Волчьи грибы

В кабинете участкового терапевта удушливо пахло хлоркой. От этого больничного запаха мне всегда становилось не по себе, так что я, тщетно стараясь справиться с тревогой, вынужден был дышать через раз. Белые кафельные стены, покрытые медицинскими памятками для пациентов, казалось, сжимались, грозно нависая со всех сторон, и жаждали раздавить меня. Люминесцентные лампы негромко потрескивали, и этот вроде бы незаметный звук почему-то казался мне жутко неприятным. Неподалёку от меня молоденькая медсестра расставляла на полки в шкафу различные медицинские принадлежности. Её присутствие напрягало, и я отчаянно надеялся на то, что, когда настанет время описывать доктору свою проблему, эта девушка куда-нибудь отлучится. Я неуверенно взглянул на врача, сидящего напротив меня и что-то деловито записывающего в чужую карточку. Вскоре он поставил точку и, отложив медицинскую карту на край стола, проговорил: - Рассказывайте, на что жалуетесь. Голос у терапевта оказался усталым и несколько недовольным. Это значительно поубавило мою уверенность в себе, которой и так было немного. Откашлявшись, я негромко произнёс: - Знаете, доктор, у меня очень… деликатная проблема. - Я вас слушаю, - вздохнул врач и начал выжидающе глядеть на меня. Я ощутил новый прилив страха. В горле мгновенно образовался ком, и мой язык занемел, так что я не мог выдавить из себя ни единого слова. Замерев от испуга, я молча пялился на терапевта и хаотично соображал, как же мне рассказать о причине своего визита так, чтобы меня поняли правильно. - Молодой человек, не молчите, - с нажимом произнёс доктор, явно начиная терять терпение. – За вами в очереди ещё целая толпа народу. Моё сердце забилось быстрее, я ощутил неприятный холодок в груди. Шумно сглотнув, я опустил взгляд в пол и выдавил из себя: - У меня не получается… ну, близость с женщинами. Это не было правдой. Точнее, не было правдой полностью… Но я просто не смог заставить себя рассказать обо всём до конца. Затаив дыхание, я украдкой посмотрел на врача, дабы понять, как он отреагировал на такое заявление. Терапевт, к моему облегчению, оставался абсолютно бесстрастным. Затем я быстро перевёл взгляд на медсестру, и моё сердце пропустило удар. Пухлые губы девушки, продолжавшей неспешно заниматься своим делом, были изогнуты в едва заметной усмешке. Всё внутри меня похолодело и неуютно сжалось. Она смеётся надо мной! - Что ж, - медленно проговорил доктор спустя несколько секунд. – Раз ваша проблема заключается именно в этом, думаю, мне следует направить вас к более узкому специалисту, и… - Мне нужно отойти, - перебил я врача, поднялся со стула и, сгорая со стыда, быстрым шагом вышел из кабинета. Очутившись в коридоре, я направился к выходу из поликлиники. Я старался не смотреть на остальных пациентов, потому как боялся поймать их осуждающие взгляды, хоть и осознавал, что никто из них понятия не имеет, с какой именно проблемой я явился сюда. Вскоре я оказался на улице, и меня тут же окутал январский холод. Мороз подействовал на мои чувства, словно анестезия: невыносимый стыд начал отступать. Чтобы усилить этот благотворный эффект, я нагнулся, зачерпнул пригоршню свежего снега и как следует сжал его в ладонях. Холод отрезвляюще обжог мои руки. И тогда-то я ощутил горькую досаду. У меня ничего не вышло. Я не смог заставить себя честно признаться во всём. *** Сколько себя помню, я всегда любил детей. Они куда более искренние, открытые и бесхитростные, нежели взрослые. Я любил их умилительную наивность, оживлённую любознательность к миру, который им только предстоит открыть и познать, но более всего я ценил их особую чистоту, непорочность, что люди теряют по мере того, как становятся старше. Да, с детьми мне было однозначно проще. Быть может, я и сам чем-то походил на большого ребёнка. Раньше я