***
Он хочет размажжить её по стене с острыми каменными выступами, хочет от неё избавиться и придушить собственными руками, потому что смотреть как эта до боли, до рези в глазах белоснежно-чистая Люцифер будет корчиться ему в радость. Ему в радость, что она воспринимает каждое его слово и каждый нелицеприятный жест настолько близко к сердцу. Кто бы мог подумать, что она столь сентиментальна, его надзирательница. Он упивается своей моральной властью, но потом плюёт на иллюзию и злостно дёргает руками, запястья которых скованы стальными цепями, испещрёнными божественными символами. Как же ему всё надоело. Её надменность. Её железное высокомерие. Втоптать бы её в грязь, да так, чтоб не выкарабкалась. Люцифер его чувств не разделяет. Она ангел и ненавидеть не её стезя, это лишь дьявольское угодье, поэтому единственное, что она чувствует к демону — это жалость, ледышками забирающаяся за шиворот кремового хитона. Дьявол донельзя, чертовски истощён, на бёдрах болтаются жалкие остатки грязной одежды, у него видны все рёбра до единого — она ни за что не признается, что каждый грёбаный раз пересчитывала их взглядом, а он ни за что не захочет признать, что да, сейчас он, грубо говоря, не в лучшей форме. Настолько, что харкает кровью, потому что оковы, помимо неудобств, ещё приносят пользу небесам, потихоньку опустошая его естество, высасывая жизненные силы. — И давно ты так? — непринуждённо спрашивает ангел, стоя с другой стороны решётки. — Как так? — его голос сочится ядом, и Люцифер отступает на шаг. — У меня всё чудесно, — он двигает рукой и прикусывает язык от раздирающей на части вспышки боли. — Чтоб тебя… Алая струйка сочится из уголка рта, аккуратно перетекая на шею и стекая на острую ключицу-почти-крыло. Он ни за что не сдастся, потому что лишь такого поворота событий ждёт Отец. А он не станет идти у него на поводу, он умный и самостоятельный мальчик. Скаля зубы, сжимая их до отнимающейся челюсти, Дьявол и не замечает, что его клетку открыли и наглым образом вторглись в единственное, чего у него было не отнять, — личное пространство. Он прикрыл глаза от дикости, от болезненных всполохов, распирающих тело, от яркого света, слепящего, стелющегося персиковым ковром из узкого окна прямо под потолком. И дёрнулся, когда по губам провели мокрой холодной тканью, приносящей невероятное облегчение, воистину райское удовлетворение. Широко распахнутые глаза в упор уставились на архангела, и демон был не в состоянии вымолвить хоть словечко, хотя его обычно не заткнуть, вперемешку с сарказмом так и хлестал яд, приправленный щепоткой ненависти к Создателю. Щепотка — тот случай, когда хотел добавить чуть-чуть, но у тебя перевернулась солонка, жизнь и вообще всё, что было на кухне, которая полыхает. — Тебе же нельзя ко мне прикасаться, — довольно шепчет Дьявол, хрипя и скалясь окровавленными клыками. Люцифер спокойно смотрит на него, промывает ткань в деревянной плошке с мятного цвета жидкостью и убирает кровь с болезненно заострённого подбородка. Дьявол не только изнутри рубленный, он и снаружи целиком и полностью состоит из прямых линий, ни единого участка, где бы они скруглялись, приобретали бы более соблазнительные, изящные формы. Демон любил всё изящное, но гротескную идеальность надзирательницы не выносил. Её словно вырезали из цельного куска мрамора, обязательно высшего сорта, и её алебастровая кожа, розоватые губы, непухлые, но и не отсутствующие щёки, подёрнутые лёгким румянцем, придающим лишь живость, просто медленно сводили его с ума и он готов был выть от одного её вида. Он бы прозвал её каменным изваянием, статуей, если бы она не стала ангелом, мирно заговорившим с ним и даже переставшим бояться и трепетать. Наглёж. — Мне и говорить с тобой нельзя, — поразительно умиротворённо говорит она, с рачительностью ведя по ключицам. — Ай-яй-яй, нарушаешь запреты папочки, какая неосторожность и непредусмотрительность. — Он бы вскинул палец, манерно, лениво и вальяжно, но он не мог. Бессилие его доконало. — Помолчал бы, — тихо доносится в ответ, по шее проходится ледяная драпировка, а после что-то непонятное, что-то тёплое. Самаэль не сразу осознаёт, что она приблизилась к нему настолько, что опаляла дыханием кожу. — Ух ты. Умеешь тявкать, когда хочешь, — он не хочет к ней прикасаться, убеждает себя в непреклонной истине, но небрежно хватается костлявой рукой за её запястье. Тонкое. Хрупкое. Её очень легко сломать так, что потом не склеишь. Ангел от неожиданности разрезает крыльями воздух. — Спасибо, моя заботливая тюремщица, — даже благодарность из его уст звучит как оскорбление, хищная ухмылка лишь ненадолго трогает его губы, но от неё уже перехватывает дыхание. От первозданного ужаса. Она складывает крылья, понимая, что ничего от Дьявола не добьётся и он беспросветно зол на Отца, а ещё осознавая, что в чём-то она с ним согласна. Люцифер удивлённо хмурит брови. Уйдипрочьизмоейголовы. Уйдипрочь.***
