные крылья настолько огромны, что стелются по полу. И выглядят совсем не так, как те, что Гэвин видел раньше. Крылья вздрагивают, когда ангел оборачивается, и Гэвин тут же вскидывает пистолет. — С возвращением, Гэвин, — отражаясь от высокого свода церкви, родной голос, кажется, звучит со всех сторон, и беретта падает из ослабевших рук. Коннор легко спрыгивает с алтаря, и расправляет полностью свои крылья — шесть огромных белоснежных крыльев истинного архангела. У Гэвина глаза слезятся от этой величественной безупречной белизны. — Это тебя с возвращением, придурок, — срывающимся голосом шепчет он. А в следующую секунду Коннор крепко обнимает Гэвина, укутывая мягкими перьями со всех сторон. И выдыхает тихо, устало и радостно: — Мы победили.