и подумать не мог, что в этом есть что-то предосудительное, что я люблю детей как-то неправильно. Внезапное осознание, словно острая охотничья стрела, пронзило меня лишь в тот момент, когда в моей жизни появился он. Сеня переехал в мой многоквартирный дом вместе с матерью и бабушкой полгода назад. Я проживал на третьем этаже, а они заселились на четвёртый. В холодные зимние ночи, наполненные изматывающей бессонницей, меня согревало не столько тонкое одеяло, сколько мысль о том, что там, наверху, прямо надо мной, живёт этот чудесный мальчик. Несколько часов подряд я лежал без сна и глядел в потолок, размышляя над тем, какие же сновидения Сеня мог видеть. И я еле дожидался утра, чтобы затем наблюдать в окно, как бабушка ведёт его за руку в школу. Я обожал смотреть на то, как лучи молодого, утреннего солнца окрашивают светлые волосы мальчика золотом. Иногда, обычно по субботам, мне и вовсе везло по-крупному: я имел возможность подолгу наблюдать за тем, как он играет на детской площадке под моими окнами. Однако я никогда не смел приближаться к нему. Дело в том, что помимо обволакивающей нежности, мгновенно расцветавшей во мне при виде Сени, я испытывал ещё и какое-то первобытное, необузданное чувство, обжигающее всё моё тело жаром. Страшное чувство. Поначалу я не придавал подобным ощущениям большого значения, наивно полагая, что это пройдёт само по себе. Однако со временем это странное чувство, название которого я даже не знал, лишь набирало силу, и контролировать его мне становилось всё труднее. Если Сеня оказывался слишком близко, внутри меня моментально просыпался дикий зверь, которого я с трудом мог подавить. Эта зверюга рычала мне прямо в уши самые отвратительные и грязные вещи, что я когда-либо слышал. Вот тогда-то до меня и дошло, что всё далеко не в порядке, что моё отношение к этому замечательному мальчику неправильное, непристойное, постыдное. Более того, я понял, что опасен для него. Именно страх навредить Сене, к слову, и смотивировал меня посетить врача. Только оказалось, что я слишком труслив для того, чтобы рассказать об этой проблеме хоть кому-либо. Вот и оставалось мне, выходит, только лишь мириться со сложившейся ситуацией и любоваться Сеней издалека, будто хрупким произведением искусства, которое может рассыпаться от одного лишь неосторожного прикосновения. Честно говоря, мои чувства зачастую сильно изматывали меня: они беспрерывно накапливались внутри, бурлили и не находили выхода. Порой мне казалось, что эти невыраженные переживания гниют и разлагаются где-то внутри, медленно отравляя трупным ядом каждую клетку моего тела. К счастью, существовала у меня уловка и на тот случай, когда груз этих чувств становился совсем уж невыносимым. На расстоянии нескольких километров от нашей многоэтажки находилось небольшое озеро, которое опоясывала довольно широкая и густая лесополоса. У водоёма обычно было тихо и немноголюдно. И я, как правило, по какой-то причине начинал ощущать себя гораздо лучше после того, как праздно проводил в одиночестве пару часов на берегу. Я несколько раз обходил озеро по кругу либо, закрыв глаза, просто стоял и прислушивался к завыванию ветра, пока его порывы не уносили все мои тревоги. Это было особым ритуалом, привносящим в мою жизнь хоть какое-то умиротворение. Наведаться к озеру я решил и сегодня, так как не был там уже несколько недель и ощущал, что после неудачного похода к врачу мне просто необходимо обрести душевное равновесие. Я медленно шёл к водоёму через лесополосу, снег под моими ботинками приятно похрустывал, а озорной морозный ветер так и норовил потрепать меня за шарф или капюшон. Когда я, предвкушая тишину и спокойствие, уже почти добрался, до меня вдруг донёсся чей-то испуганный вскрик. Я остановился. Неужели на берегу кто-то есть? И что же могло произойти? Через