Ей было откровенно скучно, потому что она привыкла к вниманию и постоянной занятости. Ему было откровенно плевать и на его лице застыло выражение перманентного похуизма, нарушающегося приступами болезненных гримас. — Тебе не надоело сидеть в грёбаной башне вместе со мной? Может, скроешься уже с глаз моих долой и я смогу вдоволь насладиться одиночеством, а? — не выдерживает Дьявол и ему хочется манерно развести руками от досады, но он не может. Оковы не дают сделать ни единого нормального движения. Если движение — жизнь, то Дьявол давно мёртв. — Ты сейчас похож на разобиженного юного ангела пубертатного периода. Будь добр, успокойся, один не останешься в любом случае, — маленькая белая сучка, как её про себя окрестил демон, стояла возле решётки, сложив руки на груди. Какая деловая. Ах какая правильная. — Ты несёшь полный бред, — насмеявшись, произнёс демон. — Во-первых, ангелом я никогда не был. Во-вторых, обижаться мне не на что. В-третьих, юная леди, вы уже настолько вымораживаете меня своим обществом, что я просто требую смены караула. Смена караула! Ау! Михаил, Мишель, Мишенька! — Юная леди? — изгибает светлую бровь ангел, пропуская мимо ушей всё остальное. — Да, — подтверждает Самаэль, кивая так, будто разговаривает с младенцем и пытается объяснить, что да, он правильно назвал нос носом. Люцифер от его идиотского тона обиженно фыркает. — Понимаешь ли, для меня ты ещё какая юная леди, а ещё своенравная, избалованная сестрица. Все мы дети своего Отца и всё такое прилегающее. — Хорошо, — поразительно легко говорит Люцифер, поднабравшись актёрского мастерства за время в темнице и скрывая закипающую злость, а ещё, чего греха таить, обиду. — Старший братец, — тянет она так, как не тянул бы ангел, чистый такой и с крылышками, нимбом над головой. Она тянет с нарочитой вежливостью, но подчёркнутым презрением. Дьявол невольно восторгается, потому что образ идеальной Люцифер рушится у него на глазах, и он, если честно, без понятия, причастен ли к метаморфозам. Она с самого начала была гордой маленькой белой сучкой. — Я дурно на тебя влияю, — всё-таки тихо щебечет он. — Папочка будет недоволен, — и откидывается на каменные выступы стены.***
Ему не положено отрубаться, но он настолько обессилел-обезумел, что его тело само ушло в спячку, его не спросив. Самаэль недовольно потирает глаза и так же раздражительно окидывает взглядом тусклое помещение. В принципе, за время отруба ничего не изменилось, кроме караула, что Самаэля и настораживало, потому что надзирателя нигде не наблюдалось. Но он не заставил себя долго ждать и вскоре скрипнула железная дверь, а на пороге владений Сатаны оказался очередной архангел. — Рафаил, дорогуша, — тянет Дьявол, — а куда делась наша общая знакомая? — Она снова у Отца, — отвечает архангел обстоятельно, как привык. Он хороший парень, только капельку пессимистичный и некоммуникабельный. — В смысле снова? — прокашливается Самаэль, не веря демоническому слуху ни на йоту. — Она опять всё сделала по-своему. Краткость — сестра таланта и подруга идиота, а идиот — стоящий у входа архангел.***
Люцифер появляется на следующий день не в лучшем настроении, а если вернее, то вообще без него, она даже крылья спрятала, непонятно: чтобы было удобно ходить туда-сюда по крохотной камере или по иной причине, неведомой Дьяволу. Неизвестность его раздражала, Люцифер тоже, но уже немного меньше. Самаэль радостно подчеркнул прогресс. — Да ты у нас бунтарка, — вякнул он, вспомнив разговор с Рафаилом, и посмотрел на ангела, внимательно, словно сканируя взглядом и ища ошибку в коде. — Что? — переспросила она, явно не понимая, в чём, чёрт возьми, дело, пусть её оставят в покое. — Имеешь своё мнение, говорю, — томно вздохнул Дьявол и начал аккуратно выводить рисунки пальцем на каменном полу. От нечего делать. — Как избито, — Люцифер ответила сипло, совсем уж неуверенно, а Дьявол, кажется, всерьёз обеспокоился её психологическим состоянием.***