несколько секунд вопли возобновились. Голосов было несколько, так что невозможно было разобрать, что именно эти люди кричали, однако было ясно, что стряслось нечто из ряда вон. Такого поворота событий я не ожидал, а потому, опешив, несколько мгновений колебался и соображал, как мне поступить. Но затем я вдруг понял, что кричат, скорее всего, дети. Я тут же ринулся на звук. Если ребёнок попал в беду, ему необходимо помочь. Оказавшись около озера, вначале я увидел троих детей лет семи, испуганно мечущихся у самого края берега. Именно они и вопили всё это время. Я быстро перевёл взгляд на замёрзший водоём, и сердце моё пропустило удар, а затем начало биться с такой силой, что, казалось, могло лопнуть. Прямо посреди ледяной глади озера зияла огромная прореха, внутри которой беспомощно бултыхался четвёртый ребёнок, плача и тщетно пытаясь выбраться из воды. Сеня. Он в опасности! Не раздумывая я вышел на лёд, и тот еле слышно затрещал под моим весом уже через несколько шагов. Нет, таким образом мне до середины озера точно не добраться. Стараясь не поддаваться панике, я аккуратно опустился на четвереньки, а затем распластался на замёрзшей поверхности водоёма. Ползком я начал приближаться к мальчику. Я старался делать всё как можно быстрее – страх за жизнь Сени подгонял меня. Моё сердце продолжало бешено колотиться, лёгкие сжимались от тревоги, из-за чего я почти не мог дышать. Через несколько секунд, которые мне показались мучительно долгими, я оказался рядом с Сеней. Тот, поначалу от ужаса даже не заметив моего приближения, продолжал хаотично барахтаться и разбрасывать во все стороны ледяные брызги. Я осторожно приподнялся и, стараясь успокоить мальчика, громко произнёс: - Тише-тише, всё будет в порядке. Не маши так руками, дай мне тебе помочь. Сеня перепугано взглянул на меня, но так отчаянно бороться с водой перестал, и я, быстро схватив его за одежду, одним рывком вытащил из хищной пасти полыньи. Затем я подхватил мальчика на руки и метнулся к берегу. Лёд то и дело угрожающе трещал и хрустел подо мной, и в какой-то момент я его всё-таки проломил, зачерпнув в ботинок холодной воды. Однако я это даже не сразу заметил. В тот момент я думал лишь об одном: необходимо помочь Сене. Очутившись на берегу, я ускорился и, не разбирая пути, помчался по направлению к нашему дому. Остальные трое мальчишек что-то закричали мне вслед, но мне было не до них. - Не бойся, - обратился я к Сене и сам не узнал свой внезапно севший голос. – Я отнесу тебя к родителям. Всё будет хорошо. Мальчик мне на это ничего не ответил. Оно и понятно: он явно был шокирован тем, что только что с ним произошло. Преодолев половину пути, я вдруг заметил, что Сеня стал дрожать сильнее. Меня охватил животный ужас. Что, если я не успею ему ничем помочь? Я резко остановился, бережно усадил мальчика рядом с деревом, на которое он мог бы опереться, и быстро стянул с себя куртку, после чего как следует укутал в неё мальчика, вновь взял его на руки и продолжил путь к дому. Лютый мороз беспощадно кусал меня за плечи, пытался вгрызться в спину, но я не обращал на это внимания. В какой-то момент резкий порыв ледяного ветра сорвал шарф Сени, и я, совсем перестав соображать, зачем-то поднял его, хотя, разумеется, тогда это не было важно. Страх полностью охватил меня, сжал в своих тисках мой мозг, и я уже не до конца отдавал себе отчёт в своих действиях. Однако при этом я умудрялся держать в голове мысль о том, что не должен прикасаться ни до кожи мальчика, ни до его волос. Я опасался, что хищная тварь, затаившаяся в тёмных уголках моего сознания, даже в такой экстренной ситуации способна взбеситься, если это произойдёт. Так быстро от лесополосы до нашей многоэтажки я ещё никогда не добирался. Я даже толком и не помнил, ни как именно добежал до подъезда, ни как оказался у двери Сениной квартиры. Продолжая держать мальчика на руках, я кое-как дотянулся до кнопки звонка и несколько раз её нажал. Открыли мне почти сразу. На пороге стояли невысокая, полностью седая старушка и женщина помоложе. Бабушка и мать Сени. Обе вначале опешили, а затем дружно ахнули и с ужасом уставились на мальчика. Старуха прикрыла рот рукой и запричитала: - Господи, Сенечка! Боже мой! Что произошло?! Я не успел ничего ответить, так как мать Сени резко выхватила своего сына из моих рук: - Мама, не стой столбом, звони в скорую! Быстрее! Он весь ледяной! – крикнула женщина и понесла мальчика в одну из комнат. Бабушка Сени, сбросив оцепенение, начала суетливо рыться в карманах своего домашнего халата, а затем, найдя наконец телефон, набрала нужный номер и поспешила вслед за дочерью. Я понял, что сейчас им явно не до меня, негромко прикрыл входную дверь и уже собирался отправиться восвояси, но вдруг понял, что не могу ступить ни шагу. Из-за пережитого ужаса мои ноги словно стали ватными. Всё тело сотрясала такая дрожь, как будто это я только что провалился под лёд. Я опёрся на стену, шумно вздохнул и тяжко осел на пол. И только тогда я заметил, что всё ещё крепко сжимаю в руке шарф Сени. *** Я проснулся из-за того, что меня охватило чувство паники. Резко сев на кровати, я потёр лоб, покрытый холодной испариной, зажмурился и затем потряс головой, тем самым пытаясь вытряхнуть из мыслей тревожный сон, который только что увидел. Это сновидение преследовало меня уже в течение многих лет. Мне снился маленький мальчик лет семи, который без разрешения уходил гулять в лес. Со стороны я наблюдал его долгий путь от дома до опушки, даже ощущал его радостное волнение от того, что он делает нечто запрещённое родителями. Заканчивался этот сон всегда одинаково: мальчик внезапно встречал огромного, голодного волка, который тут же с рыком бросался на него. После этого я всегда тут же просыпался с бешено колотящимся сердцем и чувством дикого страха, словно это на меня накинулся косматый хищник, а не на главного героя моего сновидения. Спустя минут пять мне удалось успокоиться. Я перевёл взгляд на окно и сощурился от яркого дневного света. Мне снова удалось уснуть лишь под утро, из-за чего я проспал допоздна и теперь серьёзно опаздывал на работу. Я поднялся с кровати и принялся застилать постель, после чего умылся, наспех оделся и уже хотел было выходить из квартиры, но, постояв в нерешительности несколько секунд около входной двери, всё же вернулся в спальню. Подойдя к изголовью кровати, я запустил руку под подушку. Оттуда я извлёк Сенин шарф. С того злополучного дня прошло достаточно много времени – почти три недели. Мой мальчик, к счастью, отделался лишь лёгкой простудой, и за это время он уже успел выздороветь. А на днях ко мне заходили его мать и бабушка, чтобы отблагодарить меня. Также они сообщили мне, что понятия не имеют, как такое могло произойти: Сеня всегда был очень послушным и никогда не уходил со двора так далеко. Меня озадачило поведение мальчика, но выяснить, почему он так поступил, мне, разумеется, было не суждено. Я снова лишь наблюдал за Сеней издалека и не смел приближаться к нему. Однако сейчас мне удавалось переживать свои чувства не так болезненно: у меня теперь был шарф мальчика. Вначале я думал о том, чтобы вернуть его, всё же так было бы честно. Но затем я понял, что попросту не смогу заставить себя сделать это. Мне была необходима хоть какая-то ощутимая связь с Сеней. Я присел на край кровати и ласково провёл рукой по шерстяной ткани, после чего с удовольствием помял её в руках. Прикрыв глаза, я попытался представить себе, какая на ощупь Сенина кожа. Затем я приложил шарф к лицу и сделал глубокий вдох. Сыровато пахло растаявшим льдом и снегом, однако сквозь этот запах, если постараться, можно