— Я думал, что у нас откровенно нет ничего общего. Пример для подражания и пример как-делать-не-надо. Чистая и нечистый. Но у меня уйма времени и ты не представляешь, насколько бывает скучно, поэтому мои попытки в рефлексию закончились одним важным выводом. Мы оба просто задавали ненужные вопросы. Любопытство тебя погубит, юная леди, и будет у тебя какой-нибудь неприглядный тюремщик, который встанет напротив двери и останется там до самого вечера. Не вымолвит ни словечка, заставит скучать, изнывать от тоски, а ты будешь сидеть в оковах, пришпандоренная к стене, и ныть, что папочка тебя разлюбил. — Ты всегда такой красноречивый? — ядовито шипит ангел. За живое задел, Сатана проклятый. — Только рядом с тобой, — внаглую парирует Самаэль. — Остальные же со мной не разговаривают. Рафаил, кстати, не в счёт. Он что-то вроде утренней газетёнки. Ну, знаешь, новости Эдема или как её назвать. Райское облачко. Божий промысел. — Она представляла, как при всём перечислении он комично разводит руками, разрезая воздух. Осознала и даже дёрнулась. — Михаил и незнание, как пользоваться зубным порошком. Как только накалялась обстановка, он пускал в ход свои дурацкие шуточки. Люцифер улыбнулась одним уголком губ, но ему и этого было достаточно. Вот так, ангелок, успокаиваемся. — А последнее с чего взялось? — вопрошает надзирательница, пряча улыбку. — Дыхание у него отвратное, — развязно тянет Сатана, и Люцифер больше сдерживаться не может. Дьявол вздыхает с облегчением.***
Один раз ангел не пришёл на свой пост, а влетел, с силой швыряя дверь о каменную стену. — Деточка, с огнём играешь, — Самаэль моментально догадывается о причине такого поведения. Ссоры с Отцом, непослушный ребёнок, всякие нотации, которые явно не импонировали такой гордой, как эта девица. — Я не могу выносить эту чушь, — на полном серьёзе отвечает ангел, и её крылья трепыхаются, а перья как будто встают дыбом от злости. — Отец думал, что я стану для вас чем-то вроде поучительного примера, но по ходу он снова прогадал, да? — кидает он очередную издёвку-шпильку. Дьявол щерится, растягивает губы в непонятном движении, не похожем ни на улыбку, ни на что земное и неземное тоже. Он всегда прав. И он точно доволен, даже если его унизительно пригвоздили к какой-то стене.***
Как бы ни хотелось признавать, с ним стало — да и было раньше — интересно говорить и в какой-то степени приятно. Гавриил убил бы, если б узнал об их недобратании, но он, слава Всевышнему, ни о чём не подозревал. Люцифер умела строить морду кирпичом и говорить, как же пленник её доконал, сущий Дьявол, и на её ложь покупались все, кроме Самаэля. — Давай организуем общество мёртвых поэтов. Будем декламировать ещё не созданные стишки будущих Пушкиных, — резко предлагает пленник и смотрит на неё слишком уж внимательно. Ей не нравятся такие оценивающие взгляды. — Он даже не родился и уж тем более не умер, чтобы причислять его к обществу, — тяжёлый полувздох с её стороны был неудивительным. Она старается делать вид, что её ни капельки не интересует его идея, а он, мысленно превозносясь и упиваясь болезненным притворимсячтовсёчудно, подавляет ухмылку. Люцифер напоминала ему непослушную дочку и — что его пугало, Дьявола не может что-то пугать, это малость неэтично — самого себя. — Мы всё равно его переживём, юная леди. Зачем ждать? — устало отвечает он. Сидело в этом архангеле нечто непонятное, что с ней хотелось говорить. За всё время он успел выучить почти весь спектр её эмоций, которых у других не было, а если и было, то не в таком несчётном количестве. Люцифер хмурится, светлые брови сводятся к переносице — задумалась, отмечает Дьявол, — и после проводит рукой по каменному отступу — не хочет озвучивать мысли, отвлекается. Самаэль довольно улыбается.***
— Ты когда-нибудь задумывалась, как велика проблема отцов и детей? — озвучивает Сатана следующую тему разговора. Люцифер думает, что он воистину незатыкаемый. Но ей даже нравится.***