было уловить едва заметный аромат моего мальчика – свежее, кристально чистое благоухание юности. По моей спине пробежали мурашки от восторга, и всё тело тут же начал заполнять необузданный, покалывающий жар. Я понял, что мне стоит остановиться прямо сейчас, дабы это чувство не поглотило меня. Но вместе с тем я отчаянно желал продолжить. И на этот раз моя сила воли дала слабину. Я обмотал шею шарфом и, взявшись за его концы, резко потянул их в разные стороны. Импровизированная удавка тут же с силой сдавила моё горло, приводя меня тем самым в настоящий экстаз. Через некоторое время я начал ощущать серьёзную нехватку воздуха. Мой кадык стискивало нарастающей болью, в висках стучала разгорячённая кровь, а перед глазами плясали тёмные пятна. От удовольствия по моему телу пробежала мелкая дрожь, и зверь из моего подсознания, мрачно радуясь, издал утробное урчание. Будучи больше не в силах контролировать разрастающийся внутри меня пожар желания, я перестал душить себя, схватил бумажные салфетки с прикроватной тумбочки и дрожащей рукой расстегнул ширинку. *** Тошнота. Распирающая тошнота, поднимаясь с самого дна кишок, опоясывала каждый мой орган. Казалось, это отвратительное ощущение сумело проникнуть даже в мозг: оно давило на каждую извилину, вгрызалось в черепную коробку. Ощутив рвотный позыв, я закашлялся и на всякий случай склонился над унитазом. Меня тошнило от омерзения. Омерзения к самому себе. Поддавшись искушению, я совершил невероятно грязную, отвратительную вещь. Я просто ненавидел себя за это. Мне хотелось раздирать ногтями свою кожу в кровь, выдрать себе волосы вместе со скальпом, броситься под грузовик, чтобы тот превратил все мои кости и внутренности в однородную кашу. Но вместо этого я, наклонившись над унитазом, сплёвывал тягучую слюну и пытался побороть чувство тошноты. О, как же я, чёрт побери, жалок! Мой желудок неприятно сжался, и меня всё-таки стошнило. Тёмно-бурая, почти чёрная рвота частично попала на мою рубашку. Во рту появился солоновато-горький привкус желчи и железа. Я отхаркнул несколько сгустков кровянистой слизи, поморщился, и меня снова вырвало. На этот раз рвота пошла носом и обожгла чувствительную слизистую. Внезапно я ощутил, как в моём горле что-то застряло. Я попытался откашляться и, когда мне наконец удалось это сделать, просто оторопел. В тёмной рвоте я разглядел несколько желтовато-белых толстых червей в длину не больше сантиметра. Некоторые из них медленно и безжизненно погружались вглубь рвотных масс, другие же мерзко извивались, тщетно пытаясь не потонуть. Застыв на месте, я тупо пялился на опарышей, бултыхающихся в смеси из желчи, крови и желудочного сока. Затем, секунд через десять, мне всё же удалось сбросить с себя оцепенение. Я поднялся на ноги и спустил воду. С моего подбородка липкой нитью свисала рвота, то и дело капая на пол бурыми каплями. Я подошёл к раковине, открыл кран и взглянул на своё отражение в зеркале, висящем над умывальником. Моё лицо было испачкано в крови. Набрав воды в ладони, я попытался смыть тёмно-красные подтёки, но вдруг понял, что мне никак не удаётся их оттереть. Я тёр подбородок всё усерднее, но никак не мог отмыться. Мне уже никогда не отмыться. Зажмурившись, я как следует намылил лицо и затем тщательно умылся. После этого я вновь взглянул на своё отражение и вскрикнул от неожиданности. Из зеркала на меня глядел чёрный косматый волк со свалявшейся, всклокоченной шерстью. Из его приоткрытой пасти, полной огромных жёлтых клыков, стекала мутноватая слюна. Алые глаза зверя горели безумным, диким огнём. Нет. Это не моё отражение. Это же не я! Этот бешеный взгляд просто не может принадлежать мне! Я в испуге попятился, а затем выбежал из ванной комнаты. Схватив куртку и наспех натянув зимние ботинки, я выскочил из квартиры и как можно быстрее начал