Вельзевул доверия не внушал, он был слишком мнительным, язвительным и каким-то слишком похожим на саркастичного комика, прышущего недовольством по поводу критики в свою сторону. Он кривил губы и, у Дьявола не оставалось сомнения, что и душой. Что ж, пора признать: Люцифер выбирает друзей себе под стать. — Разве ты из караула? — спрашивает Дьявол скорее для проформы, заранее предугадывая ответ. — Никак нет, — а голосочек-то, голосочек-то ангельский, с елейными нотками. — Тогда куда ты дел бедного ангела, который должен меня сторожить? — заинтересованно вопрошает Дьявол, оглядываясь по сторонам и насмешливо ища надзирателя. Каждый его диалог — это хорошо продуманное представление. — Гавриил совершенно не устойчив даже к кагору, — без зазрения совести произносит Вельзевул, самодовольно присаживаясь на деревянный ящик в углу и закидывая ногу на ногу. Стоило признать, Самаэлю он даже понравился. Не строил из себя абы кого. — Споил брата, как тебе не стыдно! — демон притворно корит его. — Я лишь предложил. Никто никого не заставлял, — пожимает плечами ю н ы й ангел, Самаэль видит, что у него есть ещё этот запал, когда хочешь горы свернуть своей силой. Самаэль думает, что старость не радость. — Я пришёл, чтобы поговорить о Люцифер. — Ох и ах ты её единственный друг, верно? — лукаво сверкая глазами, произносит Самаэль. — Не единственный, — фыркает юнец в белом хитоне, подвязанном алым поясом. — Хорошо, формулирую более понятно. Единственный верный, — тараторит Дьявол в ответ. Его говор был быстрый, но непонятным от темпа не становился. Вельзевул щурится, поджимая тонкие губы. — Не столь важно. Мне кажется, что ничем хорошим её идея не закончится. — Тебе не кажется. — Дай мне закончить. Наглый. Сразу тыкает ему. — Я с ней согласен, с ней вообще многие согласны, а остальные попросту не высказываются. Всё вышло из-под контроля, вот в чём проблема. Я не хочу, чтобы она пострадала. — Он на редкость убедителен для юнца. — Чего ты хочешь? — подозрительно косится на него Сатана. — Ты можешь её отговорить. — О, так она поведала тебе о наших душещипательных беседах? — он радостно озвучивает догадку. — Иначе бы я к тебе не пришёл. Вельзевул слишком самонадеянный. Все знают, куда выложена дорожка с этими дурацкими благими намерениями. В его случае в прямом смысле выложена и не достаёт только красного ковра для эффектного отправления. — Она уже посеяла семена раздора. Отговорю я её и что? На казнь всё равно поведут зачинщика балагана. Вы, конечно, думаете, что папочка всепрощающий, но посмотри на меня и убедись, что дела обстоят не так и вы попали в водоворот, из которого вам не выбраться, — Дьявол и сам хочет помочь. Во-первых, потому что хочет остаться единственным предателем в своём роде. Во-вторых, ну она ему нравилась. Самую-самую капельку, но нравилась. — Ладно, — обречённо вздыхает парень, но по пламени в глазах Сатана понимает, что тот не сдастся и единственным препятствием будет только смерть. — Прохладно. Самоотверженность не всегда лучшая идея. — Пока что она одна.***
Ангел последнее время слишком задумчивая — его это раздражает, ведь в таком случае она слушает его вполуха. Хочется крикнуть: «Хэй, ангелок, поимей уважение, с тобой тут Дьявол ведёт дружескую беседу», но Люцифер уважение именно что имела, вертела на самой идее мироздания. Показавшаяся настолько идеальной в начале сейчас она представала всё более непонятной язвой, которая скрывала целый чемодан секретов за пазухой. — И что за глупость ты затеяла? — вкрадчиво спрашивает Самаэль, закатывая чёрные глаза. — Я ничего не затевала, — с уморительно-дурацким спокойствием говорит она, опускаясь не на деревянный ящик (зачем его вообще сюда притащили), а на самый пол возле решётки. Защиты ищет? Что? Дьявол недоумевал и хмурился, до неё можно было дотянуться при желании и погладить пшеничную макушку, но утешать он её не собирался. — Так я тебе и поверил. В любом случае ты упрямая девочка и мудрый — умудрённый, дорогая моя, опытом — демон не сможет повлиять на твоё решение, — произносит он, скорее режет словами наповал. Голову от прутьев она так и не отнимает. Надо же, и не боится, что запачкает свой хитон, сидя на грязных камнях.***
Дьявол понимает, что что-то не так, когда никто из караула не приходит уже второй день, никто не отвечает и вообще за стенами творится ангельская чертовщина. Ему кажется, что воздух пропитался божественной чистой кровью, что облака стали багровыми и что от золотой пыли, в которую превращаются пернатые создания после смерти, чешется всё лицо. Ему не жаль. Только давит на самолюбие, что он не смог отговорить заносчивого архангела. Впрочем, на рефлексию у него остаётся мало времени, когда некто залетает в помещение, принося с собой запах битвы и металлический привкус крови. — Мы уходим, — он узнаёт голос того юнца и лениво оборачивается. Пока такой же самонадеянный, какой был, крылышки растрепались, осталось увидеть покосившийся нимб, отливающий противным лимонным цветом. — Благодарю за константацию факта. Что ты забыл в моем прибежище? — изгибает брови Сатана. Вельзевул молча вытаскивает из складок хитона золотой ключ от оков, и Дьявол нервно сглатывает, неверяще, с искренним удивлением и благодарностью уставившись на него. — Ты здесь явно не останешься, — заговорчески заключает пока-что-ангел.***
Самаэль не верит, что он снова может вздохнуть полной грудью, по-кошачьи щурится от яркого непривычного света и еле может ходить. Ангел рядом преданно его поддерживает и не даёт насладиться долгожданной свободой, уводя дальше от смертоносной битвы, в гуще которой никто не замечает дьявольского побега — все эгоистично, как и надо, пытаются сохранить свои жизни, прикрываясь божьим промыслом как защитной плёнкой. Вельзевул накидывает на его плечи чёрную атласную ткань, закрывая щуплое тело почти полностью, и, если ему не кажется, Сатана благодарно кивает. И никакого спасибо не надо, когда добился настолько лучезарного взгляда от Князя Ада — у него глаза посветлели. — А теперь иди к ней. Я не настолько немощный, — с придыханием щебечет он и легко отталкивает юного спасителя, скрывая, как болезненно даётся ему каждое движение и что запястья нещадно жжёт, они даже не красные, они тёмно-багровые с фиолетовым отливом.***
Отец решил, что сына а) слишком самостоятельный и б) слишком опасный, поэтому и отгородил от мира сего. Убивать всё-таки не по-божески. Но Самаэль успел достроить главное здание в Аду, высотой в девять этажей, пустое и непомерно огромное, так что неудивительно было, что он поплелся туда, чтоб навестить творение — ему и некуда было идти — и посмотреть, не угробили ли его. Он ожидал увидеть только фундамент и не ожидал, что на пороге застанет свою знакомую, чуть не угодившую на чугунные шипы забора. Первая мысль, конечно же, начать её подстёгивать, но Князь замечает, насколько в дерьмовом состоянии его бывшая надзирательница, и не может ничего сказать. Он хочет к ней подойти, и планам мешают: перед ним грозно (он был уверен, что всё это напускное) и нагло появляется Михаил, выставив меч вперёд. Ручонки у него донельзя дрожат. — Сатана, — говорит он со страхом в глазах, интонация его, к слову, не выдаёт. — Очередной избалованный сынок папочки, — приветствует его Самаэль и делает вид, что снимает шляпу. — Хочешь вернуть меня обратно в камеру? У тебя не выйдет, дружочек. Судя по утомлённому и испуганному виду архангела, тот делать ничего не собирается, просто у него ноги подкашиваются от одной мысли, что перед ним Дьявол и не за решёткой. Михаил деловито убирает меч в ножны, держась за эфес как за самое ценное в его жизни, и расправляет крылья, собираясь взлететь. — Все бунтовщики были изгнаны из Рая, — бросает он напоследок и добавляет с трепещущей гордостью, — а её я изгнал лично. Дьяволу становится тошно от его поведения, но перед ним Люцифер в порванном — далеко не кремовом — хитоне, её руки свешиваются с высоких мраморных ступеней, а крылья, болезненно застывшие, с серыми, красноватыми перьями, треплет лёгкий ветер. Сатана думает, что ангел на удивление хорошо вписывается в адский пейзаж, и замечает, как маховые перья постепенно чернеют, а после и вовсе исчезают, сгорая заживо. Он невольно застывает. Нет. Цербер его раздери, быть не может. Падшие ангелы не вставали в очередь, чтобы им оторвали крылья. Крылья ломались при падении, истлевали, покрывались сажей, становились настолько недееспособными, что даже не заслуживали быть украшением.***