спускаться вниз по лестнице. Я понятия не имел, куда именно бегу. Мне хотелось лишь одного – оказаться как можно дальше от зверя в зеркале. «От себя не убежишь», - пророкотал в моём мозгу низкий голос, больше похожий на рычание. Это зверюга заговорила со мной. Тварь хрипло рассмеялась скрипучим смехом, торжествуя свою победу. Очутившись на улице, я продолжил нестись в неизвестном направлении. Лёгкие неприятно саднило, в боку то и дело кололо, но липкое чувство страха подгоняло меня. Через некоторое время я совершенно выбился из сил и, завернув за угол очередного дома, остановился. Я опёрся предплечьем о стену и попытался восстановить дыхание. И тут позади меня раздался чей-то тонкий голосок: - Ой, здравствуйте! Вам что, плохо? Я резко обернулся. Всё внутри меня похолодело. Это был Сеня. Он стоял прямо передо мной на расстоянии вытянутой руки и непонимающе, но доверчиво глядел мне прямо в глаза. Меня пронзил ужас. Что я сейчас могу вытворить, находясь в теперешнем обличье, даже куда более безобразном, чем раньше? Так и не дождавшись моего ответа, мальчик добавил: - Что-то случилось? Я могу как-то помочь? Я шумно сглотнул и с усилием проговорил: - Нет… - мой голос дрожал. – Нет, всё нормально. Сеня улыбнулся мне, и моё сердце вдруг сладостно замерло от одного вида этой улыбки, такой искренней и открытой. - Тогда… - мальчик потупил взгляд, немного смутившись. – Тогда мне хотелось бы сказать вам спасибо. За то, что помогли мне тогда. Я вам так этого и не сказал, а это некультурно. Я затаил дыхание. Подумать только, он меня благодарит. Он ничего не знает о том, что я сделал сегодня. И его мать и бабушка тоже понятия не имеют, кто я такой на самом деле. Никто вокруг даже не догадывается, какая мерзость таится внутри моего мозга. Как только я это осознал, меня тут же сдавило невыносимое чувство вины, от которого мне хотелось просто выть. - Не стоит благодарностей, - выдавил я из себя измученную ухмылку. – Твои мама и бабушка уже сказали мне спасибо, так что всё в порядке… Постой, а разве тебе разрешено гулять так далеко от дома? Улыбка моментально исчезла с лица Сени. Он несколько секунд помолчал, а затем сознался: - Ну, я опять шёл в лес. Но я не полез бы в это озеро ещё раз, честно-пречестно! Мы тогда просто с ребятами поспорили, что мне не слабо. - Опять? – удивился я. – Сенечка, ты ведь прекрасно знаешь, что тебе туда нельзя. Сенечка. Впервые я произнёс его имя вслух. Я постарался распробовать вкус букв на языке и запомнить свои ощущения при этом. - Знаю. Извините, - грустно вздохнул мальчик. – Я не пойду, не говорите только, пожалуйста, маме. Знаете, я просто очень скучаю по папе. А мы с ним раньше часто в лесу бывали. За грибами ходили. Я проникся жалостью к Сене. Что бы там ни произошло с его отцом, моему мальчику явно было очень одиноко и печально из-за того, что он его лишился. Я хотел было выразить ему своё сочувствие, после чего попрощаться и уйти от греха подальше, но тут вдруг зверь резво выскочил из глубин подсознания и крепко впился когтями в мой мозг. Я с ужасом почувствовал, как хищная тварь завладевает моими мыслями. - А знаешь, Сенечка, - против собственной воли медленно проговорил я. – Мы можем с тобой сходить в тот лес вместе, если ты хочешь. Мы ничего не скажем твоей маме, это будет наш с тобой секрет. Я не хотел произносить этого. Слова сами соскакивали с моего языка. Это говорил не я. Это всё зверь. Я чувствовал, как он вкладывает мне в голову свои грязные помыслы. - Правда? Можно? – Сеня широко распахнул глаза и с восхищением посмотрел на меня. Что это были за глаза!.. Меня охватило внезапное желание срезать веки моего мальчика, чтобы он больше никогда не смог ни моргнуть, ни зажмуриться, чтобы я имел возможность бесконечно наслаждаться будоражащей синевой его радужки. Эти неправильные мысли