Он совершенно не понимает, зачем всё делает. Крылья Люцифер тают на глазах, и истончаются волокна мышц, оголяя кости и являя жуткое зрелище даже для Дьявола. У него никогда не было эдаких сооружений на спине, но он был уверен, что ангел — уже нет — отключилась от невозможной боли. Самаэль боится прикоснуться к ней лишний раз и сделать ещё больнее, но, когда даже кости начинают сгорать и сыпаться на мраморный пол, демон не выдерживает и садится рядом на колени, подхватывает её на руки, держит за поясницу, стараясь не задевать лопатки, из которых торчали обрубки вороновидных костей. Она ненадолго приходит в сознание, глухо откашливается и цепляется за него как за последнюю ниточку жизни. Самаэль удивлён, что у неё до сих пор есть силы двигаться, и наблюдает, как последние куски обугленного мяса исчезают с остова, оставляя только кроваво-красные подтёки и запах горелого. Он не может ничего остановить. Он, чёрт возьми, ничего не может, кроме как перенести её в свою недостроенную спальню и бережно положить на кровать. Не в коем случае не на спину. На живот. В этом громадном здании нет бинтов, а Дьявол всерьёз задумывается, что его настиг тремор — ящики открываются далеко не с первого раза и даже не с четвёртого, заживляющая мазь падает на пол с глухим стуком, и он спотыкается о кресло, пытаясь достать с верхних полок какие-никакие, но чистые тряпки. Люцифер тяжело дышит и вся горит, у неё на спине алеющие полосы и рубцы невероятных размеров, пугающих, просто невообразимых, а обрубки до сих пор не исчезают. Вот оно, ненужное украшение. Вот она, милость господня. Дьявол садится на край кровати, гладит её волосы дрожащими руками, и на его лице застывает оскал от того, что он пытается в себе сдерживать. Зубы сжаты так, что ещё чуть-чуть и раздастся хруст. Он плюёт на всё и открывает ящик комода, наспех вытаскивая из него кинжал с золочёной ручкой — изящное холодное оружение. Какая ирония, что именно им придётся отрезать гнилые остатки ангельских крыльев.***
Она очнулась только через неделю, удивлённо хлопая светлыми ресницами и пялясь на него своими непозволительно голубыми глазами. Вернее, одним глазом, потому что второй скрывала повязка. У Люцифер может остаться шрам, проходящий прямо через веко, и возможно она не будет видеть изуродованной частью, но Дьявол ей пока не проболтается. С неё хватит потрясений. И с неё явно хватит всех этих ненужных показательных битв. По крайней мере, в ближайшие лет пятьдесят. Она ни к чему не готова. Она даже не может перевернуться на спину. Она вымотана и морально, и физически. И она слишком благодарна Сатане, что он всё это время крепко держит её за руку, помогая осознавать, что она ещё жива, она не превратилась в пыль и время побороться ещё настанет.***
Люцифер не может понять, что это за новая конечность такая, мягкая, с кисточкой. Вон, волнительно извивается на простыне. Она кривит губы и перебирает все варианты, а потом останавливается на одном: её сравнили с каким-то там животным. Бывшего ангела и с животным?! Она не может не прийти в ярость, которую тихо останавливает Вельзевул просто потому, что заходит к ней на своих двоих, живой и практически невредимый, а ещё с таким же хвостом, виляющим из стороны в сторону, с чёрной аккуратной шёрсткой. Она застывает, и он даёт ей время прийти в себя. Его выходила юная ведьмочка, которую вроде бы звали Каролиной — он не мог вспомнить, потому что все мысли связывались в один запутанный клубок под названием боль. И ему было немного стыдно, что он не пришёл к архангелу и ни одной весточки не послал, хотя мог, а вот видеть её в полуживом состоянии не мог. И сам не хотел не в лучшем виде показываться. — Ты жив, Хронос меня подери, ты жив, — запинаясь, наконец шепчет Люцифер и всё не может поверить, пока сильные руки не сжимают её в объятиях. — Почему я ни слова от тебя не слышала, ты… ты просто болванище, которого будешь искать и не сыщешь на белом свете! Как так можно было? — с надрывом продолжает она, цепляясь за его шею и дрожа всем телом. Вельзевул чувствует себя нашкодившим котёнком, и усугубляет всё то, что он действительно виноват. Радовало лишь, что Дьявол ей, видимо, сказал, мол твой дружочек живой, но в отключке, а она ему не поверила. Верить Дьяволу — плохая примета. — Прости, — смотря в пол, прощебетал демон и потупил взгляд. — Что значит прости? — распалилась Люцифер, отвешивая ему смачную пощёчину. — Прости будешь ведьмам говорить. Прости он мне тут подкидывает. Ещё раз такое повторится и обещаю, что я тебя собственными руками придушу. Демон почему-то уверен, что обещание она исполнит, и неловко обнимает её снова, пряча лицо в изгибе тонкой шеи. Он вздыхает с облегчением, когда его обнимают в ответ.***
На огромной кровати удобно и втроём, а Люцифер пристроилась с завидным комфортом, прилегла так, что голова у неё покоилась на груди у Дьявола, гибкие ноги — обвивали Вельзевула, который по привычке гладил её костлявые коленки. Дьявол закинул руки за голову, вальяжно растёкшись по шёлковой простыне и смотря из-под прикрытых век на падших ангелов. Совсем рядом трещал камин, и на чёрном постельном белье отражались рыжие всполохи пламени. Донельзя умиротворённая обстановка, ничем и никем не нарушаемая. Разве что тяжёлое дыхание светловолосой разрезало тишину, и Самаэль протягивал к ней ладонь, заправляя пшеничную прядь за ухо и смотря, не съехала ли повязка с глаза. Вельзевул почти уснул, обнимая коленки практически-старшей-сестры и склонив голову в бок, чуть не съехав с вороха подушек, которые натащил Сатана, потому что красиво и вообще они ничего не смыслят, маленькие демонята. Князь-новый-демонический-папочка покосился на него, поджимая губы. Спать совсем не хотелось — ему и не нужно спать, но дело привычки, а вставать было не самой лучшей идеей, когда Люцифер использует тебя за место подушки и впивается цепкими пальцами в просторную майку. Юнец, оказывается, тоже спать не хотел, попросту притворяясь от ничегонеделания, и открыл глаза, задумчиво уставившись в резной потолок. — И что дальше? — вопрос больше риторический. Самаэль подмечает, что от прошлого самонадеянного ангела и следа не осталось: его мальчик растёт. — Не знаю, — вздыхает падшая, аккуратно, словно спрашивая разрешения, ведя рукой по дьявольской груди. — Дальше вам нужно восстанавливаться, поэтому спите уже оба, а, — раздражённо кидает Сатана, но Люцифер уже знает его тон как-бы-никто-не-узнал-что-я-умею-заботиться, поэтому тихо берёт его за руку и послушно закрывает глаза. Перед тем, как отключиться, Вельзевул чувствует, как поправляют его чёлку и рука в бархатной перчатке гладит его по макушке.***
Чёрт знает, зачем он притащил сюда трельяж, почему они поселились в одной комнате и откуда у него взялась привычка постоянно к ней прикасаться. Стоит она у окна, или опирается на стену, пока он объясняет доморощенным демонятам, что и как надо сделать, чтобы в следующий раз не отхватить элитных дьявольских пиздюлей, или расчёсывает длинные пшеничные волосы. Сатана всегда находил повод прикоснуться к ней. Ой, дорогуша, волосок на мундире оказался, не порядок, давай исправлю. И он под звенящую тишину убирает пшеничный волос с чёрной военной формы. У тебя такой вид, что тебе просто необходим обаятельный я. И её встречают лёгкие объятия, без всякого подтекста. Ты не туда поворачиваешь, давай пойдём другим путём. И он кладёт руку ей на плечо, наставляя на путь истинный. Люцифер не то чтобы сильно против, но расчёсывать её волосы — это уже край даже для такого невыносимого засранца, как он. — Зачем ты это делаешь? — шипя от негодования, спрашивает падшая и пытается отобрать свою расчёску. — Хочется, — безапелляционно заявляет Дьявол и расчёску, как и ожидалось, не отдаёт, а только перекладывает её в другую руку. Он гладит её по волосам, размеренно, медленно и с ненаигранной нежностью — ей это льстит. Люцифер сдаётся и немного оттаивает, откидывая голову на его грудь, подставляясь под град прикосновений. В трельяже отражается воистину странная картина, и Дьявол снова ухмыляется, но с небольшой разницей — без какого-либо умысла на этот раз, потому что её волосы просто нечто и он сам кайфует, пропуская светлые пряди сквозь пальцы.***
Люцифер любила прохлаждаться в ванной, отмокать по нескольку часов, ведь подушечки пальцев не превращались в рифлёную кожу, а вода всегда оставалась нужной температуры — что-то среднее между еле-тёплой-сейчас-же-добавь-погорячее и я-сейчас-сварюсь. Она по обычаю заходила в купальню и запирала дверь, рисуя на дереве древние символы, чтобы никто другой точно не вошёл. Во-первых, ей не шибко-то нравилась чья-то компания при водных процедурах, потому что это интимное дело, когда пытаешься привыкнуть к хвосту и водишь им по прозрачной глади, исследуя возможности новой конечности. Во-вторых, общество Дьявола заполняло пространство вокруг неё каждый день, час, минуту и секунду. Он крутился, вертелся аки гиперактивный ребёнок и постоянно её трогал. В конце концов, конечно, оказалось, что он просто довольно тактильный и прикосновения для него — дело обыденное, ибо, пока он стоял рядом с кем-то, старался быть ближе, ощущать