испугали меня ещё сильнее. Но я ничего не мог поделать. Тварь медленно, но верно вытесняла меня, собираясь занять моё место. - Ну конечно! – зверюга заулыбалась моими губами. - Я бы согласился, но только мама будет ругаться, если вдруг узнает… - Жаль, - вздохнул я. – А я хотел показать тебе, где там растут грибы. - Зимой? – изумился мальчик. – Так бывает? - Да, бывает. Зимой вообще разные грибы растут, но я хочу показать тебе особенные. Волчьи. Найти их можно как раз только в холода. - Правда? – усомнился Сеня, хмуря белёсые бровки. – А почему волчьи? - Потому что волки закапывают их под землю. Ты, кстати, именно поэтому их никогда и не видел – они ведь под землёй. - Ух ты! А в этом лесу что, есть волки? - Нет, что ты, они здесь не водятся. Только в начале зимы специально прибегают, чтобы закопать грибы – и потом сразу уходят. Им тут делать нечего. Не бойся, ты же будешь со мной! Я протянул Сене раскрытую ладонь, хотя, конечно же, не должен был этого делать. Мальчик немного удивился, но всё же неуверенно взял меня за руку. Тело будто прошибло разрядом электрического тока. Кожа Сени оказалась ещё более мягкой и бархатистой, нежели я себе это представлял, на ощупь она напоминала нежные цветочные лепестки. Тварь хищно клацнула зубами у меня над ухом, и мне нестерпимо захотелось содрать кожные покровы с мальчика, после чего сшить из них одеяло, которое могло бы согреть меня даже в самую холодную ночь. Втроём мы зашагали по направлению к лесополосе: я, Сеня и зверь. Всё это время тварь бесновалась, предвкушая добрую охоту. Она оглушительно рычала, облизывалась и хрипло дышала. Я уже почти не испытывал страха за жизнь мальчика. Чувства зверя заменили мне мои собственные, и теперь я ощущал то же кровожадное нетерпеливое возбуждение, что и он. Полностью охваченный болезненным, нестерпимым желанием, я даже не заметил, как мы оказались среди высоких деревьев и кустов. Воровато оглядевшись по сторонам, я удостоверился, что вокруг нет ни души, и затем резко остановился. - Мы уже пришли? – тихо спросил Сеня. - Да… То есть нет… То есть почти, - неопределённо пробормотал я. – Послушай, Сенечка. Ты просто замечательный ребёнок. И ты мне очень-очень нравишься. Я запустил пальцы в золотистые волосы мальчика и начал грубовато поглаживать его по голове. Он удивлённо взглянул на меня, но не произнёс ни слова. Я продолжил: - Я всё тебе покажу, как и обещал. Только сначала ты кое-что для меня сделаешь. С этими словами я быстро повалил мальчика на землю, наваливаясь на него сверху. Он вскрикнул, и я, готовый к этому, тут же зажал ему рот ладонью. - Молчать! – рявкнул я огрубевшим голосом. Сеня замер и испуганно уставился на меня. В его голубых глазах плескался неподдельный страх - страх беспомощной жертвы, пойманной ловким, сильным хищником. Внезапно я вспомнил свой повторяющийся сон, в котором волк кидается на ребёнка, и чувство паники, охватывающее меня после пробуждения. «Что я, чёрт побери, вообще творю?!» - пронеслось в моей голове. Я отпрянул от Сени как ошпаренный. Зверь разочарованно заревел. Я не позволил ему завершить начатое, и теперь он был просто в ярости. Продолжая гневно завывать, тварь со всей дури вгрызлась в мой мозг. Я вскрикнул от резкой боли и упал на четвереньки. «Ну уж нет, я слишком долго этого ждал!» - пробасила зверюга. Её грубый голос был просто оглушающим. В ушах у меня зазвенело. Вдруг я ощутил неприятный зуд по всей коже. Я взглянул на свои руки и понял, что они покрываются густой чёрной шерстью. Ногти на пальцах начали грубеть и заостряться, на ладонях образовались мясистые подушечки. Я ощутил неприятное покалывание в копчике, и, обернувшись, увидел, как у меня отрастает длинный косматый хвост. Дёсны, пульсируя ноющей болью, закровоточили, после чего мои зубы вдруг стали выпадать один за другим, а на