кожу кожей и бесконечно пялился на объект потенциального общения. Не то чтобы демонесса от него уставала, но была уверена, что даже его дьявольскому экстравейшеству не помешает побыть наедине с самим собой. Он так, впрочем, не думал. С собой он успел побыть в камере и банально устал находится в комнате один, пока бывшая надзирательница нежилась в ванне. — Юная леди, да вы превзошли все мои ожидания. Воистину сладкое зрелище! Вас бы на обложку эротических гравюр, — восхищённо пролепетал Сатана, стоя на пороге купальни и во все глаза уставившись на демонессу. Люцифер кинула на него испепеляющий взгляд, и Дьявол был рад, что Бог не решил дать ангелам способность убивать таким изощрённым способом. Она сидела на самой первой ступеньке, опустив в воду только ступни, и рассматривала бежевый хвост. У всех он был иссиня-чёрный, в крайнем случае ближе к тёмно-коричневому, но чтобы настолько светлый… Неудивительно было, что на неё косятся и с подозрением, и с скрытым восхищением. Дьявол находил её новую конечность очень даже привлекательной и изящной. А изящность он любил шизоидально-больной любовью и прикусил нижнюю губу клыком, мысленно пополняя список своих фетишей. — Как ты снял печать? — зло прошипела демонесса, моментально спускаясь в воду с пеной, чтобы тела не было видно. — Я Дьявол, забыла? На меня твои фокусы не распространяются, — насмешливо ответил Самаэль, подходя ближе и снимая верхнюю одежду. Падшая подумала, что он никогда себе не изменит. Его нрав не исправила даже райская темница. Он заимел привычку носить перчатки, чтобы скрыть запястья, которые не заживали: всё-таки священная сталь — дело деликатное. У него до сих пор было видно рёбра, но Люцифер в глубине своего эфирного существа была рада, что уже не так сильно. Сатана мучительно медленно восстанавливался, но даже в столь уставшем от жизни виде внушал всем страх и желание слушаться. Падшая же думала, что демоны вокруг видели в нём второго отца, только более саркастичного и более коммуникабельного дрыща, чем прошлый. На спине были видны позвонки, остро выступающие, натягивающие молочную кожу, изрезанную шрамами и испещрённую не замеченными Люцифер татуировками, спускавшимися ещё ниже и обвивавшими тонкие бёдра. — Забудешь об этом, — быстро проговорила она и опустилась глубже, как будто уступая место. Ей рядом с ним ужасно умиротворённо, ужасно, ибо непонятно, как это рядом с Дьяволом возможно достичь такого состояния, когда не беспокоишься ни о чём и чувствуешь себя как за каменной стеной, пока что малость болезненной и чудовищно худой, но всё равно внушительной. Он подошёл ближе, аккуратно опустился в купальню и присел на ступеньку рядом с новоиспеченной демонессой, старательно прячущей взгляд. Ангельская невинность из неё не выветрилась да и выглядела она до сих пор как сущий посланник света. У неё были донельзя длинные волосы, достающие до поясницы, и они тоже входили в список дьявольских фетишей. Их и расчёсывать прекрасно, и, наверное, мыть. В любом случае он скоро узнал бы, потому что демонесса не протестовала, смирившись со своей участью. Она в принципе старалась на него не смотреть, но заметила кроваво-красные кольца вокруг запястий и сглотнула: они как две побитые собаки, зализывающие друг другу раны. Сатана ведь не видит её зажившую спину только потому, что она тщательно скрыта пшеничной копной. Люцифер повернулась к нему лицом, горделиво поднимая подбородок и трепетно поглаживая кожу на его запястье, и Дьявол невольно задержал дыхание от будоражащего контраста и прикрыл глаза, которые все прозвали адской бездной. Демонесса была не согласна, они не походили на какую-то там адскую бездну, ибо она не отдаёт серебром, но своего несогласия как-то не озвучивала, вынашивая эту мысль несколько чёртовых месяцев. Иногда лучше просто молчать и пустить на самотёк, а иногда — потянутся и оставить целомудренный поцелуй на лбу, пальцами убирая намокшую чёрную чёлку. Сатана даже опешил, аккуратно обнимая этого недоангела за хрупкие плечи. Он совсем близко и его не хочется целовать до умопомрачения, ей хватает наблюдать, мимолётно касаться, а ещё просто быть рядом как самый верный его спутник. А ему большего и не надо, потому что, намыливая её волосы, Дьявол понимает, что точно больше не останется один и его пыточная канула в самый отдалённый уголок воспоминаний.