их месте начали вырастать острые изогнутые клыки. К тому моменту моё лицо уже успело покрыться жёсткой шерстью, и теперь оно стремительно удлинялось, образовывая хищную пасть. Я встряхнулся, сбрасывая с себя рваные лохмотья, которые ещё совсем недавно были моей одеждой. Она мне больше ни к чему. Теперь я – зверь. Я взглянул на шокированного Сеню, который всё ещё лежал на земле, и оскалился, грозно обнажая зубы. Однако, хоть я больше и не был человеком, я всё ещё помнил испуг, застывший в глазах моего мальчика. Это останавливало меня от того, чтобы наброситься на него и разодрать на мелкие клочки. С огромным усилием собрав остатки незамутнённого человеческого разума воедино, я сорвался с места и помчался в глубь лесополосы. Снег забивался между грубыми подушечками лап, когти отзывались болью при каждом неосторожном прыжке, холодный ветер задувал в чувствительные уши, но я даже не думал останавливаться. Наоборот, я ускорился, мчась уже на пределе своих волчьих возможностей. В голове крутилась лишь одна мысль: необходимо убежать как можно дальше от Сени. И я готов был нестись сломя голову, пока не упаду замертво от изнеможения, лишь бы только спасти моего мальчика от себя и своих страшных чувств. Я не знал, как долго продолжал свой бег, но что-то мне подсказывало, что лесополоса должна была уже давным-давно кончиться, однако вместо этого она становилась лишь дремучее и с каждой секундой всё больше напоминала глухой лес. В какой-то момент я запнулся об огромный камень и распластался на мёрзлой земле. Только тогда я осознал, какая невыносимая боль раздирает мои лёгкие и мышцы лап. Я понял, что больше не встану. Устало закрыв глаза, я смиренно уронил косматую голову на снег. Тут мой чуткий нюх уловил какой-то посторонний запах. Я с трудом приподнялся над землёй и увидел целую стаю огромных чёрных волков, окруживших меня со всех сторон. Их было так много, что я даже не сумел всех сосчитать. Звери с подозрением принюхивались. «Откуда здесь волки?» - запоздало подумал я. Мысли мои стали медлительными и ленивыми, они почти застыли. Через некоторое время один из хищников, тот, что был крупнее остальных, коротко фыркнул, оскалился и угрожающе зарычал. Удивительно, но сквозь рык я смог разобрать вполне членораздельные слова: - Грязь. Падаль. Этот исполин, вероятно, являлся их вожаком, потому как другие волки мгновенно подхватили его рычание, и уже со всех сторон на меня сыпались их короткие реплики: - Грязь! Грязь! - Мерзость! Мерзость! - Падаль! Падаль! Продолжая свирепо скалиться, звери начали приближаться ко мне. Я сразу понял, что за этим последует. Я был к этому готов. Самый крупный волк кинулся за меня и впился зубами в заднюю лапу. Я заскулил и слабо дёрнулся. Вслед за вожаком на меня набросилась и вся остальная стая. Звери яростно трепали меня своими клыками, вырывали целые куски кожи, с отвратительным хрустом разгрызали мои кости и раздирали на части мышцы и органы. Никогда прежде мне не доводилось испытывать такой адской боли, как эта. Однако я даже не пытался сопротивляться. Через несколько минут вожак вновь фыркнул, смерил меня напоследок презрительным взглядом и, развернувшись, зашагал в неизвестном направлении. Стая ещё какое-то время без особого интереса терзала то, что осталось от моего тела, а затем покорно посеменила за своим предводителем. Перед глазами всё расплывалось, и я почти ничего не видел, но знал, что снег подо мной был полностью залит кровью. Боли я уже не ощущал. Я вообще не чувствовал своего тела. Это был конец. Осознание близости и неотвратимости смерти наконец даровало мне, истерзанному и измученному собственными чувствами и мыслями, ощущение умиротворения. Моим последним воспоминанием перед падением в пустоту стал затхлый, горьковатый запах. Запах волчьих грибов, исходящий от моей шерсти.